Сочинение уильяма мьюира, K. C. S. I. Д-ра юстиции, D. C. L., Д-ра философии (болонья)

УЖЕ шел одиннадцатый год халифата Омара, и хотя ему было около шестидесяти лет, он оставался полон энергии и сохранял аккуратность в исполнении множества лежащих на нем обязанностей. В последнем месяце года он посетил по своему обыкновению Мекку; и, взяв в свою свиту вдов Мухаммада, совершил с ними все ритуалы ежегодного паломничества. Не успел Омар вернуться в Медину, как, спустя всего лишь несколько дней, его правление трагически и безвременно закончилось.

Персидский невольник, Абу Лулуа, был приведен Аль-Могирой из Аль-Ирака. Попавший еще в своей юности в кандалы к византийцами, он рано принял христианство; и теперь, захваченному мусульманами, ему пришлось пережить повторное пленение и стать рабом Аль-Могиры. Когда вереница пленников направлялась в Медину после битвы при Нехавенде, говорят, они проходили родными местами Абу Лулуа. При виде знакомого пейзажа сердце его нахлынула так долго подавляемая тоска; и, поглаживая склоненные головки малышей, он простонал: «Воистину, Омар поглотил все мои внутренности!» Он работал плотником, и хозяин делился с ним прибылью. Завидя посетившего рынок рабов Омара, он воскликнул: «Владыка правоверных! очисти меня от моих проступков, ибо, истинно, Аль-Могира оценил меня чересчур жестоко!» «Во сколько же?» — спросил халиф. «В два дирхема за день». «А чем ты занимаешься?» «Я плотник и работник по железу», — отвечал невольник. «Не очень большая цена, — заметил Омар, — для такого умного умельца, как ты. Мне говорили, что ты смог бы сделать мне мельницу, движимую ветром». «Это правда». «Тогда ступай, — сказал халиф, — и сделай мне такую мельницу, чтоб могла работать от ветра». «Если мне суждено еще немного прожить, — отвечал невольник угрюмо, — Я сделаю для тебя такую мельницу, что слава ее разнесется от востока до запада!» — и пошел своим путем. Омар на ходу задумался над строптивым ответом Абу Лулуа: «Э-э, этот раб только что угрожал мне». ¹

На следующий день, когда народ собрался в мечети для утренней службы, Абу Лулуа смешался с первыми рядами молящихся. Вошел Омар и, как обычно, встал впереди собрания, спиной к толпе. Как только халиф открыл молитву словами «Аллаху акбар», Абу Лулуа бросился на него, и острым клинком нанес шесть ударов по различным частям тела. Затем он в дикой ярости кинулся на окружающих, убивая одних и нанося раны другим, и, в конце концов, заколол себя насмерть. Упавшего на землю Омара отнесли в прилегающий ко двору дом, где он ясно дал понять, что желает, чтобы Абд Ар-Рахман продолжал службу. По окончании молитвы, халиф призвал его к своей постели и поведал о своем намерении рекомендовать в качестве преемника. «Следует ли это рассматривать как повеление?» — поинтересовался Абд Ар-Рахман. «Нет, клянусь Господом! — воскликнул Омар, — ты свободен». «В таком случае, — ответил тот, — я ни за что не приму этого бремени». «Тогда закрой мою рану, — сказал умирающий халиф (ибо жизненные силы уходили из-за глубокого ранения ниже пупка), — и подожди, пока я назову тебе тех, кто сохранил верность своему Пророку, и кем Пророк оставался доволен».

Итак, он назвал вдобавок к Абд Ар-Рахману еще четырех: Али, Османа, Аз-Зубейра и Саада, главнейших среди соратников Пророка, чтобы они избрали ему преемника, и велел позвать их к своему ложу. Когда они пришли, он сказал: «Подождите вашего брата Талху (которого не было в тот момент в Медине) три дня; если он прибудет, возьмите его шестым; если нет, решайте без него». Затем, обратившись к каждому по очереди, он предупредил их об ответственности, которая возложена теперь на них, и предостерег их от пристрастности к своему собственному клану или семье. «О, Али, если выбор падет на тебя, не превозноси дом Хашима выше других собратьев. И ты, Осман, если выберут тебя, или тебя, Саад, остерегайтесь, чтобы ваши родственники не притесняли народ. Встаньте, идите, подумайте, а затем решайте. Тем временем, Сохейб пусть ведет молитвы». Когда они удалились, он позвал прославленного воина Абу Талху, сказав ему: «Иди, стань перед дверями, и никого не пускай». После паузы он торжественно обратился к стоявшим рядом: «Передайте тому, кто будет моим преемником, как мою последнюю волю, чтобы он был добр к жителям города, который дал приют нам и нашей вере; чтобы он воздавал должное их достоинствам и был снисходителен к их ошибкам. Пожелайте ему хорошо обращаться с арабскими племенами; истинно, они основа ислама; десятину, которую он получит от них, пусть отдает обратно для поддержания их бедноты. Что касается иудеев и христиан, пусть он верно блюдет с ними договор Пророка. О, Господь, я завершил мой путь. И теперь оставляю тому, кто грядет за мной, царство, прочно утвержденным и пребывающим в покое». Затем он тихо опустился на ложе, чтобы отдохнуть какое-то время.

Немного погодя он попросил своего сына Абдаллу пойти и посмотреть, кто это ранил его. Узнав, что это был Абу Лулуа, халиф воскликнул: «Слава Господу, что это был не один из тех, кто хоть раз склонялся перед Ним в молитве! Теперь Абдалла, сын мой, иди к Аише и спроси ее, не позволит ли она, чтобы меня погребли в ее покоях рядом с Пророком и Абу Бекром. Если она откажет, тогда пусть похоронят меня, как и других мусульман, на земле для погребения Аль-Баки.¹ И внеси в список себя, Абдалла, если выборщики будут спорить (чтобы иметь решающий голос), и будь с большинством; или, если голоса разделятся поровну, возьми ту сторону, на чьей окажется мнение Абд Ар-Рахмана. Теперь позволь людям войти». Люди, столпившиеся у дверей, получив разрешение, стали подходить, чтобы выразить свое почтение. Когда они входили и выходили, Омар интересовался, участвовал ли кто-нибудь из знатных мужей в заговоре с Абу Лулуа против него. «Не приведи Господь!» — громко отвечали ему, ужасаясь от такой мысли.

Среди прочих вошел Али с вопросом; когда он присел у постели халифа, подошел и сын Аль-Аббаса. Омар, опасавшийся склонности последнего к раздорам, спросил: «О, Ибн Аль-Аббас, со мною ли ты в этом деле?» Тот отвечал утвердительно, после чего Омар добавил серьезно: «Смотри, чтобы ты не обманул меня, ты и твои друзья. Теперь, Абдалла, сын мой, подними мою голову с подушки и опусти ее осторожно на землю; возможно Господь по милости Своей заберет меня в эту ночь, ибо я страшусь ужасов восходящего солнца». Лекарь дал ему напиться финиковой воды, но она вытекла из раны, не изменив цвета, то же повторилось и с глотком молока. Увидев это, лекарь произнес: «Полагаю, эта рана смертельна; самое время тебе подумать о завещании, о, повелитель правоверных». «Я уже сделал его», — промолвил Омар. Лежа, склонив голову на грудь своего сына, он продекламировал следующее двустишье:

«Как тяжко бы душе пришлось, когда б я мусульманином не стал;

А так я, как велел Господь, посты все и молитвы соблюдал».

И так, тихим голосом он продолжал повторять имя Господа и мусульманское кредо, пока не испустил дух. Его правление длилось десять с половиной лет.

Так умер Омар, величайший после Пророка в царствовании ислама; ибо во время его десятилетнего халифата, благодаря мудрости, терпению и решительности этого вождя были покорены Сирия, Египет и Персия. Абу Бекр разбил племена отступников; но ко времени его смерти армии ислама лишь перешли сирийскую границу. Омар воцарился на троне, будучи властителем одной лишь Аравии. Он умер халифом империи, включавшей и лучшие из провинций Византии, и всю Персию под каблуком арабов. Кроме того, не смотря на такую восхитительную удачливость, он всегда сохранял мудрость и здравость суждений и придерживался умеренных привычек подлинно арабского вождя. «Где же халиф?» — бывало, спрашивал гость, осматривая двор мединской мечети, в то время как монарх мог сидеть в простой домашней одежде прямо перед ним.

Для описания жизни Омара достаточно всего нескольких штрихов. Простота и чувство долга были его основными чертами, беспристрастность и верность долгу — основными принципами, которыми он руководствовался в своем правлении. Ответственность так давила на него, что люди слышали, как халиф восклицал: «О, чтобы моей матери не родить меня! лучше бы мне быть простою травинкою вместо этого!» На заре своей юности он выделялся вспыльчивым и раздражительным нравом, даже и в более поздние дни Пророка он отличался, как непримиримый сторонник мести. Всегда готовый обнажить свой меч, именно Омар посоветовал убить всех пленников, захваченных при Бедре. Но возраст, так же как и занимаемый пост, со временем смягчили его жестокий характер. Чувство справедливости у Омара было весьма развито. За исключением Халида, которого он, по некоторым свидетельствам, изводил мелочными обидами, никаких проявлений тирании или несправедливости за ним не было замечено; даже и в этом вопросе, неприязнь Омара возникла из-за недостойного поведения Халида по отношению к поверженному врагу. Его выбор заместителей и правителей был лишен лицеприятия и (за исключением Аль-Могиры и Аммара) исключительно удачен. Разные племена и народы арабского государства, представлявшие самые различные интересы, обрели покой в его полной и безоговорочной уверенности, и сильная рука халифа поддерживала законный порядок повсюду. Определенные слабости можно обнаружить в тенденции менять правителей в раздираемых враждою городах Аль-Куфе и Аль-Басре. Однако даже там, как и повсюду, соперничающая ревность бедуинов и корейшитов удерживалась им под контролем, и не осмеливалась нарушать покой ислама вплоть до смерти Омара. Наиболее прославленных из числа соратников Пророка он держал в Медине, отчасти, несомненно, для того, чтобы иметь достойных советников под рукою; а отчасти (как сам он говорил), из-за нежелания унизить их достоинство поручением исполнять должности, ниже его собственной. Он взял в привычку гулять по улицам и рынкам Медины с хлыстом в руке, готовый наказать нарушителей порядка на месте. Отсюда пошла поговорка: «Хлыст Омара пострашнее, чем меч у иного в руке». Однако, при всем этом, он оставался мягкосердечным, и можно припомнить множество подлинно милосердных поступков: например, помощь вдове и сиротам.¹

Омар стал первым, принявшим титул «эмир аль-муминин», «повелитель правоверных». «Халиф (заместитель, наследник) халифа (Абу Бекра) Пророка Господа — такое название слишком длинно, да и трудно выговорить, — говорил он, — а это название проще и больше подходит для повседневного обращения».

Согласно его пожеланию, Омар был похоронен рядом с Пророком и Абу Бекром, в палатах Аиши. Сохейб, предводительствовавший на общей молитве, выполнил погребальную службу, и пять человек, из числа которых должен был быть выбран новый халиф, вкупе с сыном Омара, опустили тело в место последнего упокоения.

Историкам-мусульманам впору вздохнуть, прощаясь на страницах своих трудов с сильным, решительным и прямодушным халифом. Волей-неволей, им приходится переходить к истории бурных лет правления его слабого и эгоистичного преемника.

ВИДИМО, нет смысла обсуждать, какие приготовления мог бы сделать Омар относительно выборов своего преемника, не настигни смерть халифа так внезапно. Однако же, по всей вероятности, он мог бы сделать более определенный выбор. Мы знаем, что его заботила угроза разделения, нависшая над миром ислама. Несдерживаемая ничем заносчивость арабских племен Аль-Куфы и Аль-Басры, подогреваемая воинской славой и награбленным добром, уже представляла собою постоянно растущую опасность. С другой стороны, семейные раздоры в среде самих корейшитов стали ослаблять ярмо, в котором они держали остальной народ. Совершенно очевидно, что, за исключением Абд Ар-Рахмана, Омар ни в ком не видел достаточной власти и авторитета, чтобы удержать бразды правления в руках; ни в ком, по крайней мере, не было явных задатков безоговорочного лидера. Опять же, порядок выборов или назначения халифа в исламе еще не был определен. Абу Бекр назначил Омара своим преемником на смертном одре; но существовал и более значимый прецедент с самим Мухаммадом, который просто велел Абу Бекру вести молитву, что было довольно двусмысленным. Если бы оставался жив Абу Обейда, Омар, вероятно, выбрал бы его. Но тот уже умер, а Абд Ар-Рахман не желал поста властителя. Халиф, ослабевший от раны, нанесенной клинком убийцы, оказался не готов для принятия такого серьезного и безотлагательного решения. Итак, слагая с себя ответственность, он счел целесообразным назначить наиболее авторитетных соратников Пророка, чтобы те сами выбрали между собою нового халифа.

Омар без сомнения надеялся, что его преемник, избранный таким способом, сможет рассчитывать на безоговорочную поддержку тех, кто его выбирал. Но он не учел непостоянства человеческой натуры; эгоизм оказался сильнее лояльности. Единственным настоящим патриотом среди всех оставался Абд Ар-Рахман. Ни Талха, ни Аз-Зубейр, ни Саад не имели никаких особых оснований домогаться поста халифа. Аз-Зубейр, конечно, был близким родственником Пророка. Саад, также, приходился племянником матери Мухаммада; но смещение из Аль-Куфы не могло не повредить его былой славе покорителя Аль-Медайна. Али был немного их моложе, зато мог больше всех гордиться своим родством с Пророком, поскольку он являлся одновременно и сыном дяди Мухаммада, и овдовевшим супругом дочери Пророка Фатимы, и отцом единственных выживших внуков основателя ислама. Из-за своего спокойного характера он при дворе халифа пребывал пассивным; но, обладая способностью глубоко мыслить и быстро соображать, всегда выделялся на совещаниях у Омара. В отсутствие другого явного лидера его достоинства не могли долее оставаться незамеченными, да и сам он, обладая достаточной решимостью, вполне мог заявить о своей кандидатуре. Единственным реальным соперником для него был Осман. Прожитые годы лежали на его плечах тяжкой ношей: Осману было уже под семьдесят. Обладая привлекательной внешностью и манерой держаться, он быстро удостоился руки Рокейи, дочери Пророка. Вскоре после ее смерти он женился на ее сестре, Ум Кульсум; а когда и та скончалась, Мухаммад стал говорить, что Осман ему так дорог, что, будь у него еще одна дочь, он бы и ее отдал за Османа. Однако в характере у Османа был очень важный изъян. Замкнутость и нежелание рисковать собой сделали Османа слабовольным и уступчивым. Из всех претендентов Осман, вероятно, менее других был способен справиться с неуправляемыми смутьянами, начавшими исподволь подтачивать империю ислама.

Назначенные Омаром выборщики уединились. Между ними разгорелась серьезная дискуссия. Спор был громким и весьма жарким. Омар, услыхав их крики, вынужден был даже просить их подождать до его кончины. После похорон Аль-Микдад, пожилой житель Медины, назначенный скончавшимся халифом ответственным за проведение всей церемонии, пригласил выборщиков в палаты казначейства, рядом с домом Аиши. Абу Талха со стражею должен был следить за входом. Омар велел не откладывать с выбором дольше трех дней: имя его преемника должно было быть оглашено народу не позднее четвертого дня. Важность этой спешки халиф подчеркнул приказом обезглавить меньшинство на месте, если оно будет противиться принятому решению. Выборщики, собравшись заново, продолжали настаивать на своих собственных кандидатурах, и два дня прошли в бесполезных пререканиях. Абд Ар-Рахман провел ночь в разговорах с ведущими гражданами Медины и военачальниками из провинций (которые, прибыв ранее для участия в паломничестве, до сих пор оставались в городе). Он прошупывал их мнения. На третий день Абу Талха предупредил выборщиков, что не допустит дальнейших проволочек: к утру им следует принять какое-то решение. Чтобы привести других в чувство, Абд Ар-Рахман сказал, что снимет свою собственную кандидатуру, если другие согласятся, чтобы он стал судьей между ними. Все согласились, но Али, вначале хранивший молчание, в последний момент заявил: «Эй! Дай-ка мне сперва свое слово, что не будешь смотреть ни на дружбу, ни на родство, но будешь судить правильно, для блага народа». «А я, — подхватил Абд Ар-Рахман, — прошу тебя пообещать мне, что ты согласишься с моим выбором и будешь против тех, кто будет противиться». Али согласился, и теперь судьба халифата оказалась в руках Абд Ар-Рахмана.

В ту ночь Абд Ар-Рахман, уединявшийся по очереди с каждым из выборщиков, не сомкнул глаз. В лице Али и Османа крайне обострилось соперничество между домами Хашима и Умейи; голоса среди выборщиков разделялись практически поровну. Аз-Зубейр склонялся к кандидатуре Али; как голосовал Саад, мы не знаем. Талха еще не приехал. Абд Ар-Рахман вел долгие переговоры по отдельности и с Али, и с Османом. Каждый настаивал на своих правах; но оба они соглашались, что только другой достоин рассматриваться в качестве альтернативы. Утро застало их при таком раскладе; но теперь настала пора принять окончательное решение.

Двор мечети был переполнен собравшимися для утренней молитвы мусульманами, которые давно уже сгорали от нетерпения. Абд Ар-Рахман обратился к народу с такими словами: «Люди считают, что правители, вожди и военачальники из зааравийских земель должны безотлагательно возвратиться по своим местам. Так посоветуйте мне, какой сделать выбор!» Аммар, бывший правитель Аль-Куфы, крикнул: «Если твое желание, чтоб не было у нас разделений, приветствуй Али халифом!» Аль-Микдад поддержал его. «Ну, нет! — закричал Ибн Аби Сарх, — если не хочешь у нас разделений, приветствуй халифом Османа!» К нему присоединился Абу Рабиа. Аммар презрительно посмотрел на Ибн Аби Сарха, но тот, платя тою же монетою, отвечал с издевкой: «Ради Бога, Аммар, с каких это пор ты берешься советовать мусульманам, как им поступать?! Пускай Бени Хашим и Бени Умейя говорят сами за себя!»

Выбран Осман.

Но заставить Аммара замолчать было невозможно. В этот момент кто-то крикнул ему: «Ты переходишь все границы, ты, сын Сумейи! Кто ты такой, чтобы сметь советовать что-либо корейшитам?»¹ Саад, видя, какие страсти разгорелись, сказал Абд Ар-Рахману: «Кончай скорее это дело, пока не вспыхнуло пламя междоусобицы!» «Замолчите, вы, люди! — возвысил голос Абд Ар-Рахман, — Молчите, пока не навлекли беды на самих себя. Решение этого вопроса остается за мной». С этими словами он попросил выйти вперед Али. «Связываешь ли ты себя заветом Господа поступать во всем, согласно Господней Книге, примеру Пророка и примерам его преемников?» «Надеюсь, — отвечал Али, — что буду так поступать; я буду действовать наилучшим образом, насколько мне позволят мои знания и способности». Абд Ар-Рахман задал тот же вопрос Осману, который отвечал безусловным «да, буду». Затем, то ли неудовлетворенный неуверенным ответом Али, то ли уже заранее будучи настроен против него, Абд Ар-Рахман поднял свое лицо к небу и, взяв Османа за руку, громко взмолился: «О, Господи, выслушай меня и будь мне Свидетелем!

Воистину, тяжкая ноша легла мне на шею, и эту ношу я кладу на шею Османа». Сказав это, он приветствовал Османа, как халифа, и весь народ последовал его примеру.

Это был первый день нового года, двадцать четвертого года хиджры. После двух-трех дней непрерывных поздравлений от народа, Осман вышел на кафедру и сказал краткую речь. «Первая попытка, — сказал он, — всегда трудна, ибо я не привык выступать на людях. Но в будущем моим долгом будет обращаться к вам, и Господь научит меня, как это делать».

Хотя Али, подобно прочим, принес клятву на верность новому халифу, его сторонники были крайне разочарованы, да и сам он с досадою укорял Абд Ар-Рахмана, что тот хочет взять власть над домом Пророка и над всем братством мусульман. «Смотри, — пророчески предупредил его Абд Ар-Рахман, — остерегайся, чтобы твои слова не обратились против тебя же, как бы потом не пришлось тебе в них раскаиваться». Али отошел от него со словами Иакова на устах: «Воистину, я весь состою из терпения! Да поможет мне Господь против того, что вы затеваете!»¹ [Вариант Крачковского неудачен: «Но — терпение прекрасное... У Аллаха надо искать помощи в том, что вы расписываете» — прим. перев.].

Вскоре вслед за этим в Медину наконец-то возвратился Талха. Осман рассказал ему, что произошло, и, поскольку голос отсутствовавшего мог оказаться решающим, сказал Талхе, что, если тот несогласен с выбором, то он готов тут же сложить с себя полномочия халифа. Но, услышав, что весь народ доволен итогами выборов, Талха также присягнул на верность Осману.

Выбор катастрофичен для ислама.

Выбор, сделанный Абд Ар-Рахманом, посеял семена, от которых суждено было взойти весьма горьким для ислама росткам. Он привел к междоусобице, принесшей в мир мусульман реки крови и угрожавшей самому существованию их религии. Она до сих пор разделяет правоверных, загоняя их в озлобленные секты, откуда нет выхода. Но Абд Ар-Рахман вряд ли мог предугадать ту легкомысленную политику слабого и безответственного Османа, что медленно, но верно приведет к таким плачевным итогам. У нас нет оснований считать, что, выполняя свои функции третейского судьи, Абд Ар-Рахман действовал из каких-то иных интересов, чем верность исламу. Как он считал, он действовал из лучших побуждений.²

Восшествию Османа на престол последовал неприятный случай. Некто сказал Абдалле (или Обейдалле), сыну умершего халифа, что незадолго до этого Абу Лулуа видели в беседе с глазу на глаз с Аль-Хормузаном, персидским князем, и с рабом-христианином, принадлежащим Сааду. Якобы, когда их вспугнули, они немедленно разошлись, уронив такой же в точности кинжал, которым убийца впоследствии ранил Омара. Без раздумий поверив в заговор, взбешенный Обейдалла обнажил свой меч и помчался отомстить за смерть своего отца. Он уложил обоих: и князя, и раба. Саад, оскорбленный убийством своего раба, схватил Обейдаллу, замаранного в крови своих жертв, и представил его перед халифом, как убийцу правоверного (ибо Аль-Хормузан исповедовал мусульманскую религию). На созванном совещании выяснилось, что нет ни тени доказательства, ни намека на существовавший заговор, или хотя бы на его предположение. Али настаивал, что, в соответствии с законом, «Обейдалла должен быть предан смерти, как убивший правоверного без надлежащей причины». Остальных шокировало его предложение: «Лишь вчера повелитель правоверных испустил последний вздох, а сегодня ты готов лишить жизни его сына!» Тронутый их мольбою, Осман посчитал достаточным возмещением за пролитую кровь денежный выкуп, да и тот он заплатил сам. Да, некоторых это взволновало, раздавались возгласы, что халиф отходит от строгой буквы закона. Поэт Ибн Лебид едкой сатирою высмеял как убийцу, так и халифа, позволившего тому избежать наказания. Но его скоро заставили замолчать. Дело это заглохло, и у нас нет причин считать, что решение Османа не было одобрено большинством.

Одним из первых действий Османа стало увеличение размеров пособий всем вождям и влиятельным людям, посредством прибавки каждому по сотне дирхемов. Этот поступок, несомненно, добавил ему популярности, но одновременно и открыл новой администрации дорогу к расточительству.

ПРАВЛЕНИЕ Османа длилось двадцать лет. Обычно считается, что первые шесть он пользовался популярностью, а в последние шесть все было наоборот. Другими словами, удача отвернулась от него в последние годы, недовольство Османом переросло в открытое подстрекательство к бунту, и, в конце концов, на голову пожилого халифа обрушилась буря накипевшего у всех гнева. В какой-то степени это правда; однако, на самом деле, причины непопулярности Османа зародились с самого начала его халифата. Природа их, как уже говорилось ранее, двойственна. Во-первых, это антагонизм между всей арабской нацией и корейшитами; а во-вторых, ревность внутри самого племени корейшитов: то есть, между кланами хашимитов и омейядов. К последнему роду принадлежали Осман и Муавия.

Арабская солдатня, напыщенная от военной славы, нагруженная трофеями, заполоняла всю империю ислама. В Сирии ее держала в ежовых рукавицах властная рука Муавии, подкрепленная внушительной группой переселившихся туда влиятельных граждан Мекки и Медины. Но в остальных провинциях племена арабов, осознавая свою силу, уже не собирались выпускать крепко зажатый у них в зубах кусок. Их надменный дух, постоянно ведущий к междоусобицам, особо проявлялся в Аль-Куфе и в Аль-Басре. Причем в этих городах дело обстояло так еще при Омаре, ибо и ему было не под силу отучить их от наглости. Арабы не терпели никакого контроля, отчасти из-за того, что ислам был обязан своим успехом их оружию; а отчасти потому, что на условии братства этой религии все правоверные, в особенности — арабы по крови — считались равными. Конечно, халиф, как наследник Пророка, был абсолютным повелителем, неподвластным никакому утвержденному кем бы то ни было авторитету. Но даже и халиф, в поисках общественного одобрения, не только привык советоваться по важным вопросам со своим окружением, но, как правило, чувствовал себя связанным мнением своих помощников так же, как они сами. Вот так и получилось, что уступки Омара в ответ на ропот жителей Аль-Басры и Аль-Куфы, создали вредный прецедент для нового халифа. Арабы почувствовали вкус власти, не замедлив воспользоваться всеми своими возможностями. Их беспокойный дух рос день ото дня: дух оппозиции власти, дух нетерпимости к правлению корейшитов.

Вторая причина, менее опасная для ислама вообще, таила в себе большую угрозу для халифата и лично для Османа. Если бы корейшиты лояльно объединились вокруг трона, они задушили бы арабский раскол в зародыше. Но слабость Османа и лицеприятие, с которым он относился к своей собственной родне, возбудили зависть у клана хашимитов. Они заговорили о притязаниях Али и семейства Пророка, желая принизить омейядскую ветвь, к которой принадлежал халиф. Эта ветвь, к сожалению для омейядов, дольше всех не признавала миссию Пророка; а те, на кого Осман проливал теперь свои благодеяния, принадлежали к самым первым и самым ожесточенным противникам ислама. Любое слово обиды, произнесенное Мухаммадом в тот период вражды, теперь припоминалось и пускалось в ход, чтобы очернить их имена и бросить тень на правительство, выдвинувшее таких людей во власть. Итак, корейшиты разделились; соперничество парализовало их влияние, а Осман лишился той поддержки, которая могла бы дать ему силы сокрушить оппозицию среди недовольных арабов. Что еще хуже, Али и его партия пошли на поводу у нелояльных бедуинов, что быстро подорвало сами основы халифата, и что, как Али сам должен был предвидеть, в последствии неминуемо обернулось бы против него, если бы ему посчастливилось занять трон халифа.

Однако же, эти тенденции приняли опасную форму гораздо позднее. Так получилось, в основном, благодаря военным операциям, которые широко велись во всех направлениях в течение всех двадцати лет правления Османа и отвлекали внимание от домашних проблем. Как мы увидим, походы время от времени проводились на востоке, что привело к покорению еще нескольких провинций. Часть из них вынуждена была платить дань мусульманам.

Вскоре по смерти Омара, вся Персия оказалась охвачена мятежом, поэтому Осману пришлось провести ряд мероприятий по восстановлению арабского господства. Ибн Амир, правитель Аль-Басры, сперва приведя в покорность близлежащую провинцию, Фарс, начал большую кампанию на севере и востоке. Эти земли подчинились, крепости либо подвергались штурму, либо сдавались на милость победителя и передавались, как правило, под управление местных князей, обложенных тяжелой данью. Долг Нишапура, взятого благодаря предательству одного из «марзубанов», бывшего главным в одной из частей города, был оценен в миллион, а контрибуция с Мерва составила миллион монет с четвертью; так и с другими землями. Сарахс сдался арабам, обещавшим пощадить сто человек; но, составляя список, местный марзубан забыл вставить себя и был обезглавлен в числе прочих, поднявших оружие. Большое сражение произошло в Хваризме (Хорезме) на Оксе (Амударье), и власть халифа признали такие удаленные земли, как Балх и Тохаристан. Одержав эти блистательные победы, где было взято сорок тысяч пленных, Ибн Амир направился в Мекку, чтобы совершить паломничество благодарения. Его заместители, которым он приказал продолжать кампанию, при помощи меча усмирили Керман и Сиджистан и привели к покорности вождей вплоть до Герата, Кабула и Газны.¹ Контроль над захваченной страною, безусловно, был слабый и непостоянный. Ибо и много лет спустя мы видим эти же самые провинции постоянно выступавшими против исламского господства и даже обретавшими на время независимость. Керман, впрочем, как и ближние земли, попал под более серьезное ярмо: были возведены крепости, прокопаны оросительные каналы, а земля разделена между захватчиками. Подобные порядки постепенно распространялись на восток. Йездегерд умер только к восьмому году правления Османа. Разное рассказывают о его скитаниях на Востоке после поражения при Нехавенде. Все историки сходятся в одном, что, в крайней нужде, царь нашел временное пристанище в лачуге мельника, где и был убит. Он был похоронен с должными почестями благодаря митрополиту Мерва.¹ Известие о том, что ветвь Анушарванов прервалась с кончиною Йездегерда, безусловно, должно было утихомирить Восток.

Хотя в целом завоевания мусульман продолжали прогрессировать, по временам воинов ислама постигали провалы, причем серьезные. В правление Османа был предпринят тяжелый поход против тюркских и хазарских племен, на запад от Каспийского моря. В тридцать втором году хиджры арабам удалось добиться значительных успехов в горных проходах Азербайджана, но за этим последовали неудачи, в которых полегло немало ветеранов. Чтобы восполнить потери, Осман объявил набор в Сирии. Пополнение предназначалось куфанской армии. В мусульманах забродила дурная кровь: сирийцы отказались служить под началом командующего из Аль-Куфы; последовавшая перебранка едва не привела к кровопролитию. Это, как пишет историк, стало началом раскола между куфанцами и людьми из Сирии, краеугольным камнем их долгой вражды. Примерно в то же время целая армия погибла в снегах Кермана: лишь два человека уцелели, чтобы донести до мусульман печальную весть. Тревожные слухи ползли и из Туркестана. Но Аравия продолжала гнать такие огромные тучи воинственных бедуинов, и дикий фанатизм их религии распространялся с такой скоростью, что подобные неудачи вскоре совершенно забылись на общем фоне дальнейших завоеваний.

Сирия к тому времени всецело подчинялась Муавии. По смерти его брата Язида, Омар доверил ему управление Дамаском; и со смертью прочих правителей, их регионы переходили под его начало. Наконец, к началу властвования Османа, близким родственником которого был омейяд Муавия, вся провинция оказалась исключительно в ведении этого человека.

Несмотря на несколько малозначительных набегов, в Сирии некоторое время царил покой. На втором году халифата Османа Муавия был встревожен внезапным известием о подходе большого войска со стороны Малой Азии. Сил противостоять грекам у него не было. Обратившись к восточным провинциям за помощью, Муавия вскоре пополнил свою сирийскую армию восемью тысячами добровольцев. Усилившись, арабы смогли отразить нападение византийцев. Развивая свой успех, войско ислама прошло Малую Азию, затем Армению, достигло Табаристана и там соединилось с другой армией мусульман на западном побережье Каспия. Затем сирийские арабы повернули на север, дошли до Тифлиса и достигли Черного моря. Вражда с греками возобновлялась каждым летом, и, в конце концов, сирийским мусульманам удалось при помощи морского флота, базировавшегося в портах Африки, расширить свои владения в Леванте и Малой Азии, укрепив свои границы и упрочив влияние на побережье. За несколько лет до смерти Османа, Муавия, сопровождаемый своей женой-бедуинкой Мейсун, возглавил один из набегов вдоль морского побережья. Арабы дошли практически до предместий Константинополя; и разрушили немало крепостей на обратном пути, возвращаясь через Аммурию (Аморион).

Говоря об Африке, я уже упоминал об отчаянном нападении на Александрию с моря, предпринятом в начале правления Османа. Византийцам тогда удалось захватить город, но вскоре Амр выкурил их оттуда; и с той поры никаких попыток свалить власть мусульман в Египте не делалось. Правда, дальше к западу от Египта еще долго оставались византийские войска; арабы активно досаждали им, пробираясь вдоль берега, омываемого теплыми водами Средиземного моря. Среди вождей, присоединившихся к египетской армии, был Абдалла Ибн Саад Ибн Аби Сарх, уже упоминавшийся приемный брат Османа. У него в исламе была незавидная репутация. Взятый Мухаммадом для записи его откровений, он не оправдал доверия Пророка; по взятии Мекки тот заявил, что всеобщая амнистия на Ибн Аби Сарха не распространяется, и ему удалось избежать смерти лишь благодаря заступничеству Османа. Будучи способным руководителем, он был назначен Омаром для управления Вехним Египтом после успешного набега на Нубию. Но спустя несколько лет ему пришлось уступить свою власть Амру, который стал править всем Египтом единолично.

Арабы пожаловались Осману, который заявил, что Амр повинен во всех проблемах, и отстранил его от управления налогами и от гражданской власти. Амр не согласился: «Командовать войсками и не заниматься налогами, это все равно, что держать корову за рога, позволяя другому держать ее за вымя!» Он сердито возражал Осману, который, после резкой перебранки, вверил все управление в руки Ибн Аби Сарха. Такое решение оказалось ошибкою халифа. Амр пополнил ряды недовольных; а дурная репутация Ибн Аби Сарха, «отступника», как арабы его называли, послужила основанием для обвинений Османа в кумовстве и лицеприятии.¹

Итак, Ибн Аби Сарх, получивший единоличную власть, смело двинул свои войска вдоль морского берега от Барки до Триполи, угрожая самому Карфагену. Его губернатор Григорий, получив помощь от базилевса, выступил против арабов с армией в сто двадцать тысяч человек, если верить их историкам. Осман, предупрежденный об опасности, послал Ибн Аби Сарху большое подкрепление, в рядах которого находилось немало «соратников». Схватка получилась долгой и жаркой; и Ибн Аби Сарх, желая поднять дух своих головорезов, пообещал дочь Григория с большим «приданым» тому, кто убьет ее отца. Наконец, противник был разбит, множество византийцев перерезано, и кому-то из жителей Медины досталась эта девушка. Он довез ее на своем верблюде до Медины; и воинственные песни, которые он распевал по пути, сохранились до наших дней.¹ В этой кампании Осман сделался объектом всеобщего негодования, предоставив Ибн Аби Сарху пятую часть от халифской пятины военной добычи в личную собственность. Остальное, как обычно, было отослано в Медину; где вновь Осман покрыл себя позором, позволив своему двоюродному брату Мервану выкупить все трофеи за незначительную цену.

Как бы то ни было, Ибн Аби Сарху принадлежит слава первого флотоводца в истории ислама. Он значительно расширил арабские завоевания благодаря успехам на море. С другой стороны, его незаслуженное выдвижение во власть породило острую зависть, вылившуюся в новые интриги, целью которых было опорочить имя его покровителя.

Запрет Омара проводить операции на море,

Муавия очень сильно сожалел об отсутствии поддержки с моря и постоянно просил Омара разрешить ему усадить своих солдат на корабли. «Острова Леванта, — писал он, — близки к берегам Сирии; отсюда можно слышать лай тамошних собак и куриное квохтанье; позволь мне напасть на них». Но Омар боялся моря, он обратился за советом к Амру, который в письме ответил следующее: «Просторы моря безграничны, и даже большие корабли выглядят в нем хрупкими скорлупками; ничего, кроме небес вверху и вод внизу; когда оно спокойно, сердце моряка разбито; когда оно волнуется, у моряка кружится голова. Надежда не велика, а опасность огромна. Человек в море подобен насекомому на щепке: вот-вот его поглотит пучина, он напуган до смерти». По получении такого тревожного письма, Омар запретил Муавии предпринимать что-либо с судами: «Сирийское море, мне рассказывали, длиннее и шире их суши; оно, по воле Господа, постоянно, денно и нощно, ищет пути поглотить эту землю. Как же мне доверить своих людей его проклятой груди? Вспомни Аль-Алу!² Ну, нет, мой друг, безопасность моих людей для меня дороже всех богатств Греции!»

…отменен Османом.

Таким образом, при правлении Омара на море ничего не предпринималось. Но по его смерти Муавия возобновил свое прошение, и Осман, в конце концов, смягчил запрет, предупредив лишь, что моряков следует набирать строго добровольно. Первый флот арабов, снаряженный для набега на Кипр в 28 году хиджры, вышел в море под командою Абу Кейса. К нему присоединился Ибн Абу Сарх с отрядом кораблей, ведомых кормчими-египтянами. На них был размещен арабский десант из Александрии.

Кипр арабы взяли с легкостью, захватив там огромное число пленников. Киприоты согласились платить ту же дань, что они платили базилевсу; и халиф, бывший не в состоянии обеспечить их безопасность, вынужден был уменьшить обычную подать.¹ Нам известно об Абу Кейсе, что он возглавлял пятьдесят набегов на суше и на море, найдя смерть во время налета на один их византийских портов. Несколькими годами позднее был занят остров Родос.

Спустя три года после захвата Кипра византийцы, изгнанные из африканских гаваней и находящиеся под угрозою уже в Леванте, собрали флот из пятисот единиц и бросили вызов арабам. Ответить им поручили Ибн Аби Сарху. Он собрал все имевшиеся в наличии в портах Египта и Северной Африки суда: числом его эскадра уступала греческой, но палубы его кораблей были забиты грозными арабскими воинами до отказа. Флотилия византийцев подошла к Александрии. В наступившем штиле противники стояли на якорях друг против друга. Мусульмане провели ночь в декламации Корана и молитве, а греки не переставали звонить в судовые колокола. Наутро произошло жестокое сражение. Корабли арабов сближались с противником, и мусульманские мечи и ножи пускались в дело. В абордажных схватках большие потери несли обе стороны; но греки, будучи не в состоянии противостоять дикому напору сарацин, дрогнули первыми и обратились в бегство. Военачальник византийцев бежал морем в Сиракузы, где народ, возмущенный этим поражением, утопил его в собственной ванне.²

Невзирая на эту блестящую победу, на флоте вспыхнуло с новой силой недовольство Османом, впервые приобретя открытые и опасные формы среди главных соратников Пророка. Они начали роптать на халифа: «Осман переменил порядки своих предшественников, он поставил над нашим флотом человека, которого Пророк обрек смерти; и подобных людей Осман понаставил властителями и в Аль-Куфе, и в Аль-Басре — повсюду!» Эти слова достигли ушей Ибн Аби Сарха, и он заявил, что ни один из недовольных не примет участия в войне в рядах его войска. Это привело его противников в еще большую ярость. Несмотря на угрозы Ибн Аби Сарха, подстрекательские разговоры продолжались, причем народ уже стал открыто и безо всякой осторожности высказываться против Османа.

На горизонте халифа сгустились тучи, омрачив все его перспективы.