ГЛАВА XV СОБЫТИЯ, ПОСЛЕДОВАВШИЕ ЗА БИТВОЙ ПРИ АЛЬ-КАДИСИИ. ПОКОРЕНИЕ АЛЬ-МЕДАЙНА

ПО ЖЕЛАНИЮ халифа Саад дал утомленной армии передышку, чтобы привести ее в порядок. Остатки разгромленного войска персов бежали по направлению к бывшему Вавилону, и собирались там. После двухмесячного отдыха Саад, теперь оправившись от болезни, смог выступить и атаковать противника. На пути он снова захватил Аль-Хиру. Это был уже третий случай взятия несчастного города. Наказанием жителям за последнее бесполезное отпадение стало удвоение дани. Вскоре обойденная Аль-Куфой, городом, расположенным в нескольких милях от нее, некогда царственная Аль-Хира быстро потеряла свою значимость. Однако, расположенный неподалеку дворец Хаварнак, красивейшая резиденция прежней династии, оставался стоять на берегу озера Наджаф. В последующие дни он иногда использовался как загородный дом халифами и их двором.

Разрозненные отряды персов стекались сначала к руинам вавилонской башни, а затем, переправившись через Евфрат, расположились под огромным вавилонским холмом. Согнанные и оттуда, они отошли на Тигр. Саад расположил свой лагерь у Вавилона и оттуда очистил равнину Дуру, простиравшуюся на пятьдесят миль от Евфрата до Тигра. Местные вожди прибывали теперь со всех сторон, некоторые принимали ислам, другие решали платить дань; и пространство между двумя реками опять оказалось подвластным мусульманам. Прошло несколько месяцев, и, ближе к лету, Саад оказался в силах, в полном согласии с волей Омара, вступившего во второй год своего правления, атаковать Аль-Медайн.

Величественный город раскинулся по обоим берегам Тигра, в крутом двойном изгибе реки, в пятнадцати милях ниже современного Багдада. Селевкия, что на правом берегу, была поселением, основанным воинами Александра Великого. На противоположном берегу вырос Ктесифон — резиденция персидских монархов. Объединенный город на долгое время затмил Вавилон, как столицу Халдеи. Неоднократно завоеванный римлянами, он оставался к тому времени большим и процветающим, но безнадежно раздираемым интригами и разлагаемым роскошью. Центр города с царскими дворцами находился на восточной стороне, где знаменитая арка «Так и Кесра» до сих пор пленяет взор путешественника, спускающегося вниз по Тигру. Саад направил свои войска к району, лежащему на ближайшей стороне. По пути он был атакован воинами царицы-матери. Воодушевленная древним духом своей расы, поклявшись, что пока жива ее династия, империя останется непобедимой, она послала на поле боя армию под командованием опытного военачальника, «Льва хосровов». Войско это было полностью разгромлено, а сам защитник царицы пал от руки Хашима.

После этого Саад двинулся дальше; и, извлекши урок из тщеславной гордости побежденной царицы, всенародно продекламировал перед собранными воинами следующие строки из Корана:

«Не клялись ли вы ранее, что будете вечны? Но вы вселились в обители тех, что неправедно поступали, по своим желаниям; и вы видели, как Мы поступили с ними. Мы сделали их предупреждением и примером для вас». [У Крачковского: «Разве ж вы не клялись раньше, что нет у вас изменения? И вы поселились в жилищах тех, которые обидели самих себя, и стало ясно для вас, как Мы поступили с ними, и привели Мы вам притчи»]. (Сура xiv. 46, 47).
Осада западной части. Лето 15 г. хиджры, 636 г. от р. Х.

В бодром духе мусульмане подошли к реке; и вот! знаменитый «Иван» с огромным залом из белого мрамора высится прямо против них на дальнем берегу. «Благословенные небеса! — воскликнул Саад, пораженный зрелищем, — Аллаху Акбар! Это не что иное, как белый шатер хосровов! Теперь Господь исполнил обещание, данное своему Пророку». И каждый отряд восклицал: «Аллаху Акбар! Велик Господь!», когда подходил и взирал на дворец, величие которого находилось почти за пределами их понимания. Город был слишком хорошо укреплен для штурма, и Саад остановился перед ним. Были привезены осадные орудия, но они не возымели никакого действия на крепостные валы из обожженного на солнце кирпича. Осажденные предпринимали постоянные вылазки; но эта осада станет последним случаем, когда персидские воины еще осмеливались на поединки с арабами.

Осада была суровой, и жители терпели большую нужду. Армия осаждала город в течение нескольких месяцев, но Саад не бездействовал и на других направлениях. Карательные отряды отправлялись повсеместно, где крупные землевладельцы не спешили признать господство ислама. Арабы разорили Междуречье и взяли множество пленников; но по приказу Омара они были отпущены по домам. Итак, местность вниз от Текрита и от Тигра до сирийской пустыни оказалась полностью под властью мусульман.

Западная часть очищена, конец 15 г. хиджры, янв. 637 г. от р. Х.

Осада, в конце концов, поставила западную часть города в такое затруднительное положение, что царь послал парламентера для передачи своего предложения. Он обязался признать под властью арабов земли к западу от Тигра при условии, что они оставят ему нетронутым восточный берег. Предложение это было с негодованием отвергнуто. Вскоре после того, увидев, что на стенах нет людей, Саад отдал приказ к штурму. Арабы вошли, не встречая сопротивления: персы ушли, забрав с собою лодки и полностью освободив западную часть города. Нигде не было видно ни души. Но дальняя часть столицы, надежно отделенная рекой, все еще оставалась непокоренной. Войско арабов течение нескольких недель отдыхало, и, заняв пустующие особняки западной части, наслаждалось в предвкушении персидской роскоши.

Из находившегося под угрозою Аль-Медайна Йездегерд отправил свою семью со всеми регалиями и драгоценностями в Холван, холмистую местность на севере; и сам теперь подумывал о бегстве в том же направлении. Воинственный дух Персии был безнадежно утрачен; а ведь в противном случае глубокий и быстрый Тигр все еще представлял собой хорошую защиту от внезапного нападения. Разумеется, именно так арабы и думали; ибо много недель потратили на поиск лодок, которые все до единой были уведены с западного берега. Неожиданно перебежчик указал Сааду место, в котором через реку можно было переправиться вброд. Однако поток, обычно спокойный, в то время сильно разлился, и арабы боялись потерять при переправе лошадей. Но тут разведчики принесли известие о намерениях Йездегерда бежать, и Саад решился действовать. Собрав свою армию, он обратился к ней: «Сейчас мы отданы на милость врага, который, господствуя на реке, может неожиданно напасть на нас. Но Господь дал одному из нас видение правоверных всадников, победоносно пересекающих реку. Вперед, взбурлим этот поток!» Отчаянная авантюра была одобрена единодушно. Шестьсот отборных всадников были построены группами по шестьдесят. Передовой отряд вошел в воду и бесстрашно поскакал через быстрый поток. Когда центр и фланги были уже вблизи противоположного берега, вражеский пикет бросился в воду, безуспешно пытаясь отогнать их обратно. «Поднимайте свои копья, — вскричал Асим, — цельтесь им прямо в глаза». Таким образом, они отбросили противника, и благополучно достигли суши. Только после того, как Саад увидел, что авангард находится в безопасности на другом берегу, он дал команду остальным следовать за ним. И так, с криками: «Аллах! даруй победу Своему народу, да будут повержены Твои враги!» — ряд за рядом всадники летели в поток так близко друг за другом, вода оказалась скрыта с их глаз; и ступая, как по твердой почве, все, не потеряв ни единого, переправились на ту сторону. Персы, застигнутые врасплох, в панике бежали. Стремительная переправа арабской конницы не дала им времени ни на что, кроме бегства. Немногие оставшиеся тут же признали себя данниками. Мусульмане погнались за беглецами; но вскоре поспешили вернуться, чтобы принять участие в дележе царской добычи. Они бродили по великолепным дворцовым павильонам, в которые долгое время стекались сокровища Востока, пировали в садах, украшенных цветами, полными плодов. Глава победителей обосновался во дворце хосровов.

Но сначала он решил воздать хвалу в благодарственной молитве. Царские палаты были использованы по такому случаю в качестве мечети; и там, в собрании такого большого количества мусульман, какое только могло вместить помещение, Саад провозгласил, что эта победа была одержана за счет Господа-Вседержителя. В наставление был прочитан отрывок из Корана, в котором говорилось о фараоне, погибшем в Красном море; а так же этот стих, по их мнению, наиболее уместный:

«Сколько они оставили садов и источников,

и посевов, и мест почетных,

и благодати, в которой они забавлялись!

Так! И даровали Мы это в наследие другому народу».

(Сура xliv 24-27.)

Медайнская добыча.

Добыча была богатой, выше всякого ожидания. Помимо миллионов драгоценностей, там были бесчисленные запасы серебряных и золотых сосудов, великолепных одеяний и украшений — бесценных экземпляров несказанной редкости и стоимости.

Удачно захватив караван мулов, мусульмане обнаружили неожиданный подарок, состоящий из тиары, царских одеяний и пояса. Арабы с удивлением взирали на корону, украшенные драгоценностями мечи и роскошный трон; еще среди прочих диковин там были серебряный верблюд в натуральную величину с наездником из золота; и золотая лошадь с изумрудами вместо зубов, рубиновой сбруей и золотой попоной. Драгоценные металлы для арабов потеряли свою ценность, ибо золото оказалось в таком же изобилии, как и серебро. Искусные дорогие изделия из сандалового дерева и янтаря могли использоваться любым из воинов для хранения мускуса и восточных пряностей. Камфара лежала в мешках, и сперва по ошибке ее добавляли в тесто, как соль. У тех, кто делил добычу, было много работы, ибо каждому воину причиталось (а армия теперь состояла из шестидесяти тысяч) по двенадцати тысяч монет,¹ не считая особо щедрых даров для наиболее отличившихся. Арабы отправили в Медину кроме причитающейся халифу пятой части такие редкостные и драгоценные вещи, которые могли бы вызвать изумление у простых сограждан на их родине. Халифу были посланы, в качестве подобающих подношений, царские регалии и меч хосровов.² Но настоящим зрелищем дня стал царский пиршественный ковер, семидесяти локтей в длину и шестидесяти в ширину. На нем был изображен сад, в котором земля была отделана золотом, стены серебром; долины изумрудами; ручейки жемчугом; деревья, цветы и плоды алмазами, рубинами и прочими драгоценными камнями. Когда вся остальная добыча была распределена, Омар собрал совещание, чтобы решить, что делать с ковром. Большинство советовало оставить его как трофей ислама. Но Али, размышляя о непрочности земных вещей, возразил; и халиф, прислушавшись к его мнению, разрезал его на части и роздал с остальной добычей. Кусок, доставшийся Али, стоил двадцать тысяч дирхем.

Аль-Медайн обладал всеми удобствами столичного города, и Саад решил обосноваться в нем. Дворцы и особняки бежавшей знати он поделил между своими командирами. Царскую же резиденцию он занял сам. Огромный зал, с неизменным убранством, был освящен как место для молитвы, и там впервые на персидской земле была отправлена пятничная или соборная служба ислама.

ОМАР был удовлетворен, насколько возможно, достигнутым успехом. К нему вернулась прежняя осмотрительность, и за пределами равнины, окаймленной горной грядой на востоке, он строго запретил дальнейшее продвижение. Лето 16 года хиджры прошло в Аль-Медайне при полном спокойствии. Царь с разбитой армией укрывался в персидских горах; и народ по обеим сторонам Тигра, видя тщетность сопротивления, с готовностью подчинился победителям.

Осенью, решив еще раз попробовать свои силы, персы во множестве начали стекаться к Йездегерду в Холван, расположенный примерно в ста милях от Аль-Медайна. Часть сил была направлена под Джалулу, крепость, считавшуюся неприступной. Она была окружена глубоким рвом и стеною, утыканной гвоздями и заостренными железными прутьями. С одобрения Омара Саад отрядил вперед Хашима и Аль-Кааку во главе двенадцатитысячного войска, включая лучших воинов Мекки и Медины; и они расположились перед цитаделью. Гарнизон, пополнявшийся время от времени свежими силами из Холвана, атаковал осаждавших с отчаянной смелостью. Свежие отряды подошли и из Аль-Медайна, и осада затянулась на восемьдесят дней. Наконец, во время одной энергичной схватки, буря затемнила небо, и персидские отряды, потерявшие направление, были отогнаны Аль-Каакой, которому удалось захватить одни из ворот крепости. Оказавшиеся, таким образом, в ловушке, персы в отчаянии бросились на арабов, и последовало генеральное сражение, по шуму «не уступившее “ночи звона”, разве что оказалось не таким долгим».

Персы были разбиты по всем статьям. Многие в попытке бежать, попались на железные прутья. Арабы преследовали противника, и земля была усыпана трупами. В сопровождении остатков своей армии Йездегерд бежал в Ар-Рей, в сторону Каспийского моря. Аль-Каака двинулся затем на Холван, и, разгромив врага, выставил там сильный гарнизон из арабских добровольцев в качестве самой отдаленной заставы мусульман на севере.

Добыча снова была богатой и обильной. Множество пленниц, многие благородного происхождения, было распределено, как желанная награда, частично прямо на поле боя, остальные отправлены воинам в Аль-Медайн. Трофеи были оценены в тридцать миллионов дирхемов, не считая огромного количества отличных персидских коней, которые стали желанным пополнением армии, причем на каждого воина пришлось по девяти лошадей.

С долей трофеев для халифа Саад направил в Медину Зийяда, юношу сомнительного происхождения (подробнее об этом чуть позже), однако необычайно находчивого и ловкого. В присутствии халифа тот обратился к гражданам и в страстной речи перечислил блага Персии: богатые земли, несметная добыча, рабыни и плененные принцессы. Омар остался доволен его речью, и признал, что армия Саада превзошла каноны даже арабской смелости. Но следующим утром, при раздаче рубинов, изумрудов и множества драгоценных вещей, халифа увидели плачущим. «Как? — воскликнул Абд ар-Рахман, — сейчас время радости и благодарения, а ты проливаешь слезы?» «Э-э, — ответил бесхитростный халиф, — не об этом я плачу, но предвижу, что богатство, которое Господь даровал нам, станет источником суетности и зависти, и в итоге принесет горе моему народу».

Зийяд также передал просьбу о дальнейшем преследовании беглецов в Хорасане. Омар, довольствуясь настоящим, мудро запретил эту затею. «Я хочу, — говорил он, — чтобы холмы оставались границею между Месопотамией и прилегающими странами так, чтобы ни персы не смогли достать нас, ни мы их. Нам достаточно равнины Аль-Ирака. Меня больше заботит безопасность моего народа, чем горы трофеев и дальнейшие завоевания». Идея о всемирном господстве находилась пока в зачаточном состоянии; необходимость насаждать ислам всемирным крестовым походом еще не осенила мусульман; и, по правде сказать, империя, объединяющая Сирию, Халдею и Аравию, вполне удовлетворила бы даже ассирийского или вавилонского монарха. Подобным образом думал и Омар, избегая восторженности и головокружения от побед, он в первую очередь заботился об объединении и сохранении того, что уже попало ему в руки.

Ничто теперь не угрожало персидской стороне, ибо амбиции Саада и его военачальников, сдерживаемые запретом халифа, были ограничены подчинением Месопотамии. Исходя из этого, были посланы отряды вдоль Тигра до самого Текрита — крепости примерно в ста милях от Аль-Медайна, охраняемая смешанным гарнизоном из греческих воинов и христиан-бедуинов. Они бесстрашно отразили нападение. Спустя сорок дней византийцы решили бросить своих местных союзников и бежать на лодках. Бедуины, в свою очередь, тайно снесясь с мусульманами, перехватили проход к воде; и греки, таким образом, зажатые с двух сторон, были перебиты. Отряд, пополнившийся новообращенными союзниками, двинулся вперед к Мосулу, жители которого сдались, став данниками. На Евфрате мусульманам сопутствовал такой же успех. Кочевые племена Месопотамии побуждались византийским двором атаковать захватчиков, в тот момент угрожавшим Гимсу. Омар приказал Сааду выманить противника отвлекающим маневром с его позиции. Для этого была осаждена крепость Хит на Евфрате; но она оказалась слишком хорошо укрепленной для взятия штурмом. Половина войска была оставлена у этой крепости, в то время как остальные силы спешно двинулись вверх по реке к Киркисии, к месту впадения Хабура, и, неожиданно атаковав, взяли город. Узнав об этом, гарнизон Хита согласился сдаться при условии его беспрепятственного отхода. Так, нижняя половина Междуречья, от реки до реки, была покорена, крепости заняты, а бедуины либо принимали ислам, либо становились вассалами.

От слияния двух рек, также вниз по обеим сторонам Шатт аль-Араба («Арабского ручья») до побережья персидского залива повсюду установилось господство ислама. Этот регион с переменным успехом подвергался арабским набегам еще с вторжения Аль-Мусанны. Омар понимал, что для безопасности Аль-Ирака было необходимо захватить побережье залива вплоть до горных цепей на востоке.

Кампанию Саада он поручил Отбе ибн Газвану, прославленному соратнику Пророка, которому надлежало с отрядом из Аль-Бахрейна захватить процветающий морской порт Убуллу. Гарнизон был разгромлен, и жители, по большей части — индийские купцы, спаслись бегством по морю. Персы сконцентрировали свои силы на восточном берегу реки, и произошло немало схваток, пока арабы не одержали победу, утвердив свое положение. В одном случае, женщины из мусульманского лагеря подняли свои чадры как знамена и двинулись в боевом порядке к месту стычки, где их приняли за свежее пополнение, что в критический момент решило исход битвы. Отба остался правителем Убуллы; и, как мы увидим, продолжал успешные операции в последующие три года против Хузистана и на персидской границе. Тем временем Убулла уступила место новой столице — Аль-Басре.

Основание Басры, 17 г. хиджры, 638 г. от р. Х.

На руинах Убуллы, когда она была впервые захвачена, возник небольшой городок из тростниковых хижин с мечетью, также построенной из тростника. Это поселение увеличивалось и приобрело важность, благодаря постоянно приезжающим из Аравии. Но климат там был нездоровым. Прилив поднимался почти на высоту пойменной долины, которая, за счет этого легко орошалась, простираясь вдаль и вширь зеленым морем. Там в изобилии росли гранатовые рощи, акации и тенистые деревья; и широкий пояс таких знакомых финиковых пальм, окаймляющий берег, мог бы примирить переселенцев Хиджаза со своей новой родиной. Но влажность порождала такое уныние, плохо подходящее арабскому темпераменту; тлетворные испарения следовали за периодическими приливами, и повсюду роились невыносимые комары.¹ Три раза менялось место поселения; пока, наконец, не был найден благодатный уголок Аль-Басры у реки, неисчерпаемого источника проточной воды; и там быстро вырос процветающий город. Он был основан почти в то же время, и в том же стиле, что и соперничающая с ним Аль-Куфа. Но отчасти из-за лучшего климата, частью от больших доходов с покоренных земель, северный город первенствовал между ними, как по численности, так и по влиянию и богатству.

…и Куфы,

Возникновение Аль-Куфы было обязано той же причине. Через несколько месяцев после занятия Аль-Медайна в Медину были отправлены посланники. Обратив внимание на их болезненный вид, халиф поинтересовался, в чем дело. Они ответили, что городской воздух не подходит арабской натуре. В связи с этим, халиф приказал найти более здоровое и подходящее арабам место; с воздухом, больше приближенном к пустынному, хорошо снабжаемое чистой водой, и чтобы к нему можно было в любое время легко доставить помощь в случае нужды. После тщательных поисков на границах пустыни, они не нашли места, лучше отвечающего этим требованиям, чем равнина Аль-Куфа, невдалеке от Аль-Хиры, по берегам одного из правых притоков Евфрата. Омар одобрил этот выбор, но предоставил каждому решить самому: оставаться ли ему в Аль-Медайне или переселяться туда.

Новая столица весьма приглянулась арабам, и потому они переселялись туда в больших количествах. Жилье, как и в Аль-Басре, поначалу строилось из тростника. Но постоянно вспыхивали пожары; и после одного из таких бедствий халиф дал позволение возводить строения в обоих городах из кирпича. «Походный лагерь, — писал он, — подходящее для воина место. Но если вам необходимо постоянное жилище, так тому и быть; только не позволяйте никому иметь более трех домов для его жен и детей, чтобы он не превышал скромный пример жилища Пророка». Таким образом, город был перестроен, а его улицы были проложены правильными линиями. В центре была оставлена открытая площадь, на которой возвышалась мечеть с галереей для тени; и, для украшения из Аль-Хиры были привезены мраморные колонны. Саад возвел для себя просторное здание и установил перед ним ворота, чтобы оградить себя от случайных посетителей с располагавшейся поблизости рыночной площади.

Слухи о «замке Саада» встревожили привыкшего к простоте халифа, и он послал к эмиру одного из соратников Пророка с требованием снести ворота. Поклонившись прибывшему в Аль-Куфу посланнику, Саад пригласил его погостить в своем особняке. Подойдя к нему, Саад получил из его рук следующее послание: «Мне стало известно, что ты построил себе дворец, и люди называют его “замком Сада”; более того, ты воздвиг ворота между собою и народом. Это не твой дворец; скорее уж, это замок погибели. Что необходимо для казначейства, то можешь запирать и охранять; но ворота, закрывающие от тебя народ, ты должен сломать». Саад подчинился приказу, но возразил, что цель установки ворот была ложно истолкована, и Омар принял это оправдание.

Следующей заботой была колонизация земель. Савад, или богатую равнину Халдеи, захваченную практически всю с помощью силы, пытались объявить наградою для арабских солдат. Справедливость и беспристрастность Омара четко проявились в вопросе уменьшения этих притязаний. После обсуждения вопроса со своими советниками в Медине, халиф постановил, что землевладельцы, бежавшие во время операций в Аль-Ираке, также как и остававшиеся в своих владениях, должны рассматриваться как «зимми», или находящиеся под защитой: они сохраняют свои права при условии выплаты умеренной дани. Царские леса и поместья, земли знати и тех, кто оказывал сопротивление мусульманам, а также содержимое «храмов огня», были конфискованы; но требование разделить их, как обычные военные трофеи, было отклонено. Поделить их равными долями было невозможно, и подобная попытка могла лишь спровоцировать в народе недовольство. Также необходимость организовать обширную сеть каналов, почтовую и другие службы, требующие первоочередного внимания, заставляла оставить эту общую землю неделимой.

Доходы в казну поступали из двух источников: с брошенных земель, взятых во владение государством, некоторые из которых были пожалованы главным соратникам Пророка; и с податей, которыми обложили местных земледельцев, не являющимися мусульманами. Эти подати позднее были разделены на два вида: земельный или имущественный налог (харадж) и подушную подать (джизью). Собственно говоря, последняя взималась только с иноверцев; но поначалу оба этих сбора часто смешивались, и фактически оба ложились на плечи немусульман. Мусульмане не платили налогов; но лишь десятину: десятую часть урожая со своих земель. Напротив, доходы с захваченных земель распределялись среди мусульман в виде пособий. Пока продолжались завоевания, добыча была богатой, и в пособиях нуждались сравнительно немногие; такой порядок действовал очень хорошо. Однако когда местные земледельцы стали во множестве переходить в ислам, возникли трудности.

Земли халифата и доходы Куфы и Басры.

Конфискованные земли, разбросанные по всей провинции, управлялись представителями халифа, и доходы с них делились между захватчиками и государством. Оккупированные области Аль-Куфы, покоренные армиями Халида и Саада, были более обширными, чем земли Аль-Басры. Вскоре после основания Аль-Басры ее жители отправили посланников, требуя увеличения своих доходов, чтобы они более соответствовали возложенной на них ответственности. «Аль-Куфа, — обратился их представитель, — прекрасно орошаемый сад, который дает в сезон богатый урожай фиников, в то время как наша земля скудна. Часть нашей провинции граничит с пустыней, часть выходит на море, которое омывает ее солеными приливами. По сравнению с Аль-Куфой у нас много бедных, но мало богатых. Так уделите же нам часть от вашего изобилия!» Признав справедливость этой просьбы, Омар сделал существенную прибавку к их доходам из царских земель хосровов. Однако хотя Аль-Куфа была богаче, на нее были возложены более тяжелые обязанности, чем на соперничавший с нею город. Ее правление распространялось на более обширное пространство; и обеспечение таких отдаленных гарнизонов как Холван, Мосул и Киркисия, должно было осуществляться из ресурсов, подконтрольных Сааду.

Аль-Куфа и Аль-Басра, уникальные по своему происхождению, оказали особое влияние на судьбу халифата и ислама в целом. Преобладающее большинство их жителей были чистокровными арабами. Племена, со всех концов Аравии хлынувшие в Халдею, издалека почуяв запах добычи Халдеи и Персии, селились в основном в этих двух городах. В Аль-Куфе преобладали переселенцы с юга Аравии; в Аль-Басре же было больше арабов-северян. Вскоре города разрослись в две огромные и роскошные столицы, каждая с арабским населением от ста пятидесяти до двухсот тысяч человек. На литературу, теологию и политику ислама эти два города оказали большее влияние, чем весь остальной мусульманский мир. Времени и возможностей у их жителей было в избытке. Участие в походах оставалось необязательным и нерегулярным, перерывы между войнами бывали продолжительными и частыми и весьма охотно проводились в скучающей праздности. За исключением оживления, вносимого плодами какой-нибудь небольшой победы, разнообразием от отдыха и развлечений для жителей служили лишь небольшие отдельные неприятности. А так, время короталось в беседах на бытовые темы; и в эти часы, обсуждая дневные заботы, арабы все больше нравилось переживать события прошлого, вспоминая славную историю ислама и те битвы, в которых они когда-то принимали участие. Отсюда повелись предания, и отсюда же две великие школы: Аль-Басры и Аль-Куфы. Однако споры и сплетни в этих заведениях слишком часто сводились к племенному соперничеству и бытовым скандалам.

В народе разрасталось раздражение и междоусобицы; и оба города стали рассадниками волнений. Бедуины, осознавая свою силу, завидовали корейшитам, и становились нетерпимыми ко всему, что сдерживало их собственный буйный нрав. Разросшиеся раздоры еще управлялись сильною и мудрою властью Омара, но со временем, при более слабых халифах, подточили единство ислама, принеся с собою бедствия, которые оказались роковыми для религии, несмотря на ее замечательную живучесть.