самозванца? Прояснить этот вопрос могло бы, по ею мнению,
изучение того специфического менталитета, который способство-
вал успеху самозванцев в средневековой Германии.
Швингес предлагает сравнительное рассмотрение тр'?х казусов:
по материалам хроник он описывает истории трех удачливых са-
мозванцев, объявившихся в разных местах империи в
XIII-XIV вв. - лжеграфа Балдуина Фландрского, лжеимператора
Фридриха II и лжемаркграфа Вальдемара Бранденбургского. Они
представляли собою три разных типа самозванцев: во Фландрии
действовал проходимец и ловкий мошенник; лже-Фридрих на
Нижнем Рейне был фанатиком, презревшим смерть н.) костре: в
Бранденбурге же мы видим, вероятно, просто пешку в игре поли-
тических сил. Однако, симптоматично, что все трое провоцирова-
ли своими действиями единообразное коллективное поведение ок-
ружающих. Хронисты, по большей части наблюдавшие события
издалека, могли только удивляться тому массовому помешатель-
ству, которое возникало при появлении самозванцев. Осуждая об-
манщиков. хронисты обычно приписывали их успех интригам и
заговорам князей. Швингес ищет другие причины успеха само-
званцев (естественно, временного) и определяет три "базовые де-
терминанты" его.
Первая из них - недостаток государственной; централизации в
Империи: самозванцам не приходилось завоевывать столиц - сто-
лица была там, где был властитель, поэтому они могли завести
сноп "дворы" в любом месте, которое было для них более благо-
приятным, и это ни у кого не вызывало удивления.
Вторая причина - выборность монархов в Германии. При этом
часто возникали кризисы престолонаследия, менялись династии,
вокруг выборов шла острая борьба заинтересованных сил - т.е.
обстановка благоприятствовала восхождению на трон неожиданно
(иной раз более, чем через тридцать лет после исчезновения!) объ-
явившегося представителя той или иной династии, сумевшего
привлечь к себе одну из состязающихся партий. Так, лже-Фрид-
рих стремился пробиться во Франкфурт-на-Майне, где по тради-
ции проходили выборы императоров, ибо там он имел бы больше
всего шансов получить подтверждение своих прав на грестол. Он
призывал своих сторонников собираться там, даже ко"да шел на
костер.
Третий фактор успеха самозванцев - их "демонстративная ди-
настическая или государственная деятельность": все трое уста-
навливали или пытались установить соответствующие отношения
со своей "родней" и другими государями. Кроме того, они вели
себя так, как подобало добрым монархам: начиная от издания за-
конов и раздачи ленов и кончая бросанием монет в толпу.
Эти обстоятельства, по мнению автора, в принципе обусловили
то, что именно в XIII-XIV вв. - не раньше и не позя-е - в Свя-
щенной Римской империи отмечается большое количество само-
званцев. До и после этого времени ни династическая ситуация,
ни политическая организация в государстве не позволили бы им
добиться успеха: в самом деле, в последующие столетия удачли-
вых самозванцев становится все меньше.
Далее Швингес переходит к рассмотрению "детерминант мгно-
венного успеха" самозванцев, т.е. тех сил, которые влияли на
массовою поведение людей в районах их появления. Таких "де-
терминант" (оговорив, что они являются не более чем аналитиче-
скими категориями) автор выделяет пять.
1. "Предрасположенность" регионов: наличие экономических
трудностей, социальных конфликтов, больших масс люмпенизи-
рованного населения.
2. "Структурное напряжение" (неурожай, голод), когорое дава-
ло возможность лжеправителю завоевать в народе слазу благоде-
теля и избавителя -- раздачами хлеба, заботой о бедны;; и т.п.
3. Эсхатологические ожидания масс, в частности, ожидание
"последнего царя", который положит конец мирским бедам. Этот
образ, подпитанный мифом о возвращающемся герое, проециро-
вался на самозванцев; ведь они обычно возвращались Е Германию
после многих лет скитаний и забвения (т.е. как бы ис небытия),
многие - после Крестовых походов, а лже-Балдуин Фландрский -
даже после занятия константинопольского престола. И конечно,
на самозванцев переносились слава и любовь, которыми пользо-
вались в народе подлинные властители, чьи имена они присваи-
вали. Эти первые три детерминанта являются "главными предпо-
сылками коллективного поведения и управляющего и ~л ментали-
тета", т.е. создают долговременные условия.
4. "Стимулирующие факторы" - самые разные в ксждом кон-
кретном случае: конфликты между князьями, городские волне
ния, ненависть народа к своему правителю, войны, эпидемии и
другие возбуждающие моменты. Облегчался успех и тем, что ин-
формированность населения была очень низкой, массовое созна-
ние питалось слухами и люди быстро и охотно принимали желае-
мое за действительное.
5. Последний "детерминант успеха" - то, что несколько рас-
плывчато названо автором "мобилизацией участников": способ-
ность самозванца вызвать к себе доверие, вести себя сообразно
статусу, на который он претендует, привлечь к себе людей и
притом тех людей, которые помогут утвердиться на троне.
Заметим, что все указанные Швингесом факторы имеют глав-
ным образом социально-политическую или социально-пс^холсги-
ческую природу и едва ли могут быть отнесены к области мент.i-
литета, если таковую обособлять от прочих", если же, подобно
М.Блоку, считать, что все социальные феномены есть к глубин-
ной своей природе феномены ментальные, то "менталитет успеха
самозванцев" может включать в себя и недостаток г.ентрализа-
ции, и выборность монархов в Германии.
Этот пример показывает, насколько сложно установить про-
дуктивные "правила" выделения элементов истории ментально-
сти из социальной, политической, культурной нстор1И. Ведь в
принципе в исследовании Швингеса без понятия "менталитет"
вполне можно было обойтись; оно здесь ничего нс объясняет и
кроме того наполняется весьма дискуссионным содержанием. К
тому же описанный менталитет витает в воздухе без определенно-
го носителя, что довольно непривычно и кажется нарушением не-
ких правил. Однако при всем при этом - нельзя ли (читать эту
работу смелым методологическим экспериментом в области при-
менения этого странного понятия, с которым очень многие исто-
рики просто не понимают, что делать? Здесь предложен подход i\
нему, радикально отличающийся от всех прочих, предстаплеп-
пых в сборнике. Этот подход, как нам кажется, тоже должен
быть испытан - и только после этого отвергнут.
Клаус Шрайнер в своем исследовании под заглавием "<Соггес-
tio priiicipis>: идейное обоснование и историческая Ирак'.'ика кри-
тики правителей в Позднее Ср<'дневековье" ставит принципиаль-
ную проблему - можно ли изучать "критику правителей" в Сред-
невековье, если в источниках такого понятия нет? Многие уче-
ные достаточно аргументировано относят появление политиче-
ской критики не ранее чем к рубежу XVIII-XIX вв., к)гда сферы
морали ч политики в общественной жизни достаточно разо-
шлись. Шрайнер, однпко, настаивает на своем праве говорить об
этом явлении уже применительно к Позднему Средневековью.
При этом он признает, что понятие "критики" не очень удобно
для работы медиевиста: ее весьма трудно реконструировать как
особую форму деятельности, направляемой интересами и опреде-
ляемой социальными и ментальными предпосылками. Критиче-
ские высказывания в адрес правителей встречаются в самых раз-
ных типах источников. Кроме того, критический заряд могли не-
сти символические акты в отношении королей (например, неявка
вассала на зов). Критика правителей наверняка оставалась в ос-
новном устной, но то, что передавалось из уст в уста, до нас в
болыпинстве случаев не дошло.
Чтобы не потонуть в море разнообразных фактов, не поддаю-
щихся структурированию и осмыслению, и получить, при столь
сложной источниковой ситуации, удовлетворительный ответ на
свой смело поставленный вопрос, Шрайнер ограничивает исследо-
вание одной проблемой и обозримым комплексом источников. Он
реконструирует теоретические основы и понятийные выражения
того, что он называет средневековой критикой правителей на ос-
нове политических трактатов. На втором этапе исследования по
материалам хроник, на примерах высказываний современников о
личностях и правлении трех германских монархов (Карла IV, его
сына Вацлава и Фридриха III) изучается "критическая практи-
ка". В заключение автор пробует связать определенные формы
критики с определенными группами - ее носителями. По ходу
изложения делаются наблюдения по поводу меняющегося с тече-
нием времени содержания и идейной окраски критических вы-
сказываний.
Шрайнер исходит из тезиса, что критика основана на сопос-
тавлении ожиданий и идеальных представлений с реальной дея-
тельностью королей. Образ "хорошего короля" включал в себя:
защиту церкви и истинной веры - борьбу с еретикамг и схизма-
тиками, заботу о приращении империи и укреплении централь-
ной власти, покровительство простому народу, защиту его от об-
манщиков и разорителей - купцов, ростовщиков, не в меру жад-
ных сеньоров и, в связи со всем этим - враждебность по отно-
шению к евреям. Соответственно, короля критиковали за потвор-
ство всякого рода врагам, но кроме этого также за жестокость,
немиролюбие или леность и безволие, или пренебрежение интере-
сами тех или иных областей или групп населения и т.ч. В вину
ему могла ставиться плохая экономическая конъюнкг/ра, неуро-
жаи, ему могло приписываться самозванство, христопродавство
(юдофильство или даже сговор с дьяволом), разнообразные .1114
ныс пороки.
Как выясняет автор, один и тот же монарх знавал за свою
жизнь и хвалу, и хулу, причем часто - почти или вовсе одновре-
менно, иногда - из уст одних и тех же людей. Он прш.одит курь-
езный пример: на основании одобрительных отзывов современни-
ков о своем монархе исследователи делают вывод, что "представ-
ления о "короле-благодетеле" сохранялись с Раннего Средневеко-
вья до XV в. с поразительной устойчивостью", а на основании
критических (отстоящих от одобрительных только на пятнадцать
лет) - "что времена средневековой сакрализации кэролевской
власти уже давно миновали" (с. 241).
В целом, по мнению Шрайнера, наивный цезаризм и стремле-
ние влиять на деятельность властей вряд ли могут сосущество-
вать в рамках одного менталитета.
Впрочем, Шрайнер почти не пользуется термином "ментали-
тет", посвящая ему только заключительную часть рабогы, где пи-
шет, что ее предмет едва ли может считаться подходящим для
истории ментальностей, если, согласно определению К.Гинзбурга,
"специфическим полем ментальности является архаическое, аф-
фективное, иррациональное". В статье, продолжает Шрайнер,
речь не идет о "ментальной атмосфере", "коллективной психоло-
гии или восприятии", "предсознательных установках", архаиче-
ских образцах поведения или элементарных типах реакций обще-
ственных групп. Критика образа действий средневековых власти-
телей есть, по словам Шрайнера, "сознательная устная деятель-
ность (Sprachhaiidelii)". Поэтому в своем исследовании он пытал-
ся выявить идейные обоснования, понятийные выражения и фор-
мы высказывания этой критики. "В источниках, - пишет он, -
лишь спорадически отражаются представления, которые могут
быть названы в строгом смысле формами выражения коллектив-
ного менталитета. Иными словами, элементы ментальности, ко-
торые являются формообразующими (факторами сознательных ар-
гументов критики властителя, в сохранившихся источниках об-
наружены быть не могут и даже не могут быть ВЫЧИТАНЫ между
строк".
Более позитивно настроен в отношении понятия "менталитет"
и его применения Клаус Арнольд. Его статья посвящена теме
"Менталитет и воспитание: половое разделение труда и сфер жиз-
ни как объект социализации в Средние века".
Арнольд присоединяется к Граусу в формулировке понятия
менталитета как "функционирующей, часто противоречивой, но
всегда структурированной, никогда не аморфной системы, влияю-
щей на поступки, чувства и мнения людей в сообществах". Он со-
чувственно цитирует и определение менталитета, принадлежащее
Г.Телленбаху: "всеобщая установка или коллективный обраа
мысли, обладающий относительным постоянством и основываю-
щийся не на критической рефлексии или спонтанных случайных
мыслях, а на том, что рассматривается в пределах данной группы
или общества как само собой разумеющееся"'.
Но главным для Арнольда является не определение менталите-
та, а вопрос о его возникновении. Эту проблему он решает эмпи-
рически, рассматривая, как складывались средневековые пред-
ставления о месте мужчины и женщины в жизни.
На первый взгляд, пишет Арнольд, "подлинные" истоки раз-
деления сфер трудовой и прочей активности по схеме "женщина
- в доме, мужчина - вне дома" кроются в биосоциапьных осо-
бенностях полов: в "оиндустриальной Европе, по подсчетам
М.Миттерауера, периоды беременности и послеродового покоя за-
нимали в среднем около 60"^. времени жизни женщины в браке,
поэтому "естественно", что она выполняла работы по дому, кото-
рые не так тяжелы и опасны и которые легче прервать в случае
необходимости. Однако счесть половое разделение труда антропо-
логической константой нельзя, ибо эти якобы биологически обу-
словленные сферы активности наполнены содержанием, которое
при сравнении разных культур обнаруживает разительные отли-
чия, причем каждое общество обычно считает установленное в
нем разделение естественным.
Как внедрялись в сознание средневековых людей "естествен-
ные" представления о природе мужчин и женщин, Арнольд рас-
сматривает на материале самых разнообразных источников --
проповедей, ди тактических трактатов, зерцал, завещаний и т.п.
Нормативные тексты о половом разделении труда и вообще о по-
добающем каждому полу поведении, существовали во всех стра-
нах Европы и для всех сословий. Часто нормы полового поведе-
ния транслировались в виде топосов, пословиц, поговорок (и так
дошли до сегодняшнего дня). Они обычно выводились из соотно-
шения между мужчиной и женщиной, описанного в книге Бы-
тия".
Разделение на "мужское" и "женское", кроме разделения тру-
да, проникло во многие другие области быта и сознания. Элемен-
ты дуальных оппозиций "главное - второстепенное", "правое -
левое", "добродетель - грех", "здоровье - болезнь" и т.д. имеют
в средневековой Европе четкую и обоснованную привязку к опре-
деленному полу. Эти представления являлись более илд менее об-
щепринятыми и усваивались как мужчинами, так и женщинами
в процессе воспитания.
Как утверждает Арнольд, "органическая асимметрия половых
сфер оказывается результатом воспитания" (с. 287). Наряду с
^по^стивленнями о поли'! пческом, религиозном, сословном по-
рядке. понятия о "женском" п "мужском" являлись чистью (р^д-
HfWKOBoro сознания, важнеишал категория которого - "oi'ilo".
Kai: такойы^ они обосновываются не голько естествол. человека,
но ii т^м. что угодны Богу.
Чав^ршается соорник выступлением Райнхарда Шнайдера
"Среднесйковые менгальности как исследовательская, проблема",
в котором oil резюмирует итоги конференции.
Первый вывод Шнайдера состоит в том, что исследование
средневековых ментальностей необходимо в той ж.е мере, как и
прояснение самого понятия менталитета.
Очень важной методологической проблемой Шнайдер считает
10, что исследователь, излагая результаты своего аналлза, непро-
извольно использует "собственный материал", то есть, стремясь
описать чужой менталитет, на самом деле описывает :-вой собс.т
венный пли близкий к своему, ибо принципиально F'e способен
помыслить нечто другое. Эту опасность устранить вовсе нельзя,
но можно свести к мипимуму, соблюдая пои формулгроцке ("нер-
бал1Ы;Щ11И") результатов исследования ментальностеН болы.пую
осторожность.
В качестве одной из наиболее заслуживающих сбсуждепия
проблем автор называет проблему "возможной величины поля не.
следования": следует ли изучать только отдельные м>лые груп-
пы. к чему принуждает требование гомогенности исследуемого
объекта или нужно найти другие критерии и перейти к большим
группам? И вообще: только ли на группах могут исследоваться
ментальности? Или, может быть, они могут изучаться п на от-
дельных личностях? Речь не идет о менталитете отдельного чело-
века, а о попытке на примере одного узнать что-то о многих.
В отношении тезиса Грауса, что "менталитет не уожет быть
"высказан", а может быть только "тестирован извне", Шнайдер
замечает, что никем не дг.н ответ на вопрос, как следует его тес-
тировать. Сам он предлагает считать "тестом" 11аС.людение за по-
ветеппем человека, ибо в поцелении проявляется и менталитет.
Один из наиболее интересных вопросов, оатронутых Шнайде
ром, к<1са>тся истоков ментальностей: как очи формируются и
как усваичаются челг.чеком? В некоторых докладах ни копферен-
II.H'TI oi.T.'in предложены отг.еты. Так, Ламу.ерс считая г. что они
оо условливаются "кor;c.птvиpующим устройством" группы, ,".о.i-
говременными условиями ее жизни, "е историей. Мпчке и Лр^
нольд говоря'] о воспитании и обрайозаьип как "тра-лсляторах"
мент. iAir.eTa. сч^бппкппих его новым членам групп {:>:' метим, од-
нако. чго существующие в социологии теории трансляции п со-
хранения групповой ментальности историки, судя по ?i.i11'j4i.'i:'.M
данной конференции, не используют).
Итак, что касается определения (или, скорее, описания) "<ч)
мина "менталитет" и содержания этого понятия, можно коист.г
тировать значительную близость в подходах к нему всгх авторов.
уделявших этому вопросу внимание в своих выступ, <'пнях. Они
пользуются теми определениями менталитета, Ko'r('pi,ie б}.[ л и
предложены Гордом Тетленбахом и Франтитпком Грауссм.
Однако преоолг.дающей тенденцией является либо деклариро-
ванное, либо молчаливо избегание всего, что связано с :>;им по-
нятием: выступающие ограничиваются исключительно отними и
достаточно тривиальными теоретическими и методологическими
положениями. Практическое ж.'; применение последш х лиоо от-
сутствует, либо сильно р. <сходится с теорией.
В обласчи методики ис.следо.ча.иин немецкие l;тopilки :lpo.^ll-;-
ляют п большинстве своем традпционалистские HIIIIMI..!,IHHOCT.I:
они изучают в первую очередь нарративные источникт , изилекая
н:! них информацию о событиях, на основании когорой дел-, ют
выводы о тех или иных характеристиках описываемь к <]< рсона-
жей, в частности, об их менталитете. Менее употребич елеи, х'ля
также неоднократно встречается в сборнике, другой мпод: иссле
дование текста (независимо от жанра) с целью пол\'"ен1]я инфо'...-
мации о его авторе историографе, теолол' или H)piic"i-'. I-]<'C^IOT
ря на провозг.ташенный 1'раусом принцип пооч: II;H:) к-пня ".'"'"
1'.{ешнюю стч-.рону чекста, vpai^TiinecKoe осушествлегие .iTOi'c' cc.iii
и можно ^-чидечь Б какой -либо из стач-^й, 'и. лиин. и ca''o'] чрч:.и:
чивной и градициолиоп фоиме.
Специальных меч-одических приемов для изучения менч^ль.чо
0411 на конференции Т^онсч-лнцского К1)\жк-.'. иродемоя.-грпроваин
не было.
Складываеч'ся впе^гачление, что чракч^ически зсе 11рсолемь1. ко-
торые ставились на конференции, были решен),> без обращения к
концепции менч'алитета, и лишь "па обязанносчи" это ион.тгие
было введено в тексч'ы. Очевиден ризрыв между ч'ои в}.[сок(Ч1
оценкий, которую даюч- некоторые ученые концепции меи-галич-е-
ч'а, и те','; уровнем ее практического применения, коч^рый они
демонстрируют.
' Mciilaln.llcil nn Mllk-l.iiicr: iri'AlliHlls^h' iind lllliailli^lic l'iiihLii^. 11[^L'. vo".
l-'.Ciraii^. .'^ч^]г:lllll^Ln. 14S7. Роферач' K^.E.ApliayTciHoil см. n i'i'i. Ку.чь-гуи:) ii
o^')l;l,^'(чHll i! ('{n';ui!ic [<'Kil и ,^a])у(")c/[\Пi>.-,' пгг.чедониниях. Bllll!-i. M., 1990.
-' Слова "конституция", "конституционный" являются, ножа.пуН, ни
c.iiilUKOM адекватными переводами немецкого "Verfassung", которое так-
же означает "устройство", "строение", "уклад". Однако 6oJee удачного
прилагательного нам найти не удалось, поэтому здесь и ниже мы ис-
пользуем слово "конституция'.
' На наш взгляд, в самом стремлении "упорядочить' мир и ониепть
его иерархическую гармонию в отношении к труду, военным и религиоз-
ным обязанностям, можно было бы усмотреть проявление именно особо-
го менталитета мыслителей Античности (схема встречается еще у Плато-
на) и Средневековья. Предметом изучения для историка ментальностеН
в данном контексте могло бы стать "сословное мышление" или "упоря-
дочивающее сознание", в целом в корне отличающееся от сэвременного
предоставления об обществе. Заметим еще. что это явление отмечается не
только в Европе. В мусульманских странах также существовало деление
населения на четыре сословия: людей меча. людей пера, торговцев и ре-
месленников. земледельцев (см., напр., Османская империя и страны
Центральной и Юго-Восточной Европы в XV-XIV вв. М. 198-1, с. 27).
- См. статью Ti'llt'liluicli (i. "Mentalil.il" // Cicscliiclllc. WiitsL'liall. (lcsclIsL'lKill.
Bcillii. 1474. S. IS u.a.
' (Собственно, в ней содержатся два разноречивых описан 1я акта тво-
рения, что давало аргументы сторонам, спорившим о природе и месте
женщины в мире.
" Любопытно, что те же нормы поведения, что были приняты для
женщин в католических семьях ("сидеть дома, заниматься прядением.
шитьем или готовкой и нс допускать праздности, быть тер юливыми и
скромными") Арнольд находит и и завещании одного майнцгкого равни-
на XIV в.
КА.Левин.сон
10. ИСТОРИЯ МЕНТАЛЬНОСТИ В ЕВРОПЕ. ОЧЕРКИ по ОСНОВНЫМ
ТЕМАМ. ПОД РЕД. И. ДиНцельбахерла.
EUROPAISCHE MENTALITATSGESCHICIITE. HAUPTTIIEMEN IN
EINZELDARSTELLUNGEN. HRSG. VON P.DiNZELBACHER.
STUTTGART, 1993.663 S.
По замыслу составителя, книги представляет собой иервын
опыт более или менее полной - как в тематическом, тик и в хро-
нологическом отношении - истории ментальности в Европе с Ан-
тичности до Новейшего времени. Она содержит, помимо теорети-
ческого введения, семнадцать глав, посвященных отдельным "те-
мам" - понятиям, институтам и феноменам западноевропейской
цивилизации. Каждая из этих глав состоит из трех очерков:
"Античность", "Средневековье", "Новое время" (причем "Новое
время" доводится до современности и включает ее). Эти истори-
ческие очерки написаны в большинстве случаев разными автора-
ми и автономны по отношению Друг к другу. Каждый очерк
Достарыңызбен бөлісу: |