Содержание: от составителя

книги можно считать признаком широкого распространения в

XIV-XV вв. такого рода умонастроения, которое он характеризует

как предреформационное.
По предположению Шпранделя, составителем сбоэника был

некий францисканец из Оксфорда. Но для историка монтально-

стей, считает он. интереснее определить круг читателей. Правда,

не очевидно, что на основании содержания книги можно судить

об умонастроении ее владельца. Ведь в наших собственных биб-

лиотеках много книг, с авторами которых мы ни в коей мере не

можем себя идентифицировать. Однако даже сегодня социологи

пытаются определять менталитет определенных групп населения

по популярности телепередач. Во времена же Срецневековья

связь между читателем и книгой была гораздо более интимной. В

XIV - начале XV в. севернее Альп книжный рынок ьряд ли су-

ществовал. Чтобы иметь книгу, ее надо было заказать переписчи-

ку или переписать самому, что было дорого и хлопотно. Поэтому

сам факт обладания книгой для того времени, по мнению Шнран-

деля, весьма значим.
Однако определить первоначальных владельцев списков за-

труднительно, и эта работа пока не закончена. Подтверждается

широкое географическое распространение книги: обнаружены пе-

реводы с латинского на немецкий, английский, русский, поль-

ский, чешский и венгерский языки (списков на французском и

итальянском языках пока не найдено). Очевидно также, что ши-

рок и социальный состав владельцев (среди них были и богатые,

и бедные, и клирики, и миряне).

чей выявить изменения ментальности во времени. Это, как из-

вестно, одна из самых трудных и плохо поддающихся решению

проблем. Она сложна не только теоретически, не ясно также и

то, как эмпирически описывать ментальные изменения. Шпран-

дель определяет некоторые подходы к этой проблеме. По его мне-

нию, констатировать изменение ментальности допустимо лишь

тогда, когда можно быть уверенным, что остается неизменным

носитель менталитета (определенная группа людей). При этом

важно делать выводы на материале источников одногэ типа, со-

храняющегося на протяжении длительного времени.
Такому требованию отвечают, например, толкования Библии.

С их помощью Шпрандель попытался выявить эволюцию пред-

ставлений о старости на протяжении XII-XV вв. Выбрав те

(фрагменты из Псалмов и посланий ап. Павла, где гэворится о

старости, он сравнил характер их истолкования теологами Па-

рижского университета на протяжении указанного периода (про-

межутки между такими "пробами" были взяты краткие - от 6 до

12 лет). Свой (опять-таки предварительный) вывод о направлении

эволюции воззрений теологов на возраст Шпрандель формулирует

так: от примитивного полуязыческого почтения к старости - че-

рез сугубо аллегорическое истолкование темы возрастов человека

- к христианскому гуманизму. Неясно однако, замечает он, на-

сколько воззрения теологов соответствовали массовым представ-

лениям.
Наибольший интерес Шпранделя вызывает вопрос о соотноше-

нии ментальности и ее носителя, конкретной групты людей.

Важно различать, полагает он, два рода принципиально разных

групп. В первом случае менталитет (каким-либо образом материа-

лизованный, например, в определенном литературном произведе-

нии) предшествует образованию группы и стимулирует его. Когда

в обществе существуют "умы, ищущие ориентации", чтение кни-

ги может сыграть в их самоидентификации значительную роль.

Возможно, именно такую роль играли "Gesta romaiiorum", содей-

ствуя самоопределению и сближению тех, кто явился человече-

ским материалом Реформации.

задается их объективным социальным положением. Так, при-

дворные французские клирики XII в., посвятившие себя соедине-

нию христианской и аристократической культуры, были подго-

товлены к этому всей своей жизненной судьбой.
Шпрандель признает, однако, что намеченные им два типа

групп есть идеально-типические полюса и что большинство ре-

альных сообществ занимает промежуточное положение между

ними.
Следует также, по мнению Шпранделя, различать группы, ак-

тивно выковывающие новый менталитет (это, как правило, ма-

лые группы с интенсивной внутренней коммуникацией) и широ-

кие сообщества незнакомых друг с другом людей, улавливающих

и "использующих" разлитые в обществе настроения.

такое ментальность. Хотя обычно к ней относят все коллектив-

ные представления, но внутри этого многообразия, по его мне-

нию, следовало бы выделить какие-то "центры тяжести". Важ-

нейшими, конституирующими ментальную сферу Шпрандель

считает представления о человеке, во-первых, и представления о

собственной группе, во-вторых. Поскольку представления о чело-

веке крайне изменчивы, пишет он, может показаться, что духов-

ных антропологических констант вообще не существует. Однако

одна такая константа все же есть - это сама потребность человека

найти ответ на вопрос о предназначении человека. Важнейшая

функция группы, кстати, состоит в том, чтобы помочь индивиду

найти такой ответ. Так что две вышеозначенные области пред-

ставлений тесно между собой связаны.

кации группы. Сообщества, каким-либо образом зафиксиропав-

шие представления о себе - гербом, символом, самоназванием

являются наиболее интегрированными. В группах, не достигших

этого уровня, самоидентификация проявляется каким .'iiioc "час-

тичным" образом - например, в агрессивности, направленной

против других, отвращении к меньшинствам и т.п. Шпрандель

ссылается на свою работу о дискриминации незаконнорожденных

в эпоху Средневековья. В этом вполне "частичном" аспекте созна-

ния обнаруживаются тем не менее такие различия, которые сиг-

нализируют о разном социальном самоощущении групп.

Оказывается, наиболее последовательно практиковало дискрими-

нацию незаконнорожденных низшее бюргерство. Так, в Любеке

торговцы мелочным товаром просто изгоняли их из сьоеН среды.

Люди же знатные, напротив, относились к "детям любви" с го-

раздо большей терпимостью и нередко узаконивали их права. В

во как социальная группа было более других защищено не толь-

ко экономически, но и психологически - сознанием своего высо-

кого общественного статуса, кодексом чести, являвшихся состав-

ной частью рыцарской культуры. Бюргерство же, особенно мел-

кое, еще не обладавшее собственной культурой, было тем самым

"открыто" для церковной проповеди, воспринимало все запреты

буквально и готово было перещеголять своих пастырей. Занижен-

ное представление группы о себе самой, ее социальная "заком-

плексованность" ведет к невозможности противостоять внешним

авторитетам и нетерпимости в собственной среде.
М.Вовель. Серийная история или "case studies":

дилемма реальная или мнимая?

специалист по истории Великой французской революг.ии, актив-

но разрабатывающий историко-антропологические подходы, за-

нимавшийся такими темами, как смерть, дехристпанизация,

праздники. Он - автор множества монографий, в числе которых

"Смерть и Запад с 1300 г. до наших дней", "От подвала к черда-

ку", "Ментальность и идеология". Данная статья был? помещена

в сборнике "Histoii'c socialc. scnsihililcs ciilicclive^ L'I mcntalilc^"

(P., 1985).
В 60-е гг., пишет Вовель. социальная история открыла воз-

можности изучения городской и крестьянской жизни ; помощью

количественных методов. Массовые однотипные источники юри-

дического, административного и хозяйственного характера были

заново оценены историками, поскольку делали возможными 'се-

рийные исследования". Эти методы завоевали всеобшее призна-

ние. История ментальностей, "искавшая собственную идентич-

ность в тени социальной истории" (с. 115), тоже не могла пройти

мимо этого инструмента исследования "миров молчания", что и

принесло очевидные плоды. В качестве примера Вовель приводит

изучение Робером Мандру изданий для народа - книг г.н. "Голу-

бой библиотеки", а также исследование всей системы книгоизда-

ния, книгораспространения и чтения в эпоху Старог;) порядка,

осуществлявшееся под руководством А.Дюпрони, а за ['ем Ф.Фю-

ре. Серийные методы были применены также к источникам, ос-

вещающим мир преступности судебным архивам, архивам по-

рем п работных домов. Историки ментальностп откры.ш и новые

типы серийных источников: так, прекрасным материалом для ре-

конструкции представлений о смерти оказались завещания (что

стало предметом исследований самого Вовеля прлм. реф.). За-

ники, в частности, надгробия (по мнению Вовеля, в последнее

время это одно из самых перспективных направлений работы).
В результате стало привычным отождествлять исчорию мен-

тальностеН и серийную историю. Однако с начала 80-х гг. в адрес

серийных исследований как инструмента истории ментальностей

все чаще раздается критика. Бурно растет интерес историков к

качественному, индивидуальному, к исследованию отдельных

"казусов", "случаев" (case studies), которое, будто бы, призвано

заменить собою и вытеснить серийные методы.
Наиболее решительно сформулировал свою критическую по-

зицию Карло Гинзбург. Серийная история, с его точки зрения, не

просто скользит по поверхности исторической реальности, она

эту реальность деформирует. Так, в работах Фюре Гинзбург видит

попытку затушевать внутреннюю конфликтность истории, из-

гнать из нее революции. В результате возникает мистифициро-

ванное представление о единодушном менталитете, очищенном от

тех напряжений, которыми он пронизан в действительности.

рийными методами, считает он, удается отследить только ее рас-

пространение, усвоение, но невозможно увидеть точечные очаги

"культурного производства". Для последнего же требуется не

анализ серий, а осуществляемое микроисторическим1 методами

"плотное описание" единичных случаев.

мнению (он ссылается в том числе на собственную исследователь-

скую практику) именно серийный анализ источников позволяет

разглядеть в менталитете различия временные, региональные,

социальные.
Однако критика такого рода, как и вообще увлечение единич-

ным, считает он, не является только данью преходяи.ей моде, а

о'1'вечает некоей глубинной потребности современного сознания.

Та же тенденция проявляется в повальном увлечении биография-

ми, 'устной историей". Для истории ментальностей эго явление

принципиально новое, поскольку биографии, написанные Фев-

ром. по мнению Вовеля, не в счет. Каждая из созданных им био-

графий - "не столько одиссея определенного героя, сколько кол-

лективная одиссея. Неповторимость индивидуального жизненно-

го пути здесь одновременно и подтверждена, и оспорена" (с. II,5).

Нынешние же авторы биографий жаждут прикоснуться к непо-

и торимой судьбе конкретного человека, расслышать его собствен-

ный голос. Таков Меноккьо Карло Гинзбурга, таков и Мартен

Герр Натали Дэвис, таков Пьер Ривьер Мишеля Фуко и его соав-

торов. Возникла уже целая галерея подобных портретов "малень-
ких людей" - рабочих, пастухов, служанок... Долгое время доми-

нировавший в сознании историков образ молчащей деревни, где

время остановилось, исчезает: его сменяет представление о мно-

жестве звучавших в ней голосов.

атакой на "мир молчания", с попыткой нарушить его иным спо-

собом. и это можно только приветствовать. Но дальше начинают-

ся сомнения, новые тупики и вопросы.

жает. Но потом обнаруживаются повторы, клише, за сугубо лич-

ными обстоятельствами начинают просвечивать общие модели и

шаблоны. Чтобы отделить стереотипное от индивидуального, не-

обходимо организовать эти биографии ... в серии, что возвращает

нас к исходному пункту рассуждений.

документов", но не согласен с их абсолютизацией, с противопос-

тавлением их массовым источникам. Непомерные упования, но.ч-

лагаемые на плотное описание "случаев" кажутся ему возрожде-

нием веры в возможность непосредственного улавливания истори-

ческой действительности "как она была на самом деле". Наив-

ным представляется ему и стремление к nod.'inmiocn'.ii. Подлин-

ный голос человека прошлого никак не содержит всой истины об

этом прошлом. Вовель сомневается в том, что истина амгочирчаи

стся современниками. Если историю Мартена 1'ерра лишить того

исторического контекста, в который ее поместила Н.Дэвис, она

покажется всего лини) курьезом.

р'ль демонстрирует на примере истории жизни стекольных дел

мастера Менетра, написанной им самим^. Менетра был современ-

ником и участником Великой французской революции. Пока он

рассказывает о годах учения и странствий, он подражает лит^р;

турным образцам изложения, его речь гладка и свободна. Но вот

он сталкивается с невиданным с революцией. Изложгнле стано-

вится темным и бессвязным. Активист Парижской секции, сопе-

реживающей революции, не понимает, что происходи'1, и даже

нс може1 об этом рассказать. Становятся очевидны гианицы по-

нимания событий их современником и участником. II :lo еще тот

не слишком частый случай, когда человек брался за перо. Огром-

ное же большинство людей оставалось в стихни устной культуры.

насыщенной разного рода клише.

индивидуального - не только методического, но и онтологическо-

го свойства. Испытываемые историком трудности отражают ре-

альную сложность соотношения индивидуального и кочлективно-

вель развивает высказанную теоретиками микроистории идею о

"нормальном исключении". Интерпретация Вовелем итого пара-

доксального определения такова. "Нормальным исключением"

можно считать того, кто, будучи приговорен условиями жизни к

"молчанию" (т.е. к норме), однажды нарушил его и подал о себе

весть - письменно или каким-то необычным поступком. Этот

"случаи", лежащий на границе нормы, нарушающий е", высвечи-

вает тем самым и самое норму и позволяет увидеть разэывы в мо-

нолитной массе судеб. "Исследование случая" - это глубокий

шурф в толщу "нормального", которое можно описать только се-

рийными методами. "Случай" же пробивает в этой толще брешь

и потому делает возможным мгновенный взгляд историка вглубь

исторической реальности.

Вовеля, богатые плоды. Я верю, заключает он, что мы находимся

только в самом начале пути.
П.Бёрк. Сила и слабости истории ментальностей
Английский историк Питер Бёрк - автор книг, посвященных

средневековой народной культуре, истории повседневной жизни и

ренессансной Италии, истории школы "Анналов". Данная статья

была опубликована в журнале "History of European ideas" (v.7,

1986, N 5).
С точки зрения Бёрка, истории ментальностей как научному

направлению свойственны следующие характерные черты: 1) пре-

имущественный интерес к коллективным психологическим уста-

новкам; 2) внимание к невысказанному и неосознанному, к прак-

тическому разуму и повседневному мышлению: 3) интерес к ус-

тойчивым формам мышления (а не только к его содержанию) - к

метафорам, категориям, символам.
Хотя существование такого феномена как ментальпость часто

подвергается сомнению, особенно английскими историками, Бёрк

решительно высказывается в его пользу. По его убеждению, с

чем-то подобным сталкиваются многие исследователи, даже зани-

мающиеся далекими от культуры сюжетами. Так, Витольд Кула

в своей блестящей работе о [феодальной системе в Польше XVII-

XVIII вв. пришел к выводу, что необходимым элементом этой

системы являются поведенческие установки и ценности польских

магнатов. Эдвард Томпсон обнаружил, что голодные бунты народ-

ных масс в Англии Х\1П в. - не просто реакция на недостаток

пищи, а выражение коллективных моральных установок.
Бёрк признается, что и сам он, для объяснения некоторых яв-

лений, был вынужден допустить существование типа сознания,

совершенно отличного от нашего. Например, нашему современни-

ку не дано вполне понять схоластическую идею "корреспонден-

ции" между семью планетами, семью днями недели, семью ме-

таллами и т.д. Ведь "корреспонденция" - не тождество и не подо-

бие. Более уместен здесь, по мнению Бёрка, термин "мистическое

сопричастие", с помощью которого Л.Леви-Брюль описывал отно-

шение человека к его тотему.
Бёрк приводит и другие примеры столь же "несообразных", с

нашей точки зрения, представлений. Например, неприятно пора-

жающая современного человека средневековая идея о том, что

детство - это самое презренное, если не считать смерти, состоя-

ние человеческой природы.
Еще один пример. В "кодексе", составленном в ко^це XVII в.

восставшими крестьянами Бретани, запрещалось доставлять про-

питание gabelle и ее детям и, напротив, предписывалось уничто-

жать их "как бешеных собак". А поскольку gabelle - не что иное

как соляная пошлина, то приходится признать: мы бессильны

понять, что именно имели в виду крестьяне. Так >ке как не

можем понять боевого клича тосканцев XV в.: "Смерть кадаст-

рам!"
Встречаясь в средневековых источниках с этими и целым ря-

дом других персонификаций - чумы, смерти и т.п., мы склон-

ны воспринимать это как метафору. Но контексты, :~io мнению

Бёрка, подсказывают, что это не метафора и не буквальный

смысл, а нечто третье, нам не известное. Очевидно, чтс' умы сред-

невековых людей были устроены иначе и что без понятия мен-

тальности здесь не обойтись.

му понятию, историк не должен тем самым просто снимать про-

блему. На самом деле этим проблема только обозначаечея.
Объявив себя, таким образом, решительным сторонником ис-

тории ментальностей, автор статьи переходит к разбору тех воз-

ражений, которые против нее обычно выдвигаются.
Часто говорят, что историкам ментальностей свойственно пре-

увеличивать уровень духовного консенсуса людей определенной

эпохи. Допустимо ли, например, говорить о "менталитете средне-

векового француза"? Вопрос, с точки зрения Бёрка, достаточно

резонный и трудный. Ведь если уменьшить масштаб обобщения и

вести речь не о нации, а о классе или группе, проблема воспроиз-

. водится и на этом уровне. Существовал ли, например, менталитет

английских юристов XVII в.? Выход, по мне-нию Бёрка, заключа-

менталитет только "общие места", но не весь духовный мир.

не могут пока объяснить изменение ментальности во времени. Ес-

ли ментальная система внутренне увязана таким образом, что од-

на психологическая установка "держит" другую, а все они вместе

- Друг друга, то такую систему следует считать закрьтой и объ-

яснить ее трансформацию теоретически невозможно (Бёрк

ссылается на слова Э.Эванса-Причарда: в подобной сетке мнений

все нити сплетены так плотно, что человеку из ловушки не вы-

рваться - ему известен один-единственный мир). Однако на прак-

тике изменения ментальности все же происходили и происходят.

Для Италии с XIII до XVII в., как и для всей Западной Европы,

совершенно очевидно нарастание "арифметической ментально-

сти", склонности людей все считать и учитывать. Нихто не ста-

нет отрицать и того, что в XVII в. в картине мира небольшой

группы интеллектуалов, происходит резкий и быстрый скачок

научная революция. Подобные изменения, считает Бёрк. следует

пока описывать хотя бы эмпирически.
Наконец, многие считают, что в основе истории ментальности

лежат устаревшие эволюционистские представления о развитии

мышления, прежде всего предложенное Л.Леви-Брюлем различе-

ние логического и пралогического мышления. Действительно,

пишет Бёрк, эволюционистские представления о стадиальном ха-

рактере развития мышления были свойственны и Леви-Брюлю

(хотя его взгляды много глубже, чем это кажется его критикам и

их еще предстоит заново оценить), и Февру. и Мандру, и многим

современным историкам. Однако это беда не только истории мен-

тальностей, но всей гуманитарной мысли и даже обыденного соз-

нания. Ярким образчиком эволюционизма Бёрк считает, напри-

мер, расхожее противопоставление "традиционной" и соиремен-

ной культуры.
В целом перечисленные претензии, считает автор статьи, дале-

ко не безосновательны, и историкам ментальности следовало бы

ответить на них новыми исследованиями. К разрешению многих

вопросов можно было бы, по его мнению, приблизиться, интен-

сивнее изучая три рода феноменов: 1) интересы, 2) категории,

3) метафоры.

Интересы. Напрасно, пишет он, анализируя природу веры в

целительные свойства короля, Марк Блок совсем обошел вопрос о

том, кому она была (негодна. Между тем вопрос эточ актуален,

особенно когда речь идет о Карле II и Людовике XIV, которые са-

ми в свою целительную силу вряд ли верили. Иначе говоря, с

регать марксистской традицией анализа интересов. Хотя пред-

ставления марксистов и историков ментальности о человеческом

мышлении в этом пункте диаметрально противоположны (для

первых оно воплощение "цинизма", для вторых - "нег.инности"),

стремиться к их синтезу все же необходимо. Особенно интересны

с этой точки зрения переживаемые человеком моменты конфлик-

та разных интересов в сознании человека, поскольку в эти мо-

менты он может внезапно "увидеть" свои бессознательные им-

пульсы. Изучение таких эпизодов поможет выявить диалектику

сознательного и бессознательного, намеренного и непроизвольно-

го.
Категории. Автор статьи предлагает историкам ментальности

специально изучать категориальные, классификационные схемы,

структурирующие различные картины мира. При этом можно