Содержание: от составителя



бет9/24
Дата19.06.2016
өлшемі1.81 Mb.
#146691
1   ...   5   6   7   8   9   10   11   12   ...   24

тишка Грауса ныне покойного ученого, эмигрированитего ни 'Ли

над из Чехословакии в 1968 г. Его статья посвящена общим про-

блемам изучения ментальностей.


Словом "менталитет", пишет Граус, нц,зывают ча^-то все то,

что не подпадает под определение понятий "политика", "социаль-

но-.жономические отношения", "обычаи", "законы". Оно позно.

ляет продвигаться дальше в давно разрабатываемых оолагтях ис-

следований, там. где традиционные методы не дают ^фф(.:кт.1 (на-

пример, в изучении ведовства, легенд и мифов и т.п.). С помо-

щью этого слова объясняют и то, что представляется страшным 1

непонятым в культуре и истории других народов.


Необходимо отметить принципиальное утвержден iic l'pavca,

которое являются фоном всех последующих его рассуждений:

ме.ггалите'; есть только абстракция; это понятие, пцидуманное

историками, а не явление, открытое ими к исторической деистни-

тельности. Это следует иметь в виду, говоря о его ощ^-де.чении и

изучении.


Вообще понятие 'менталитет", пишет Граус, т.и; жг нсопреде

лимо, как понятие "культура" или "идеология", что иг исключа-

ет, однако, возможности его описания, l'i дает далее iai:oi' "опи-

сательное определение": менталитет " это "общий тонус" толго-


временных форм поведения и мнений индивидуумов в пределах

групп. Менталитет никогда не монолитен, часто противоречив;

он образует специфические "вживленные образцы", стереотипы

мнений и действий. Он проявляется в предрасположенности ин-

дивидуума к определенным типам реакций - собственно, он яв-

ляется их механизмом.


Менталитет отличается от "мнений", "учений", "идеологий"

тем, что своим носителем он никогда не может быть огрефлекти-

рован и сформулирован. Вопрос "Каков ваш менталитет?" - ли-

шен смысла. Менталитет может быть только "тестирован" извне,

"отслежен" нами там, где мы видим что-то, не похожее на нас са-

мих.
Менталитет не тождествен высказываемым мыслям и види-

мым образам действия. Менталитет стоит за ними и определяет

границу между тем, что человек вообще может помыслить и до-

пустить, и тем, что он ощущает как "немыслимое", "невозмож-

ное".
Менталитет изменяется со временем, причем различные мне-

ния и образцы поведения обнаруживают неодинаковую жизне-

стойкость, что, по мнению Грауса, говорит против утверждения,

будто менталитет есть феномен, относящийся исключительно к

"lont'lic (ILIICC". Неправильно, считает он, объявлять "решающими"

только повторяющиеся, постоянные явления. Можно утверждать-

наличие в истории конгломерата компонентов разной временной

протяженности, "одновременность неодновременного". Даже мен-

талитет одного человека, по мнению автора, частично меняется с

возрастом. Таким образом, менталитет - это всегда система, эле-

менты которой различаются по возрасту, происхождению, интен-

сивности.
Историческим изучением менталитета Граус считает "исследо-

вание суммы механизмов реакций и базовых представлений, ха-

рактерных для ограниченных групп на заданном отрезке време-

ни" (с. 28). Следует изучать группы, гомогенные по социальной

принадлежности, возрасту, языку, диалекту. Путем к познанию

их менталитета является сравнение типов поведения и мышле-

ния, характерных для разных групп или разных исторических

моментов, т.е. синхронный или диахронный сравнительный ана-

лиз. При этом, конечно, очень важно правильно выбрать - что с

чем сравнивать.

Поскольку менталитет есть нечто невербализованное, он не

может быть "выписан" из текста источника: он может быть толь-

ко "выявлен" (getestet) в высказываемых мнениях и типах пове-

дения, о которых источник сообщает.


При этом возникают понятные проблемы: в источниках обыч-

но наиболее выразительно представлено то, что казалось авторам

заслуживающим внимания, а "заурядное" (то, в чем, по опреде-

лению, и следует искать проявления менталитета) обычно не опи-

сывалось ими. Кроме того, при всякой записи неизбежна литера-

турная стилизация - задача историка заключается в том, чтобы

пробиться к тому, что скрыто "за" стилизацией и тенденциозно-

стью, за субъективностью текста.


Помимо этого, отмечает Граус, историк находится в плену сво-

его собственного менталитета, преломляющего незаметным для

него образом его взгляд на материал источника. Поэтому необхо-

димо изыскивать такие методы, которые, будучи применены дру-

гими исследователями, дали бы пусть не идентичные, но сравни-

мые результаты. Выводы должны быть проверяемыми. Лучшие

программы и теории ничего не стоят, считает Граус, если они не

могут быть верифицированы или опровергнуты в результате ис-

следования. Исходя из этого, он отвергает как метод историче-

ского познания "все еще столь любимое повсюду историками пси-

хологизирующее "понимание" и "вчувствование", которое не ве-

дет ни к чему, даже если его подать высоконаучно, в с'брамлении

глубинно-психологических формулировок" (с. 36).
Однако применение количественных методов, по мнению Грау-

са, хотя и может дать определенные результаты (если не подда-

ваться "соблазнам цифр"), тоже связано со многими трудностя-

ми: только некоторые аспекты менталитета поддаются квпнтифи-

кации автор не уточняет, какие именно, - а от такого ограни-

ченного анализа трудно перейти к обобщениям.


Особое внимание уделяет Граус проблеме "типично( ти" мента-

литета. Он предостерегает от поиска "средних, типичных пред-

ставлений", установок, реакций. Опасно исходить из априорных

определений типа "менталитет дворянства, крестьянства, духо-

венства", "менталитет средневекового человека, человека Нового

времени", "менталитет немца, итальянца, голландца" i пытаться

описать их - любой критик без труда сможет противопоставить

[результатам подобных исследований противоположные. Пред-

ставление о внутреннем единстве целых эпох (обществрнных сло-

ев, народов) есть миф. Мы считаем "типичным" для другого вре-

мени то, что отличается от наших сегодняшних воззрений и по-

ведений, в то время как различия, казавшиеся весьма важными

современникам, скрадываются для нас в исторической перспекти-

ве. В стремлении к общим выводам мы неизбежно упускаем то не

сводимое к общему знаменателю внутреннее многообр;: зие и мно-

жество противоречивых черт, которые были присущи, и притом


одновременно, менталитету представителей одних и тех же

групп.
В то же время, стремление как можно полнее учесть многооб-

разие и изменчивость описываемых групповых ментальностей мо-

жет привести исследователя к простому "собирательству рарите-

тов", от которого автор опять-таки предостерегает.
Граус критикует метод определения преобладающих в группе

ментальных характеристик путем "сопоставления эксгремумов":

считать, что эти характеристики лежат посередине между двумя

крайностями, по его мнению, нельзя. Однако выявление крайно-

стей, этих "пограничных знаков", может все же показать широту

возможного спектра менталитетов в данной группе.


Таковы основные положения программной статьи Грауса. Да-

лее мы соотнесем их с позициями других участников конферен-

ции.
Статья Вальтера Ламмерса посвящена исследовании) ментали-

тета обитателей нпжнеэльбских областей - средневековых гол-

штинцев, живших в зоне славяно-германской этнической грани-

цы.
"Когда я приступал к работе, - пишет Ламмерс, - мне было

абсолютно не ясно, существовал ли феномен "менталитета" как

исторический объект в действительности, можно ли .''то сегодня

доказать, и всегда ли одно и то же понимается под этим терми-

ном" (с. 49). В итоге Ламмерс остановился на той "аксиоме", что

люди в пределах некой группы демонстрируют - как в повседнев-

ной жизни, так и в экстремальные моменты - более или менее

единообразное, сравнительно постоянное отношение к жизнен-

ным обстоятельствам, которое является своего рода "экзистенци-

альной конституционной"^ истории. Привычки, реакции, реше-

ния, суждения, ценности членов группы во многих огношениях

единообразны. Изучая менталитет, историк должен ингересовать-

ся не состоянием отдельного индивидуума, а взаимосвязью созна-

ния с устройством человеческих сообществ.
Менталитет группы, считает Ламмерс, связан с ее специфи-

кой. с ее структурой, а она, в свою очередь, определяется дли-

тельными, неизменными историческими ситуациями, "ак, специ-

фика менталитета крестьянских воинских сообществ связана с

ситуацией жизни вблизи границы. Это можно показать, в частно-

сти, сопоставляя быт казачьего войска и австрийских "раничаров

(с. 56, прим. 26).
Доклад Ламмерса был посвящен воссозданию образ.) голштин-

цев на основе хроники Гельмольда (сер. XII в.). Метод, которым

он при этом пользуется, он описывает так: изучение сложного
феномена начинается с изучения отдельных эпизодов. Из сравни-

тельного рассмотрения таких "точечных" сведений можно затем

вывести обобщения, а также, возможно, обнаружить несоответст-

вия и противоречия.


Приведем пример исследования конкретного эпизода. Хронист

описывает необычайный успех, который имела среди голштинцев

одна проповедь: проповедник говорил о величии Бога, о воскресе-

нии плоти, о грядущих радостях и блаженстве. То, что голштин-

цы так горячо восприняли именно эти слова, пишет Ламмерс,

свидетельствует об общем их настроении. В той перспективе, ко-

торую открыл проповедник этим людям, жившим в состоянии

перманентной войны, не было столь тяготивших их бедствий,

притеснений, страха. Вывод автора: "Для этих людей, которых

чужеземцы считали грубыми и воинственными, характерна мен-

тальная порывистость, соединяющая страх и надежду" (с.60).
Менталитет группы, считает Ламмерс, порождается ее истори-

ей, но и сам, сложившись, определяет ее в дальнейшем. Военные

успехи породили у голштинцев представление, что все они - дво-

ряне, господа, рыцари, что каждый из них знатен по с^оей добле-

сти. А это убеждение, в свою очередь, помогало им противостоять

войскам королей и герцогов, пытавшихся подчинить их на про-

тяжении столетий.
В статье Отто Герхарда Эксле речь идет о схеме трехчастного

деления сословного общества Раннего и Высокого (.Средневековья


на священнослужителей, воинов и земледельцем (oratore.s,

pugnatores, laboratores).


Симптоматично, что говоря о предмете и специфике своего ис-

следования, автор вообще отказывается от употребления слова

"менталитет", указывая на его неопределимость и нечеткость,

применение где угодно и как попало. Он отмечает, чтэ если сле-

довать определению Грауса, подчеркивающему неосознанность и

неформулируемость менталитета, то объясняющие схемы и соци-

альные метафоры, о которых идет речь в данной статьэ, не могут

считаться предметом истории ментальностей. В самом деле: ведь

они суть творения человеческого разума, и их воздействие на

мысли и поведение людей происходит на сознательном уровне;

они четко сформулированы и могут транслироваться, обсуждать-

ся, оспариваться и т.д.^.


По мнению Эксле, термин "знание" в данном случ; е предпоч-

тительнее, нежели термин "менталитет", ибо имеет бонее четкий

смысл и к тому же охватывает не только повседневное сознание,

но и "теоретическое", научное знание теологов, философов и т.д.


Обращаясь к такому феномену, как объяснительные схемы об-

щественного устройства в трудах средневековых авторов, Эксле

пишет: "Мы имеем дело с тремя слоями действительности: реаль-

ность средневекового общества, затем ее восприятие и истолкова-

ние людьми того времени и, наконец, нагие восприятие и истол-

кование и этой реальности, и того, что думали о ней современни-

ки" (с. 68, 117).
Приводя высказывания мыслителей Раннего и Высокого Сред-

невековья (в основном Августина и псевдо-Дионисия Ареопаги-

тп), Эксле демонстрирует их представление о гармонии как "упо-

рядоченности неравных частей". Знание о "порядке" общества

руководило, пишет автор, деятельностью человека в жизни. И

центральной характеристикой сословных обществ, по мнению

Эксле, следует считать тот факт, что их главное понятие - "ог(1о"

- есть понятие метафизическое. В наше время понимание общест-

венного устройства уже не имеет метафизического характера и

поэтому не может претендовать на "истинность", не может зада-

вать неоспоримые и обязательные для всех нормы поведения; ны-

нешние высказывания об обществе имеют сугубо описательный

характер, в то время как в Средневековье сословное миропонима-

ние было прежде всего нормативно. Оно имело корни в реальной

структуре общества и, вопреки мнению Ле Гоффа и Дюби, не бы-

ло чисто идеологическим концептом на службе господствующего

класса. Несколькими примерами Эксле демонстрирует связь схем

функционального разделения общества с реальностью.


Утвердившиеся в средневековом обществе идеи относительно

"tria genera homirnim" и их соответственных предназначений на

земле не только отражали картину мира этого общестза, но, как

показывает автор, в свою очередь также определяли формы, гра-

ницы и условия допустимых "несоответствий" этой схэме. Так, с

большим сопротивлением столкнулись инициаторы создания ду-

ховно-рыцарских орденов, даже когда это диктовалось соображе-

ниями общей безопасности: ношение оружия считалось допусти-

мым только для bellatores, которые и призваны были защищать

тех, кто молится, и тех, кто трудится.


Целые сословия (крестьянство, например) "возникли" - то

есть стали осознаваться как таковые - в совершенно определен-

ное время, а именно в XII в., благодаря распространению такого

"знания" об устройстве общества, которое предполагало наличие

этих сословий. Эксле констатирует изменение отношения к физи-

ческому, производительному труду в связи с оформлением взгля-

да на крестьян (laboratores, agricultores) как на особую часть че-

ловечества, выполняющую общественно необходимую <функцию -

снабжение продовольствием тех, кто за всех молится, и тех, кто
всех защищает (с. 102). Это изменение - от презрения к призна-

нию равной важности - охватило достаточно широкие круги и

через какое-то время "спустилось" из среды ученых клириков в

массовое сознание.


II наоборот, выход на сцену новых общественных групп, не

вписывавшихся в традиционные схемы, - например, купечества,

ремесленников, лиц свободных профессий - побуждал мыслите-

лей к пересмотру, дополнению прежних схем, к созданию новых.


Тезис о взаимовлиянии социальной действительности и пред-

ставлений о ней является центральным в концепции Эксле. В по-

лемике с теми исследователями, которые склонны видеть в объ-

яснительных схемах нечто отвлеченное и идеологически - в со-

временном понимании этого слова - обусловленное, Эксле утвер-

ждает, что не следует замыкаться в непродуктивной альтернати-

ве "отражают они реальность или не отражают". Ни одна схема,

даже из тех, что используются современной социально-историче-

ской наукой, полностью не "отражает" реальность, но это не зна-

чит, что она ничего не дает для понимания ее.


В отличие от Эксле, автор следующего исследования "Снятые

города Высокого Средневековья" Альфред Хаферкамп не отказы-

вается принципиально от термина "менталитет". Не давая собст-

венного определения, он противопоставляет друг друг"/ два явле-

ния средневекового сознания. Это отношение народа ко многим

германским городам как к "отражениям", образам небесного Ие-

русалима, с одной стороны, и традиционное монашеское осужде-

ние города как средоточия порока и разврата, с другой. Если в

г^рвом, считает Хаферкамп, "можно усмотреть элемент той <ду-

ховной конституции> или <духовно-душевной диспозиции>, ко-

торая может - согласно определению, данному Гердом Телленба-

хом, - пониматься как менталитет или его составная часть", то

второе есть элемент "идеологии" (с. 125).
Из всего изложенного Хаферкампом материала можно, одна-

ко, заключить, что суждения современников и о святости, и о по-

рочности города вообще - и стоящих в центре внимания автора

Трира, Кельна и Майнца в частности - в равной мере являются

сродными по своей природе тем схемам и социальным метафо-

рам, которые описывает Эксле, и, подобно им, не подпадают под

определение менталитета, данное Граусом.
Гораздо больше внимания ключевому термину уделано в рабо-

те Юргена Митке "Политическая теория и <менталитет> нищен-

ствующих орденов". Автор, правда, пишет, что не хочет давать

определение "менталитета", а только стремится прояснить смысл


вопроса. Он подчеркивает, что в принципе научные понятия

должны облпдать известной широтой, чтобы исследователь мог

пользоваться в их рамках некоторой свободой дифференциации и

уточнения - иначе возможность их применения будет слишком

ограниченной. Достоинство необычайной широты термина "мен-

талитет" Митке видит в том, что он позволяет хотя 61.1 "номенк

латурно", классификационно объединить постановки вопросов,

бытук^щие в истории культуры, народоведении, истории мировоз-

зрений, Geistesgeschichte, в одну перспективу, в одно новое "из-

мерение" исторического исследования.


С точки зрения Митке, менталитет - это "самопонимание

групп", о нем можно говорить только при исследовании группо-

вого поведения. "Когда я говорю, - пишет он, - о менталитете

отшельника, я имею в виду его самопонимание, которые типично

для отшельников, т.е. рассматриваю его как представителя груп-

пы или класса индивидов" (с. 160). Проявляется же э':'от группо-

вой менталитет не в заметных поступках ^индивидуально окра-

шенных представлениях, а в повседневном, полуавтоматическом

поведении и мышлении. Речь идет, по выражению Митке, о чем-

то "предшествующем личному сознанию".


Объектом изучения, таким образом, является тот общий "фон"

или "подкладка", на котором выступает индивидуальное. Исто-

рия мента.чьностей интересуется языковыми истоками формули-

ровок. семантикой, вокабулярием и его специфическими оттенка-

ми, общим горизонтом значений в церемониях, обрядах и симво-

лах, символическими действиями.


Среди общеметодологических посылок Митке, подчеркиваю-

щего необходимость описания менталитета как групповой харак-

теристики, главное место занимают проблемы определения той

группы, к которой должен быть отнесен исследуемый индивиду-

ум и его поведение, чтобы последнее получило адекватное истол-

кование IT объяснение. Очертить менталитет, отмечают он, тем

труднее, чем обширнее, объемнее выбранная "референтная груп-

па ".
Сам Митке выбрал в качестве объекты исследования такую

группу, как нищенствующие монахи. "Удобство" ее заключается

в том, что она достаточно велика, {формально и оргпнгчески еди-

на II ограничена. Ордена имели свои учебные заведения, обеспе-

чивавшие высокое единообразие комплекса знаний и представле-

ний. сообщаемых новым братьям, свою дисциплину и цензуру,

благодаря которым групповая идентичность и самоидентифика-

ция были очень сильны и на уровне поведения, и на /ровне соз-

нания членов. Человек, вступивший в орден, принадлежал ему

полностью и формировался им. Все это предполагает наличие
достаточно четко определяемого менталитета францисканцев,

кармелитов, доминиканцев и августинцев-эремитов. Второе пре-

имущество данной группы, отмечаемое автором, состоит в том,

что монахи названных орденов оставили большое рукописное на-

следие: таким образом, исследователи обеспечены хорошей источ-

никовоИ базой и предмет достаточно хорошо изучен.


Мнтке стремится определить влияние, которое оказало H;.I по-

литические теории позднего Средневековья самопон1:мание ни-

щенствующих монахов. Это. по его мнению, помогло бы четче

высветить соотношение истории ментальностей и истории теорий

(Geistosgeschichte).
С самого своего появления в XIII в. нищенствуют цю ордена

сталкивались с неприятием и враждебностью со сторсны клири-

ков, которые в принципах их существования и деятельности ус-

матривали нарушение церковной традиции и посягательство на

устои церкви: в то время как для монахов прочих орденов непре-

ложным было правило "stabilitas loci", эти не были привязаны к

одному монастырю или, тем более, приходу: их послушание было

направлено на орден в целом. Кроме того, их обвиняли в у.чуриа

ции права проповеднической и душеспасительной деятельностн.

Но, благодаря постоянной лояльности к римской курии, нищен-

ствующие монахи пользовались ее поддержкой, и их оппоненты

вынуждены были отступать перед авторитетом папы. 1! постепен-

но принципы этих орденов стали частью общецерковного законо-

дательства. Выгода от такого "симбиоза" была обоюдной: теологи

из {нищенствующих орденов, вставших на ноги под покровитель-

ством Рима, сами были главными защитниками преригатиь рим-

c'.oro престола в споре о компетенции папы. Полемя.шруя с те-

ми, кто утверждал, что папа может осуществлять спою г.ласть

только через посредство епископов, священников ч монахоп, они

утверждали его право как представителя Бога на зе^лс имеши.

ваться в жизнь верующих, минуя инстанции церковной иерархии

(в том, что не касается вопросов юрисдикции^


"Такая активная позиция нищенствующих орденог в <.поре, -

пишет Митке. - объясняется, с одной стороны, включенностью

тематики спора в их непосредственное понимание природы и за-

дач церкви, с другой же стороны - в их конкретные интересы:

таким образом, она объясняется их менталитетом" (г. 73).
"Но, - продолжает он, - необходима осторожносчь: иартнна

"типичного для нищенствующего ордена" самопонпмания псегда

будет оставаться конструктом, нивелирующим индтидуальные

черты. Поэтому в исследованиях по "истории духа" вопросы о

ментальности имеют только временную функцию; ...они здесь

средство, а не цель исследования. Однако... они могуч не только


помочь выявить рельеф века, но и придают большую четкость

индивидуальным явлениям и фигурам" (с. 176).


Статья Райнера Кристофа Швингеса озаглавлена "Конститу-

ция и коллективное поведение. О менталитете успеха властите-

лей-самозванцев в Империи в XIII и XIV вв.". Обращает на себя

внимание уже в названии, что термин "менталитет" приложен

здесь не к социальной группе и даже не к индивиду, а к явле-

нию. В самом деле, в статье идет речь о менталитете, так сказать

"вообще", без привязывания его к определенному носителю.
Говоря о степени изученности феномена самозванства в целом,

автор пишет, что здесь остается нерешенным вопрос, связанный

именно с историей ментальностеи: что же обусловливало успех



Достарыңызбен бөлісу:
1   ...   5   6   7   8   9   10   11   12   ...   24




©dereksiz.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет