тишка Грауса ныне покойного ученого, эмигрированитего ни 'Ли
над из Чехословакии в 1968 г. Его статья посвящена общим про-
блемам изучения ментальностей.
Словом "менталитет", пишет Граус, нц,зывают ча^-то все то,
что не подпадает под определение понятий "политика", "социаль-
но-.жономические отношения", "обычаи", "законы". Оно позно.
ляет продвигаться дальше в давно разрабатываемых оолагтях ис-
следований, там. где традиционные методы не дают ^фф(.:кт.1 (на-
пример, в изучении ведовства, легенд и мифов и т.п.). С помо-
щью этого слова объясняют и то, что представляется страшным 1
непонятым в культуре и истории других народов.
Необходимо отметить принципиальное утвержден iic l'pavca,
которое являются фоном всех последующих его рассуждений:
ме.ггалите'; есть только абстракция; это понятие, пцидуманное
историками, а не явление, открытое ими к исторической деистни-
тельности. Это следует иметь в виду, говоря о его ощ^-де.чении и
изучении.
Вообще понятие 'менталитет", пишет Граус, т.и; жг нсопреде
лимо, как понятие "культура" или "идеология", что иг исключа-
ет, однако, возможности его описания, l'i дает далее iai:oi' "опи-
сательное определение": менталитет " это "общий тонус" толго-
временных форм поведения и мнений индивидуумов в пределах
групп. Менталитет никогда не монолитен, часто противоречив;
он образует специфические "вживленные образцы", стереотипы
мнений и действий. Он проявляется в предрасположенности ин-
дивидуума к определенным типам реакций - собственно, он яв-
ляется их механизмом.
Менталитет отличается от "мнений", "учений", "идеологий"
тем, что своим носителем он никогда не может быть огрефлекти-
рован и сформулирован. Вопрос "Каков ваш менталитет?" - ли-
шен смысла. Менталитет может быть только "тестирован" извне,
"отслежен" нами там, где мы видим что-то, не похожее на нас са-
мих.
Менталитет не тождествен высказываемым мыслям и види-
мым образам действия. Менталитет стоит за ними и определяет
границу между тем, что человек вообще может помыслить и до-
пустить, и тем, что он ощущает как "немыслимое", "невозмож-
ное".
Менталитет изменяется со временем, причем различные мне-
ния и образцы поведения обнаруживают неодинаковую жизне-
стойкость, что, по мнению Грауса, говорит против утверждения,
будто менталитет есть феномен, относящийся исключительно к
"lont'lic (ILIICC". Неправильно, считает он, объявлять "решающими"
только повторяющиеся, постоянные явления. Можно утверждать-
наличие в истории конгломерата компонентов разной временной
протяженности, "одновременность неодновременного". Даже мен-
талитет одного человека, по мнению автора, частично меняется с
возрастом. Таким образом, менталитет - это всегда система, эле-
менты которой различаются по возрасту, происхождению, интен-
сивности.
Историческим изучением менталитета Граус считает "исследо-
вание суммы механизмов реакций и базовых представлений, ха-
рактерных для ограниченных групп на заданном отрезке време-
ни" (с. 28). Следует изучать группы, гомогенные по социальной
принадлежности, возрасту, языку, диалекту. Путем к познанию
их менталитета является сравнение типов поведения и мышле-
ния, характерных для разных групп или разных исторических
моментов, т.е. синхронный или диахронный сравнительный ана-
лиз. При этом, конечно, очень важно правильно выбрать - что с
чем сравнивать.
Поскольку менталитет есть нечто невербализованное, он не
может быть "выписан" из текста источника: он может быть толь-
ко "выявлен" (getestet) в высказываемых мнениях и типах пове-
дения, о которых источник сообщает.
При этом возникают понятные проблемы: в источниках обыч-
но наиболее выразительно представлено то, что казалось авторам
заслуживающим внимания, а "заурядное" (то, в чем, по опреде-
лению, и следует искать проявления менталитета) обычно не опи-
сывалось ими. Кроме того, при всякой записи неизбежна литера-
турная стилизация - задача историка заключается в том, чтобы
пробиться к тому, что скрыто "за" стилизацией и тенденциозно-
стью, за субъективностью текста.
Помимо этого, отмечает Граус, историк находится в плену сво-
его собственного менталитета, преломляющего незаметным для
него образом его взгляд на материал источника. Поэтому необхо-
димо изыскивать такие методы, которые, будучи применены дру-
гими исследователями, дали бы пусть не идентичные, но сравни-
мые результаты. Выводы должны быть проверяемыми. Лучшие
программы и теории ничего не стоят, считает Граус, если они не
могут быть верифицированы или опровергнуты в результате ис-
следования. Исходя из этого, он отвергает как метод историче-
ского познания "все еще столь любимое повсюду историками пси-
хологизирующее "понимание" и "вчувствование", которое не ве-
дет ни к чему, даже если его подать высоконаучно, в с'брамлении
глубинно-психологических формулировок" (с. 36).
Однако применение количественных методов, по мнению Грау-
са, хотя и может дать определенные результаты (если не подда-
ваться "соблазнам цифр"), тоже связано со многими трудностя-
ми: только некоторые аспекты менталитета поддаются квпнтифи-
кации автор не уточняет, какие именно, - а от такого ограни-
ченного анализа трудно перейти к обобщениям.
Особое внимание уделяет Граус проблеме "типично( ти" мента-
литета. Он предостерегает от поиска "средних, типичных пред-
ставлений", установок, реакций. Опасно исходить из априорных
определений типа "менталитет дворянства, крестьянства, духо-
венства", "менталитет средневекового человека, человека Нового
времени", "менталитет немца, итальянца, голландца" i пытаться
описать их - любой критик без труда сможет противопоставить
[результатам подобных исследований противоположные. Пред-
ставление о внутреннем единстве целых эпох (обществрнных сло-
ев, народов) есть миф. Мы считаем "типичным" для другого вре-
мени то, что отличается от наших сегодняшних воззрений и по-
ведений, в то время как различия, казавшиеся весьма важными
современникам, скрадываются для нас в исторической перспекти-
ве. В стремлении к общим выводам мы неизбежно упускаем то не
сводимое к общему знаменателю внутреннее многообр;: зие и мно-
жество противоречивых черт, которые были присущи, и притом
одновременно, менталитету представителей одних и тех же
групп.
В то же время, стремление как можно полнее учесть многооб-
разие и изменчивость описываемых групповых ментальностей мо-
жет привести исследователя к простому "собирательству рарите-
тов", от которого автор опять-таки предостерегает.
Граус критикует метод определения преобладающих в группе
ментальных характеристик путем "сопоставления эксгремумов":
считать, что эти характеристики лежат посередине между двумя
крайностями, по его мнению, нельзя. Однако выявление крайно-
стей, этих "пограничных знаков", может все же показать широту
возможного спектра менталитетов в данной группе.
Таковы основные положения программной статьи Грауса. Да-
лее мы соотнесем их с позициями других участников конферен-
ции.
Статья Вальтера Ламмерса посвящена исследовании) ментали-
тета обитателей нпжнеэльбских областей - средневековых гол-
штинцев, живших в зоне славяно-германской этнической грани-
цы.
"Когда я приступал к работе, - пишет Ламмерс, - мне было
абсолютно не ясно, существовал ли феномен "менталитета" как
исторический объект в действительности, можно ли .''то сегодня
доказать, и всегда ли одно и то же понимается под этим терми-
ном" (с. 49). В итоге Ламмерс остановился на той "аксиоме", что
люди в пределах некой группы демонстрируют - как в повседнев-
ной жизни, так и в экстремальные моменты - более или менее
единообразное, сравнительно постоянное отношение к жизнен-
ным обстоятельствам, которое является своего рода "экзистенци-
альной конституционной"^ истории. Привычки, реакции, реше-
ния, суждения, ценности членов группы во многих огношениях
единообразны. Изучая менталитет, историк должен ингересовать-
ся не состоянием отдельного индивидуума, а взаимосвязью созна-
ния с устройством человеческих сообществ.
Менталитет группы, считает Ламмерс, связан с ее специфи-
кой. с ее структурой, а она, в свою очередь, определяется дли-
тельными, неизменными историческими ситуациями, "ак, специ-
фика менталитета крестьянских воинских сообществ связана с
ситуацией жизни вблизи границы. Это можно показать, в частно-
сти, сопоставляя быт казачьего войска и австрийских "раничаров
(с. 56, прим. 26).
Доклад Ламмерса был посвящен воссозданию образ.) голштин-
цев на основе хроники Гельмольда (сер. XII в.). Метод, которым
он при этом пользуется, он описывает так: изучение сложного
феномена начинается с изучения отдельных эпизодов. Из сравни-
тельного рассмотрения таких "точечных" сведений можно затем
вывести обобщения, а также, возможно, обнаружить несоответст-
вия и противоречия.
Приведем пример исследования конкретного эпизода. Хронист
описывает необычайный успех, который имела среди голштинцев
одна проповедь: проповедник говорил о величии Бога, о воскресе-
нии плоти, о грядущих радостях и блаженстве. То, что голштин-
цы так горячо восприняли именно эти слова, пишет Ламмерс,
свидетельствует об общем их настроении. В той перспективе, ко-
торую открыл проповедник этим людям, жившим в состоянии
перманентной войны, не было столь тяготивших их бедствий,
притеснений, страха. Вывод автора: "Для этих людей, которых
чужеземцы считали грубыми и воинственными, характерна мен-
тальная порывистость, соединяющая страх и надежду" (с.60).
Менталитет группы, считает Ламмерс, порождается ее истори-
ей, но и сам, сложившись, определяет ее в дальнейшем. Военные
успехи породили у голштинцев представление, что все они - дво-
ряне, господа, рыцари, что каждый из них знатен по с^оей добле-
сти. А это убеждение, в свою очередь, помогало им противостоять
войскам королей и герцогов, пытавшихся подчинить их на про-
тяжении столетий.
В статье Отто Герхарда Эксле речь идет о схеме трехчастного
деления сословного общества Раннего и Высокого (.Средневековья
на священнослужителей, воинов и земледельцем (oratore.s,
pugnatores, laboratores).
Симптоматично, что говоря о предмете и специфике своего ис-
следования, автор вообще отказывается от употребления слова
"менталитет", указывая на его неопределимость и нечеткость,
применение где угодно и как попало. Он отмечает, чтэ если сле-
довать определению Грауса, подчеркивающему неосознанность и
неформулируемость менталитета, то объясняющие схемы и соци-
альные метафоры, о которых идет речь в данной статьэ, не могут
считаться предметом истории ментальностей. В самом деле: ведь
они суть творения человеческого разума, и их воздействие на
мысли и поведение людей происходит на сознательном уровне;
они четко сформулированы и могут транслироваться, обсуждать-
ся, оспариваться и т.д.^.
По мнению Эксле, термин "знание" в данном случ; е предпоч-
тительнее, нежели термин "менталитет", ибо имеет бонее четкий
смысл и к тому же охватывает не только повседневное сознание,
но и "теоретическое", научное знание теологов, философов и т.д.
Обращаясь к такому феномену, как объяснительные схемы об-
щественного устройства в трудах средневековых авторов, Эксле
пишет: "Мы имеем дело с тремя слоями действительности: реаль-
ность средневекового общества, затем ее восприятие и истолкова-
ние людьми того времени и, наконец, нагие восприятие и истол-
кование и этой реальности, и того, что думали о ней современни-
ки" (с. 68, 117).
Приводя высказывания мыслителей Раннего и Высокого Сред-
невековья (в основном Августина и псевдо-Дионисия Ареопаги-
тп), Эксле демонстрирует их представление о гармонии как "упо-
рядоченности неравных частей". Знание о "порядке" общества
руководило, пишет автор, деятельностью человека в жизни. И
центральной характеристикой сословных обществ, по мнению
Эксле, следует считать тот факт, что их главное понятие - "ог(1о"
- есть понятие метафизическое. В наше время понимание общест-
венного устройства уже не имеет метафизического характера и
поэтому не может претендовать на "истинность", не может зада-
вать неоспоримые и обязательные для всех нормы поведения; ны-
нешние высказывания об обществе имеют сугубо описательный
характер, в то время как в Средневековье сословное миропонима-
ние было прежде всего нормативно. Оно имело корни в реальной
структуре общества и, вопреки мнению Ле Гоффа и Дюби, не бы-
ло чисто идеологическим концептом на службе господствующего
класса. Несколькими примерами Эксле демонстрирует связь схем
функционального разделения общества с реальностью.
Утвердившиеся в средневековом обществе идеи относительно
"tria genera homirnim" и их соответственных предназначений на
земле не только отражали картину мира этого общестза, но, как
показывает автор, в свою очередь также определяли формы, гра-
ницы и условия допустимых "несоответствий" этой схэме. Так, с
большим сопротивлением столкнулись инициаторы создания ду-
ховно-рыцарских орденов, даже когда это диктовалось соображе-
ниями общей безопасности: ношение оружия считалось допусти-
мым только для bellatores, которые и призваны были защищать
тех, кто молится, и тех, кто трудится.
Целые сословия (крестьянство, например) "возникли" - то
есть стали осознаваться как таковые - в совершенно определен-
ное время, а именно в XII в., благодаря распространению такого
"знания" об устройстве общества, которое предполагало наличие
этих сословий. Эксле констатирует изменение отношения к физи-
ческому, производительному труду в связи с оформлением взгля-
да на крестьян (laboratores, agricultores) как на особую часть че-
ловечества, выполняющую общественно необходимую <функцию -
снабжение продовольствием тех, кто за всех молится, и тех, кто
всех защищает (с. 102). Это изменение - от презрения к призна-
нию равной важности - охватило достаточно широкие круги и
через какое-то время "спустилось" из среды ученых клириков в
массовое сознание.
II наоборот, выход на сцену новых общественных групп, не
вписывавшихся в традиционные схемы, - например, купечества,
ремесленников, лиц свободных профессий - побуждал мыслите-
лей к пересмотру, дополнению прежних схем, к созданию новых.
Тезис о взаимовлиянии социальной действительности и пред-
ставлений о ней является центральным в концепции Эксле. В по-
лемике с теми исследователями, которые склонны видеть в объ-
яснительных схемах нечто отвлеченное и идеологически - в со-
временном понимании этого слова - обусловленное, Эксле утвер-
ждает, что не следует замыкаться в непродуктивной альтернати-
ве "отражают они реальность или не отражают". Ни одна схема,
даже из тех, что используются современной социально-историче-
ской наукой, полностью не "отражает" реальность, но это не зна-
чит, что она ничего не дает для понимания ее.
В отличие от Эксле, автор следующего исследования "Снятые
города Высокого Средневековья" Альфред Хаферкамп не отказы-
вается принципиально от термина "менталитет". Не давая собст-
венного определения, он противопоставляет друг друг"/ два явле-
ния средневекового сознания. Это отношение народа ко многим
германским городам как к "отражениям", образам небесного Ие-
русалима, с одной стороны, и традиционное монашеское осужде-
ние города как средоточия порока и разврата, с другой. Если в
г^рвом, считает Хаферкамп, "можно усмотреть элемент той <ду-
ховной конституции> или <духовно-душевной диспозиции>, ко-
торая может - согласно определению, данному Гердом Телленба-
хом, - пониматься как менталитет или его составная часть", то
второе есть элемент "идеологии" (с. 125).
Из всего изложенного Хаферкампом материала можно, одна-
ко, заключить, что суждения современников и о святости, и о по-
рочности города вообще - и стоящих в центре внимания автора
Трира, Кельна и Майнца в частности - в равной мере являются
сродными по своей природе тем схемам и социальным метафо-
рам, которые описывает Эксле, и, подобно им, не подпадают под
определение менталитета, данное Граусом.
Гораздо больше внимания ключевому термину уделано в рабо-
те Юргена Митке "Политическая теория и <менталитет> нищен-
ствующих орденов". Автор, правда, пишет, что не хочет давать
определение "менталитета", а только стремится прояснить смысл
вопроса. Он подчеркивает, что в принципе научные понятия
должны облпдать известной широтой, чтобы исследователь мог
пользоваться в их рамках некоторой свободой дифференциации и
уточнения - иначе возможность их применения будет слишком
ограниченной. Достоинство необычайной широты термина "мен-
талитет" Митке видит в том, что он позволяет хотя 61.1 "номенк
латурно", классификационно объединить постановки вопросов,
бытук^щие в истории культуры, народоведении, истории мировоз-
зрений, Geistesgeschichte, в одну перспективу, в одно новое "из-
мерение" исторического исследования.
С точки зрения Митке, менталитет - это "самопонимание
групп", о нем можно говорить только при исследовании группо-
вого поведения. "Когда я говорю, - пишет он, - о менталитете
отшельника, я имею в виду его самопонимание, которые типично
для отшельников, т.е. рассматриваю его как представителя груп-
пы или класса индивидов" (с. 160). Проявляется же э':'от группо-
вой менталитет не в заметных поступках ^индивидуально окра-
шенных представлениях, а в повседневном, полуавтоматическом
поведении и мышлении. Речь идет, по выражению Митке, о чем-
то "предшествующем личному сознанию".
Объектом изучения, таким образом, является тот общий "фон"
или "подкладка", на котором выступает индивидуальное. Исто-
рия мента.чьностей интересуется языковыми истоками формули-
ровок. семантикой, вокабулярием и его специфическими оттенка-
ми, общим горизонтом значений в церемониях, обрядах и симво-
лах, символическими действиями.
Среди общеметодологических посылок Митке, подчеркиваю-
щего необходимость описания менталитета как групповой харак-
теристики, главное место занимают проблемы определения той
группы, к которой должен быть отнесен исследуемый индивиду-
ум и его поведение, чтобы последнее получило адекватное истол-
кование IT объяснение. Очертить менталитет, отмечают он, тем
труднее, чем обширнее, объемнее выбранная "референтная груп-
па ".
Сам Митке выбрал в качестве объекты исследования такую
группу, как нищенствующие монахи. "Удобство" ее заключается
в том, что она достаточно велика, {формально и оргпнгчески еди-
на II ограничена. Ордена имели свои учебные заведения, обеспе-
чивавшие высокое единообразие комплекса знаний и представле-
ний. сообщаемых новым братьям, свою дисциплину и цензуру,
благодаря которым групповая идентичность и самоидентифика-
ция были очень сильны и на уровне поведения, и на /ровне соз-
нания членов. Человек, вступивший в орден, принадлежал ему
полностью и формировался им. Все это предполагает наличие
достаточно четко определяемого менталитета францисканцев,
кармелитов, доминиканцев и августинцев-эремитов. Второе пре-
имущество данной группы, отмечаемое автором, состоит в том,
что монахи названных орденов оставили большое рукописное на-
следие: таким образом, исследователи обеспечены хорошей источ-
никовоИ базой и предмет достаточно хорошо изучен.
Мнтке стремится определить влияние, которое оказало H;.I по-
литические теории позднего Средневековья самопон1:мание ни-
щенствующих монахов. Это. по его мнению, помогло бы четче
высветить соотношение истории ментальностей и истории теорий
(Geistosgeschichte).
С самого своего появления в XIII в. нищенствуют цю ордена
сталкивались с неприятием и враждебностью со сторсны клири-
ков, которые в принципах их существования и деятельности ус-
матривали нарушение церковной традиции и посягательство на
устои церкви: в то время как для монахов прочих орденов непре-
ложным было правило "stabilitas loci", эти не были привязаны к
одному монастырю или, тем более, приходу: их послушание было
направлено на орден в целом. Кроме того, их обвиняли в у.чуриа
ции права проповеднической и душеспасительной деятельностн.
Но, благодаря постоянной лояльности к римской курии, нищен-
ствующие монахи пользовались ее поддержкой, и их оппоненты
вынуждены были отступать перед авторитетом папы. 1! постепен-
но принципы этих орденов стали частью общецерковного законо-
дательства. Выгода от такого "симбиоза" была обоюдной: теологи
из {нищенствующих орденов, вставших на ноги под покровитель-
ством Рима, сами были главными защитниками преригатиь рим-
c'.oro престола в споре о компетенции папы. Полемя.шруя с те-
ми, кто утверждал, что папа может осуществлять спою г.ласть
только через посредство епископов, священников ч монахоп, они
утверждали его право как представителя Бога на зе^лс имеши.
ваться в жизнь верующих, минуя инстанции церковной иерархии
(в том, что не касается вопросов юрисдикции^
"Такая активная позиция нищенствующих орденог в <.поре, -
пишет Митке. - объясняется, с одной стороны, включенностью
тематики спора в их непосредственное понимание природы и за-
дач церкви, с другой же стороны - в их конкретные интересы:
таким образом, она объясняется их менталитетом" (г. 73).
"Но, - продолжает он, - необходима осторожносчь: иартнна
"типичного для нищенствующего ордена" самопонпмания псегда
будет оставаться конструктом, нивелирующим индтидуальные
черты. Поэтому в исследованиях по "истории духа" вопросы о
ментальности имеют только временную функцию; ...они здесь
средство, а не цель исследования. Однако... они могуч не только
помочь выявить рельеф века, но и придают большую четкость
индивидуальным явлениям и фигурам" (с. 176).
Статья Райнера Кристофа Швингеса озаглавлена "Конститу-
ция и коллективное поведение. О менталитете успеха властите-
лей-самозванцев в Империи в XIII и XIV вв.". Обращает на себя
внимание уже в названии, что термин "менталитет" приложен
здесь не к социальной группе и даже не к индивиду, а к явле-
нию. В самом деле, в статье идет речь о менталитете, так сказать
"вообще", без привязывания его к определенному носителю.
Говоря о степени изученности феномена самозванства в целом,
автор пишет, что здесь остается нерешенным вопрос, связанный
именно с историей ментальностеи: что же обусловливало успех
Достарыңызбен бөлісу: |