Содержание: от составителя

са ценностные акценты расставлены иначе (он сожалеет о "мире,

который мы потеряли"), но схема здесь по существу та же: от

примитивной общности сознания ("смерть прирученная") до пре-

дельной индивидуализации ("смерть перевернутая").

людей в Средние века, по мнению Буро, никогда не получало дос-

таточного подтверждения, что однако не помешало ему служить

предпосылкой для выводов об "открытии" индивида в IX,

XII или XIV вв. Многие историки, добавляет он, бессознательно

идут на некоторую подтасовку: выбирая источники, ориентиро-

ванные на объединяющие людей моменты, они, естесгвенно, за-

тем эти моменты и обнаруживают, обозначая их как [коллектив-

ную ментальность. Так, анализ отношения средневековых людей

к смерти основывается, главным образом, на chaiisoiit de gestes.

Но, если бы будущий историк, замечает автор статьи, не имел

для изучения отношения людей XX в. к смерти никаких иных

источников, кроме шпионских романов, он также неминуемо

пришел бы к выводу о "прирученности" смерти и в это время.

Другие средневековые источники (эпистолярного жанра, напри-

мер) концепцию "прирученной смерти", по мнению Буро. опро-

вергают.
Итак, подводит он итог своим размышлениям, попытки найти

доступ к некоей коллективной ментальной инстанции не удают-

ся. Тем не менее психологической версии истории ментальностей

принадлежит заслуга постановки "капитального" во-ipoca: как

коллективное может существовать в индивидах?
Намечая пути его разрешения, автор возвращается к теме со-

отношения между социальным целым и его частью и стремится

найти тот тип соотношения, который определяет специфику ис-

тории ментальностей. Буро (формулирует три возможных типа со-

отношения целого и части и проводит анализ соответствующих

категориальных пар:

Можно выявить, пишет Буро, общие тенденции жизни населения

в определенную эпоху: материальное и культурное потребление,

социальная мобильность, демографические тенденции, политиче-

рая часть этих глобальных обобщений была, по законам стати-

стики, приписана "среднему индивиду" эпохи. Такой анализ мо-

жет достигать высокой степени вероятности, не позволяя, одна-

ко, моделировать конкретную личность: индивид всегда остается

только "средним".

geiierique), а в качестве противочлена - частное (ie particulicr).

Анализ в данном случае движется в обратном направлении: родо-

вое определяется "умножением частного". Частное же познается

изучением биографий исторических лиц и созданных лми произ-

ведений. На базе такого рода анализа история идей, литературы,

религии может, с помощью социальной истории, воссоздать опре-

деленный срез реальности, оставив, однако, в нем огромные ла-

куны.
Но, считает Буро, с помощью этих двух категорий, даже если

избежать их некорректного смешения (которым греплт и психо-

логическая версия истории ментальностей, и история идей), не.

возможно ухватить суть коллективного компонента социального

целого . Поэтому Буро вводит еще одну оппозицию -

3) коллективное (ie collectif) и особенное (ie singuliel-).

Категорию особенного, вводимую, как признает он сам. для

симметрии и плохо определяемую. Буро специально не разъясня-

ет. В качестве единственного примера он приводит воскрешенно-

го К.Гинзбургом мельника Меноккьо, утверждая, что тот пред-

ставляет собой не "среднего индивида" и не частный случай, а

именно особенное.

возможности действий и решений, что создает общий язык с по-

мощью генерации обществом представлений, образец, текстов,

изображений или ритуалов и предшествует генерации антагони-

стических дискурсов - индивидуальных или групповых"

(с. 1496). Попробуем разобраться в сути этого определгния, доба-

вив от себя некоторые разъяснения.
Следует предупредить читателя, что Буро активно пользуе'1'ся

терминами Мишеля Фуко, в частности, такими как дискурс и

высказывание (епопсс)^. Идея Фуко состояла в том, ^ то инстру-

ментом освоения реальности является речь, речева> практика

людей, в ходе которой не только осваивается, "обговаривается"

мир, но и складываются правила этого обговаривання, правила

самой речи, а значит и соответствующие мыслительные конст-

рукции. Речь в таком ее понимании ныне принято называть дис-

курсом. Это понятие широко применяется в современной научной

литературе, но наиболее основательно его разработал Фуко. Дис-

шихся способов, правил и логики обсуждения чего-либо. В осно-

вании же любого дискурсп лежит, согласно Фуко, "высказыва-

ние" - "атом" речевой практики, некое первоначальное обобще-

вор.
Буро подхватывает и развивает эту идею Фуко: он предлагает

построить "ограниченную историю ментальностей" как описание

конкретных высказывании, образующих подоснову различных

дискурсов'. Сами же дискурсы, разнонаправленные, личностно

окрашенные, ценностно и идеологически разнородные, не при-

надлежат, согласно Буро, к сфере коллективного (см. приведен-

ное выше определение). "Коллективным" является только выска.

зыванпе, которым вводится новое, становящееся всем понятным

обозначение какого-лиоо явления. Тем самым люди "получают

доступ к новому языку события". Речь идет, разъясняет Буро, ч

простом понимании некоего языка, а история ментальностеп при-

звана, соответственно, описывать своего рода "грамматику согла-

сия". Согласия, подчеркивает он, но не верования пли причасгно-

стп. {Зысказыванис пекностпо нептрально. Вводя ц свчп построе-

ния обоснованное Р.Маптэном понятие "универсумов веры"^,

Ьуро разъясняет, что высказывания, вследствие распль.вчатсстп

II оогатства своего содержания, могут принадлежать к целому ря-

ду универсумов веры. несовместимых друг с другом.
Чтобы пояснить свое поедставленпг: о характере котлектипно-

го, Буро приводит простои пример. Во Франции .'0-х гг. в обсуж-

дпшг политических и социальных гем получи ^ почти попсем^ст-

пое распространение '[ермин 'предприятп"" (eiitreprisp). Вовсе и-

дискуссии, это слово вы;полняло роль "некоей ставки, которую

было необходимо сделать, чтобы принять участие в дискурсгпнои

игре этого времени" (с.149^). L^-ль ограниченной иc:ol.)ll!l мгн-

тальностей состопт. по мнению 'лвтора статьи, в пыянлепип i!

описании именно таких высказываний.

заимствован из книги Э.Канторовича Два тела коцоля. Не

имея, по-видимому, никаких теоретических .".мбиций. Канторо-

вич выявил, по МНРНИЮ Буро, фундаментальную коллективную

схему в политической мысли Западной Европы. Он псказал, как

на протяжении XIJI-XV'li вв. социальный дискурс обогатился од

ной прочной, хотя и плохо различимой на поверхности сознания

метафорой. Теория двух тел короля, получившая эксплицитное

выражение в ее абсолютистской версии XVI в., являет собой

странную метафору, в которой различимы буквальный смысл

король). Этот переносный смысл интерпретировался по-разному

(королевское таинство, династический принцип и т.д.) В теорети-

ческой форме эта метафора присутствует у елизаветинских юри-

стов, в ритуальной - в погребальных церемониях XV-XVI в. Од-

нако вполне вероятно, полагает Буро, что она берет свое начало в

древней формуле "достоинство не умирает" (digilitas iiunqualu

iiioritur). В метафорический процесс оказались вов точенными

также некоторые другие понятия и образы (Cliristus'fisclis, Фе-

никс, вечность и т.д.). Возникшая из указанных элементов мета-

фора обозначала государство, "существо" с че.';овсче;'К1гм лицом и

внеличностной структурой. Заимствовав материал из -амых раз-

ных сфер - теологии, права, поазии и т.д. - метафорн^еский про

цесс постепенно распространил свое влияние на все поле гочити-

ческой мысли. Хотя некоторые его аспекты были свя.чины с инте-

ресами специфических гоупи (например, итальянских юристов),

но в своей основе макрометафора была коллективной.
Буро приводит описание еще одного коллективного высказы-

вания - юридической формулы "Quod отпей taiig'it" ('то. что за-

трагивает интересы всех. должно быть одобрено всеми"). Именно

гакой смысл имела эта латинская максима, в которой кик будто

бы "не хватает" предиката, но которая была и без того понятна

всем. Эт1 формула, присутствовавшая еще в кодексе Юстиниана.

"новь появляется в конце XII в. в глоссах к декрету Грациана. В

Х1Т1 в. она часто цитируется, причем по самым различным пово-

дам. Чем объясняется такая ее популярность? Можно было бы.

.'iiiiLie'r bvpo. сослаться на 'демократичность" содержания аюрму-

лы II усмотреть в ней сридет^льство поступательного ддиж'"ния

политического сознания - от ХИ1 в. до Французской революции

(именно такова позиция американской Ice.'a! history). Такое объ-

яснение. однако, предполагает сушесгвоБ<".ние некоего темократи-

чески настроенного макросуб'ьекта истории, который орпентиро-

B.IH на ценности гражданина эпохи Нового времени. К ТОМУ же

формулу использовали такие решительные поборники монархичс.

"кого принципа, как папы Иннокентий iil и Вонифаций \ til.,

Генрих III Английский, император Фридрих II.
Вуро объясняет, почему эта формула могла соотнетствовать

р.13"111чным универсумам веры. Максима имеет расплывчатый ха-

рактер, которым она обязана своей неопределенной мэдальности

(описательная пили нормативная), неопределенности своего

субъекта (не уточняется, кто изрекает максиму: Юстгниан, Дру

гой государь, традиция), частому опущению предиката (то, что

следует за quod omiles taiigit, цитируется очень редко), неопреде-

ленности своей темы (что подразумевается под quod, кто такие

пригодной для выражения любых притязаний.

должно иметь скорму вербального оборота или предложения. Им

может стать и рассказ, например, изучавшаяся Буро легенда о

папессе Иоанне. Функции коллективного высказывания могут

выполнять и элементы невербальной сферы. Таковы зитуалы, в

частности, обряды погребения королей. (В книге "Простое тело

короля" Буро показал, что они вовсе не являлись простой иллю-

страцией конституционной идеологии, но очерчивали некое кол-

лективное пространство, в рамках которого могли найти свое ме-

сто и королевская идеология, и политическая воля Парижского

парламента, и личное благочестие королей, и институциональное

утверждение королевского дома).

дожественное изображение. Буро пишет о проанализированной

Канторовичем странной разновидности "Пятерицы" (изображение

Бога в пяти лицах), в котором Бог-Отец совершенно идентичен

Богу-Сыну. В Х1-Х111 вв. этот вариант "Пятерицы" был весьма

распространен в живописи. Его проекции можно обнаружить так-

же в теологии (например, вопрос св. Ансельма КентерЕерийского,

что случилось бы, если бы воплотился не Сын, а Оте-1,), в праве

(заново открытый древний принцип, отождествляюший отца и

сына-наследника), в политике (представление о "юном короле",

согласно которому наследник престола уже является королем).
В заключение Буро снова уточняет, что термин "коллектив-

ное" может ввести в заблуждение: под ним имеются в виду не

господствующие дискурсы, дискурсы большинства, а "диагональ-

ные" высказывания, лежащие в основе многих дискурсов и при-

дающие значительную степень единства определенной эпохе, об-

разуя общий фон различных социальных "регистров".

лавры отца-основателя. По его мнению, это исследовательское на-

правление может быть возведено к Кассиреру и "Археологии зна-

ния" Мишеля Фуко.

^ni.ililc 1.'c^ solivci'niiis lr.in^iiv XV-XVIII. P.. IWS

'loriiK). 1"S^.

нальную жн.чнь прошлого // Февр Л. Бои за историк). М.. 1940

^См. с. 18-21 настоящего издания.
^ CM. H

одновременно все этажи социальной целостности в соподчинении

структур и в совокупности детерминаций - ради иного прочтения

иначе понятого социального на основе анализа "сети" (не "струк-

туры") отношений, выстраиваемой, например, событием или био-

графией. Социальное предстает как сконструированнсе противо-

речиво и раскрывается как процесс, в котором органической со-

ставляющей являются неизбежно конфронтационные нредстив.че-

ния живых и конкретных людей.
(2) Отказ от территориального, в духе "человеческой геогра-

фии", определения объекта исследования и, значит, полагает ав-

тор, от ориентации на картографирование локального своеобра-

зия в большей мере, чем на поиск общих закономернос'теи. Речь,

таким образом, идет о возвращении к традиции дюркгеймокгкои

социологии, отход от которой, по мнению Шартье, ясно обозна-

чился в 30-е гг.
(3) Отказ от понимания социальных дифференциаций как "ло-

гически первичных" и прежде всего в стремлении участь несво-

димые к социальным культурные дифференциации, так как ста-

ло очевидно, что культурную продукцию и культурные практики

(то есть практику создания и потребления культурной продук-

ции) нельзя квалифицировать в непосредственных терминах со-

циологии и что их распределение в обществе отнюдь не всегда ор-

ганизовано на основе "предварительного социального" деления.

задачу настоящей статьи: вновь привязать культурную продук-

цию, культурные практики и складывающие культурные диффе-

ренциации к множественным социальным расслоениям, но также

- четко обозначить их активную, конструирующую роль в созда-

нии самого этого социального расслоения. Автор ссылается на

собственные исследования. В стремлении понять, каким образом

в обществе Старого Порядка печатная продукция управляла ума-

ми, влияла на формы социальной жизни, модифицировала отно-

шения власти, Шартье рассматривал проблему конструирования

читателем смысла прочитанного и пришел к следую цим выво-

дам. Тексты как таковые не имеют устойчивого, униЕерсального

смысла. Разные читатели в разных обстоятельствах понимают их

по-разному. Возможности "единства интерпретации" сграничены

мельнику Меноккьо попадают "не его" книги - вопрос в том, что

он в них вычитывает. Но это еще не все. Понимание текста впря-

мую зависит от форм, в которых он достигает читателя, и едва

меняются эти формы, как текст меняет свой статус и SBOC значе-

ние. Речь идет прежде всего о материальных формах, которые

имеют в виду всегда очень конкретного читателя. Кл1ссический

пример - французская "голубая библиотека": самый цвет этих

книг фиксировал вполне определенные ожидания публики (по-

добно тому, как сегодня в Италии "желтые книги" - цетективы,

а "розовые" - литература эротического содержания). Традиции

чтения, свойственные той или иной группе читателей, также

приобретают значение формы бытования текста. Они разнообраз-

ны и их история не сводится к постепенному утверждению наше-

го способа читать (в молчании, одними глазами). История чтения

призвана прояснить этот вопрос.

щественное звучание некоего корпуса текстов возможно только

путем идентификации обусловленных описанным образом

"единств интерпретации", то есть на основе соединенгя критики

текстов с историей книги и историей чтения. Притом детермини-

рующие понимание факторы обнаруживает скорее пространство

возможного, ибо сами смыслы возникают лишь в конкретных

практиках конкретных людей. Понятие "присвоение" как обре-

тение смыслов, всегда своих и самостоятельно - должно стать

центральным в новой истории культуры, которая сделает акцент

на множественности пониманий, вписанных в конкретные куль-

турные практики, такое понимание, такие смыслы продуцирую-

щие.
Заодно история культуры дистанцируется от узко социографи-

ческой концепции, постулирующей подчиненность культурных

дифференциаций социальным. Исходить предпочтител зно из ана-

лиза собственно "культурных конфигураций" (распространения

некоего корпуса текстов, класса печатной продукции, некоей

культурной нормы) и затем "проецировать" их на социальное.

Это означало бы перейти от социальной истории культуры к

культурной истории социального.

и социальной жизни, Шартье формулирует "три предложения".

Во-первых, полагает он, необходимо отказаться от бесплодного

противопоставления непреложной объективности общественных

структур отраженному свету субъективных представлений и, сле-

довательно, структурного подхода феноменологическим демар-

шам, так сказать, "социальной физики" и "социальной феноме-
нологии". Одно из решений этой задачи автору видится на путях

создания новых, более интегральных пространств исследования.

Так, вписать интенции, практики и представления людей в сис-

тему коллективных принуждений позволит экзотическое соеди-

нение анализа текстов, истории книги и истории чтения.
Движение в указанном направлении может обеспечить не

только перекраивание территорий исследования, но также обнов-

ление понятийного инструментария историков. Более (конкретно,

автор предлагает вернуться к категории "коллективны? представ-

ления". В определенном смысле мир социального ра' скрывается

как мир представлений. Представление есть образ чего-либо в со-

четании с кредитом общественного доверия к этому образу; при-

знание образа равносильно признанию обозначаемого. Как' пред-

ставление можно описать:
(1) отражение з сознании людей дифференциаций существа, в

котором они живут; подобные представления организуют схемы

восприятия, оценки, принятия решения, иначе говоря, не только

отражают социальные отношения, но и структурируют социаль-

ную практику этих людей: они "(функционально задействованы";

(2) символическое - через те же образы - предъявление обществу

своей социальной позиции, борьба за "свой образ" и, значит, за

признание своего общественного положения; такое представление

можно назвать "созданием образа"; (3) "вхождение г. образ", в

"уже созданным" образ, то есть институционализированные фор-

мы представления в индивиде признаваемого обществом социаль-

ного качества; это то, что делает его "представителем". В такой

несколько неожиданной перспективе социальную позицию допус-

"'.iMO рассматривать как непосредственный продукт борьбы пред-

ставлений - представлений тех, кто представляет свое '"оциальное

качество, и представлений тех, кто имеет власть квалифициро-

вать, верить или не верить. В таком случае социальная позиция

предстает как объективизация общественного доверия к навязы-

ваемым обществу представлениям. Это резонно еще и потому, что

в обществах Нового времени значение форм символического гос-

подства как важного структурирующего фактора возрастает по

мере монополизации государством права на легитимное насилие,

а сам концепт "представление" реально присутствует н понятий-

ном инструментарии эпохи.

следовать "культурную историк) социального" состоит в том, что-

бы отслеживать социальные дифференциации в формальном ис-

полнении текстов. С одной стороны, в тексты и в формы их пред-

ложения читателю всегда вписаны ожидания и компетенции пуб-

лики, на которую они рассчитаны; то есть они содержат в себе

сторонь', tl)opMb1 Tci^'lOB CUMII конструируют "социа.ш.ные ITAO-

щадки восприятия", и новые формы рецепции произнгдиниН co;i

дают новр^е аудитории. И отсюда невеселая констатация: ку.чь-

турные дифференциации с.тсдует рассматривать непосредственно

в процессе их воспроизводстна - в конкретных форма?: текстом и

в конкретных культурных практиках, поскольку KBI; только в

них они н существуют. Долгое время речь шла о хара-леристике

"ментальности" (пли "картины мира", или "идеологил"). .По-ви-

димому, дело обстоит несколько сложнее.

понять, как изменения в формах осуществления власти влияли

на строй личности и сказывались на правилах, управляющих

производством художественной продукции и ор1'..н11зу[01цих

культурные практики. Так, во Франции между XVI и XVIII вв. в

результате созданного самой властью разделения государственно-

го интереса и моральной ответственности личности, государствен-

ной опеки и свободы совести, складывается автономный рынок

интел ."ектуальных и эстстических суждений и нapacт,-el нолитн-

зация кул'1У1урных практик - как еще контролируемых властью.

та)-, и ускользающих и:!.под ее контроля.
Резюмируя оценки и предложения, содержащиес.) в статье

французского исследователя, можно отметить, что Роке ИТартье

сохраняет верность традиции социальной истории, что не баналь

но.
И .В.Дуброве кии

ности в Средневековь- , проведенной западногерманп; IMH мелш'-

внстами в марте 1985 г. Реферат книги, изданной но Ma'ii'piiu.irtM

3'Toii конференции, уже был опубликован*. Наша цель нсско.и.ко

иная. Представленные на конференции доклады мы оассмотрим

под одним углом зрения: попытаемся проследить, как ге участни-

ки определяли и применяли в работе понятие менталь-юсти. При

этом мы будем обращать преимущественное внимание па )>а.шо-

чтения в его трактовке.
Сборник открывается статьей известного медиевгста Фоаь-