Содержание: от составителя

случайный, непредсказуемый и крайне разрозненный характер

инцидентов, служивших толчками для волн страха, чтг) исключа-

ет идею предварительного замысла и специальной организации;

он указывает на то, что события "великого страха" не были вы-

годны (по разным причинам) ни одной из враждующих "партий";

наконец, он особо подчеркивает, что не существует н 1каких до-

кументальных доказательств какого бы то ни было заговора и,

напротив, во всех тех случаях, когда документальные свидетель-

ства сохранились, они доказывают его отсутствие.
Лефевр считает важным не смешивать четыре разные, хотя и

связанные между собой явления: страх перед разбойниками и

аристократами, крестьянский бунт, вооружение народа и "вели-

кий страх". Смешение "великого страха" с "обычным" страхом

перед разбойниками (и уверенность, что он идет из Н.рижа) вве-

ло в заблуждение множество историков. Но одно дело верить,

что разбойники могут прийти и бояться их прихода, другое ве-

рить, что они уже пришли, что их видели и слышали (именно

здесь - граница между этими двумя страхами). "Великий страх"

не был повсеместным, повсеместным был страх перед разбойни-

ками. Ряд крупных районов не был охвачен "великих страхом"

или же лишь слегка им задет. Неверно и то, что всн)д\ он вспых-

нул одновременно. Гетрах передвигался, причем не i'ii; oы(lp<),
как думают. Лефевр делает подсчеты на нескольких примерах;

поддается, что в среднем страх распространялся со скоростью

4 км в час. Само по себе это достаточно быстро, но слишком мед-

ленно, если верить, будто его распространяли специально послан-

ные курьеры. Тезис о "таинственных курьерах" не выдерживает

и столкновения с документами - в ряде случаев они позволяют

установить разносчиков слухов и в этих людях нет ничего таин-

ственного или странного.

служил: ни аристократам, против которых в конечном счете

обернулся, ни третьему сословию; не он вызвал вооружение наро-

да и народные волнения ( и того, и другого, кстати говоря, не так

уж и хотела - или вов^е не хотела - городская буржуазия) они

уже шли, он их лишь усилил. Чтобы показать, сколь сложной и

не прямой была связь между аграрными бунтами и "великим

страхом", достаточно (и очень важно) подчеркнуть, что именно

там, где произошли особенно бурные крестьянские волнения (во

Франш-Конте, Эльзасе, Норманском бокаже, Маконнэ) - "велико-

го страха" не было; но при этом в соседствующих местностях

"эхо" этих бурных волнений могло вызвать "великий страх" (от

волнений во Франш-Конте пошла крупная волна страха на восто-

ке Франции), а могло и не вызвать (волнения в Бо саже, Эно,

Эльзасе не породили "великого страха").
Основными волнами страха были: западная (Мож и Пуату);

мэнская; клермонско-суассонская; южно-шампанская; восточная

и юго-восточная: юго-западная. Почти все они в той или иной

степени задевали и центральные районы. Лефевр считает важным

установить происхождение этих волн, или то, что он называет

"первоначальными паниками". В ряде случаев документы позво-

ляют это сделать точно или с большой долей вероят-ioc'rii. Рас-

сматривая причины этих "первоначальных паник", Лрфевр при-

ходит к выводу, что они по существу ничем не отл гчалпсь or

тех, которые порождали предыдущие тревоги, - это ['.равным оо-

разом местные инциденты на почве экономических трудностей и

продовольственных нехваток, иногда связанные и с противостоя-

нием города и деревни. По если прежде страх оставался локаль-

ным, то теперь, в описанной выше накаленной обстановке, каза-

лось естественным для защиты от "разбойников-наймитов ари-

стократии" воззвать к национальной солидарности г приход, в

котором зародилась тревога, тут же посылал во все концы за по-

мощью. Д те, к кому обращались за помощью, в тип оостаноцкс

ни минуты не сомневались в ее реальнейшей необходимости.
Распространителями паники нередко оказывались частные ли-

ца: одни хотели выполнить гражданский долг; другш предуире-

почтовые курьеры, которым иногда это специально поручали)

рассказывали об увиденном и услышанном; беглецы и^ "угрожае-

мых" мест с сильными преувеличениями (чтобы не быгь заподоз-

ренными в трусости) рассказывали об опасностях. Но весть рас-

пространяли и лица, занимающие определенное общес"венное по-

ложение, и представители администрации. Кюре часто считали

долгом не только бить в набат, но и тут же извещать коллег в со-

седних приходах. Дворяне и их управители извещали знакомых-

дворян (иногда посланные ими с этой целью слуги сообщали но-

вость в деревнях, через которые проезжали и где их не знали -

это один из источников слухов о "таинственных курьерах", рас-

пространявших "великий страх").
Особенно любопытна роль официальных властей Конечно,

многие пытались навести справки, проверить известие, посылая

специальных людей; но при этом понимали, что на настоящую

проверку уйдет много времени. Поэтому они считали разумным

принять меры предосторожности и запросить помощь, а в ряде

случаев - предупредить соседние деревни или города. Впрочем,

среди лиц, занимавших определенное общественное положение,

встречались и недоверчивые, критически настроенные. Некото

рые из них твердо препятствовали распространению слухов, отка-

зывались бить в набат и т.п. Однако большинство все же прини-

мало на всякий случай меры предосторожности во первых из

осмотрительности (слухи могли оказаться и правдивыми), а, во-

вторых, из благоразумия: те, кто сопротивлялся принятию мер,

мог быть заподозрен в отсутствии патриотизма и даже

подвергался прямой физической опасности.
Тем не менее возможно, что в тех районах, где нс было или

почти не было "великого страха" (как, например, в Бретани),

большую роль сыграла позиция властей. Но в большинстве случа-

ев, когда паника начиналась, никто не осмеливался противосто-

ять потоку.
Сообщение о том, что разбойников уже видели, вызывало, как

правило, общую панику. Так из небольшого количества "первона-

чальных" паник возникло множество других, которые Лефевр на-

зывает "паниками в результате извещения". Они описаны много

кратно, начиная с набата, который часами раздается над целыми

кантонами, перекидываясь с одного на другой. Женщины, и сво-

ем воображении уже переживающие сцены насилии и грабежей,

рыдают и вопят, хватают детей и первое попавшееся под руку

имущество и бегут в леса или по дорогам. Некоторые мужчины,

выгнав скот в поля, следуют за ними. Но большинстио остается

(тут играют роль и чувство собственного достоинства, и храб-
рость, и страх перед влас-тями), объединяются по призыву синди-

ка, кюре или сеньера и начинают готовиться к обороне. Вооруж.а-

ются кто чем может, расставляют часовых, баррикадируют вход

в деревню или мост, посылают группы рп^педчиков. С наступле-

нием ночи ходят патрули и все остаются начеку. R городах п;>')

исходит подлинная мобилизация - можно подумать, что город и

осаде. Проводятся реквизиции продовольствия, сборы понюха и

боеприпасов. Срочно подправляют укрепления, размещают артил-

лерию. Кюре дают массовые отпущения грехов, люди прощаются

друг с другом.

водит один из них, Жана Луи Баржа, бывшего солдата, из Ла-

валле близ Сент-Этье^ла, очень ярко и не без юмора описываю-

щего, как после слез, драматических расставаний, колебаний,

страха и случаев временного дезертирства, отряд крестьян высту-

пил на выручку соседнему городу, где, как оказалось, паника

уже кончилась и все завершилось общим весельем. Э"'от рассказ

Лефевр считает очень характерным такое происходило повсеме-

стно. По существу эти события не вполне точно называют "вели-

ким страхом" - не в меньшей мере они характеризуются пробу-

дившимся стремлением побороть опасность и горячим чувством

солидарности.

даточных механизмов" (такие паники, по мнению Лефевра, н<-

следует путать с "паниками по извещению"). Классический при-

мер действия такого "механизма" - неоднократные случаи, когда

крестьянские отряды, выступавшие против "разбойников", сами

бывали приняты за разбойников и порождали следую дую волну

паники.
Какие же пути избирал "великий страх"?

Их изучение прежде всего опровергает предвзятое представле-

ние о распространении "великого страха" из Парижа: никаких

идущих от стлицы "концентрических кругов" страха; никакого

следования паники по крупным дорогам или "естественным

путям" (вроде долины Луары). Только две волны страха задели

Париж, и обе шли не от него, а к нему. Второе, что бросается в

глаза, это отсутствие "географических закономерностей". Где-то

"волны" идут по долинам рек, где-то их пересекают, а где-то со-

вершенно не затрагивают. Горы в ряде случаев вовсе н? становят-

ся препятствием. Можно было бы думать, что "страх" распро-

страняется иначе в районах густозаселенных и в районах с ред-

ким населением - на деле ничего подобного не происходит.
Это объясняется происхождением и способом распространения

паник. Встревоженное население просит помощи у ближайшего

тественные преграды лишь в крайнем случае останавливают этот

порыв. С другой стороны, распространение страха носит прерыви-

стый характер - идет от муниципалитета к муниципалитету, от

сеньера к сеньеру, от пюре к кюре, а не непрерывным обра.чом,

не от жилища к жилищу или от одного населенного пункта к

другому. Власти, получив предупреждение, приказывают бить в

набат, II он достаточно быстро собирает и жителей густонаселен-

ных деревень, и разрозненное население некоторых бокажей.
Тем не менее, эту несвязанность с географических фактором

не следует преувеличивать. Волна страха могла следовать и по

традиционному и устоявшемуся пути. Иногда на горах "страх"

все же несколько "выдыхался". Наконец, некоторых довольно

пустынные районы остались им не затронутыми, и это тоже есте-

ственно - от них трудно было ждать серьезной помоЩ1 и туда за

ней не посылали.
Далее Лефевр детально прослеживает пути основных волн

(или, как он их называет, "течений") страха. Он показывает, как

паники встречаются, перекрещиваются, подпитываются местны-

ми событиями, дают ответвления, иногда сливаются Друг с дру-

гом. В то же время какие-то течения не сталкиваются и разделе-

ны зонами спокойствия, хотя, казалось, могли бы встретиться

страх приходил и из более отдаленных мест. Лефевр пзослежива-

ет движение "волн" не только по дням, но и буквально по часам

(напомним, это последняя декада июля и первая неделя августа).
Особенностью этого раздела, озаглавленного "Волны страха",

является то, что его практически невозможно читать без карты.

Лефевр, разумеется, такую карту прилагает - и все же не случай-

но, что единственным косвенным упреком, которьп высказал

ему Люсьен Февр в восторженной рецензии па его книгу^, было

пожелание, чтобы при ее переиздании карта была сделана более

подробной и усовершенствованной, включая детали рельефа. (Хо-

тя в издании 1988 г. это несколько "идеалистическое" пожелание

Февра учтено не было, книга дополнена очень четкой картой-схе-

мой, взятой из работы М.Вовеля "Падение монархии" и позво-

ляющей наглядно увидеть границы зон, охваченных и не охва-

ченных "великим страхом", а также эпицентр;.,' '.лунных паник).

Пересказывать эту часть текста, полностью построенную на пере-

числении населенных пунктов (зачастую мелких п мельчайших),

было бы бессмысленно, и мы от этого воздержимся.
Страх перед разбойниками, объединивший все страхи и трево-

ги II спровоцировавший "великий страх", отнюдь не исчезал, ко-

гда становилось ясно, что разбойники не появлялись. 1! самом де-

ле, те факторы, которые делали возможность их появления пряв-

шие за "великим страхом", было множество тревог. Некоторые

из них даже грозили образовать новую "волну". Все же они оста-

лись на уровне локальных событий, отчасти потому, что июль-

ский опыт уменьшил доверчивость (муниципалитеты и разного

рода официальные лица кое-где препятствовали теперь попыткам

бить в набат), отчасти же потому, что сбор урожая закончился.
Тревога возобновилась при приближении урожая 1790 г. - что

лишний раз подчеркивает важность этого фактора в подготовке

"великого страха". Возник ряд крупных паник, связанных со

слухами об уничтожении урожая. По крайней мере две из них

были вызваны и еще одним уже известным нам фактором - стра-

хом, который внушали маневры аристократии.

вом короля), в 1792 г. - в связи с событиями 10 августа (штурмом Тю-

ильри и падением королевской власти). По крайней мере г.ве крупные

паники засвидетельствованы и в 1793 г. Таким образом, страхи про-

должались, пока революция была в опасности.
Каковы же были последствия "великого страха"? .Тефевр сно-

ва подчеркивает, что, вопреки сложившемуся мнению, не он вы-

звал вооружение народа и спровоцировал крестьянские волнения.

Тем не менее, несомненно, что в ряде случаев он ускорил или

придал размах первому из этих явлений, и по крайней мере одна-

жды послужил толчком для второго: имеется в виду "жакерия" в

Дофине, возникшая уже после вспышки "страха", в результате

подозрений, что дворяне возбудили панику нарочно.

конечном счете обернулся против дворянства и духэвенства -

прежде всего в общем настроении умов, которое сплошь и рядом

прорывалось в прямых актах враждебности. Сельские дворяне не

могли чувствовать себя в безопасности и были изрядно террори-

зированы.

люди думали лишь о бегстве и спасении, то в целом она все же

породила мощный и воинственный порыв, в ходе которого с

необычайной яркостью выявилось и укрепилось чувство нацио-

нального единства. Объединившись для защиты и помощи сосе-

дям, крестьяне почувствовали свою силу и это увеличило тот на-

тиск, которому суждено было окончательно разрушишь геньрри-

альный режим. "Таким образом, - заключает свою книгу Лефевр,

- великий страх заслуживает внимания не только в силу своей

необычности и яркого своеобразия: он содействовал подготовке

ночи 4 августа (заседания Учредительного собрания, на котором

были отменены (феодальные привилегии - Г.Ч.) и тем самым ока-

рии" (с. 232).

ционной толпе, тесно примыкающая по своему характеру к рабо-

те о "великом страхе" и написанная почти одновременно с ней.
Многие авторы, пишет Лефевр, понимают под революционной

толпой добровольное объединение людей, одушевленных одним

чувством и одним намерением. Однако факты показывают, что

революционные толпы собирались и случайно, поначату без вся-

ких намерений или даже не с теми намерениями, которые впо-

следствии осуществляли. Для того, чтобы разобраться в этом, на-

до сначала понять, что же такое толпа вообще.
Толпа в чистом виде - это случайное скопление людей, про-

стой людской конгломерат, в котором каждый существует сам по

себе. Такого рода толпа может образоваться, например, на вокза-

ле при отходе поезда и т.п. В подобной толпе дезинтегрируются

все социальные группы, человек анонимен, и это порождает у од-

них чувство свободы, у других - ощущение страха и неуверенно-

сти.
Между такой толпой и сознательным, добровольным собрани-

ем людей существует множество промежуточных форм, которые

можно назвать полудобровольными. К примеру, в сел ^ской жиз-

ни большую роль играли воскресные мессы и собрания крестьян

после них (или на местных рынках); в городах - очереди у две-

рей булочных, те же рынки и др. Во всех этих случаях собрания

не носили преднамеренного характера, люди шли туд.1 по своим

делам, а не для того, чтобы собраться (хотя предвидели, что ока-

жутся в гуще людей, а иногда и хотели этого). По в определен-

ных условиях и при достаточно сильном толчке такое полудобро-

вольное стечение народа может превратиться в сознательное объ-

единение, даже стать мятежным сборищем.

явствует, что ее свойство - отсутствие коллективной ментально-

сти. Однако такое отсутствие относительно. Как сугубо

биологическое явление, лишенное всякой ментальности, толпа в

человеческом обществе не существует. Хотя индивид i. толпе вы-

рван из своих обычных социальных связей, он не свободен от

ментальности, свойственной его социальной группе (или группам

- не забудем, что чаще всего он входит, разными сторонами сво-

ей жизни, не в одну группу) - просто эти чувства и понятия вре-

менно оттесняются на задний план. Нередко он становится при

достаточно какому-то событию вывести элементы этой менталь-

ности на первый план сознания, чтобы у людей внезапно возник-

ло живейшее чувство солидарности друг с другом (так часто слу-

чается, например, в очередях у булочных в период нехваток и

т.п.). Внезапное пробуждение группового сознания под влиянием

сильного чувства или впечатления придает скоплению людей но-

вое качество, которое можно назвать "состоянием толпэ1".

люционную толпу - для этого необходимо и достато IHO, чтобы

предварительно в обществе уже сформировалась коллективная

революционная ментальность и чтобы какое-то событие вывело) ее

на первый план сознания, с которого она была временно

оттеснена соображениями, вызвавшими образование людского

скопления. Такое измение обычно происходит резким скачком

Лефевр употребляет термин "внезапная мутация".

тальности предполагает определенные социальные, экономиче-

ские и политические условия - в разных случаях различные. Ра-

зумеется, ее черты складываются поначалу в индивидуальных

сознаннях, с разной скоростью. Но для того, чтобы она стала дей-

ствительно коллективной, необходим процесс определённого "ин-

терментального" взаимодействия. Он происходит прежде всего в

разговорах и беседах - особенно это относится к эпохам преиму-

щественно устной культуры. Не следует думать, пишет Лефевр,

что коллективная революционная ментальность складывается на-

кануне революции - ее зарождение уходит корнями глубоко в ис-

торию (отдельными чертами, например, - к крестьянским жаке-

риям и еще глубже, воспроизводясь через механизм историче-

ской памяти, действующей иногда на уровне не только словес-

ном, но и эмоциональном). Конечно, революционное брожение

резко ее усиливает. Революционная ментальность складывается

также путем устной, письменной, а позднее и печатной пропаган-

ды. Наконец, она развивается и в силу того давления, которое

коллектив оказывает на индивида - прежде всего морального, но

также иногда экономического и (физического.

общественной жизни, как экономика, политика, социальная

сфера, авторы исторических исследований должны стремиться

реконструировать и коллективную ментальность. Историки, пи-

шет Лефевр (и для его времени это было совершекно верно),

"охотнее изучают условия экономической, социальной и полити-

ческой жизни, находившиеся, по их мнению, у истоков револю-

ционного движения, а с другой стороны - события, которыми бы-

тигло. Но между этими причинами и этими следствиями лежит

еще и формирование коллективной ментальности: именно она ус-

танавливает подлинную причинную связь, и, можно сказать,

единственно и позволяет понять по-настоящему следствие, по-

скольку оно иногда кажется совершенно несоразмерным причине,

в том ее виде, как это слишком часто формулируют историки" (с.

245-246). И Лефевр показывает на примерах, как многие черты

революционной ментальности проявлялись во время французской

революции.

ет свою эмоциональную и моральную стороны. Наиболее харак-

терными из связанных с нею чувств Лефевр считает тревогу и на-

дежду - это очень ярко проявилось, в частности, и во время "ве-

ликого страха". Эмоциональные стороны коллективной менталь-

ности позволяют понять ту тенденцию к действию, которая отли-

чает революционную толпу от простого скопления людей. Во вре-

мя революции, когда люди собираются намеренно (например,

чтобы отметить революционный праздник), "состояние толпы"

возникает сразу, без вмешательства какого-либо внешнего собы-

тия и без резкого скачка. Это "состояние" в данном случае само

как бы и является актом - толпа собирается уже с намерением

осуществить какое-то действие (в конечном счете - способство-

вать возникновению нового общества). Когда же необходим и

происходит "резкий скачок", он также всегда связан со стремле-

нием к действию, оборонительному или наступательному.

онная ментальность и революционная толпа обычно связаны с

представлением о разрушительных силах, с понятием разруше-

ния - будь то в прямом или в более сложном значении слова

(разрушение авторитетов, старых институтов). Но как рая "выс-

шей форме" революционной толпы, сознательному и доброволь-

ному стечению людей, свойственна и определенная созидательная

деятельность (она созидает новые формы организации, новых ру-

ководителей и т.п.). Эффективность этой "творческой деятельно-

сти" революционной толпы во многом зависит от интансивности

и глубины коллективных представлений (к примеру, связывают

ли люди происхождение своих бед с действиями местных притес-

нителей или с центральной властью, с "дурными законами" - в

последнем случае они могут повлиять на важные стороны жизни

в государственном масштабе, как это было в 1793 г.); она зависит

также и от территориального размаха движения.

жду толпой и составляющими ее индивидами, отмечая, что толпа