Статья и коммент. Н. Н. Акулиной. Спб.: Евразия, 1999. 432с



бет21/30
Дата11.06.2016
өлшемі2.26 Mb.
#127975
түріКнига
1   ...   17   18   19   20   21   22   23   24   ...   30

сильного, эффективного лидера, короля-философа. Хорошо ли это? (Таков

Фрэйзер в работе CKHHHepa (140).) Кто будет назначать или

выбирать этого идеального правителя? Как уберечься от опасности

делегирования власти в руки тирана? Можно ли от этого уберечься?

Представьте, что однажды правитель умирает, что дальше? Может быть,

возможна жизнь общества и без правителя? Насколько возможна

децентрализация власти, раздел ее между отдельными, не управляемыми

лидерами, группировками?


28. Некоторые из успешных утопических сообществ прошлого и настоящего,

такие, например, как Брудерхоф, предусмотрели в рамках своей культуры

ритуалы, предполагающие искренность, тайную или публичную исповедь,

способы обсуждения членами общества друг друга, инструменты взаимной

честности, правдивости и поддержки. Сегодня мы можем

пронаблюдать'работу таких ритуалов и механизмов на примере тренинговых

групп (групп встреч) Синанона, на примере подобных им групп

евпсихичных (построенных согласно теории Игрек) фабрик и индустрии, на

примерах различного рода психотерапевтических групп. См.: выпуски

(32);
(164); , pp. 154-187

(83); (141); последние номера

Behavioral Sciences> (56) и (57).
29. Как сочетать энтузиазм и скептический практицизм? Мистицизм с

бытовой прозорливостью и хорошим чутьем реального? Идеализированные,

перфекционистские, а следовательно, недостижимые цели (которые

необходимы, чтобы задать направление развития) с известным добродушием

по отношению к несовершенным средствам достижения этих целей?
16
Синанон и Евпсихея'
Прежде всего, чтобы быть правильно понятым, должен признаться, что я

был от многого огражден в этой жизни. Я почти ничего не знал о том,

что происходит здесь, и приехал сюда для того, чтобы понять, как живут

люди, чья жизнь не так безмятежна, как моя собственная. Я

предчувствовал, что мне найдется чему поучиться здесь. Но и мой взгляд

на вещи может оказаться полезным вам, ибо моя наивность позволяет мне

увидеть то, к чему, возможно, уже притерпелся ваш взгляд, и заметить

то, чего вы, быть может, просто не замечаете. Возможно, я смогу

оказаться вам полезным, просто поделившись с вами чувствами, которые я

испытал здесь, и задав вам вопросы, которые у меня возникли.


Поле моей деятельности - общая и экспериментальная психология. В

прошлом я занимался еще и психотерапией, но та психотерапия совершенно

не походила на то, что я увидел здесь, - я использовал совершенно иные

подходы и работал с совершенно другим типом людей: со студентами

колледжа, с людьми обеспеченными и привилегированными. Я год за годом

приближался к тому, чтобы обрести максимально возможную бережность в

обращении с людьми, я старался быть деликатным и мягким, я обращался с

человеком как с чашкой из дорогого фарфора, мне казалось, что человек

не сможет снести малейшей неуклюжести в обращении с ним. Естественно,

что, оказавшись здесь, я не смог пройти мимо очевидных свидетельств

ошибочности такого моего подхода к человеку. Все, что мне довелось

прочесть о Синаноне, как и то, что я увидел вчера вечером и сегодня

днем, разрушает мое видение человека в образе хрупкой фарфорофой

чашки; я начинаю ду-


* Эта глава основана на беседе, которая произошла 14 августа 1965

года, с обитателями Дэйтоп Виллэдж, одного из филиалов Синанона в

Стэйтен Айленд, Нью-Йорк. Синанон - сообщество, организованное бывшими

наркоманами для лечения наркомании.


Синанон и Евпсихея
239
мать, что не стоит так уж страшиться возвысить голос, ни к чему

бояться травмировать человека или причинить ему боль, я прихожу к

выводу, что мои мысли о весомости резкого слова, убеждение, что слово

может вызвать у человека слезы, может обидеть его, может даже довести

до самоубийства, - все эти мысли и убеждения, возможно, устарели.
Насколько я понял, вы, приступая к групповому занятию, исходите из

того, что человек скорее очень и очень прочен, нежели хрупок, что он

может снести очень и очень многое, что лучше напрямую обращаться к

нему, чем подолгу ходить вокруг да около, деликатничать и искать

обходных путей. Вы исходите из того, что проблему лучше решать

немедленно, так сказать, сразу ухватывая быка за рога. Такого рода

терапию я бы назвал <терапией без дураков>. Она разрушает защитные

барьеры, обесценивает рационализации, показывает лицемерие

двусмысленностей, масок и пустой учтивости, столь любезных светскому

обществу. Я бы сказал, что мир уже ослеп на один глаз, но то, что я

видел здесь, - не что иное, как восстановление зрения. На занятиях

ваших групп люди не прячутся за масками. Они сбрасывают их, они

перестают говорить обиняками, отказываются от ненужных экивоков.
Я спрашивал, отчего так происходит, и мне ответили, что так нужно.

Разве кто-нибудь покончил илипопытался покончить с собой? Нет. Разве

ктонибудь сошел с ума от столь грубого лечения? Нет. Я могу утверждать

это на своем опыте. Наш вчерашний разговор получился прямым и

предельно откровенным, и в то же время чрезвычайно полезным для меня.

Все увиденное мною противоречит моему опыту, но очень важно для меня

как для психолога-теоретика, пытающегося понять сущность человеческой

природы. Я вновь задаю себе вопрос о природе человека как вида. Каковы

пределы человеческих возможностей? Сколько могут вынести люди? И самое

главное - сколько они могут вынести правды? В какой мере она полезна

человеку, в какой мере губительна для него? Мне вспоминаются строки

Элиота: <Человек слишком слаб, чтобы вынести / Слишком много дневного

света>. Элиот предполагает, что человек не в состоянии вынести

реальность в ее истинном, неприкрытом виде. Но опыт ваших групп

доказывает, что люди не только в состоянии вынести свет истины, но и

то, что истина может быть полезной, целительной для них. Правда дает

человеку импульс. Это бесспорно, пусть даже при этом она причиняет ему

боль.
Один мой знакомый, которого очень заинтересовал феномен Синанона,

рассказывал мне такой случай. Его друг, наркоман, побывал здесь и в

первый раз за всю свою жизнь понял, что такое чувство близости, что

такое настоящая дружба и настоящее уважение. Впервые в жизни он мог

быть откровенен и честен; впервые в жизни он осознал, что может быть

самим собой и люди не убьют его за это. Это было восхитительное

чувство: чем больше он становился самим собой, тем больше он нравился

людям. Он сказал нечто такое, что глубоко поразило меня. Он постоянно

вспоминал о своем друге, которого очень любил и которому, по его

мнению, было бы
240
Общество
полезно испытать то же, что испытал он. Вот как он, на первый взгляд

безумно, выразил свое желание: <Как жаль, что ты не наркоман. Если бы

ты был наркоманом, ты тоже смог бы побывать в этом замечательном

месте>. Понимаете, в каком-то смысле ваша жизнь напоминает жизнь

утопического общества, вы живете в маленьком мире, оторванном от

остального мира;


отношения между вами достигают предельной откровенности и честности, а

значит, и уважительности, то, что вы делаете здесь, вы делаете вместе,

как одна команда.
Еще одна мысль поразила меня во время моего пребывания здесь. Может

быть, именно в вашем сообществе заключены элементы по-настоящему

хорошего общества, может быть, безумен весь остальной мир? Много лет

тому назад я работал с <черноногими> индейцами. Это чудесные люди. Они

были мне любопытны, я прожил в их племени некоторое время и неплохо

узнал их. Однако там же мне привелось пережить весьма занятное по сути

откровение. Я приехал в резервацию с представлением об индейцах как о

чем-то непохожем на нас и чудном, вроде коллекции бабочек на полке

энтомолога. Постепенно ко мне приходило понимание истинного положения

вещей. Они оказались обычными, разве что славными, людьми, чего никак

нельзя было сказать о белых людях, живших вместе с ними, - чем больше

я узнавал их, тем тверже укреплялся в чувстве, что более мерзких

подонков я в своей жизни еще не встречал. Это было парадоксальное

чувство. Кто здесь кого опекает? Кто здесь врач, а кто пациент? Все

смешалось в индейской резервации, и то же самое можно сказать и о

вашем маленьком хорошем сообществе. Я думал, что иду в ортопедическую

лабораторию, а попал в цветущий сад.
Еще одна мысль пришла ко мне во время нашего сегодняшнего разговора за

обедом. Все происходящее здесь поднимает чрезвычайно важный вопрос о

том, что вообще нужно людям. Мне представляется вполне очевидным, что

человек как вид нуждается в очень немногих и очень простых вещах.

Во-первых, человеку нужно чувство безопасности, а маленькому человеку

нужно ощущать заботу, что равно для него чувству защищенности.

Вовторых, человеку необходимо чувство принадлежности - семье, клану,

группе - он должен ощущать, что он часть чего-то, и должен знать, что

это его право неотъемлемо. В-третьих, человек нуждается в любви, ему

необходимо чувствовать, что он любим и заслуживает этого. И

в-четвертых, ему необходимо уважение и чувство собственной значимости.

И это все. О психологическом здоровье, о зрелости и силе, о взрослении

и креативности можно рассуждать главным образом как о последствиях

этих чувств. Можно представить себе эти чувства как своего рода

витамины, без которых организм не может развиваться нормально.

Допустив это, мы поймем, что большая часть американцев страдает от

недостатка этих витаминов. Изобретаются разнообразные уловки и

ухищрения, чтобы скрыть от человека горькую истин)' о том, что средний

американец не знает настоящей дружбы. Очень немногие
Синанони Евпсихея
241
люди имеют рядом человека, которого с психологической точки зрения

можно было бы назвать другом. Супружеская жизнь большинства

американцев также не соответствует идеалу. Можно утверждать, что все

насущные проблемы человечества, такие как неспособность противостоять

алкоголю, наркотикам, преступности, неспособность противостоять чему

бы то ни было, - все это следствие неудовлетворенности основных

психологических потребностей. И вот вам вопрос: обеспечивает ли Дэйтоп

своих обитателей этими психологическими витаминами? Сегодня утром,

прогуливаясь здесь, я пришел к положительному ответу. Давайте еще раз

вспомним, что это за витамины. Прежде всего - безопасность, то есть вы

освобождаетесь здесь от тревоги; затем чувство причастности, то есть

здесь вы принадлежите некой общности; третье - любовь, каждого здесь

любят и принимают таким, какой он есть; и наконец - уважение. Не в том

ли секрет успеха Дэйтопа, что здесь создана атмосфера, в которой

названные мною чувства становятся возможными?
Я получил здесь множество впечатлений, у меня зародились новые мысли.

Я задавал вам тысячу вопросов, проверяя тысячу возникших у меня

предположений, но, возможно, все мои вопросы и предположения были об

одном. Сейчас я попытаюсь это сформулировать. Скажите, вы полагаете,

что подобная честность в обращении с человеком, подобная

прямолинейность, порой похожая на жестокость, может служить основанием

для того, чтобы человек почувствовал себя защищенным, почувствовал

себя любимым и уважаемым? Ведь подобное обращение причиняет боль, оно

не может не причинять боли. Каждый из вас испытал ее. Скажите, вы

считаете это полезным? Я присутствовал на одном таком заседании. Мечи

были обнажены, о деликатности не было и речи. Разговор был очень

прямым, откровенным и резким. Возьмем хотя бы его: вы думаете, он

удался? Это первый вопрос, на который мне очень хочется получить

прямой ответ. Другой вопрос касается того, дает ли подобный стиль

общности - когда все делается сообща, когда любая тема доступна для

обсуждения - дает ли это человеку именно то чувство причастности, о

котором я говорил? Возникает ли это чувство сразу или приходит

постепенно? Мне показалось, что замеченная мною нарочито брутальная

искренность не только не оскорбляла людей, но за ней предполагалось

некое, совершенно особенное уважение к личности. Вы склонны обсуждать

все так, как вам это видится, как это есть на самом деле. И это может

оказаться основой уважения и дружбы.


Мне припоминаются давние рассуждения одного психоаналитика. Это было

давно, когда понятия групповой психотерапии еще не существовало. Он

тоже ратовал за искренность подобного толка. Правда, тогда его

рассуждения звучали дико. коллеги смотрели на него как на жестокого

варвара. Вот его слова: <Я заставляю своего пациента стать настолько

тревожным, насколько он сможет вытерпеть эту тревогу>. Вы понимаете?

Насколько он сможет вытерпеть. Он устраивает пациенту хорошую

встряску, и чем мощ-


242
Общество
нее будет эта встряска, тем быстрее пациент начнет выздоравливать. В

свете сегодняшнего дня эти его слова не кажутся мне такими уж дикими.


Это возвращает меня к моим размышлениям об образовании и заставляет

думать о Дэйтопе как о модели образовательного учреждения. Дэйтоп в

данном случае выглядит как оазис, как локальное хорошее сообщество,

которое дает своим членам то, что должно давать, но не дает, человеку

любое <нормальное> сообщество. В конечном счете дэйтопский опыт

обязательно поднимает вопрос о нашей системе образования. Наша

культура, несомненно, должна осмыслить этот опыт и использовать его.

Ведь образование это не только книги и не только умные речи. Уроки,

которые дает человеку пребывание в Дэйтопе, образовательны в гораздо

более широком смысле, ибо здесь человек учится быть хорошим взрослым

человеком.
ПРИМЕЧАНИЕ: Начиная с этого момента, между доктором Маслоу и жителями

Дэйтопа завязалась весьма оживленная дискуссия. К сожалению, многие

чрезвычайно интересные высказывания участников дискуссии не были

записаны на пленку, так что следующие несколько страниц содержат

только те из комментариев доктора Маслоу, которые оказались достаточно

развернутыми и достаточно независимыми, чтобы их можно было понять вне

контекста дискуссии. - Прим. ред. первого изд.
О Дэйтопе и о теории самоактуализации. В принципе, каждый человек

может добиться самоактуализации. Если мы видим, что этого не

происходит с каждым, значит, нечто стопорит этот процесс. То, что мне

довелось увидеть здесь, подталкивает меня к мысли, что стремление к

зрелости, к ответственности, к лучшей жизни настолько присуще

человеку, что ради него он готов вынести даже жесткую и неприкрытую

правду, которую здесь столь решительно обрушивают на него. Пусть не

сможет каждый, но по крайней мере некоторые смогут. Я видел, как люди

преодолевают боль и стыд, и это заставляет меня думать, что

потребность в актуализации своего <Я> гораздо более насущна для

человека, чем я когда-либо предполагал. Понятно, что здесь собрались

именно такие люди, которые смогли преодолеть себя, смогли пройти через

это. А те, которые помогут, как быть с ними? Сколько их, тех, которых

подобная искренность отпугнула, которым она показалась слишком

болезненной?
О воспитании ответственности. По-вашему выходит, что для становления

хорошего взрослого человека нужно заставить его снести самую тяжкую

боль, заставить его научиться превозмогать ее и бороться с нею. Нужно

дать человеку возможность самому преодолеть эту боль, а не ублажать

его, не оберегать и не помогать ему в этом. Разумеется, при этом можно

дойти и до крайности - например, совсем отвернуться от человека, но мы

пока не будем говорить об этом. Мне кажется, то, что я видел здесь,

нацелено именно


Синанони Евпсихея
243
на воспитание у человека чувства ответственности. Вы не обделяете

человека и крупицей отмеренной ему ответственности, - если человек

должен сделать что-то, то он должен сделать это сам. И никакие

оговорки здесь невозможны.


Могу пояснить свою мысль на примере <черноногих> индейцев. Это сильные

люди, с очень сильно развитым чувством собственного достоинства, и

очень храбрые воины. Они отличаются силой характера, они многое могут

вынести. Я думаю, что причиной тому принятое у них уважительное

отношение взрослых к детям. Я приведу вам только два примера. Мне

припоминается малыш, совсем кроха, только-только научившийся ходить.

Как-то с группой индейцев я сидел в хижине и видел, как он пытается

открыть дверь хижины и выйти наружу. Дверь была большой и тяжелой, и у

него явно не хватало сил. Как поступил бы в подобном случае взрослый

американец? Он подошел бы и открыл дверь. Но индейцы в течение

получаса сидели и невозмутимо наблюдали, как ребенок сражается с

дверью. Он потел и хныкал, он весь извелся, но в конце концов

справился. И тогда все взрослые дружно похвалили его. Они похвалили

его за то, что он смог-таки сделать это сам. Можно сказать, что

индейцы отнеслись к этому малышу с большим уважением, чем я,

американец.


Другой пример. В том индейском племени был один мальчик, который сразу

очень понравился мне. Ему было лет семь или восемь. Когда мне

привелось познакомиться с ним поближе, я узнал, что он богатый ребенок

- по их, индейским меркам. У него было несколько лошадей, стадо скота

и, кроме того, аптечка с лекарствами, которые для индейцев

представляют особую ценность. И вот, нашелся один индеец, который

захотел купить у Тедди его аптечку, самое ценное из его имущества.

Отец Тедди потом рассказывал мне, как отреагировал мальчонка на это

предложение, - не забывайте, что ему было всего семь или восемь лет.

Он повел себя следующим образом. Он ушел из селения в открытую степь,

чтобы предаться медитации. Он отсутствовал два или три дня, он спал

там под открытым небом, совершенно один, и все это время размышлял. Он

не попросил совета у отца или матери, они не говорили ему, как следует

поступить. Через два-три дня он вернулся в селение и объявил всем о

своем решении. А теперь представьте себе то же самое с вашим

семилетним сыном.


О новой социальной терапии. Эта моя мысль может представить для вас

даже профессиональный интерес. Сейчас складывается образ новой

профессии - профессии для активного человека, которая потребует скорее

практиче ского опыта, нежели книжных знаний. Она будет сочетать в себе

работу духовного наставничества и учительский труд. Такого активного

человека должны в первую очередь интересовать люди. Он должен будет

непосредственно, а не на расстоянии работать с людьми, и он должен

очень много знать о человеческой природе. Я предлагаю назвать такого

специалиста <со-
244
Общество
циальным терапевтом>. Я заметил, что в последние два года такого рода

деятельность постепенно развивается, и люди наиболее успешные в ней не

обязательно имеют степень доктора философии и вообще какую-нибудь

степень; это люди, которые имеют большой жизненный опыт, люди, знающие

жизнь. Они знают то, о чем они говорят. Они знают, например, в каких

случаях следует оказать давление на человека, а в каких случаях -

действовать медленно и осторожно.
Необходимы люди, которые смогли бы работать с одной третью населения

Америки и примерно с 98 процентами остальных жителей земного шара,

которых можно назвать <непривилегированными>, люди, которые смогли бы

научить неграмотных чтению, которые могли бы помогать другим людям

становиться зрельми и ответственными и т. д. Пока таких людей очень

мало. У меня складывается впечатление, что в этой ситуации

традиционное академическое обучение не сможет оказать нам серьезной

помощи. В настоящее время многие из этих обязанностей возложены на

плечи социальных работников, но, если я что-то знаю о подготовке

среднего социального работника, то они, как правило, плохо понимают, с

чем имеют дело. Они не знают о проблемах, с которыми им приходится

работать, в том смысле, что жизнь не преподала им этих уроков, не дала

им этого опыта. Поэтому разумнее было бы хотя бы отчасти

укомплектовать эти новые социальные агентства людьми, умудренными

опытом, а не лекциями. Именно с этой точки зрения, как мне кажется,

Дэйтоп представляет особый интерес, потому что это - учреждение,

организованное людьми, прошедшими суровую жизненную школу. Вы знаете о

чем и как говорить с людьми, оказавшимися с вами в одной лодке. Это -

серьезная работа, и она может стать самостоятельной профессией.
О социальной революции. Я могу с полчаса приводить вам примеры и

доказательства тому, как социальная революция происходит сейчас в

самых различных сферах. Меняются церкви, меняются религии. Это

революция. Есть сферы деятельности, которые изменяются к лучшему

быстрее прочих, но и прочие тоже изменяются к лучшему, меняются в том

же евпсихичном направлении, в направлении вочеловечивания

человечества. Это - направление к человечеству, состоящему из людей

настолько сильных, креативных и радостных, какими они только могут

быть, из людей, радующихся жизни, психологически и физически здоровых.

Можно говорить о евпсихичной религии, и она зарождается на наших

глазах. У меня есть книга (83), в ней

говорится в целом о производстве, о труде, о предприятиях и тому

подобных вещах. В этой сфере тоже происходят революционные изменения.

Есть предприятия, на которых труд организован так, что он

благоприятствует, а не вредит природе человека. При такой организации

труда человеческая природа прирастает величием, а не унижается.


Появляются книги, статьи и исследования, посвященные браку, любви и

сексу. Все они указывают на некий идеал, на направление, в котором мы


Синанони Евпсихея
245
движемся к такому величию человека, какого он достоин, к таким

вершинам его развития, на какие он только способен.


Нельзя не согласиться, что пока основная часть общества не ощущает

этого движения. Но мы видим такое множество провозвестников этого

роста и движения к лучшему, что можем смело смотреть в будущее.

Поверьте, не только здесь и сейчас идет разговор об этих вещах. Таких

мест множество. Мы не знаем о них только потому, что они развиваются

сами по себе. Но если вас осеняет блестящая идея, если вы совершаете

чудесное открытие, то можете быть уверены - то, что состряпали вы,

стряпается сейчас и где-то в другом месте. Ибо все, что делается

людьми, это отклик на происходящее вокруг, и всегда найдутся другие,

столь же сенситивные люди55, которые услышат этот призыв окружающего.


То же самое происходит и в образовании. Думаю, это несложно -

собраться всем вместе, свалить в кучу весь нажитой опыт старого

образования, и хороший, и плохой, и наглядно показать проклятую

сущность этой системы. Но мы можем построить и новую, хорошую систему

образования. У нас уже есть отдельные наработки и предложения. Да,

наши предложения революционны, да, перемены будут подобны взрыву! Зато

новая система образования будет обращена к самой природе человека, к

человеческим потребностям, к человеческому развитию, а не к

обветшавшему за тысячелетия наследию человечества.
Очень трудно рассуждать о евпсихичном обучении. Мне представляется,

что вы можете внести свой вклад в решение этой проблемы, если будете

видеть в вашей деятельности своеобразный пилотный эксперимент.

Действуйте так, словно весь мир заглядывает к вам через плечо,

любопытствуя, к чему приведут ваши усилия, - что работает, что не

работает, что хорошо и что плохо, что удалось и что не удалось.


Мы можем позволить себе подобные эксперименты отчасти потому, что

Соединенные Штаты - богатейшая страна в мире. У нас с вами есть

возможность сидеть здесь и обсуждать эти проблемы вместо того, чтобы

собирать рис или предпринимать что-то другое для своего выживания. Я

не скажу, что это роскошь, но все же мы с вами можем сидеть здесь и

разговаривать, тогда как в другом месте, и таких мест на земном шаре

очень много, мы не имели бы возможности так много времени тратить на

разговоры, потому что просто умерли бы с голоду. В этом смысле вся

наша страна представляет собой полигон для великого пилотного

эксперимента. Вы можете рассматривать вашу часть этого глобального

эксперимента как назидание окружающему или, пользуясь биологической

метафорой, видеть в своем труде верхушечную, растущую часть побега. По

сравнению со всем остальным миром мы с вами, если смотреть на вещи

оптимистично, - верхушечная часть побега. Если посмотреть на это дело

пессимистично, то нам никуда не деться от факта, что большая часть

общества, похоже, представляет собой омертвевшую часть побега. Наше

общество в массе своей
246
Общество
традиционно, конвенционально, отстало. Проповедуемые им моральные

устои были хороши для 1850 года. Как посмотреть на все это - в конце

концов зависит лишь от настроения. Но в любом случае от этого нельзя

отворачиваться, как нельзя высокомерно заявлять, что перед нами

болото. Как знать, может быть, именно это болото окажется той самой

верхушечной, растущей частью побега.


О группах встреч. Позвольте поделиться с вами одним наблюдением. Я

побывал здесь только на одном групповом обсуждении - вчера вечером - и

я не представляю, каково бы мне пришлось, если бы я жил так всю жизнь.

Никто никогда за всю мою жизнь не говорил со мной столь прямо и

откровенно. Ваш мир разительно отличается от конвенционального мира

университетской профессуры. Факультетские собрания совсем не похожи на

эти встречи. Они ни черта не дают, и я всегда стараюсь избежать их.

Представьте себе, все там настолько вежливы, что от них не услышишь

даже <фи!> Я вспоминаю, как однажды долго размышлял об одном

профессоре и неожиданно для себя понял, что он не сможет произнести

слово <дерьмо>, даже если завязнет в нем по шею. Здесь же все устроено

совершенно иначе, и это потрясло меня вчера. В том мире, в котором

живу я, все люди предельно вежливы, их страшит конфронтация. Ты

чувствуешь себя в окружении полчища старых дев, - я разумею здесь и

старых дев мужского пола. Как было бы замечательно, если бы вы вдруг

оказались на каком-нибудь из наших факультетских собраний и показали

бы им, что такое настоящая дискуссия. Вы бы всех там поставили на

голову. И мне кажется, это было бы нам на пользу.


Главный практический вопрос. Эти мои рассуждения снова заставляют меня

поднять вопрос, который я уже успел всем здесь задать. Это очень

важный вопрос, и мне показалось, что у вас пока нет на него ответа. Он

заключается в том, почему некоторые люди остаются здесь, а некоторые

уходят? Он важен еще и вот почему: если ваш опыт положить в основание

образовательного учреждения, то насколько он окажется хорош, а если

хорош, то для какой части населения? Какой части населения вы сможете

быть полезны? Для какой части населения ваши методы не подойдут? И я

скажу, что в этом нет греха, не ошибается только тот, кто не работает.
Вы, живущие здесь, преодолели внутренние барьеры, преодолели страх. Но

что вы думаете о тех людях, которые не могут победить страх? Чем они

отличаются от вас? Это сугубо практический вопрос. Рано или поздно вы

выйдете отсюда и где-нибудь, в другом месте, в будущем создадите

учреждение, подобное этому. Вас должна беспокоить проблема повышения

процента остающихся у вас людей.


О психотерапии. Та же самая проблема стоит перед психоанализом, перед

индивидуальной психотерапией. На основании своего опыта психотерапевты

выработали мнение, что именно прямолинейность отпугивает пришедших к

ним за помощью людей. Руководствуясь этим убеждением, они чрезвычайно

мягко обращаются с людьми, и зачастую проходит несколько , Щу
Синанони Евпсихея
247
месяцев, прежде чем они всерьез начинают понимать проблему пациента.

Там принято сначала наладить взаимоотношения и только затем брать на

себя смелость оказать некоторое давление на пациента. Это в корне

противоположно тому, что делаете вы: здесь никто не собирается ждать

шесть месяцев, интенсивная терапия начинается сразу с порога.

Естественно, что у меня возникает вопрос - какая тактика лучше, и для

кого, и для какой части пациентов? По сравнению с размеренным течением

психоаналитических сеансов кажется, что здесь все происходит

молниеносно.
Вот еще о чем это мне напомнило. Я убежден, что немного пользы в том,

чтобы давать людям правду. С этим убеждением я вырос и им пользовался

в своей психотерапевтической практике. Правду нельзя давать, нужно

помогать человеку открывать ее самому. Это не может прийти сразу или

слишком быстро, потому что правда далеко не всегда бывает приятна.

Человек открывает ее и смиряется с ней постепенно. Должен прямо

сказать, что происходящее здесь походит на то, как если бы правду

<выдергивали> из человека и швыряли ему в лицо. Тут никто не ходит за

ним восемь месяцев в ожидании, пока он разродится своей правдой. Но

люди, остающиеся здесь, как-то выносят это, и похоже, это идет им на

пользу. Это противоречит всей теории психиатрии.


О самопознании и работе в группе. Каким-то образом обсуждение на

группе помогает человеку. Никто, между прочим, точно не знает, почему

так происходит. Все, что известно, так это то, что оно приносит

пользу. Я еще до конца не разобрался в той массе впечатлений, которую

получил от нашей вчерашней беседы. Я пока не знаю, что мне делать с

ними, - видимо, нужно время, чтобы привести их в систему.

Единственное, что я-понял наверняка, в чем я теперь твердо убежден,

это в том, что за один вечер можно сделать с человеком то, чего

психоанализ не добьется за сотню лет. Это воистину может стать

откровением - беседа о том, кто ты есть, каким ты кажешься другому, и

тут же еще шесть человек соглашаются с тем, что ты производишь именно

такое впечатление. Наверное, просто невозможно понять, кто ты есть,

невозможно сформировать свою идентичность, пока не узнаешь, каким тебя

воспринимают люди. Это нечто новое для меня. Психоанализ еще не сделал

такого допущения. Там не принимается в расчет, каким тебя видят

окружающие. Там имеют дело с твоими потрохами, внутренностями, с

твоими фантазиями и снами.
У меня возникло чувство, что, останься я подольше в этой группе, я бы

узнал о вещах, о которых раньше и не думал. Я бы, наверное, обрел о

себе знание, подобное тому, что дает просмотр съемок скрытой камерой -

я понял бы, каким меня видят окружающие меня люди. Я смог бы оценить

это новое для меня знание, поразмыслить о нем, задаться вопросом,

правы эти люди или не правы. Насколько они правы? Уверен, что это

помогло бы мне лучше узнать себя. Такое самопознание было бы полезно в

поиске своей идентичности.


248
Общество
Нужно превозмочь боль, и ты получишь радость от нового знания о самом

себе. Ведь всегда лучше знать, чем гадать и терзаться сомнениями.



<Может быть, я плохой, и он поэтому не разговаривает со мной? Может, я

не нравлюсь им, и они поэтому так обращаются со мной?> Для обычного

человека жизнь - сплошная череда таких <может быть>. Он не знает,

почему люди улыбаются ему или почему не улыбаются. Очень приятно

освободиться от предположений и сомнений. Очень приятно что-то знать

наверняка.


17
О евпсихичном управлении
Основной вопрос евпсихичного управления - вопрос о том, какие виды

труда, какие типы контроля, какие формы поощрения и вознаграждения

будут способствовать здоровому росту человеческой природы, не будут

препятствовать ее полному и разностороннему воплощению. То есть, какие

условия труда лучше всего будут способствовать самореализации

личности. Но мы можем по-иному повернуть этот вопрос, можем спросить

иначе: как лучше использовать людей на благо целям и ценностям

процветающего общества, члены которого живут нормальной, здоровой

жизнью, полностью удовлетворяя свои базовые потребности - потребность

в пище, одежде, жилище и прочие? Как нужно обращаться с ними? Какие

условия необходимо создать, какие стимулы, материальные и

нематериальные, нужно использовать для того, чтобы люди работали

лучше?
Евпсихичные условия труда зачастую идут на пользу не только работнику,

- они бесспорно добавляют здоровья и энергии предприятию, повышают

качество и увеличивают количество производимого продукта или

оказываемых услуг.


Таким образом, можно по-новому рассмотреть проблему управления (на

любом предприятии и в любом обществе), а именно: каким образом

организовать социальные условия, чтобы цели индивидуума совпадали с

целями организации? В каком случае это возможно? Когда невозможно?

Когда вредно? Каковы силы, способствующие синергизму общественного и

индивидуального? Какие силы, наоборот, усиливают антагонизм между

обществом и индивидуумом?
Эти вопросы со всей очевидностью затрагивают самые существенные, самые

основные аспекты жизни общества и человека, самые существенные аспекты

социального, политического и экономического устройства и даже

философию в целом. Таким же образом я, например, в своей работе


(81) доказывал, что новой, гуманистической

науке
250
Общество
необходимо и возможно преодолеть ограничения, навязываемые ей

внеценностной, механистической мод елью науки.


С этой точки зрения справедливо будет и рассуждение о том, что

классическая теория экономики в ее нынешнем виде базируется на

неадекватном понимании человеческой мотивации56 и потому тоже должна

кардинальным образом измениться. Для этого ей надо всего лишь принять

за реальность высшие человеческие потребности, включая потребность в

самоактуализации, стремление и любовь человека к высшим ценностям. Я

уверен, что то же самое верно и в отношении политологии, социологии и

всех других социальных и гуманистических наук и профессий.


Я говорю все это для того, чтобы еще раз подчеркнуть, что проблема

управления заключается вовсе не в изобретении новых приемов

менеджмента, не в хитрых уловках или остроумных техниках, с помощью

которых можно будет заставить людей лучше делать то, что им не нужно.

Теория управления не может быть руководством по эксплуатации человека

человеком.


Нет, проблема скорее заключается в том, что ныне мы можем наблюдать

прямое столкновение набора ортодоксальных ценностей с новой системой

ценностей, которая оказывается на поверку не только более эффективной,

но и более истинной. В этом столкновении мы можем видеть некоторые из

поистине революционных последствий, расцвет которых нам предстоит

пережить, если мы признаем, что человеческая природа недооценивалась,

что человек имеет высшую природу, которая так же <инстинктоподобна>,

как и его низшая, и что именно в этой высшей природе человека

рождается потребность в осмысленном труде, в ответственности, в

креативности, потребность в добросовестности и точности, потребность

делать стоящее дело и делать его хорошо.
Достаточно понять это, и мы согласимся, что говорить о вознаграждении

за труд, имея в виду только <зарплату>, <премию> и прочие способы

материального поощрения, становится уже невозможно. Разумеется,

базовые потребности могут быть подкуплены деньгами, но стоит перейти

некий рубеж, стоит удовлетворить их, и оказывается, что людей

интересуют и более высокие формы <вознаграждения>, такие как чувство

общности, любовь, уважение, самоуважение, почет, такие как возможность

для самоактуализации, для постижения высших ценностей - правды,

красоты, совершенства, справедливости, порядка, законности и т. д.
Бесспорно, здесь есть о чем поразмыслить не только марксистам или

фрейдистам, но также и политикам, и военным, и самым большим

начальникам, и даже либералам.
18
О низших жалобах, высших жалобах и мета-жалобах
Основной принцип, определяющий отношение человека к труду, можно

сформулировать примерно так. Люди могут жить на разных уровнях

мотивационной иерархии57, то есть могут жить высокой жизнью и низкой

жизнью; они могут влачить существование на грани выживания где-нибудь

в трущобах, или судьба дарует им жизнь в евпсихичном обществе, дарует

им удовлетворение потребностей низших уровней, так что они смогут жить

более высокой жизнью и размышлять о поэзии, о математике и тому

подобных вещах.


Есть различные способы определения мотивационного уровня жизни.

Например, можно понять, на каком уровне живут люди, исходя из того,

над чем они шутят и что им кажется смешным. Человек, живущий на низшем

мотивационном уровне, зачастую находит смешное в жестокости, - его

может развеселить, например, рассказ о пожилой женщине, которую

покусала собака, или о городском идиоте, которого дразнят дети.

Примером иного типа может послужить линкольновский юмор, философский и

поучительный. Он вызывает скорее мягкую улыбку, нежели гомерический

хохот, в нем нет и намека на жестокость. Этот, более высокий тип юмора

будет непонятен человеку, живущему на низшем мотивационном уровне.


Проективные тесты могут показать нам, каким образом мотивационный

уровень находит выражение во всевозможного рода симптомах и

экспрессивных актах. Как известно, при помощи теста Роршаха можно

обнаружить, к чему стремится человек, чего он хочет, что ему нужно,

чего он жаждет. Мы знаем, что удовлетворенные базовые нужды имеют

тенденцию вытесняться из сознания, исчезать в подсознании. В каком-то

смысле они перестают существовать для человека, во всяком случае они

уже не представлены в его сознании. Они уступают место тому, к чему

человек стремится, чего он хочет, что ему нужно, тому, что ждет

человека впереди, на более высоком уровне мотивационной иерархии.

Концентрация именно на этих,
Общество
более высоких потребностях показывает, что все низшие потребности

удовлетворены, но она также свидетельствует о том, что потребности еще

более высокого порядка, те, что не попадали в сферу стремлений

человека, пока невозможны дчя него, не стали для него реальностью, так

что человек даже не задумывается над ними. Вот к каким выводам может

привести нас тест Роршаха. Примерно о том же можно судить, анализируя

сны.
На эту же логику опирается и моя мысль о том, что уровень жалобы - а

ведь жалоба есть не что иное, как выражение желаний и стремлений

человека - может служить индикатором мотивационного уровня, на котором

живет человек; если, например, изучить уровень жалоб на каком-то

конкретном предприятии, то при достаточно представительной выборке

можно сделать обоснованный вывод об уровне здоровья этого предприятия.


Например, возьмем рабочих, работающих на неком <трущобном> предприятии

с авторитарным стилем управления, рабочих, для которых обыденной

реальностью стали страх, бедность и даже голодная смерть. Эти

обстоятельства определяют выбор работы, поведение их начальников и

покорность, с которой люди терпят жестокое обращение. Если кто-то из

них и осмелится жаловаться, то его жалобы будут о том, что не

удовлетворены его базовые потребности, низшие в мотивационной

иерархии. Жалобы низших уровней - это жалобы на холод, сырость,

опасность для жизни, усталость, плохое жилье, на отсутствие или

нехватку биологически насущных вещей.


Разумеется, если в современном индустриальном обществе вы слышите

подобные жалобы, то это показатель чрезвычайно плохого управления и

чрезвычайно низкого уровня жизни. Сегодня на среднестатистическом

предприятии вряд ли вам доведется услышать жалобы такого рода. Они

позитивны, потому что в них проявляются желания людей, стремление

иметь больше того, чем им доступно сейчас, - но эти желания

оказываются все на том же низком уровне. Так, мексиканский рабочий,

высказывая недовольство с мотивационного уровня безопасности, будет

жаловаться на то, что несправедливо уволен, или что не может

планировать свой семейный бюджет, потому что не знает, как долго

продержится на этой работе. Он может жаловаться на опасные условия

труда, на притеснения начальства, на унижения, которые ему приходится

терпеть, чтобы не потерять работу, и т. д. Я думаю, что можно назвать

низкими жалобами такие, которые идут от биологического уровня, от

уровня безопасности, возможно, те, которые происходят от уровня

стадности или принадлежности к неформальной социальной группе.


Уровни более высоких потребностей находятся в сферах признания и

самоуважения; на этих уровнях для человека становятся важными проблемы

гордости, автономности, самоуважения, уважения со стороны окружающих,

актуальными становятся чувства собственной значимости, поощрения,

похвалы, доверия от окружающих. Жалобы с этого уровня главным образом

будут касаться того, что нечто наносит ущерб гордости человека,

угрожает его самооценке или роняет престиж. Теперь, раз уж мы

добрались до мета-


0 низших жалобах, высших жалобах и мета-жалобах
253
жалоб, я должен пояснить, что такое мета-мотивы и какую роль они

играют в жизни самоактуализирующегося человека. Они отличны от прочих

мотивов, их можно определить как высшие ценности. Эти

мета-потребности, потребности в совершенстве, справедливости, красоте,

правде и прочем проявляются на производстве, например, когда мы слышим

жалобы на неэффективность производства (при этом зачастую

неэффективность никак не отражается на кармане недовольного). По

существу такой сотрудник делает заявление о несовершенстве мира, в

котором ему приходится жить (подчеркну - эта жалоба не эгоистична, она

носит имперсональный характер, если хотите, даже альтруистический).

Другой человек может сетовать на то, что его лишают информации, что он

не знает всей правды, всех фактов, или высказывать недовольство иными

вещами, препятствующими его общению с миром или нарушающему

взаимоотношения с ним.


Это желание правды, честности, стремление к полноте мировосприятия

также является скорее мета-потребностью, нежели <базовой>

потребностью, и люди, которые могут позволить себе роскошь высказывать

жалобы такого уровня, живут на очень высоком мотивационном уровне. В

циничном обществе, в обществе, управляемом ворами, тиранами или

мерзкими людьми, вы не услышите подобных жалоб, все жалобы будут

исходить от более низких уровней. Другой пример мета-жалоб - жалобы на

несправедливость; мне часто приходилось встречать их в протоколах

опросов работников вполне благополучных предприятий. Они могут

жаловаться на несправедливость даже в том случае, если она выгодна им

с материальной точки зрения. Еще один пример мета-жалобы - жалоба на

то, что добро не ценится, что побеждает зло, то есть, в сущности,

опять-таки жалоба на несправедливость.
Другими словами, все настойчиво говорит нам за то, что люди будут

жаловаться всегда. Нет райских кущ, нет райского блаженства, нет рая

как такового, есть лишь краткий миг довольства. Как ни удовлетворяй

потребности человека, никогда не будет так, чтобы он на чем-то

успокоился. Смирение в удовлетворении само по себе отрицает величие

промысла человеческой природы, ибо смирение означает, что нет

совершенства более совершенного, чем достигнутое, что нет высот, к

которым можно было бы устремиться, - а это, конечно же, чепуха.

Невозможно представить миллионы лет дальнейшего развития человека,

вновь и вновь устремляющегося к уже достигнутому совершенству.

Человеческое существо всегда будет способно взалкать, какое бы

удовлетворение, блаженство, удача ни постигли его. Да, человек будет

абсолютно счастлив, но лишь некоторое время. А затем, привыкнув к

достигнутому, он забудет, как жадно стремился к нему, и устремит свои

помыслы в будущее к еще большему совершенству, в очередной раз

постигая нетерпеливым умом, что все могло бы быть куда как лучше. В

этом процессе мне видится вечность, мне кажется, что такое будет

происходить с человеком и завтра, и всегда (160).


254
Общество
Я хочу акцентировать внимание на этом положении, потому что, судя по

литературе, затрагивающей проблемы менеджмента, именно с ним связана

большая часть разочарований, именно оно повинно в крахе иллюзий и даже

в отказе от философии просвещенного менеджмента и возврате к

авторитарным формам управления, потому что в нем причина тому, что

никакое, даже самое разумное управление не может добиться полной

удовлетворенности работников, обязано выслушивать непрекращающиеся

жалобы сотрудников даже тогда, когда налицо явное улучшение условий

труда и жизни. Но теперь мы знаем, что согласно теории мотивации не

стоит ждать прекращения жалоб, можно рассчитывать лишь на то, что

жалобы будут становиться все более высокими, перемещаясь с низшего

уровня потребностей на более высокий, а с высокого - на мета-уровень.

Это согласуется с описанным мною принципом бесконечности мотивации,

согласно которому по мере улучшения условий мотивация смещается на все

более высокие уровни. Это согласуется в то же время и с моей теорией

уровней фрустрации. Я отказался от примитивного понимания фрустрации

как исключительно негативного состояния, я утверждаю, что фрустрация

имеет некую иерархичность и что переход от низшего уровня фрустрации к

более высокому - благой знак, удача, симптом счастливой судьбы,

хороших социальных условий, личностного созревания и т. д. Если жители

моего города недовольны программой благоустройства, если женщины

создают комитеты, чтобы выразить протест дурному уходу за розами в

городском парке, - это чудесно, потому что показывает нам высоту

фрустрации, которой наполнена жизнь недовольных. Если вас огорчают

чахнущие в городском парке розы, это значит, вы сыты, у вас есть крыша

над головой, вам не угрожает бубонная чума, вы не боитесь, что в ваш

кубок с вином подсыплют яд, это означает, что полиция и пожарная

дружина хорошо делают свое дело, что хорошо работают школы, хороши

местные политики, - то есть нет повода для более примитивной

фрустрации. Вот в чем смысл моей теории: недовольство высшего уровня

нельзя рассматривать как любое другое недовольство; с его помощью мы

можем выявить более низкие недовольства, которые были удовлетворены

прежде, чем стало возможным это, более высокое, недовольство.
Если просвещенный, умный менеджер примет мой взгляд на вещи, то он

будет готов понять новый, более высокий уровень жалоб и фрустрации у

своих подопечных, возникающий в ответ на улучшение условий, не станет

рассчитывать на то, что с улучшением условий наступит благодать и

придет конец всякому недовольству. Он не станет попусту огорчаться и

чувствовать себя обманутым, он не обозлится на человечество за то, что

его подчиненные продолжают роптать, несмотря на все усилия, деньги и

хлопоты, вложенные в улучшение условий их труда. Он должен задать себе

вопрос:
с каких мотивационных высот звучит этот ропот? Поднялись ли жалобы на

более высокий мотивационный уровень? Это все, чего он может ожидать от

своих трудов, все, чего он должен научиться ждать. Это единственное

мерило
О низших жалобах, высших жалобах и мета-жалобах


255
эффективности затраченных им усилий, и эте единственное, на что он

может рассчитывать. Но по моему мнению, добившись успеха в этом, наш

менеджер вправе испытать прилив счастья, а не просто тихую радость.
При этом нужно быть готовым решить несколько специфических проблем.

Одна из них - что называть справедливостью и несправедливостью?

Понятно, что жалобы зачастую вызваны сопоставлением того, что дано

человеку, с тем, что дано окружающим, сравнением себя с другими.

Человек обижается, например, на то, что у кого-то лучше освещено

рабочее место, более удобное кресло, более высокая зарплата и так

далее. Недовольство может быть вызвано до крайности мелкими,

незначительными обстоятельствами - человек может сравнить размер

своего стола с размером стола соседа или вспоминать, сколько цветов

преподнесли ему на юбилей сотрудники, и прочее. Зачастую нам придется

выносить суждение ad hoc, определяя, счесть ли эту конкретную жалобу

рожденной неудовлетворенной метапотребностью в справедливости или же

она происходит с более низкого уровня, от потребности в доминировании,

является способом обойти коллегу, оттолкнув его локтем, проявлением

карьеризма. В книге Далтона приведено несколько примеров разных жалоб

и показывается, что их причиной может быть даже неудовлетворенная

потребность в безопасности. Мне припоминается один пример из этой

книги. Сотрудники заметили, что если секретарша начальника вдруг

становится холодна к кому-то и старается не замечать его, значит, его

ждет скорое увольнение. Иначе говоря, в каждом конкретном случае нам

придется догадываться о том, какой уровень мотивации стоит за той или

иной жалобой.


С другой специфической проблемой нам придется столкнуться при попытке

проанализировать значение денег для мотивации. Деньги могут оказаться

вовсе не представленными в мотивационной иерархии. Пли могут быть

связаны с низким уровнем ценностей, или со средним, или с высоким, или

даже с уровнем мета-ценностей. Когда я пытался точно привязать тему

денег в жалобах к конкретному уровню потребностей, то почти всегда

либо терпел неудачу, либо замечал возможные разночтения и, сочтя, что

такие жалобы невозможно добросовестно ранжировать, вычеркивал их из

общего списка.
Несомненно, будут и другие трудные в оценке ситуации. Наверное,

разумнее всего при столкновении с такими данными не пытаться оценить

их, а отбросить их как невозможные к использованию. Конечно, если

иметь время и силы на огромное, тщательное и персональное исследование

проблемы, можно вернуться к этим данным, заново пристрастно

проинтервьюировать людей и в конце концов разобраться, к какому именно

мотивационному уровню относилась сомнительная жалоба, например, жалоба

на нехватку денег. Но в рамках реального исследования такой идеализм

недостижим и невозможен, в нем просто нет необходимости. Это трижды

верно, если мы в экспериментальном исследовании пытаемся выработать

общий критерий для оценки разных предприятий, например, для завода,

отли-
Общество


чающегося хорошим менеджментом, и для завода, отличающегося плохим

менеджментом.


О действительно плохих условиях. Не стоит забывать, насколько

кошмарными могут быть условия на самом деле. Учебники по менеджменту

не дают нам примеров действительно плохих условий труда и жизни, с

которыми приходилось столкнуться любому, кто вынужден был перебиваться

случайными заработками или согласиться на работу, не требующую высокой

квалификации, не дают примеров условий, максимально приближенных к

боевым. Может быть, в качестве крайней метки на этой шкале стоит

принять условия жизни военнопленного, заключенного или узника

концентрационного лагеря. Или представить себе маленькое, на

одного-двух наемных работников предприятие, вторгшееся в

высококонкурентную и жестокую сферу бизнеса, где на счету каждый цент,

где хозяин может получать прибыль, только сдирая три шкуры со своих

работников, доводя их до изнеможения, выжимая из них все соки так

долго, как только они смогут вынести. Не стоит обманывать себя,

называя крупные корпорации, отличающиеся относительно плохим

менеджментом, <корпорациями с плохими условиями труда>; условия на них

не такие уж плохие. Тут имеет смысл вспомнить, что 99 процентов

населения земного шара много бы дали за то, чтобы получить работу в

худшей из этих корпораций. Чтобы иметь возможность сравнения, мы

должны иметь примеры более разнообразные. Думаю, для целей подобного

исследования полезно уже сейчас начать подбирать коллекцию примеров

действительно плохих организаций.


Еще одна сложность. Есть побочное следствие хороших условий жизни,

которое только сегодня становится очевидным и которое очень удивило

меня, когда я впервые столкнулся с ним. Оно заключается в том, что

хорошие условия с одной стороны способствуют развитию большинства

населения, но с другой стороны оказывают плохое, даже пагубное влияние

на отдельных членов общества. Например, неприкосновенность личности,

дарованная представителям власти, приводит к предосудительному

поведению облеченных властью людей. Или свобода в принятии решений,

отсутствие запретов и связанное с этим повышение личной

ответственности за дело заставляют людей зависимых и пассивных

тревожиться и испытывать страх. Я не так уж много знаю об этом

парадоксе, потому что заметил его только в последнее время. Но при

исследованиях подобного рода его нужно обязательно иметь в виду.

Прежде чем мы попытаемся дать ему объяснение, прежде чем мы возьмемся

проводить какие бы то ни было эксперименты, необходимо аккумулировать

как можно больше конкретных его описаний. Представьте себе проблему

следующим образом. Предположим, что большая часть населения близка к

некой психопатологической крайности, - например, люди с легкостью

готовы стащить что ни подвернется под руку. Но они живут и работают в

обстановке строгого контроля, за ними все время присматривают, и

искушение, как и сами дурные наклонности, не осознаются ими. И вот

однажды
О низших жалобах, высших жалобах и мета-жалобах


257
некий банк решил объявить <день доверия>: отключил сигнализацию, дал

выходной охранникам и во всем положился на своих сотрудников. В такой

ситуации на десять или двадцать служащих обязательно найдется один, -

я на самом деле не знаю соотношения, - который испытает искушение

чтонибудь стащить. Обязательно найдется и такой работник, который не

сможет побороть этого искушения и поддастся ему.


Не надо думать, что хорошее отношение к человеку, хорошие условия

неизбежно побудят всех без исключения людей к росту и

самоакгуализации. От некоторых невротиков этого не приходится ждать.

Совсем не обязательно это и для людей с определенной конституцией и

темпераментом. Наконец, некоторую, небольшую долю краж, проявлений

садизма и прочих язв человеческой природы можно списать именно на



<хорошие условия>, на соблазн, в который оказался введен человек,

полностью предоставленный своей чести и совести. Мне вспоминается в

связи с этим принцип <полного доверия>, применявшийся в Корнуэльском

университете, когда я учился там на последних курсах в 1926-1927

годах. Принцип настолько поразил воображение студентов, настолько

польстил им и доставил столько удовольствия, что для девяноста пяти

процентов их он прекрасно работал. Но на каждом из экзаменов

обязательно один-два или даже три процента студентов пользовался им,

чтобы списать, обмануть, сжульничать. Для них этот принцип не работал.

Похоже, этот принцип <полного доверия> все же не стоит распространять

на ситуации, где искушение слишком велико, где ставка слишком высока.
Все описанные мною идеи и техники в принципе можно применить и в иных

социально-психологических ситуациях. На примере колледжа, изучив

жалобы профессорско-преподавательского состава, представителей

администрации и студентов, оценив мотивационный уровень их

недовольства, мы сможем судить о степени просвещенности этого

колледжа. В этой ситуации перед нами предстанет вся иерархия

недовольства, иерархия потребностей, которые не находят

удовлетворения. Этот же подход будет достоверен при исследовании

супружества; с его помощью можно, основываясь лишь на жалобах

супругов, даже оценить успешность конкретного брака или, вернее

сказать, степень его здоровья или нездоровья. Мы поймем, что может

значить для супружеской жизни, если жена жалуется на то, что муж забыл

подарить ей к празднику цветы, или что он никак не запомнит, сколько

ложек сахара нужно класть в ее кофе, и в то же время не высказывает

претензий по поводу разбитого носа или выбитых зубов. То же самое

верно ив отношении Детей, пеняющих на своих родителей. И в отношении

детей, недовольных своей школой и своими учителями.
Думаю, я вправе сделать вывод о том, что здоровье или уровень развития

любой организации в принципе можно оценить при помощи этой техники -

техники исследования недовольства и жалоб, техники определения места

этих жалоб в общей мотивационной иерархии. При этом не стоит забывать,

что какими бы хорошими ни были брак, школа, колледж или родители,
258
Общество
человек всегда будет устремлен к лучшему, а значит, всегда будет

высказывать недовольство. Кроме того, жалобы необходимо подразделять

на позитивные и негативные. Негативными я называю жалобы на то, что не

удовлетворены, находятся под угрозой или в опасности низшие его

потребности, даже если прежде, когда им ничто не угрожало, человек не

замечал их или считал их удовлетворенность само собой разумеющейся.

Недовольство такого рода более резкое и более острое, чем позитивное.

Например, если вы спросите человека, чем хорош его дом или место его

работы, он вряд ли расскажет вам, что в его доме есть полы и поэтому у

него всегда сухие ноги, или что в его рабочем кабинете нет клопов и

тараканов. Он считает все это само собой разумеющимся и не включает в

список достоинств. Но какой крик он поднимет, если какое-нибудь из

этих само собой разумеющихся условий вдруг будет нарушено! Иначе

говоря, удовлетворение низших потребностей не ценится человеком и не

вызывает у него чувства благодарности судьбе, но стоит ему ощутить

угрозу их отправлению, как они становятся источником бурных жалоб. А с

другой стороны, кроме негативного недовольства, мы можем говорить о

позитивном недовольстве, или о позитивных жалобах, или о предложениях

по исправлению неудовлетворяющей ситуации. Они, как правило, обращены

к тому, что находится выше насущного в мотивационной иерархии, к тому,

что впереди, к следующей манящей цели.
По моему мнению, первым шагом к использованию метода изучения жалоб

должен стать сбор образцов крайних проявлений дурного управления и

дурных условий жизни. Могу привести пару примеров. Так, один обойщик

мебели как-то признался мне, что порой ему хочется просто убить своего

хозяина, и что он продолжает работать на него только потому, что не

может найти подходящую работу. Проблема состояла в том, что его хозяин

не желал обращаться к нему по имени, а вместо этого подзывал к себе

свистом. Хозяин знал, что это оскорбительно для работника, но, скорее

всего, умышленно продолжал так поступать, заставляя обойщика злиться

все больше и больше. Приведу еще один пример, на этот раз из моего

личного опыта. Еще в студенческие годы я решил подзаработать на летних

каникулах в ресторане курортного отеля. Я подписал контракт на все

лето, согласно которому должен был работать официантом (это было

примерно в 1925 году), и затем направился в отель. Однако в первый же

день меня поставили на место помощника официанта, я должен был

собирать посуду со столов и относить ее в мойку. Эта работа

оплачивалась гораздо ниже, чем работа официанта, и кроме того, там не

предполагалось чаевых. Я оказался в ловушке - у меня не было денег,

чтобы вернуться домой, а искать другую работу на лето было уже поздно.

Хозяин пообещал мне, что скоро переведет меня в официанты, и я поверил

ему. Как помощник официанта я работал за смехотворную зарплату - чтото

около двадцати долларов в месяц без всяких чаевых. Я обязан был

выходить на работу ежедневно, без выходных, и трудиться по

четырнадцать часов в день. В довершение всего хозяин попросил персонал

взять на себя дополни-
0 низших жалобах, высших жалобах и мета-жалобах
259
тельную работу по приготовлению салатов, сказав, что человек, который

должен был готовить их, отпросился на день-другой. Мы несколько дней

беспрекословно делали эту работу, прежде чем решились спросить у

хозяина, когда же объявится долгожданный специалист по салатам, и он

пообещал, что тот придет уже завтра. Вся эта волынка тянулась около

двух недель, пока наконец всем нам не стало ясно, что хозяин просто

дурачит нас, стараясь таким образом сэкономить пару долларов.
К дню Независимости в отеле собралось много отдыхающих, и нам было

ведено приготовить какой-то немыслимый торт. Торт получился

великолепным, но приготовление его заняло уйму времени, все сотрудники

вынуждены были задержаться до глубокой ночи. Мы договорились

безропотно исполнить приказ, но на следующий день, когда пришло время

праздничного обеда и официанты разнесли первую перемену блюд, весь

персонал дружно, как один человек, объявил, что работать на этого

сквалыгу больше не будет. Конечно, со стороны работников это была

великая жертва, потому что в разгар сезона в курортном городе трудно

было подыскать хорошую работу, да и вообще какую-нибудь работу, однако

мы горели такой ненавистью к работодателю и так страстно желали

отомстить ему, что я до сих пор, хотя прошло уже тридцать пять лет,

испытываю восторг от того нашего поступка. Вот что я имею в виду,

когда говорю о плохих условиях труда и об условиях,


приближенных к боевым.
Что ж, имея разнообразные описания столь дурного обращения

работодателей со своими работниками, мы сможем показать иным

недовольным, что на их предприятии все не так уж и плохо, что им в

известном смысле повезло (чего они не замечают, считают само собой

разумеющимся, нормальным). В принципе, если иметь под рукой перечень

действительно невыносимых условий труда, мы можем даже не обращаться к

ним с просьбой пожаловаться, а вместо этого спросить: может, на

предприятии есть клопы? Может, рабочие мерзнут? Или наоборот страдают

от жары? Не шумно ли у них? Нет ли опасности для здоровья? Может, они

вынуждены всю смену дышать вредными парами химикатов? Не жестоко ли с

ними обращаются? Есть ли у них на работе служба охраны труда? Не велик

ли процент трудовых увечий?, и т. д. и т. п. Я думаю, что любой

человек, которому будет представлен список из двухсот подобных

вопросов, должен осознать, что отсутствие подобных кошмаров -уже само

по себе благо.



Достарыңызбен бөлісу:
1   ...   17   18   19   20   21   22   23   24   ...   30




©dereksiz.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет