Статья и коммент. Н. Н. Акулиной. Спб.: Евразия, 1999. 432с
жүктеу/скачать 2.26 Mb.
|
|
совершенной, точной, простой, упорядоченной, справедливой, адогматичной, понятной, всеобщей, преодолевшей дихотомию, вольной и забав-
правды> с моей точки зрения лишена всякого смысла.) Описание красоты не будет полным, если мы не скажем, что она должна быть правдивой, благой, совершенной, исполненной жизнеутверждения, простой и т. д. Порой мне начинает казаться, что мы имеем дело с неким магическим кристаллом, а высшие ценности - лишь грани его. XVIII Ценностная жизнь (духовная, религиозная, философская, аксиологическая и т. д.) - один из аспектов человеческой биологии и находится в одном континууме с <низшей> животной жизнью (не отделена от нее, здесь нет дихотомии, взаимного исключения). Возможно, поэтому понятие <человеческий род> настолько широко, что не вмещается в культурологические рамки. Культура в данном случае служит лишь спусковым механизмом, триггером для реализации человеческих потенций.
человека протекает в той же реальности (то есть определяется теми же качествами вещей и явлений), что и плотская, телесная жизнь, животная жизнь, материальная и <низменная>. Духовная жизнь - лишь проявление биологической жизни, <высшее> проявление, но не стороннее, не
основной характеристикой человеческой натуры, определяет меру его вочеловеченности. Оно является неотъемлемой частью настоящего <Я>, частью идентичности человека, его внутреннего ядра, его видовой принадлежности, его вочеловеченности. Насколько человек окажется способным к самовыражению, насколько он спонтанен, настолько же он проявит и реализует свои метапотребности. Раскрывающая, даоистичная, экзистенциальная терапия, логотерапия (34), техники <онтогогики> (20) призваны вскрывать и усилить не только базовые потребности человека, но и его метапотребности. Глубинная психодиагно стика и психотерапевтические техники в конечном итоге придут к необходимости искать и находить в человеке метапотребности. Парадокс здесь заключается в том, что <высшая природа> человека одновременно является и его <глубинной природой>. Жизнь ценностная и жизнь животная - не две отдельные реальности, как считают религиозные Мыслители и философы, как считает классическая, имперсональная наука. Духовная жизнь (созерцательная, <религиозная>, философская или ценностная жизнь) находится непосредственно под юрисдикцией человеческого разума, стремление к ней послушно человеческой воле. Классическая безоценочная наука, следуя физико-химическому подходу к реальности, отлучила от нее духовное, но новая гуманистическая наука готова принять высшее и духовное как предмет изучения и исследования. Такое расширенное понимание науки легитимизирует научные проблемы, взывающие к исследованию, введет в круг научного познания вечные истины, абсолютные истины, высочайшие ценности и т. д., не отрываясь при этом от реальности и <есте-
человеческом, а не на сверхъестественном. С практической точки зрения нельзя не отметить, что эти проблемы труднее поддаются исследованию. Низшая жизнь препотентна высшей, а это значит, что человек живет высшим во многом с позволения низшего. Необходимые предпосылки для высшей жизни чрезвычайно многочисленны. Речь идет не только об удовлетворении всей иерархии базовых потребностей, но и о разнообразнейших <хороших условиях> (85), необходимых для того, чтобы высшая жизнь стала реальностью. Требует улучшения то, что мы называем <окружающей средой>, человек должен освободиться от гнета экономических проблем, ему должна быть предоставлена широкая свобода выбора и обеспечены условия, способствующие реальному и эффективному выбору, необходимы более синергичные социальные институты (83) и т. д. От ученых требуется большая осторожность - мы пока не вправе говорить о равновероятности и достижимости высшей жизни для любого человека, речь может идти только о принципиальной возможности ее.
метамотивации. Я утверждаю, что метамотивация является достоянием человеческого вида, но сит общечеловеческий характер и не определяется принадлежностью человека к той или иной культуре. В этом вопросе мне часто приходилось встречать недопонимание, поэтому я попытаюсь иначе сформулировать свою точку зрения: мне представляется, что метапотребности имеют инстанктоподобную природу, то есть наследуемый, общий для вида, характер. Но это справедливо до тех пор, пока речь идет об их существовании в потенции, о неактуализированных метапотребностях. В деле их актуализации роль культуры несомненна и непреложна, но мы знаем, что культура не всегда добивается этой цели, и это можно сказать о большинстве культур на любом отрезке истории человечества. Именно поэтому у меня появилась необходимость в неком надкультурном факторе, факторе, стоящем вне культуры и выше нее, способном измерить, насколько та или иная конкретная культура способствует или препятствует самоактуализации человека, его вочеловеченности, его метамотивированности (85). Мы знаем, что культура может быть как синергична биологической сущности человека, так и антагонистична ей, - то есть культура и биология в принципе не противопоставлены друг другу Можно ли на этом основании утверждать, что каждый человек стремится к высшей жизни, к высшим ценностям? Здесь мы сталкиваемся с неадекватностью нашего языка. Перспективнее счесть устремление к высшему потенциалом, заложенным в каждом младенце, чем заявлять обрат- Теория метамотивации: биологические корни высших ценностей 241 )й)е. Или, говоря иначе, лучше предположить, что это - потенциал, и если sit потерян, то уже после рождения. Но можно так же смело утверждать, дТО большинство рождающихся сегодня детей никогда не реализуют заложенного в них потенциала, никогда не поднимутся на высшие уровни мотивации из-за того, что вынуждены жить в условиях бедности, эксплуатации, Яеравенства и т. д. Никто не станет спорить, что на сегодняшний день не существует равенства возможностей для каждого конкретного человека. Де только о детях, но и о взрослых можно сказать, что перспективы реализации потенций для них очень различны и зависят от того, где и как живут эти Люди, от социальных, экономических и политических условий их существования, от степени развития и количества психопатологии и т. д. Однако было бм неблагоразумно (хотя бы с Точки зрения стратегии социального развития) отказывать кому-либо в возможности метамотивированной жизни. В конце концов мы знаем примеры излечения самых <безнадежных> больных, как в психиатрическом смысле, так и смысле самоакгуализации (возьмите хотя бы пример Синанона). Было бы огромной глупостью зарекаться от такой возможности в будущем. Так называемая духовная (трансцендентная, аксиологическая) жизнь явно уходит своими корнями в биологическую, видовую природу человека. Это своего рода <высшая> животность, предпосылкой которой служит здоровая
образом иерархически интегрированы (а не противопоставлены). Но высшая, духовная <животность> настолько слаба и уязвима, настолько пуглива и уступчива перед культурными воздействиями, что ее актуализация возможна только в такой культурной среде, где поощряется человеческое, где общество активно способствует духовному росту. Такой взгляд на вещи позволяет избежать множества ненужных противопоставлений или дихотомий, вроде <духа> по Гегелю и <материи> по Марксу, выступающие классическими определителями <идеализма> и
континуумом, в рамках которого природа предоставляет нам возможность самостоятельного построения иерархии. Например, мы можем рассмотреть низшие потребности человека (животные, природные, материальные) я-обнаружить, что они выступают как препотентные метапотребностям (духу, идеалам, ценностям) в совершенно конкретном, эмпирическом, операциональном, жестко определенном смысле. И мы сможем сделать вывод, что в совершенно конкретном, узко специфичном смысле <материальные> условия жизни важнее (то есть требовательнее, сильнее) высших идеалов, что они препотентны идеологии, философии, религии, культуре и прочим вещам. Но мы не станем говорить, что высшие идеалы и ценности являются эпифеноменами низших потребностей. Мы поймем, что они равноправны в биологической и психологической реальностях, несмотря на то, что низшее сильнее, насущнее, главнее. Во всякой иерархии препотент-
человеческому сознанию. Можно посмотреть на историю человечества как на борьбу за вочеловеченность, или как на постепенное воплощение некой имманентной Идеи в духе великого немца, то есть посмотреть на нее сверху вниз. Но можно также определить в качестве первичных, базовых, главных причин исторического процесса некие материальные условия существования человечества, то есть рассмотреть историю снизу вверх. (Легко принять за истину утверждение о том, что <в основе человеческой природы лежит личный интерес>, принять приоритет личного интереса. Ошибка будет только в огульности такого заявления -я ни за что не соглашусь, что личный интерес определяет все человеческие мотивы.) Оба подхода полезны, но каждый для своей цели. Ни к чему спорить о <первичности> духа или материи и о других подобных этим вещах. Я слышал, что русские в последнее время сильно обеспокоились распространением у них идеалистических и спиритических философий. Могу сказать, что они тревожатся совершенно напрасно. Наше изучение тенденций развития личности и общества позволяет нам утверждать, что спиритуальные устремления в умеренных количествах свидетельствуют об известной удовлетворенности материальных потребностей. (Меня гораздо больше озадачивает, почему решение насущных материальных проблем некоторых людей подталкивает к дальнейшему, духовному росту, а некоторых не побуждает к этому, позволяя оставаться в кругу сугубо <материалистических> забот.) Но боюсь, что мои утешения в данном случае помогут так же, как если бы я взялся доказывать религиозному фанатику, что для духовного роста человечества важны не столько проповеди, сколько выращивание хлеба, строительство жилья и дорог, и тому подобные вещи.
пространство с <высшим>, духовным, аксиологическим, ценностным, <религиозным> (подчеркивая тем самым животную природу духовного, высоко-животную природу), и мы сможем преодолеть множество дихотомий. Например, дихотомию, в соответствии с которой дьявольское, порочное, плотское, злое, эгоистичное, эгоцентричное, стремящееся к наслаждению противопоставляется божественному, идеальному, добродетельному, вечным ценностям, высшим устремлениям. Следуя этой дихотомии, божественное или лучшее иногда понималось как присущее человеческой натуре. Но гораздо чаще, и тому мы знаем множество примеров в истории, добро отлучалось от
сверхъестественному. Порой мне начинает казаться, что большая часть религий, философий и идеологий с готовностью и охотой приписывают человеческой природе все дурное, все худшее. Но мы знаем и примеры экстериоризации62 <худших> человеческих устремлений, как например в случае, когда их приписывали <велению Сатаны>. Теория метамотивации: биологические корни высших ценностей 343 i Зачастую позывы <низшей> животной природы человека априорно относят к <плохим> (95), хотя столь же справедливо было бы априорно отнести их в разряд <хороших>, как это и происходит в некоторых культурах. Может быть, истоки подобного очернения нашей <низшей> животной природы лежат в самой дихотомизации (дихотомизация ведет к патологии, а патология питает дихотомизацию; и та, и другая с точки зрения холизма ведут к искажению истины). Если это предположение верно, то концепция метамотивации должна послужить хорошим теоретическим базисом для преодоления подобных, как правило, ложных, дихотомий.
иерархии, выстроить от низших к высшим. Таким же образом можно осмыслить и разновидности гедонизма, то есть представить иерархию от низшего гедонизма до метагедонизма. Высшие ценности, рассмотренные с точки зрения удовлетворения метапотребностей, можно представить как разновидности высшего наслаждения или счастья.
удовольствий, проранжированных примерно в таком порядке - облегчение, вызванное избавлением от боли; удовольствие от горячей ванны; ощущение дружественности; восторг от музыки; торжество от рождения ребенка; экстаз высшей любви, и, наконец, слияние с высшими ценностями.
гедонизмом, эгоизмом, долгом, и прочие. Если человек может рассуждать об удовлетворении высших потребностей и ставит его в один ряд с удовольствиями как таковыми, то о нем можно сказать без всяких оговорок, что он стремится к удовольствиям, подразумевая при этом и метаудовольствия. Я называю такое отношение к удовольствию <метагедонизмом> и заявляю, что на этом уровне нет никакого противоречия между наслаждением и долгом. Мы все ближе подходим к пониманию того, что высшим долгом человека является стремление к правде, справедливости, красоте и т. д., которые одновременно даруют человеку величайшее наслаждение. Такое понимание наслаждения снимает противопоставление эгоизма и альтруизма. Что хорошо для отдельного человека, то хорошо Для всех; если удовольствие заслуживает похвалы, то и стремление к нему разумно, праведно и заслуживает одобрения; то, что нравится человеку, то и хорошо для него; стремление человека соблюсти свои (высшие) интересы полезно всем. Говоря о низком гедонизме, о высоком гедонизме и о метагедонизме, мы ведем речь об одном и том же, но на разных этажах (95), подразумеваем некие операциональные и поддающиеся проверке значения. Например, чем выше мы будем подниматься по лестнице гедонизма, тем менее представлен 344 Метамотивация он будет в популяции, тем более строгие требования он будет предъявлять к социальным условиям, к качеству образования и т. д. XX Если духовная жизнь инстинктоподобна, то для достижения ее можно применять техники <субъективной биологии>. Поскольку духовная жизнь (высшие ценности, факты Бытия, метапотребности и т. п.) является частью реального <Я> и обладает инстинктоподобием, ее можно исследовать при помощи интроспекции. Она говорит своими <внутренними голосами> или издает свои <внутренние сигналы>, которые, хотя и слабее <голосов> и <сигналов> базовых потребностей, все же могут быть <услышаны>, а следовательно, могут быть предметом для <субъективной биологии>.
сенсорную чувствительность, познать свое тело, повысить сенситивность к внутренним сигналам (исходящим от потребностей, способностей, конституции, темперамента, тела), - все они применимы и в данном случае, хотя и с некоторой коррекцией. Человек может научиться слышать голос своих метапотребностей, научиться стремиться к красоте, справедливости, порядку. совершенству и т. д. Может быть, стоит ввести новый термин, вроде <способности к постижению> для описания этой особой чувствительности к внутренним голосам своего <Я>, особой способности провидеть свои метапотребности и радоваться им. Дальнейшее изучение высших переживаний и высшего постижения во многом связано именно с этой способностью к постижению, которой в принципе можно <обучать>, которую можно восстанавливать при помощи психоделических препаратов или невербальных методов, вроде методик Исаленовского института*, с помощью медитации и техник погружения.
внутренние сигналы (внутренние голоса, <угрызения совести> и т. д.). Я убежден, что чувственный опыт является началом любого познания, но я не говорю, что им же все и кончается. Он необходим, но недостаточен. Внутренний голос, даже если это внутренний голос Сократа, может ошибаться. Мудрец потому и мудр, что всегда по возможности соотносит то, что нашептывает ему внутренний голос, с тем, что видят его глаза и подсказывает разум. Эмпирическая проверка для чувственного знания крайне необходима, ибо порой внутренняя убежденность, даже истинно мистическое знание, могут ока- * Исаленовский институт (Калифорния) специализируется на использовании невербальных методов. В основании этого нового подхода к обучению, до сих пор не сформулированном, лежит равная любовь к <телу> и <духу>, убежденность в их синергической взаимосвязи и иерархической интеграции, отказ от противопоставления <высшего> и <низшего>.
чувственному опыту, я бы не советовал руководствоваться только его подсказками, как в науке, так и в жизни.
Бытия. Поэтому реальность можно рассматривать одновременно и как объективную, и как высшую.
познания (посредством прозрения, озарения, инсайта, высшего постижения, мистического откровения и т. д.) (89, гл. 6), в конце концов понимает, что высшие ценности ничем не отличаются от прочих фактов Бытия (или совершенной реальности). Стоит только достичь высших уровней личностного и культурного развития, постижения, эмоционального раскрепощения (избавиться от страхов, препон и комплексов), невмешательства, и тут же понимаешь, что внешняя, объективная, независимая от человека ? сальность постижима наиболее полно в ее собственном, объективном (независимом от человека) устройстве, не искаженном личными пристрастиями или рассудочностью наблюдателя (8 2). Тогда человек может описать реальность такими словами, как <истинная>, <хорошая>, <совершенная>, <цельная>, <исполненная жизни>, <справедливая>, <прекрасная> и т. д. Он подберет для рассказа об увиденном именно оценочные слова. Традиционная дихотомия есть и должно остается внизу, на более примитивных уровнях жизни; здесь же, на высшем уровне жизни, где действительное и ценностное сливаются воедино, она преодолена. Напомню, что эти слова, имеющие одновременно и дескриптивное, и нормативное значения, можно назвать <двойственными понятиями>. На этом уровне <любовь к высшим ценностям> сливается с <любовью к совершенной реальности>. Приверженность фактам здесь значит не что иное, каклюбовь к фактам. Тягостные потуги к объективности восприятия, прищур и философичность, сопутствующие попыткам свести к минимуму пагубное воздействие наблюдателя, его страхов, желаний и эгоистических расчетов, теперь не нужны. Реальность приходит к человеку как эмоциональный, эстетический и аксиологический результат, результат, к которому стремились и приближались величайшие ученые и политики, наиболее проницательные философы, художники и духоборцы.
для него ничем не отличается от постижения. Поиск истины (или абсолютно конкретного решения проблемы) для него ничем принципиально не отличается от поиска красоты, порядка, цельности, совершенства, справедливости (может быть, вполне житейской), то есть приближение к истине возможно для него посредством любой другой высшей ценности. Скажите, чем тогда наука отличается от искусства, от религии, философии? Не присутству- 346 Метамотивация ет ли в любом естественнонаучном законе духовное или аксиологическое откровение? Если мы согласимся с подобным отношением к объективной реальности, или по меньшей мере к высшей реальности в том виде, как она представляется нам в лучшие мгновения жизни, когда сама реальность пребывает в лучшем своем качестве, - то уже не сможем относиться к ней только <холодно>, чисто когнитивно, рационально, логически, отстранение, с отрешенным смирением. Мы испытаем, глядя на нее, созерцая ее и сталкиваясь с ней, теплый эмоциональный отклик, любовное чувство, преданность, причастность, а может даже и предельные, высшие переживания. Реальность, представшая перед нашим взором в лучшем своем свете, не только преисполнена истины, справедлива, организованна, интегрирована и т. д., она просто хороша, прекрасна, восхитительна.
что подобное отношение позволяет ответить на самые важные религиозные и философские вопросы, вроде проблемы философского и религиозного познания, вопроса о смысле жизни. Предложенная вашему рассмотрению теоретическая конструкция представляет собой не более чем набор гипотез, нуждающихся в проверке и подтверждении, или, возможно, опровержении. Я, можно сказать, соткал ткань из <фактов> различной степени научной надежности, из клинических и личных наблюдений, и сметал ее широкими стежками интуиции и догадок. Кажется, у меня получилось прекрасное платье, или, говоря проще, я верю в будущее подтверждение моих гипотез и уверенно предсказываю его. Но вы не должны верить мне на слово. Я призываю вас к скепсису и осторожности. В конце концов, я и сам понимаю, что предлагаю вам лишь набор предположений, которые тем не менее могут оказаться верными и их нужно проверить.
его определяющими характеристиками, не значит ли это, что реальность, мир, космос также сливаются с человеческим <Я>, становятся его определяющими характеристиками? Что конкретно означает такое слияние? В первом приближении это очень похоже на слияние мистического провидца с миром или с богом. Мне сразу приходит на ум что-то из восточных религий, вроде слияния индивидуального <Я> с космосом и растворения в жүктеу/скачать 2.26 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|