Ставрополь тольятти

В 1942 году его, восемнадцатилетнего юношу, только что закончившего среднюю школу, призвали в армию, на­правив в Вольское военное училище. Ускоренный курс обучения был закончен, и в августе он прибыл на Закав­казский фронт. Здесь на подступах к Туапсе у горы Се­машко он и принял первый бой. Через год было первое ра­нение, и после четырехмесячного лечения его отправили в куйбышевский госпиталь.

Уже по дороге в родные места он отказался от лечения и вернулся в действующую армию. Как раз на территории СССР стали формироваться польские воинские части. В качестве командира взвода он был направлен в польскую часть для передачи боевого опыта. Затем с польскими па­триотами Кувшинов участвовал в боях за освобождение Варшавы, Гданьска, других польских городов.

Самый памятный бой для Кувшинова, разделившего его жизнь на две части, на «до» и «после», был 10 апреля 1945 года под городом Кольбергом на берегу Балтийского моря. Сам Виктор Николаевич вспоминал об этом бое: «День был обычный, со всеми тяготами войны. Немцы на­чали на нашем участке наступление. Пока подоспело под­крепление, мне с небольшой группой солдат пришлось удерживать рубеж, отражая яростные атаки гитлеровцев. В нашем распоряжении было 20 автоматов и 3 станковых пулемета на 250—300 метров фронта в боях за Кольберг. Линия обороны проходила поперек полуострова, берега которого омывались водами Балтийского моря. У немцев бы­ли превосходящие силы. Нависла угроза прорыва. Я лег за пулемет. Когда заложил уже четвертую ленту, рядом на­чали рваться гранаты: немцы окольными путями прорыва­лись к нашей огневой точке. Раздумывать было некогда, я стал на лету хватать гранаты и бросать их обратно, в око­пы врага. Потом... взрыв.

Сгоряча я хотел было снова лечь за пулемет, но силы оставили меня. Не помню, сколько времени прошло, пока подоспело подкрепление». Вечером в госпитале хирург на­ложил на лицо свыше 30 швов, но с руками ничего поде­лать было нельзя. Их пришлось ампутировать: правую — выше локтя, левую — немного ниже.

До победы оставался месяц. Сам Виктор Николаевич вспоминал: «...В четырех стенах больничной палаты я увидел конец мира. Терзало состояние беспомощности. В 22 года хотелось думать о жизни. О любви. К тому же кон­чилась война. Многие мои товарищи, даже из тех, кто не­давно лежал рядом со мной в госпитале, давно уже дома. А что теперь ждет меня? Кому я нужен?

И вот однажды — мне уже с койки вставать разреши­ли — вышел я на прогулку. Стоял теплый день. В небе жа­воронки поют, а на душе черным-черно. И надо же так случиться: граната под ногами оказалась, след недавней войны. «Ну, — подумал, — конец моим мученьям». Так захотелось выдернуть предохранительную чеку. Зубами — потому что рук нет. Даже отогнул одну половинку, затем другую. А мимо польский пожилой крестьянин идет.

• 
  Дзень добрый! — говорит мне.
  
• 
  Добрый день, — отвечаю и смотрю ему вслед. Старик уходит не оглядываясь, спешит — дела его
  

Началась каждодневная упорная психологическая борьба за возвращение в жизнь. До войны Виктор играл на пианино, аккордеоне, гитаре, балалайке, неплохо рисовал, занимался фотографией. Это сейчас даже самый ленивый сможет щелкнуть «автоматической мыльницей», ему про­явят и отпечатают снимки, а тогда такого сервиса не бы­ло. Порой Виктору казалось, что его таланты, умение все делать руками исчезли вместе с ампутированными рука­ми. Взять ложку — проблема, застегнуть пуговку — тоже проблема, жизнь из одних проблем.

Восемь месяцев пролежал Виктор Николаевич в госпи­тале на территории Польши. К раненым воинам приходи­ли простые польские люди с нехитрыми домашними сла­достями, хотя и сами жили в послевоенной нужде. Чаще всего к Виктору заходила стройная белокурая девушка по имени Гелена: то яблочко принесет, то домашнюю лепеш­ку. Разговаривали по-польски, служба в польских частях не пропала даром. Однажды она призналась, что мечтает выйти за него замуж. Виктор не соглашался: «Я же как обрубок дерева, как маленькое дитя, ничего не умею». Но благородство и бескорыстность чистой любви победили, хотя встали новые трудности.

Драконовский сталинский закон запрещал тогда браки с иностранцами, сколько трагедий было из-за этого. Вик­тору, как гражданину СССР, нельзя было остаться в Поль­ше, и он подлежал демобилизации, а ей, гражданке Поль­ши, нельзя было ехать за ним.

Виктор приехал в Ставрополь, где его ждала мать Ев­докия Семеновна. С ее помощью он начинает учиться жить. Первым делом надо было научиться писать. Еще в госпитале, добившись отдельной палаты, он вставлял ка­рандаш между ног и учился писать. Когда научился, то в голову пришла простая мысль: «Как я буду писать при людях?» Пришлось брать карандаш в зубы и снова при­шлось учиться писать. На это ушло несколько лет. Вскоре он встретил Любовь Ивановну, которая стала его верной спутницей жизни, и с ней они прожили 28 лет, вырастив доброго сына.

Овладев письмом, Виктор Николаевич берется за кис­ти. Первой его копией была картина Шишкина «Утро в со­сновом лесу», затем копия с картины Брюллова «Послед­ний день Помпеи», Васнецова — «Аленушка». Но просто копии вскоре его перестают удовлетворять, и он пишет са­мостоятельную портретную работу о своих друзьях — охотниках Пекарском, Раз Ливанове. Последняя работа выставлялась на выставке художников «Куйбышевгидрост-роя». Затем художник Кувшинов берется за создание ори­гинального полотна «Закат над старым Ставрополем». Сейчас эта работа хранится в музее Николая Островского, а жена писателя Раиса Порфирьевна писала Кувшинову: «Ваше мужество, стойкость, упорство, жизнеутверждаю­щая сила могут служить примером того, как надо жить!» Заметили и другие его работы: «Холодное ущелье», «На подступах к Севастополю», которые выставлялись на вы­ставках в Москве и приобретены музеями Керчи и других городов.

Слух о талантливом самодеятельном художнике с уди­вительной судьбой стал известен многим людям. В Порт-поселок на Санаторную улицу стали приходить письма от незнакомых людей, восхищенных его жизненным подви­гом. Однажды из Горького пришло письмо от незнакомого Кувшинову хирурга Валерия Голубинского. Этот хирург писал: «Помогите, вся надежда на Вас. У нас в больнице лежит девушка, которой пришлось ампутировать обе ру­ки, так же коротко, как и у вас. Она не хочет жить, сов­сем упала духом, все чаще возвращается к мысли о само­убийстве: кому, зачем я такая нужна?». Виктор Николае­вич написал ей письмо с рассказом о свой жизни. Через четыре месяца эта горьковская девушка Соня Курганова прислала письмо, которое она сама написала. Вскоре с по­мощью Виктора Николаевича она получила в Горьком жи­лье. Пройдет время, и они встретятся. Соня с радостью расскажет ему, как научилась вышивать и вязать носки. Таких людей, с помощью Кувшинова возвратившихся к жизни, было несколько. Он старался помочь всем, кто к нему обращался.

В 1964 году Виктор Николаевич поступает в вечернюю школу, хотя до войны окончил десятилетку, надо было освежить знания. С большим трудом после испытательной работы поступает на Волгоцеммаш в качестве техника-конструктора, а затем — на вечернее отделение политех­нического института. Решил стать инженером-строите­лем.

Ветеран нашего института Вера Владимировна Дейни-ченко рассказывала: «...Я на первых лекциях заставляла себя уменьшать темп. Невольно взглядывала туда, где в самом углу аудитории сидел, низко склонившись над сто­лом, этот необычный студент. Успевает ли записывать?

Через несколько дней он подошел ко мне: «Очень про­шу, отнеситесь ко мне как к самому обыкновенному сту­денту. Это будет лучше для вас и для меня».

Учась в институте, Виктор Николаевич получает из по­сольства Польши в Москве толстый официальный пакет. В нем сообщалось, что Виктор Николаевич за храбрость, проявленную при освобождении Польши от немецко-фа­шистских захватчиков, награжден высшими военными на­градами: орденом Велитури Мелитари, золотым крестом Грюнвальда и несколькими другими наградами. Но свое­временно не удалось их вручить герою. Теперь маршал Польши приглашал Кувшинова приехать в Варшаву для получения наград и посещения памятных мест. Теперь к высшим советским наградам — орденам Ленина, Боевого Красного Знамени, Красной Звезды и Отечественной вой­ны — добавлялись польские ордена и медали.

Сборы были недолги. Вместе с женой Любовью Иванов­ной Кувшинов приехал в Польшу. Сразу же нашел ту са­мую польскую девушку, которая ухаживала за ним в гос­питале. Теперь у Гелены была своя семья. Кувшиновы по­гостили у нее с неделю. А потом ездили по стране, по ме­стам боев, и везде Виктор Николаевич делал зарисовки.

Через шесть лет, 21 июня 1970 года, Виктор Николае­вич предъявил государственной комиссии дипломный про­ект на звание инженера-строителя. Работа называлась «Проект туристической базы на 200 мест с учетом ее до­полнительного расширения». Оригинальная самостоятель­ная работа с пояснительной запиской на 159 листах, за­полненных аккуратным, ровным почерком. Официальный рецензент архитектор А. Иванов писал в отзыве на эту ра­боту: «Виктор Николаевич Кувшинов — человек феноме­нальный, исключительный по таланту рисовальщик-ху­дожник. Рекомендую обратить внимание на выполненное в проекте помещение зимнего сада и на его оформление. Чудесное выполнение и изумительный талант архитекто­ра-художника».

Государственная комиссия в своем решении записала: «За проделанный титанический труд в стенах института в течение 6 лет обучения, блестящую разработку дипломного проекта и высокое его художественное оформление при­своить тов. Кувшинову В. Н. звание инженера-строителя с оценкой дипломного проекта «отлично». Рекомендовать Тольяттинскому политехническому институту организо­вать на кафедре строительных конструкций и архитекту­ры постоянную выставку курсовых работ и дипломного проекта инженера Кувшинова как символ мужества, бес­конечного оптимизма и большого трудолюбия».

В 1980 году Виктора Николаевича не стало, но оста­лись людям его картины, конструкторские разработки и жизнь, похожая на каждодневный подвиг.

ПРЕДВОДИТЕЛЬ

СТАВРОПОЛЬСКОГО ДВОРЯНСТВА
В 1848 году на ставропольском общественном небос­клоне появилась фигура Леонтия Борисовича Тургенева, только что вышедшего в отставку лейтенанта флота. Это звание тогда приравнивалось к армейскому майору. В те­чение почти сорока лет он и его братья принимали актив­ное участие в общественной жизни Ставрополя.

В наших местах Тургеневы жили давно. Свой род они вели от татарского князя Турленя, который еще при Иване Грозном принял крещение и поступил на русскую службу.

Дед Леонтия — Петр Петрович — екатерининский бри­гадир, был известный вольнодумец, масон, близко дружил с известным просветителем Н. И. Новиковым. Когда пра­вительство арестовало Новикова и стало преследовать его друзей, Петр Петрович уехал в Ставропольский уезд. Здесь у него было 560 душ крепостных крестьян, с которыми он обращался как и другие соседи-помещики. Его племян­ник, впоследствии известный декабрист Николай Ивано­вич Тургенев, возмущался, что Петр Петрович «продает девок в замужество в другие деревни, господам из своих деревень. Отцы и невесты воют, а Петр Петрович и не чув­ствует всего ужаса дел своих».

Здесь же в деревне он и женился в преклонные годы на молоденькой красавице, но быстро дал ей развод, узнав, что она изменяет ему с более молодым счастливчиком. По­сле этого он заперся в деревне Тургенево, вел жизнь, как в монастыре, и все ждал конца света. В семье его все счи­тали святым.

Его сын Борис Петрович родился в 1792 году. Детство свое он провел в деревне, а когда после смерти Екатерины II его дядю назначили директором Московского университе­та, поехал вместе с двоюродными братьями учиться в уни­верситет. Учился вместе с П. Я. Чаадаевым, многими бу­дущими декабристами, но взгляды их не разделял. Участ­вовал в Отечественной войне 1812 года с Наполеоном, от­личился, потом служил в Главном штабе и в 34 года полу­чил звание полковника.

Дружил с А. С. Грибоедовым. (Известно, что в письме из Тифлиса от 27 января 1819 года Грибоедов посылает по­клон Борису Тургеневу.) Затем вышел в отставку и стал ярым крепостником своего времени. Это про него писал его двоюродный брат декабрист Александр Иванович Тур­генев: «...Каково здесь жить, видя даже между родными таких извергов...» А по мнению другого брата, Николая Ивановича, Борис Петрович «мало расположен к добру».

У Бориса Петровича кроме двух дочерей было еще чет­веро сыновей. Андрей умер в 18-летнем возрасте. Леонтий, Михаил и Юрий были очень дружны между собой, никог­да не ссорились. Борис Петрович очень любил своих сыно­вей, но вывести в люди не успел — рано умер. Он искупал­ся в октябре месяце в реке, когда уже были заморозки, и у него почти отнялись ноги. Еле-еле передвигался на клюшках. Просидев в кресле восемь лет, он оставил жену Александру Михайловну, урожденную Наумову, с мало­летними детьми.

Перед смертью отец определил старшего, Леонтия в Морской кадетский корпус — одно из престижнейших учебных заведений России. Это было закрытое привилеги­рованное дворянское учебное заведение, выпускающее ко­мандиров с довольно хорошей подготовкой. Возглавлял его тогда выдающийся русский мореплаватель Иван Федо­рович Крузенштерн.

Отправили учиться Леонтия в 10-летнем возрасте. Та­ких мальчиков записывали в малолетнюю роту, что-то вро­де приготовительного класса. Все младшие кадеты называ­лись «рябчиками». Чтобы перейти в кадетскую аристокра­тию «старикашек», нужен был некоторый опыт и обяза­тельно, чтобы ноги были «колесиком», то есть кривыми. Чтобы походить внешне на старого, бывалого морского вол­ка, нужно было выработать соответствующую походку. Не­которые мальчики распаривали в бане свои ноги и пыта­лись зажать коленками банную шайку, не разъединяя пя­ток. По воспоминаниям товарища Леонтия, «кадеты посто­янно дрались. Вставали — дрались, сбитень получали — дрались, дрались перед обедом, после обеда, в классном ко­ридоре, ложились спать — дрались. Мы дрались за все и про все и просто так, ни за что». Таким образом, они были по-настоящему воспитанниками военно-учебного заведения.

Только через семь лет появился Леонтий в родитель­ском доме, получив отпуск на 2,5 месяца, в новенькой форме гардемарина с бронзовыми якорями на погоне. Че­рез год он получил и звание лейтенанта — надел эполеты. Чтобы получить это звание, необходимо было иметь 50-ме­сячную практику плавания. Плавал он на Балтийском флоте, на фрегате «Флора», хотя на Балтике служить бы­ло нелегко. Главная задача обучения матросов состояла в отработке навыков, необходимых для обслуживания па­русных судов. На кораблях господствовала муштра, широ­ко применялись телесные наказания.

Зато, когда Леонтия Борисовича перевели на Черно­морский флот, здесь царила совсем иная школа воспита­ния. В это время «климат» на кораблях Черноморского флота определяли передовые адмиралы Лазарев, Корни­лов, Нахимов, Истомин. П. С. Нахимов всем офицерам по­стоянно напоминал: «Пора нам перестать считать себя по­мещиками, а матросов — крепостными людьми. Матрос есть главный двигатель на военном корабле, а мы только пружины, которые на него действуют».

В 1846 году Леонтий Борисович повстречал дочку из­вестного генерала Александра Федоровича Багговута — Катю и решил жениться. Но офицеры флота, как правило, были люди холостые, ибо получали мало жалованья. Ми­чман тогда получал 600 рублей, лейтенант — 1050 рублей, капитан первого ранга, командир корабля, прослуживший не менее 40 лет, получал 1.800 рублей в год. Между про­чим, при такой нищете офицеры оставались честными людьми.

В 1847 году Тургенев подает рапорт и под предлогом болезни выходит в отставку в чине лейтенанта, хотя здо­ровье у него всегда было отменное. Начиная с Морского корпуса, он приучил себя обливаться по утрам холодной водой.

Выйдя в отставку, он приехал в Ставропольский уезд, в свое имение Коровино, где и сыграл свадьбу с 15-летней Екатериной Александровной, урожденной Багговут. Но тихая размеренная жизнь помещика не прельщала Турге­нева, и он полностью посвятил себя службе Отечеству на ниве гражданской. А страна была на пороге преобразова­ний.

В обстановке жесточайших споров готовилась крестьянская реформа. Вместе со своим другом Самариным Ле­онтий Борисович принял в ней активное участие. В пись­ме к жене от 29 января 1858 года он писал: «У нас в Са­маре две партии: прогрессистов и консерваторов; в этой комиссии эти партии столкнулись так сильно, что мы ед­ва не проиграли дело... Чтобы уладить дело, приняли по­становление, написанное Ив. Рычковым, но настолько ис­казили и от этого вышла такая белиберда, что совестно чи­тать. Однако же мы его подписали, потому что оно хоть и безграмотно, но выражает желание приступить к делу ос­вобождения крестьян от крепостной зависимости».

В январе 1857 года начал работать секретный, затем Главный комитет «для обсуждения мер по устройству бы­та крестьян под председательством самого царя». Этот ко­митет изучал различные точки зрения насчет предстоящей аграрной реформы, советовался с наиболее знающими де­ло, уважаемыми помещиками. В марте 1858 года в Петер­бург пригласили и Леонтия Борисовича, где он участвовал в подготовительной работе. Но большинство помещиков были настроены реакционно, так что Леонтий Борисович несколько упал духом.

Будучи в Петербурге, как и все люди 19 века, берегу­щие родственные отношения, нанес визит вежливости родственнице — графине Марии Владимировне Орловой-Давыдовой, брат которой Анатолий Владимирович был женат на двоюродной сестре Леонтия Борисовича. Велико­светская графиня вежливо поинтересовалась здоровьем своих дальних родственников и попросила заходить и впредь. Но сказано это было таким тоном, что заходить в будущем уже не хотелось.

В 1858 году Леонтия Борисовича избрали в первый раз предводителем дворянства Ставропольского уезда — пост, который позволял ему существенным образом влиять на по­ложение дел в уезде. Затем его еще дважды избирали на этот пост. Если губернский предводитель дворянства в какой-то мере делил свою власть с губернатором, то уездный был главным хозяином уезда. Он возглавлял почти все учрежде­ния, представлял интересы уезда в ряде губернских органов, в отличие от губернского предводителя, даже располагал ис­полнительной властью, используя для этого полицию.

Много сил он приложил к практическому осуществле­нию Положения об отмене крепостного права, за что, кста­ти, императором Александром II был награжден памят­ным знаком. Этот знак ему многое напоминал. Ведь вво­дить уставные грамоты, в которых регламентировались от­ношения помещика с крестьянами, начали с имения само­го Леонтия Борисовича. Поскольку это в Ставропольском уезде проводилось впервые, на церемонию прибыли окре­стные помещики, пришли и крестьяне соседних деревень.

Обставлено это было с некоторой степенью торжествен­ности. Грамоту подписал помещик Тургенев, его крестья­не, обе стороны получили по копии, а подлинник переда­ли на хранение священнику. Тот по этому поводу даже от­служил молебен. В этой грамоте Тургенев простил кресть­янам пятую часть платежей за землю, что примерно по 30 рублей с каждой души, и прибавил от себя крестьянам земли. Причем землю отдал самую лучшую. Некоторые помещики за это обиделись на Леонтия Борисовича, уве­ряя, что он своим поступком взбунтует крестьян, что те­перь все будут требовать такого же надела и от своих по­мещиков.

Освобождение крестьян от крепостной зависимости по­влекло за собой и реформу местного самоуправления, в подготовке которой принял участие Леонтий Борисович. Вместе с Ю. Ф. Самариным они изложили свои соображе­ния и направили их в правительство. В частности, они предлагали: «каждое сословие избирает членов в общее собрание, уездную Думу и своего председателя». Так оно и вышло на самом деле.

15 июля 1864 года в Ставрополе стала работать времен­ная уездная комиссия по организации земских учреждений под председательством уездного предводителя дворянства Л. Б. Тургенева и в составе мирового посредника К. И. Гро-смана и уездного исправника А. Третьякова. Эта комиссия подготовила и провела выборы в уездное земское Собра­ние, первое заседание которого прошло в Ставрополе 7 фе­враля 1865 года.

На первом уездном земском Собрании Тургенев высту­пил с запиской «Взгляд на хозяйство уезда», которую уе­здное земское Собрание решило напечатать «как труд, по своей добросовестности и подробной обработке могущий быть полезным не только для одного уезда, но и всего зем­ства». К сожалению, нам пока не удалось обнаружить эту примечательную работу.

28 февраля 1865 года первое заседание Самарского гу­бернского земского Собрания, депутатом которого был и Тургенев, избрало его первым председателем губернской Управы.

Будучи органами местного самоуправления, земства за­нимались вопросами народного образования, здравоохра­нения, благотворительности. Составляя статистические от­четы, пропагандируя передовые методы хозяйствования, организуя помощь населению в неурожайные годы, зани­маясь дорожным строительством, земские деятели посте­пенно изменяли и условия жизни, и привычные взгляды и нравы.

Леонтий Борисович не один раз избирался почетным мировым судьей. Мировой судья, осуществляя контроль за законностью и правопорядком, был на окладе, но если ми­ровой судья отказывался от жалованья и выполнял свои обязанности бесплатно, то он получал звание почетного мирового судьи. Власть и влияние предводителя дворянст­ва во многом зависели от его авторитета, поддержки мест­ными дворянами, знания местных условий и традиций. А по воспоминаниям дочери, Леонтия Борисовича «очень уважали в уезде и слушали его советы, его ум был широ­кий, с большим размахом, скорее административный».

Несомненно, в заслугу Леонтию Борисовичу следует поставить решительность и личное мужество в экстре­мальным ситуациях, как сейчас говорят, которых немало встречается на жизненном пути. Нередко по территории Ставропольского уезда черным вихрем проносилась эпиде­мия холеры. Как правило, ее заносили батраки с низовьев Волги, приходившие на полевые работы в уезд. Некоторые врачи, не говоря уже о чиновниках, боялись этой заразы.

Леонтий Борисович, руководя врачебными, загради­тельными, полицейскими мероприятиями, сам заходил в холерные бараки, ничего не боясь. Но холера, как и лю­бовь, не разбирает чинов, и Тургенев заболел ею. «Чудом удалось выкарабкаться», но это его не остановило. Не слу­чайно его жена Екатерина Александровна частенько ему выговаривала: «Ты, Леонтий, слишком много живешь для других...» Его энергии и неугомонности люди удивлялись: он неделями не выходил из тарантаса, появляясь то в од­ном, то в другом имении помещика, в разных концах об­ширнейшего уезда.

Выполняя эти ответственнейшие должности в общест­венной жизни Ставрополя, Леонтий Борисович рос и в чи­нах, дослужившись до звания действительного статского советника, что в соответствии с табелем о рангах прирав­нивалось к званию генерал-майора. Его мундир украшали орден св. Анны II степени, кресты народного ополчения, медаль в память о Крымской войне 1853—1856 гг.

Из-за такой загруженности делами Леонтий Борисович нечасто бывал в собственном имении, проживая то в Став­рополе, то в Самаре. Между прочим, такая загруженность не позволяла ему вплотную заниматься делами собствен­ного имения, отчего доходность его, как помещика, пада­ла. А денег требовалось все больше и больше, тем более что Леонтий Борисович был страстный карточный игрок, правда, не всегда удачливый.

18 июня в день рождения Леонтия Борисовича к нему в имение съезжался весь Ставропольский уезд с поздрав­лениями. Здесь были дворяне Наумовы, Сосновские, Крот-ковы, Обрезковы, Хованские, Шишковы. Их встречала бо­гатая барская усадьба, в центре которой было двухэтажное здание, вокруг флигели для приезжих, ткацкие мастер­ские, ледники, кладовые, хозяйственные постройки.