Ставрополь тольятти

Одним из первых центров революционной пропаганды в России было Поволжье. В Ставропольском уезде под ру­ководством Марии Апполосовны Тургеневой еще до массо­вого «хождения в народ» сложился своеобразный кружок народников. В него входили Софья Львовна Перовская, Сергей Федорович Чубаров, Иван Маркович Краеноперов. Каждый из них оставил большой след в русском револю­ционно-освободительном движении, но наше внимание на руководителе — Марии Апполосовне Тургеневой.

Помещики Тургеневы в Ставропольском уезде были люди известные. Глава рода — Борис Петрович (род. в 1792 году), закончил Московский университет, в 34 года стал блестящим полковником и тем не менее был одним из ярых крепостников своего времени. Это про него извест­ный декабрист Н. И. Тургенев писал: «...каково здесь жить, видя даже между родными таких извергов...»

Младший же его сын — Юрий Борисович (род. 18 мая 1829 года) — был прямой противоположностью отцу, от­личался мягким, добрым характером. По настоянию отца учился в кадетском корпусе. Но бурсацкие нравы военно­го училища были не для него. Еще в начале учебы «кор­пусные товарищи сделали ему экзамен: повалили его на пол, положили табуретки и стали молотить. Он оказался слаб для такого испытания, заболел...» Как вспоминали родственники, «...вследствие этого он всю жизнь был боль­ным и малый ростом».

Получив все-таки офицерское звание, он служил в Одессе адъютантом у своего родственника генерал-лейте­нанта Александра Федоровича Багговута. И несмотря на известное покровительство, как признавался сам Юрий Борисович в письме к брату, «...военная служба не идет у меня; я все болею... хочу выйти в отставку и отправиться в агрономическую школу на год или полтора учиться хо­зяйству. Специальность же моя — мое назначение — на­ше хлебопашество». Выйдя в отставку и поселившись в Ставропольском уезде, где ему принадлежало 107 кресть­ян, Юрий Борисович был избран мировым судьей. Вскоре нашлась ему и невеста.

Дворянский род Бетевых был не столь многочислен, да и древностью своей не мог похвастаться. Агафон Лаврен­тьевич Бетев, отставной секунд-майор, служив в Симбир­ском наместничестве, имел чин статского советника, что соответствовало должности вице-губернатора, за что и по­лучил дворянство. Его сын Апполос Агафонович, будучи генерал-майором, рано скончался, оставив двух несовер­шеннолетних дочерей — Прасковью и Марию. Досталось в наследство дочерям три небольших села: Матрунино, Ру-синовка и Репьевка.

В середине 60-х годов состоялась свадьба Юрия Бори­совича Тургенева с Марией Апполосовной. Молодые недол­го прожили в родовом имении. Женщине образованной, прогрессивных взглядов, следящей за общественной жиз­нью страны, какой была Тургенева, нетрудно было уло­вить новые общественные веяния 60-х годов. В умах пере­довых людей господствовали Чернышевский, Добролюбов, Писарев. До многих доносился голос А. И. Герцена из эми­грации.

Общественное мнение и пресса уделяли много внима­ния так называемому «женскому вопросу», под этим пони­малось и «равноправие полов», проблемы женского выс­шего образования, проблемы эмансипации, проблемы ду­ховной свободы личности. Недаром В. Г. Белинский в од­ной из своих критических статей писал: «Мужчины во всех состояниях, во всех слоях русского общества играют первую роль; но мы не скажем, чтоб женщина играла у нас вторую и низшую роль, потому что она ровно никакой роли не играет».

Воспитанные в условиях русского быта, получив в луч­шем случае самое минимальное, по сравнению с мужчина­ми, образование дома, женщины в течение всей жизни оказывались в полной зависимости от мужчины. Их спо­собности и таланты чаще всего не выходили за пределы дома и узкого круга знакомых. Считалось, что излишнее образование может уменьшить «дамские прелести», «уп­ражнения же в науках и словесности» чревато охлаждени­ем женщины в любви супружеской. Однако находились среди женщин и наиболее решительные. Они не хотели до­вольствоваться той жизнью, стремились наравне с мужчи­нами принимать участие в общественной жизни.

Марии Апполосовне хотелось усовершенствовать свое прекрасное домашнее образование, но сделать это в услови­ях Ставропольского уезда было практически очень трудно.

Она сумела уговорить мужа переехать в Петербург, ку­да стремились все прогрессивно настроенные люди. Петер­бург в середине 60-х годов приобрел ореол обетованной земли: здесь была лаборатория идей, здесь много говорили и писали о женском вопросе, здесь могли указать, как жить, что делать.

Тургеневы уехали в Петербург к своей симбирской зна­комой Марии Васильевне Трубниковой, вокруг которой складывался кружок передовой образованной молодежи. Ядро кружка составили М. В. Трубникова, Н. В. Стасова, A.П. Философова. Главная их цель была — борьба за пра­ва и знания для женщин. По приглашению этого кружка Мария Апполосовна и приехала в Петербург. Но подружилась больше все­го Мария Апполосовна с младшей дочерью декабриста B.П. Ивашева — Верой, которая была замужем заизвест­ным деятелем революционного движения 60-х годов Алек­сандром Александровичем Черчесовым (1839—1908), ко­торый занимался нелегальной работой и имел хорошие связи с подпольным революционным движением. Молодые сняли квартиру на углу Спасской и Надеждинской.

Мария Апполосовна страстно верила в культ знаний. Науки, в первую очередь естественные, считала она, луч­шее орудие в борьбе с невежеством, предрассудками и наикратчайший путь к высвобождению личности. Для того, чтобы стать полезным членом общества, приносить ему ис­тинную пользу, необходимо прежде всего образование. Но поскольку путь к высшему образованию в России женщи­нам был закрыт, она решила учиться живописи.

Скорее всего, это произошло благодаря земляческим связям. Известный писатель Д. В. Григорович, уроженец Симбирской губернии, был секретарем комитета «Обще­ства поощрения художников». Наверняка М. А. Тургене­ва и Григорович были знакомы, поскольку ее подруга М. В. Трубникова и Григорович были двоюродные брат и сестра. Этому «Обществу поощрения художников» при­надлежала рисовальная школа. Сюда ее и зачислили.

Мария Апполосовна стала заниматься живописью на женском отделении Петербургской рисовальной школы для вольноприходящих. Здесь обучались женщины неза­висимо от социального положения бесплатно. Принимали в возрасте от 9 до 30 лет. По своей организации учебной программы, социальному составу учащихся, эта школа яв­но не соответствовала педагогической системе учебных за­ведений России. Судите сами. В стране действовала реак­ция, душившая все передовое в области литературы, ис­кусства, образования, а рисовальная школа была каким-то островком в море реакции. Причем школа задумывалась для девушек простого звания, а уже среди первых 40 уче­ниц — 24 были дочерьми чиновников первых классов и ге­нералов, не следует забывать, что и сама Мария Апполо­совна была генеральской дочкой. Эта школа находилась на Васильевском острове и занимала несколько гулких, высо­ких и холодных комнат в Таможенном цейхгаузе, рядом с Биржей. Так ее и называли «школа на Бирже».

Когда М. А. Тургенева училась в этой школе, то на женском отделении преподавали И. Н. Крамской — всеоб­щий любимец учениц, академик Клодт — композицию. Лишь только на четвертый год обучения учащиеся допус­кались к написанию портретов, да и то поясных.

Юрию Борисовичу это не подходило, так как он с дет­ства занимался рисованием и был, между прочим, не без таланта. Об этом можно судить по двум рисункам, дошед­шими до нашего времени. В Центральном государственном архиве литературы и искусства мне доводилось листать один сафьяновый салонный альбом, принадлежащий неко­му Рачинскому из Дерпта. В этом альбоме оставили свои автографы брат поэта Баратынского, сын поэта Дельвига, есть стихотворение самого Виктора Гюго. В нем и три ри­сунка Юрия Борисовича Тургенева. Они выполнены на та­ком профессиональном уровне, что учиться основам живо­писи ему было совсем не нужно.

Итак, Мария Апполосовна училась живописи, а Юрий Борисович занимался самообразованием и тосковал по своей деревне. Взгляды супругов на происходящие собы­тия все больше и больше расходились, и в июле 1868 го­да Юрий Борисович возвращается в Ставропольский уезд, в свое Тургенево, а Мария Апполосовна осталась в Петер­бурге.

Продолжая заниматься живописью, Мария Апполо­совна все больше и больше тянулась к студенческой молодежи. Особенно привлекали ее слушатели Медико-хирургической академии. Современные исследователи справедливо утверждают, что эта академия занимала в 70-е годы среди высших учебных заведений первое место по числу студентов — участников революционного дви­жения.

В январе 1859 года президент Медико-хирургической академии П. А. Наранович разрешил Тургеневой слушать лекции в академии. Сама Мария Апполосовна так расска­зывает о своей радости в письме в Ставрополь: «Лучшей рекомендацией было, разумеется, то, что я держала гим­назический экзамен и знаю хорошо гимназический курс математики... Якубович — профессор гистологии — пред­ложил мне заниматься у него...» Как особо одаренной, ей разрешили посещать академию до официального решения правительства. Но решение все откладывалось и отклады­валось и вышло только спустя три года.

Правительство никак не могло решиться отменить университетский устав 1863 года о запрещении прини­мать женщин в университеты. Император Александр II, по воспоминаниям П. А. Кропоткина, боялся и ненавидел «ученых женщин»: «Когда он встречал девушку в очках и гарибальдийской шапочке, то пугался, думая, что перед ним нигилистка, которая вот-вот выпалит в него из пис­толета».

А в это время петербургские друзья, многие из кото­рых составили ядро будущего революционного кружка «чайковцев», настоятельно рекомендовали ей поступить в заграничный университет. В 1870 году Мария Апполосов-на Тургенева (фамилию мужа она сохранила на всю жизнь) приехала в Швейцарию, которая была в то время центром политической эмиграции Европы. Прибыла она в Цюрих, где находилось два высших учебных заведения: университет и политехникум (он давал высшее образова­ние). Студентов из России здесь было много, достаточно сказать, что они составляли треть всех студентов универ­ситета.

Когда она приехала в Швейцарию, то с родины стали доходить тревожные вести. Правительство закрыло извест­ные Алл арчинские высшие женские курсы, готовящие фельдшериц и акушерок.

В 1871 году вышел указ «Его императорского величества» о запрещении женщинам за­нимать должности на государственной и общественной службе. Исключение делалось только для сестер милосер­дия, учительниц начальных школ и низших классов жен­ских гимназий и телеграфисток.

В этой обстановке М. А. Тургенева подала заявление и была зачислена студенткой Цюрихского университета. Стала изучать педагогику.

Вырвавшись из типичной провинции, какой был Став­рополь, Марию Апполосовну можно было всегда видеть среди участников жарких политических споров и дискус­сий. Местом сбора эмигрантов было знаменитое кафе Грессо, где большей частью в кредит столовались многие из­гнанники из России. Русская студенческая молодежь в полной мере использовала открывавшиеся для нее воз­можности: свободу слова, собраний, сходок. Общественная мысль била ключом: устраивались лекции, диспуты, чита­лись рефераты, создавались кружки. Лидеры революцион­ной эмиграции старались укрепить свое влияние на рус­скую молодежь, обучающуюся в Цюрихе: трудно было найти более благодатную среду для пропаганды и увеличе­ния своих единомышленников.

Существовавшие тесные связи между русскими эмигрантами позволили Тургеневой завязать знакомство прак­тически со всеми русскими политическими противниками самодержавия. Побывавший в Цюрихе и вернувшийся на родину видный народоволец Р. С. Соловейчик рассказывал на допросе: «В Цюрихе русские знакомятся очень легко между собой, чему способствует, с одной стороны, сама почва, а с другой — те безотрадные условия, в которые всякий в отдельности там поставлен. Под почвой я разу­мею существование в Цюрихе всевозможных обществ сре­ди местной интеллигенции, что вызывает учреждение по­добных же обществ и между живущими там русскими сту­дентами и студентками, а именно: касс взаимопомощи, читален, кухмистерских и кружков саморазвития».

Много запрещенных в России книг, а также тех, кото­рые невозможно было достать в Ставрополе, Тургеневой удалось прочитать в русской библиотеке (в Цюрихе), где были книги по истории, политэкономии, социологии. Ли­тература подбиралась в революционно-социалистическом духе. Здесь можно было найти «Колокол» и «Полярную звезду» Герцена и вообще всю запрещенную царской цен­зурой литературу, новейшие брошюры. В библиотеке час­то висели объявления о лекциях и диспутах, проводились денежные сборы в помощь стачечникам, эмигрантам.

Царское правительство настолько встревожилось акти­визацией цюрихских студенток (из 182 русских студентов в Цюрихе обучалось 104 девушки), что представило специ­альный доклад Александру II. В нем говорилось: «Вовле­ченные в политику девушки попадают под влияние коно­водов пропаганды и становятся в их рядах послушными орудиями. Иные по два, три раза в год ездят из Цюриха в Россию и обратно, привозят письма, поручения, проклама­ции и принимают живое участие в революционной пропа­ганде».

Принимала участие в живой пропаганде и Мария Ап-полосовна. Несколько лет назад, работая в Киеве с архи­вами жандармского управления, нахожу сообщение, что М. А. Тургенева «...поступила в число слушательниц Цю­рихского университета. Пробыв там с полгода, она, вслед­ствие размягчения мозга, по совету докторов оставила вся­кие занятия и, вернувшись в Россию, проживала в 1870— 1872 годах в Ставрополе». По всем законам конспирации это было вполне легальное прикрытие для возвращения в Россию. На самом деле Мария Апполосовна вернулась в Ставрополь, чтобы не в теоретических спорах, а на деле практически сблизиться с народом, служить ему своими знаниями, изучить возможности использования крестьян­ства в революции.

В 1906 году в Москве была издана переводная брошю­ра под названием «Хроника социалистического движения в России». Современные исследователи доказали, что авто­рами этой брошюры были жандармы, которые хотели по­казать Западной Европе русских революционеров как ис­порченных людей. Многие факты здесь подтасованы, но тем не менее многие наблюдения не лишены интереса. Жандармские авторы «Хроники» делают такие наблюде­ния о «цюрихских студентках»: «Стриженые волосы, цветные очки, мужские манеры стали их символами». Это описание позволяет представить их внешний облик.

А вот что вспоминала ставропольская жительница Ма­рия Степановна Иванова: «Маленький городок Ставро­поль, смотревший тусклыми оконцами убогих деревянных домишек с лугового берега Волги и Жигулей, летом 1871 года был взбудоражен необычным происшествием... На его обычно пустынных песчаных улицах появилась стриже­ная барыня, одетая в мужские шаровары, темную кофточ­ку поверх белой блузки, с соломенной шляпкой на голо­ве... Это была Мария Апполосовна Тургенева».

Как видим, описания цюрихских студенток и Марии Апполосовны совпадают. Для нас это очень важно, ибо по­ка не известно ни одного изображения Тургеневой. Есть только словесное описание, принадлежащее ее племянни­це: «Тетушка Мария не была красива, но была пламенная. Были у нее чудесные волосы — носила две косы, которые обвивали голову...»

Непривычен для ставропольчан оказался не только внешний облик приехавшей «стриженой барыни», но и де­ло, которым она занялась. Мария Апполосовна открыла на свои средства сельские школы в Андреевке, Тургеневе, Бор-ковке, а поскольку желающих учиться было много не толь­ко среди детей, то открыла и вечерние классы для взрослых крестьян. Летом 1871 года организовала на свои средства курсы по подготовке к экзамену на звание сельской учи­тельницы. Первый год преподавала на этих курсах сама вместе с приехавшими из Петербурга супругами Костыч.

На следующий 1872 год Тургенева пригласила препо­давать на курсах Софью Львовну Перовскую, Ивана Мар­ковича Красноперова и Сергея Федоровича Чубарова. Все эти преподаватели были видными народниками, активны­ми противниками царского самодержавия. И. М. Красно­пёрое стал преподавать на курсах после того, как отсидел четыре года в тюрьме за участие в «казанском заговоре». Иван Маркович признавался в письме к товарищу, что «я во сне и наяву вижу революцию». Софья Львовна Перов­ская, одна из первых русских революционерок, участвова­ла в покушении на Александра II. Вошла в русскую исто­рию, как первая женщина, казненная в России по «поли­тическому делу». Сергей Федорович Чубаров за организа­цию вооруженной борьбы против самодержавия также кончил жизнь на виселице.

Так что, благодаря Марии Апполосовне, педагогичес­кий коллектив на ставропольских курсах сложился весь­ма примечательный. Всех их объединяли революционные идеалы.

Через два-три месяца после приезда преподавателей, приглашенных М. А. Тургеневой, по селам пошли тревож­ные слухи. Ставропольские власти стали обеспокоенно ис­кать источники пропаганды. Пришлось Тургеневой, Пе­ровской, Чубарову, Красноперову спешно покинуть Став­рополь. После их отъезда в школах, основанных Тургене­вой, были произведены обыски; книги, розданные препо­давателями ученицам, отобрала полиция. Слушатели кур­сов сельских учительниц были уволены с работы под раз­ными предлогами.

Деятельность участников курсов М. А. Тургеневой под­тверждает мысль, что идеи революционного народничест­ва получали широкое распространение среди учителей. Не случайно российская охранка в секретном распоряжении всем губернаторам 27 ноября 1873 года отмечала, что «...в последнее время стали повторяться все чаще и чаще слу­чаи, указывающие на совершенную неблагонадежность в политическом отношении некоторых учителей сельских народных школ. Лица эти, видя в деятельности сельских учителей наиболее удобный путь для распространения их тлетворных идей, стремятся и иногда успевают занимать должности упомянутых учителей и таким образом получают возможность под предлогом народного образования преследовать свои противообщественные цели».

Спустя пять лет, в 1877 году, фамилия М. А. Тургене­вой вновь замелькала в жандармских бумагах. Это случи­лось в Киеве. Здесь революционный кружок «южных бун­тарей» решил поднять в Чигиринском уезде крестьянское восстание. План был такой: в назначенный день конные группы революционеров с крестьянами объезжают села, зачитывают подложный царский манифест о конфискации помещичьих земель. К этому же сроку намечалось загото­вить и оружие. Затем по мысли руководителей, восстание должно было распространиться на более обширную терри­торию. Кстати говоря, прибегая к авторитету и имени ца­ря для побуждения крестьян к восстанию, «южные бунта­ри» на практике выступали против своих же собственных теорий о революционности крестьян. Этот опыт наглядно показал утопичность народнических идей, авантюризм их тактики, рассчитанный на то, чтобы, опираясь на царист­ские иллюзии крестьян, поднять их «на социалистичес­кую революцию». И тем не менее «Чигиринский заговор» был единственным опытом создания среди крестьян рево­люционной организации.

Одним из руководителей этого «Чигиринского загово­ра» был Сергей Федорович Чубаров, а штаб-квартира вос­стания располагалась в квартире, снимаемой Марией Ап-полосовной Тургеневой. К этому времени Тургенева стала гражданской женой Чубарова и родила от него сына.

Восстание закончилось неудачей. Руководителей восста­ния Якова Стефановича и Льва Дейча арестовали и они на допросах всячески уводили следователей от месторасположе­ния штаб-квартиры и ее хозяйки, предоставляя возмож­ность ей скрыться. Когда жандармы дознались о местораспо­ложении штаб-квартиры, то она оказалась пустой. Соседи на допросах показали, что приходили какие-то три молодых че­ловека и одна женщина. Но в данном случае лучше предо­ставить место полицейскому протоколу: «В печке первой комнаты найдена зола от сожженной бумаги, и в обертках некоторых книг уничтожены места, где обыкновенно поме­щаются надписи фамилии собственников книг». Остались не уничтоженными только пустые наборные кассы для шриф­та, поломанные и целые патроны для револьвера.

Жандармы бросились искать Тургеневу. Киевское жан­дармское управление немедленно оповестило всю полицию России, что «Тургенева (урожденная Бетева) Мария Аппо-лосовна подлежит привлечению к дознанию о государст­венном преступлении», и предложило всем при ее задер­жании немедленно препроводить в Киев. Но задержать Тургеневу не удалось, ее вместе с маленьким сыном пере­правили через границу. Она обосновалась в Швейцарии, хорошо знакомом ей Цюрихе, а Чубаров остался на неле­гальном положении в России и только через год был арес­тован и повешен.

Пока нам мало известно о жизни Тургеневой в Швей­царии. Строгая конспирация окутывает всю ее деятель­ность, но даже дошедшие отрывочные сведения говорят о том, что через нее осуществлялась связь с Россией. Учиты­вая исключительную честность и скромность, ей доверяли хранить денежные средства революционеров. Можно при­вести только один пример.

В дождливую осеннюю ночь с 11 на 12 октября 1878 года по анонимному доносу на петербургской квартире Александры Николаевны Малиновской, где проживала и Маша Коленкина (эти революционерки были подругами и соратницами Марии Апполосовны), был произведен обыск. Главной уликой могли стать письма Веры Иванов­ны Засулич, которая недавно стреляла в генерала Трепова. Чтобы дать возможность Малиновской уничтожить письма Засулич, Mania Коленкина два раза стреляла в произво­дившего обыск жандармского подполковника Кононова и пристава Любимова, но безуспешно. Остальные жандармы набросились на Коленкину и, по свидетельству самих жан­дармов, вырывали эти письма у нее из рук и изо рта. 16 клочков писем Засулич жандармы сумели отобрать. Почти в каждом письме В. И. Засулич встречалась фамилия Тур­геневой.

Через 13 лет российская полиция вновь внесла М. А. Тур­геневу в список «важнейших государственных преступни­ков», но уже по другому делу. В марте 1889 года в Моск­ве был арестован студент Александр Гуковский. При обы­ске у него на квартире было обнаружено большое количе­ство гектографических и печатных революционных изда­ний и обширная переписка с цюрихскими революционными группами. И хотя на допросах он категорически отка­зался назвать лиц, от которых получил нелегальную лите­ратуру и авторов найденных у него писем, жандармы ус­тановили в этой переписке фамилию Тургеневой и объяви­ли ее всероссийский розыск.

Через месяц знакомая фамилия вновь появилась в жандармских документах в связи с арестом Р. Соловейчи­ка, который показал на допросах: «В Цюрихе я имел слу­чай познакомиться почти со всеми русскими эмигрантами; я здесь познакомился с Верой Засулич и Тургеневой,, име­ни которой не знаю, но которая пожилая женщина и счи­тается давней эмигранткой».

Получив такие улики против Тургеневой, жандармы вновь, уже в который раз, отдали приказ о ее аресте в слу­чае появления в России, но Мария Апполосовна больше в Россию не приезжала. Но и живя за границей, Мария Аппо­лосовна не прекращает революционной деятельности. Среди ее ближайших друзей была Вера Ивановна Засулич — член группы «Освобождение труда», С. М. Степняк-Кравчинский — автор книги «Подпольная Россия», Д. А. Клеменц, Я. Стефанович, Л. М. Дейч и другие деятели революционного движения России.

Материально М. А. Тургенева в Швейцарии жила тя­жело. Это видно из воспоминаний участницы одного из первых марксистских кружков Д. Благоева Ц. С. Гурвич-Мартиновской. Она ездила в Швейцарию, по ее словам, «для более основательного изучения марксизма». Здесь она встречалась с Г. В. Плехановым, В. И. Засулич. «Но наиболее приятные воспоминания оставили во мне наши с ней (Засулич) совместные прогулки за город... Она пере­давала много эпизодов из своей жизни, а также других то­варищей во время хождения в народ, и как живые вста­вали перед моими глазами образы этих апостолов социа­лизма, давно минувшего «героического периода» русской революции. Однажды во время такой прогулки она (В. И. Засулич) предложила мне зайти к старому эмигранту Эл-пидину, в другой раз — к одной из первых народниц, к Марии Апполосовне Тургеневой, жившей в очень бедной обстановке со своим 13-летним сыном». Она немного под­рабатывала переводами, но не столь часто это удавалось, да и не хватало умения. В частности, она перевела на западноевропейские языки брошюры о Перовской и Желя­бове, но издатель нашел их «чересчур русскими». Зараба­тывала она на жизнь, работая в русской «кухмистер­ской». В письме к Ф. Степняк-Кравчинской Мария Аппо-лосовна пишет: «Сначала было непривычно и странно ви­деть себя в роли кельнерши, бегающей с блюдами или грудами грязных тарелок, а теперь привыкла...» В другом письме к С. М. Степняк-Кравчинскому, отправленном ме­нее чем за два месяца до своей смерти, Мария Апполосов-на сообщает: «Живем по-прежнему, считая сантимы, Са­ша (сын) учится и осенью поступает в политехникум. Ув­лекается математикой и, по отзывам товарищей, по этому предмету первый ученик...» Внешне она также мало по­ходила на богатую ставропольскую барыню, генеральскую дочь. Строгое аккуратное платье придавало ей какой-то аскетический, монашеский облик. Только веровала она не в Бога, а в революцию. Умерла Мария Апполосовна в Цю­рихе 12 мая 1892 года.

А ставропольский помещик, мировой судья Юрий Бо­рисович Тургенев жил одиноко, неспешно занимался об­щественной земской деятельностью, много читал и втайне надеялся... на возвращение Марии Апполосовны. Однаж­ды из-за границы он получил от нее письмо, в котором она просит его дать развод в связи с рождением сына. Юрий Борисович не стал этого делать и дал рожденному мальчи­ку свою фамилию. Во время работы над этой темой в од­ном из московских архивов мне удалось найти неопубли­кованные воспоминания племянницы Юрия Борисовича, которая писала: «...Юрий Борисович до самой смерти про­должал любить Марию Апполосовну». Когда умирал Юрий Борисович, то завещал свой большой барский дом сыну Марии Апполосовны...

Непредсказуемо порой складываются человеческие судьбы.