Сто великих узников москва "вече" 2003

архиерея". Но она решила "лучше острадати, нежели с ними сооб-щитися", и

отказалась идти во дворец "на царскую радость", сославшись на болезнь ног. Царь

не один раз посылал за ней, и твердый отказ боярыни принял как оскорбление.

В 1671 году, после разгрома восстания С. Разина, гонения на сторонников старой

веры усилились. В Москве был сожжен старец Ав-раамий, в Мезени повесили

юродивого Федора и москвича Луку Лаврентьевича, "сапожника чином" - ученика

протопопа Аввакума, в Пустозерске его "соузникам" - старцу Епифанию, отцу Лазарю

и дьякону Федору за их писания и речи "велено языки реза-ти, а за крест руки

сетчи"... Надвигался царский гнев и на Федо-сью Прокофьевну. Сначала к ней

отправили боярина И.Б. Троекурова, но его визит остался без последствий. Затем

царь направил другого гонца - мужа ее сестры князя П.С. Урусова, который заявил,

что царь сильно гневается и требует, чтобы она покорилась всем нововведениям. А

если не послушается, то "быти бедам великим"... В ночь на 16 ноября 1671 года за

боярыней пришли Чу-довский архимандрит Иоаким и думный дьяк Илларион Иванов из

Стрелецкого приказа. Царские посланцы объявили не пожелавшей встать боярыне

указ: "Понеже не умела еси жити в покорении, но в прекословии своем утвердилася

еси, сего ради царское повеление постиже на тя, еже отгнати тя от дому твоего.

Полно тебе жить на высоте! Сниди долу! Восстав, иди отсюду!".

Боярыню посадили в кресла и понесли из комнат, вместе с ней пошла и сестра ее -

княгиня Е.П. Урусова. Их поместили под стражу в людской подклети, наложив на

ноги "железа конская", и приставили стражу из дворовых людей. Через два дня

женщин доставили в Чудов монастырь, где церковные иерархи опять пыта-

226

100 ВЕЛИКИХ УЗНИКОВ

их вернули домой под стражу слуг в ту же холодную подклеть. А утром сестер

разлучили, заковав их в цепи "со стулом" (тяжелым обрубком дерева).

Боярыню Ф.П. Морозову посадили в темницу Печерского монастыря, располагавшегося

на Арбате, под надзор стрельцов, а княгиню Е.П. Урусову в цепях отвели в

Алексеевский монастырь Белого города. Было приказано водить ее в церковь, но

княгиня так сопротивлялась, что ее приходилось волочить на рогожных носилках. Но

она и тут притворялась расслабленной, будто не могла ни рукой, ни ногой двинуть,

и сама на носилки не ложилась. Разлученный с матерью, внезапно заболел "от

многия печали" сын боярыни Морозовой. К единственному наследнику знатного рода

царь послал своих лекарей, которые и залечили его до смерти. Охранявшие узницу

стрельцы долго слышали, как она голосила надгробные причитания. Со смертью

молодого Морозова боярский дом был разграблен и совсем запустел: их вотчины,

имения, табуны лошадей и стада коров царь роздал боярам; золотые и серебряные

вещи, дорогие меха продали, а деньги взяли в казну. В стене одной из комнат в

доме боярыни нашли дорогой клад, спрятанный, видимо, еще ее предками. Слуга Иван

припрятал для опальной своей хозяйки несколько золотых изделий, но был предан

своей женой.

Протопоп Аввакум из пустозерской ссылки продолжал посылать письма своим

единомышленницам, восхвалял их мужество в мученичестве и даже смерть, угрожавшую

им, рисовал как желанные врата царства небесного. Поддержку боярыне оказывали и

другие раскольники, а княгиня Урусова вела оживленную переписку со своими

детьми. Пятнадцатилетнему сыну, который под влиянием отца начал было забывать

мать, она пишет:

Ох, любезный мой друг, Басенка, или ты забыл меня... И я ныне молю о тебе,

любезный мой... обрадуй ты душу мою и свою душу помилуй во веки, поживи ты

усердно Христу, стой в вере истинной старой, а к новому не прикасайся, не погуби

душу свою. .

Царь и патриарх решили избавиться от узниц, смущавших Москву. И вот закованная в

цепи боярыня предстала перед патриархом Питиримом. Она не хотела стоять перед

патриархом, и ее поддерживали сотник и стрельцы; по-прежнему упорно отказывалась

она от новой веры, несмотря на все уговоры. Когда боярыня увидела, что патриарх

хочет помазать ее священным маслом, она встала на ноги и приготовилась, "яко

борец".

Марью Данилову, задержанную на Дону, пытали на Ямском дворе. Руководивший пыткой

князь И.А. Воро-

ГТРОПТИВЫЕ РАСКОЛЬНИЦЫ

227

тынский снова пытался образумить боярыню: "Что сотворила еси? От какие славы и в

Феодора юродивых и прочих таковых, и их учения держася, царя прогневала еси!".

Бояры-, ню пытали дыбой, "обнажив по концех ее сосец... и повесиша на тряску,

висела полчаса, и ремнем руки до жил протерли". Но и на дыбе она продолжала

укорять своих гонителей за "лукавое их отступление". Затем несчастных женщин с

вывернутыми руками бросили раздетыми на снег и другие казни над ними творили:

"плаху мерзлую на перси клали и устрашая к огню подносили, хотя сжечь". Марью

Данилову били плетями. За ночь на Болоте за Москвой-рекой для них приготовили

сруб, а наутро хотели предать сожжению, да "бояре не потянули", ведь княгиня

Е.П. Урусова и боярыня Ф.П. Морозова были из знатных семейств, и публичная казнь

могла превратиться в опасную для правительства демонстрацию.

Узниц сослали в Боровск, где посадили в земляной острог. Поначалу жизнь их была

сносной, и через подкупленную стражу даже продолжалась их переписка с

единомышленниками. К ним приходили послания от Аввакума с наставлениями и

утешениями, но о послаблении караула узнали в Москве и послали в Боровск дьяка

Федора Кузмищева из Стрелецкого приказа и подьячего того же приказа Павла

Бессонова со стрельцами. Они быстро провели "дознание", сурово наказали

виновных, а у узниц отобрали одежду, постельные принадлежности и запасы еды. В

1675 году сестер перевели в заново вырытую земляную яму, более глубокую, а

значит, и более сырую. Инокиню Иустину сожгли, а Марью Данилову перевели в

острог, где сидели уголовники.

С этого времени всякое сообщение с внешним миром для сестер прекратилось. Они

сидели в темноте, задыхаясь от зловоний; сорочек ни переменить, ни мыть было

нельзя. В верхней их одежде, которую от холода нельзя было снять, развелись вши,

не дававшие узницам сна ни днем, ни ночью. Пищу им давали "зело малу и скудну" -

пять-шесть сухариков на день без воды. А "когда пити дадут, тогда есть не

спрашивай". Только караульные стрельцы иногда из жалости бросали в яму "яблоко

или огурчик". Ле-ствиц сестрам не оставили, и они, навязав из тряпиц 50 узлов,

по тем узлам и совершали свои молитвы. Через два месяца от голода умерла княгиня

Е.П. Урусова, а в начале ноября скончалась боярыня Ф.П. Морозова.

228

100 ВЕЛИКИХ УЗНИКОВ

Это дело, случившееся в годы правления короля Людовика XIV, было одним из самых

громких в свое время, хотя сейчас о нем знают только специалисты-историки. Принц

Людовик де Роган принадлежал к одному из самых знатных семейств Франции -

первому после королевского дома, хотя чаще всего его звали просто "шевалье де

Роган". Богатый, ловкий и красивый, он состоял при дворе в должности главного

начальника королевской охоты, был душой общества, выделялся своим остроумием,

задавал тон всему и имел много поклонников. Но страшная расточительность довела

его до бедности, злоупотребление удовольствиями жизни расстроили здоровье. Он не

знал в наслаждениях меры и дошел до того, что мог удовлетворять свой пресыщенный

вкус только циничным развратом. Свои дела шевалье де Роган запустил до того, что

с 1672 года даже самые близкие друзья отвернулись от него, забыв и его

происхождение, и прежний блеск.

За несколько лет до этого король устроил охоту, не предуведомив об этом своего

обер-егермейстера. Де Роган, взбешенный таким невниманием, в присутствии короля

и вельмож сломал свой

охотничий нож, отказавшись тем самым от высокой должности, и ускакал. Его

поступок всем присутствующим показался чудовищно дерзким, и ожидалось, что за

ним последует королевский гнев, однако этого не произошло.

Шевалье де Роган уехал в провинцию, жил там уединенно и ждал случая, чтобы

отомстить королю. В конце июня 1674 года он возвратился в Париж с самыми

безумными проектами. По дороге шевалье заезжал в Версаль представиться королю,

но был принят очень дурно. Это стало первой причиной его скверного настроения, а

вторая - у шевалье явно ощущался недостаток средств Де Роган лишился всего:

денег, Бастилия королевской милости, надеж-

рОЗМУЩЕНИЕ ПРОТИВ КОРОЛЯ И ГОСУДАРСТВА 229

ды - и оказался в таком положении, когда энергичные люди становятся еще сильнее,

а бесхарактерные помышляют о самоубийстве.

При въезде в Париж карету шевалье остановил его старинный знакомый Латреомон,

дворянин из Нормандии. Немного проехав вместе, они остановились около монастыря

Пиклюс, располагавшегося в конце Сент-Антуанской улицы, и вошли в дом известного

философа ван ден Эндена, покинувшего из-за преследований свою родину - Голландию

- и поселившегося в Париже, где он основал школу, в которой учил языкам и

политическим наукам. Он еще верил в желание французского короля поддержать

Голландию, однако, как республиканец и сторонник безусловной свободы совести,

понимал, что не будет пользоваться расположением французского короля.

Подружившись с Латреомоном, человеком храбрым, энергичным и тоже недовольным

королем, и переговорив с ним несколько раз, ван ден Энден написал де Монтере,

губернатору испанских Нидерландов, письмо, прося о свидании, чтобы сговориться

насчет совместных действий против французского короля.

Сначала дела заговорщиков складывались удачно: во Франции раздавался ропот

негодования из-за невыносимых налогов, все предметы потребления были обложены

пошлинами, и увеличению налогов из-за расточительности короля конца не

предвиделось. Ван ден Энден постепенно устроил так, что Голландия вошла в

коалицию с нормандскими дворянами, недовольными политикой Франции и

намеревавшимися провозгласить Нормандию независимой республикой.

Правитель испанских колоний де Монтере требовал, чтобы вождем восстания

назначили кого-нибудь из французов, и Латреомон предложил жаждавшего мести

шевалье де Рогана. Правда, тот сначала колебался, но на свидании в доме ден

Эндена он наконец дал свое согласие. У каждого из них в этом деле были свои

цели. Латреомон видел в задуманном предприятии единственное средство быстро

разбогатеть, ден Энден мечтал увидеть Нормандию республикой... Но он был

иностранец и служил своей стране, а шевалье де Роган и Латреомон, принимая

участие в заговоре, становились изменниками. Первый предавал отечество, чтобы

удовлетворить личное самолюбие, второй развязывал гражданскую войну, чтобы

грабить и победителей, и побежденных.

В заговор вошел нормандский дворянин Вильгельм де Прео, племянник Латреомона,

вступивший в дело отчасти по бесхарактерности, отчасти из послушания дяде. Из-за

любви к Прео в заговоре оказалась и Анна Луиза де Capo, вдова маркиза де Вилла-

ра. Де Прео и маркиза не выезжали из Нормандии, так как для успеха всего

предприятия их присутствие было необходимо там.

230

Де Прео должен был привлечь нормандское дворянство к участию в заговоре, а

маркиза - поддерживать мужество в молодом заговорщике. Так организовался союз

между голландцами и французами, недовольными Людовиком XIV. Однако, как это

часто бывает, не обошлось без предателя. Один из учеников ден Энде-на, успешно

посещавший лекции философа, втерся к учителю в доверие, узнал о заговоре, и

письмом сообщил обо всем королю. Ничего не подозревавший шевалье де Роган через

два дня после получения королем письма приехал в Версаль, чтобы присутствовать

на приеме папского нунция. Здесь он и был арестован.

По другой версии, заговор был раскрыт после Сеневского сражения, когда в руки

французов попал экипаж графа де Монтере, в котором и нашли переписку, касавшуюся

заговора. Майор королевской гвардии Бриссак взял шевалье де Рогана в Версальской

церкви, а Латреомону удалось сначала скрыться, но потом и его взяли под стражу.

При аресте он не выказал ни страха, ни смущения, только попросил у своего

давнего друга Бриссака позволения сходить в кабинет. Выйдя оттуда, Латреомон

стал целиться в майора из пистолета. Тот крикнул ему: "Стреляй!", желая

показать, что не боится. Один из солдат принял это восклицание за приказ и

выстрелил в Латреомона. Но и тот успел выстрелить, однако в Бриссака не попал, а

убил одного из стражей. Падая, Латреомон пробормотал: "Право, я умру по-

солдатски". Раненого перенесли на кровать, призвали лекаря и духовника, который

приобщил его Святых тайн. Однако как раненого ни допрашивали, он никак не хотел

сознаваться в заговоре; ему пригрозили пыткой, и тогда, чтобы его оставили в

покое, Латреомон объявил: он напишет все, что хочет сказать. Ожидая важных

сведений, стражники дали ему бумагу, на которой он написал только следующее: "Я

ничего не имею вам сказать и не сказал, что я был виновен. Страха я никогда не

знал, и вашими угрозами вы ничего от меня не добьетесь".

На другой день Латреомон умер, а еще через день были арестованы и заключены в

Бастилию ден Энден, Вильгельм де Прео и маркиза де Виллар. Ван ден Эндена, с

которым король приказал обходиться с наибольшей суровостью, на приманку о

королевском прощении поймать было нельзя, так как с самого первого дня он был

уверен, что его казнят, и поэтому не рассчитывал ни на какую милость. Одним из

доказательств вины заговорщиков послужила копия договора, заключенная ими с де

Монтере, по которому тот обещал заплатить им 100 000 ливров Он также обязывался

предоставить им пансион в Испании и в последних строках договора желал де Рогану

успеха в исполнении "сего великодушного намерения, которое... он приял для

общего блага и спокойствия целой Европы".

ВОЗМУЩЕНИЕ ПРОТИВ КОРОЛЯ И ГОСУДАРСТВА

231

Виллар признала только восемь писем, которые писала своему возлюбленному.

Сначала на все вопросы шевалье де Роган отвечал, что не понимает, о чем идет

речь и что ему нет дела до мнимых обвинений и разоблачений. Смерть Латреомона

могла бы спасти жизнь шевалье, так как свидетельств его сношений с ден Энденом,

кавалером де Прео и маркизой де Виллар не было, к тому же не нашли ни одного

собственноручно написанного им документа. Поэтому назначенная для расследования

дела комиссия была в большом затруднении, хотя некоторыми показаниями

причастность де Рогана к заговору как будто бы подтверждалась. Однако не было ни

малейшего указания на то, что к исполнению заговора уже приступили.

Людовик XIV пришел в ужас от того, что ничего не удалось открыть. К тому же

королю донесли, что друзья де Рогана действуют весьма энергично, и решили во что

бы то ни стало дать ему знак о смерти Латреомона. В одну ночь часовые, стоявшие

вокруг Бастилии, вдруг услышали заунывные голоса, которые повторяли: "Латреомон

умер... Латреомон не выдал никого". Это повторялось несколько ночей подряд, но

де Роган ничего не слышал, так как стражники нарочно производили шум в его

камере.

Один из членов комиссии пообещал де Рогану от имени короля прощение, если тот

была лишь хитрая уловка, однако шевалье де Роган поверил в нее и сообщил о своих

связях с Латреомоном. О ден Эндене он рассказал очень мало и ничего не сказал о

кавалере де Прео и маркизе де Виллар. Может быть, если бы де Роган по-прежнему

все отрицал, то спас бы жизнь и себе, и своим товарищам, но, поверив в

королевское помилование, он выдал себя.

Суд приговорил всех заговорщиков к смертной казни: ден Эндена повесить, а

остальным отрубить голову. Кроме того, уже приговоренных, за исключением маркизы

де Виллар, было приказано подвергнуть пытке, чтобы получить дополнительные

сведения о заговоре. Де Роган, несмотря на объявленное судом решение, продолжал

надеяться на королевскую милость. Правда, он недолго предавался приятным

иллюзиям: вскоре надежда сменилась беспокойством, а потом и страхом. Когда

шевалье узнал, что единственная милость, которую король ему оказывает, - это

освобождение от пытки, он пришел в такую ярость, что привел в ужас всех

присутствующих. Де Бемо, комендант Бастилии, старался его успокоить и предложил

привести священника Бурдалу, который на самом деле был доносчиком...

Никто не решался ходатайствовать ни за де Рогана, ни за других участников

заговора. Король так решительно выказал свою

Г!!'

232

волю наказать заговорщиков, что всякие попытки спасти их заглушались страхом

заслужить немилость его величества. Мать де Рогана не только не просила

помиловать сына, но даже не пыталась выпросить свидания с ним. Несчастный узник

даже с этой стороны не встретил участия, и строгость королевского закона

действовала против него во всей силе.

Ван ден Эндена и кавалера де Прео подвергли пытке, чтобы дознаться, не утаили ли

они чего-либо при допросе. 74-летнего старика пытали "испанским сапогом": ему

сдавили ноги между двумя толстыми дубовыми бревнами, на которые были набиты

железные обручи, а потом стали вколачивать между коленами различной величины

клинья. Ван ден Энден выдержал десять к-линьев: коленные чашечки у него были

раздроблены, а ноги совершенно истерзаны, но он не дал ни одного нового

показания. Кавалер де Прео тоже выдержал пытку, никого не обвинив, кроме некоего

д'Эгремона, который, как было известно, уже был скомпрометирован другими

показаниями...

27 ноября 1674 года все улицы, прилегающие к Сент-Антуан-скому предместью, были

заняты солдатами французской гвардии Много народа теснилось в этой части города,

с нетерпением и страхом ожидая свершения казни. На площади в Бастилии

возвышались три эшафота, посреди них стояла виселица. Ровно в 13 часов дня в

камеру де Рогана вошел комендант Бемо и, низко поклонившись, попросил узника

ввиду приближающейся смерти сделать последние распоряжения. Услышав это, шевалье

стал снова проклинать короля и его министров, но потом мало-помалу успокоился,

не желая, чтобы в его негодовании увидели отсутствие мужества.

В половине третьего часа де Роган велел обрезать себе волосы, позволил связать

руки и вышел из Бастилии, высоко подняв голову и ни на кого не обращая внимания.

За ним шли солдаты, затем - кавалер де Прео, который, несмотря на нестерпимые

мучения, шел пешком. Потом показалась тележка, в которой сидели маркиза де

Виллар и Афиниус ван ден Энден. Несчастный, изуродованный старик был так слаб,

что его поддерживали тюремные сторожа. Каждого из осужденных поставили перед

своим эшафотом

Де Роган спокойно выслушал приговор, потом, оттолкнув палача, взошел на эшафот и

опустился на колени. Ему завязали глаза, и палачь одним ударом отрубил шевалье

голову. Кавалер де Прео не спускал глаз с маркизы, которая стояла напротив него

и говорила ему последнее "Прости!". Он не захотел, чтобы ему завязывали глаза:

голова его скатилась на землю, ее подняли и снова бросили на эшафот.

Храбро взошла на эшафот и маркиза де Виллар. Она встала на колени и стала

молиться, а через несколько минут и ее голова скатилась на землю. Теперь

наступила очередь Афиниуса ван ден

ПАРЕВНА СОФЬЯ

233

тремя предыдущими казнями, не торопился. Однако через несколько минут смерть

наступила и для ван ден Эндена...

Тела де Рогана и маркизы де Виллар отдали родственникам, которые выпросили у

короля эту милость. Кавалера де Прео и Афиниуса ван ден Эндена раздели тотчас

после казни, и тела их бросили в телегу вместе с виселицей, плахой и досками с

эшафотов...

ЦАРЕВНА СОФЬЯ

Царь Алексей Михайлович умер, не оставив распоряжения, кто же должен будет

занять престол. Наследник престола - царь Федор Алексеевич - скончался, тоже не

утвердив за Петром царского достоинства, и царевна Софья подняла стрельцов на

бунт. В середине мая 1682 года по полкам проскакали П. Толстой и А. Милославский

с криками, что Нарышкины задушили царевича Ивана Алексеевича. Этих вестников

явно ждали, и вскоре все стрелецкие полки, кроме Сухаревского, собравшись с

иконами, хоругвями и в полном вооружении, двинулись к Кремлю. Всем встречным они

объясняли: "Идем выводить изменников и губителей царского рода!". Появление

живого царевича Ивана Алексеевича смутило их ненадолго. "Не убили, значит, потом

убьют!" - рассудили стрельцы и начали резню, продолжавшуюся несколько дней. Они

были убеждены, что не бунтуют, а наоборот - спасают государство от изменников.

Всех убитых стаскивали на Красную площадь и разрубали на части, а народ кричал:

"Любо! Любо!". Если кто-то вздыхал или молчал, тех тоже убивали.

Удовлетворив свое мщение, стрельцы остались довольны. Дорога была расчищена для

Софьи, и в конце мая 1682 года они потребовали: "Да здравствует царь Иоанн! С

прочими изменниками да будет воля его! Мы готовы умереть за царя нашего, за

обоих цариц, за царевну Софью и царевича Петра!". Таким образом, царевич Иоанн

был возведен в царское достоинство против желания своего. Он любил своего брата

и охотно уступал ему права на царский престол, окруженный опасностями.

- Яне отрицаюсь, - говорил он запинающимся голосом стрельцам, - испол-

Царевна Софья Алексеевна

234

нить ваше желание и быть царем вашим. Но из снисхождения ко мне допустите

любезного брата моего, Петра, царствовать со мною.

23 мая стрельцы прислали выборных с сообщением: они хотят, чтоб царствовали оба

брата вместе, в противном случае опять устроят бунт. Для решения такого великого

дела был созван собор, на который сошлись патриарх, архиереи и выборные от

разных чинов города Москвы. Через три дня дума вместе с патриархом и архиереями

решила: Иоанну быть первым царем, а Петру вторым, о чем и было объявлено народу.

А 29 мая было объявлено, что правительство из-за молодости обоих государей

вручается сестре их - царевне Софьи. Такого на Руси еще не было, но быстро

отыскали примеры в истории: толковали, например, о фараоне и Иосифе, а в Риме