Стратегии перевода

2. Новая модель, три семантические функции языковых единиц

Мы учтем эти факты и начертим модель языка как органона второй раз на рис.3. Круг в середине символизирует конкретное языковое явление.

рис. 3

Представленная здесь модель органона с тремя абсолютно независимо варьирующимися смысловыми отношениями полностью воспроизводит модель, впервые приведенную в моей работе о предложении (1918), начинающейся словами: «Функция человеческого языка тройственна: изъявление, побуждение и репрезентация». Сегодня я предпочитаю термины: экспрессия, апелляция и репрезентация,— поскольку термин «экспрессия» в кругу теоретиков приобретает все более точное значение и поскольку латинское слово appellare «обращаться» (англ. appeal «обращаться», нем. что-то вроде ansprechen «обращаться к кому-л.») точнее соответствует второму понятию; как теперь знает всякий, имеется sex appeal, рядом с которым Speech appeal кажется мне столь же осязаемым фактом.

[…]Итак, что же символизирует множество линий модели органона? Платон пытался истолковать только одну из них, связь «звук — вещь», и в диалоге «Кратил», хотя и подготовившем почву для новых сомнений, все же склонялся в пользу решения nomw или neset своего дизъюнктивного вопроса. На этом месте в схеме происходит, говоря языком современной математики, установление соответствия (Zuordnung) между звуковым знаком и предметами и ситуациями. История возникновения этого соответствия неизвестна нынешнему говорящему. Хотя языкознание во многих случаях в состоянии удивительно далеко проникнуть в прошлое, прослеживая и фиксируя это соотношение, но в конце концов нить всегда прерывается. И говорящий и языковед оба признают, что, как бы внимательно ни рассматривали мы «сегодня» звук и вещь, пытаясь увидеть хоть какое-то «подобие» между ними, нам это не удается; в большинстве случаев мы также не знаем, существовало ли оно вообще когда-нибудь и играло ли такое подобие какую-либо роль при первоначальном установлении соответствия. На этом можно закончить, и, собственно говоря, это уже больше, чем нам пока нужно. Потому что соответствия «существуют» в конечном счете, как бы они ни были мотивированы, всегда только в силу некоторой конвенции (соглашения в чисто логическом смысле слова) для определенных ее партнеров. Короче говоря, в решении Кратила можно оставить следующее: звуковые образы языка соотнесены с вещами, словарь в научном описании языка решает задачу, которая первой возникает из ответа Кратила, а именно систематически представить имена языка (как это там называется) вместе с их соотносительными реляциями к «вещам». То, что в двухразрядной системе репрезентативных средств языка к лексическим соответствиям прибавляются еще и синтаксические конвенции, лишь расширяет сферу соотносительных реляций, которые мы там находим. В том месте схемы, где находится слово «вещи», будет более правильным написать теперь двойное обозначение «предметы и ситуации».

3. Экспрессия и апелляция как независимые переменные наряду с репрезентацией. То, что последует далее, пригодно и предназначено лишь для того, чтобы уточнить представление о статусе репрезентативной функции языка, доминирующую роль которой мы не собираемся оспаривать. Неверно, что все, для чего звук является посредническим феноменом, посредником между говорящим и слушающим, охватывается понятием «вещи» или более адекватной понятийной парой «предметы и ситуации». Скорее верно другое, то, что в создании речевой ситуации не только отправитель как деятель процесса говорения, отправитель как субъект речевого акта, но и получатель как тот, к кому обращаются, получатель как адресат речевого акта имеют свои собственные позиции. Они являются не просто частью того, что может быть предметом сообщения, но партнерами по общению, и поэтому в конечном счете возможно, что посреднический звуковой продукт обнаружит свою собственную знаковую связь с тем и с другим.

Таким образом, мы указали специфическое отношение воспринимаемого звука к говорящему в том самом смысле, к которому мы привыкли при описании других экспрессивных феноменов. Как обстоит дело с третьим отношением? Оно является третьим только в нашем перечислении, потому что in natura rerum, то есть в знаковом общении в среде людей и среди животных аналитику понятен феномен апелляции, о котором он может судить прежде всего именно по поведению получателя. Если вместо людей взять пчел, муравьев, термитов и исследовать их коммуникативные средства, то внимание исследователя в первую очередь будет направлено главным образом на реакции получателя. Я говорю о сигналах как зоопсихолог и имею в виду их потенциальное воздействие на поведение тех, кто их воспринимает и психофизически перерабатывает. Как теоретики человеческого языка, мы также не пренебрегаем этой стороной дела. Например, анализ указательных знаков делает для нас очевидным тот факт, что ученые типа Вегенера и Бругмана находятся на правильном пути, когда они описывают функции указательных местоимений, фактически употребляя при этом если не само слово, то хотя бы родовое понятие «сигналы». Ибо дело обстоит так, что демонстративы в пограничном случае (собственно демонстративы) в виде несклоняемых частиц встречаются не только в праиндоевропейском, но до сегодняшнего времени и в нашем языке, и наиболее отчетливо в их симпрактическом способе употребления, они существуют точно так же, как какие-нибудь другие сигналы общения людей или животных. Теоретик языка должен исходить из наиболее чистых примеров, чтобы определить понятие звукового сигнала в языке. Определив таким образом понятие, он подвергнет пересмотру весь язык и обнаружит, что при этом не только отдельные его феномены, но и весь язык в целом рассматривается с новой точки зрения.

Это равным образом относится ко всем трем способам рассмотрения. Надо вырвать из жизни конкретные языковые события, чтобы с первого взгляда стало очевидным, что языковой знак так хорошо подготовлен и оснащен именно для функции репрезентации; это в особенности относится к языку науки и достигает своего апогея в репрезентативной системе современной логистики. Что за дело истинному логику до экспрессивных потенций знаков, которые он рисует мелом на доске? Он вовсе не должен о них заботиться; и все же, возможно, опытный графолог порадовался бы тому или этому меловому штриху или начертанию целой строки, и его толковательное искусство было бы затрачено не напрасно. Ибо элемент экспрессии остается и в мельчайших штрихах, которые логик или математик нарисовал мелом на доске. Таким образом, не нужно обращаться к лирику, чтобы обнаружить экспрессивную функцию как таковую; правда, /лирика добыча будет богаче. И если это истинный лирик, то иногда он пишет по своим собственным правилам, а логик вынужден оставаться в стороне. Но это такие тонкости, которые не стоит принимать во внимание. На третью, собственно апеллятивную функцию полностью нацелен, например, язык команд; на апеллятивную и экспрессивную функции — в равной степени ласкательные слова и ругательства. Правда, они часто именуют хорошее и дурное; однако известно, что самые интимные ласкательные слова иногда черпаются из противоположной сферы, а обращение «Эй, почтеннейший!» может являться оскорблением. Существует легенда о том, как один боннский студент в перебранке с самой склочной рыночной торговкой заставил ее замолчать и довел до слез с помощью названий букв греческого и еврейского алфавита («Ты альфа! Ты бета!..»). Психологически правдоподобная история, потому что в ругани, так же как и в музыке, почти все зависит от «тона».

Однако здесь, подчеркнем еще раз, мы имеем дело с явлениями доминантности, в которых на первый план выступает то одна, то другая из трех основных функций звукового языка. Решающая научная верификация нашей конституирующей формулы, модели языка как органона достигает цели, если обнаруживается, что каждое из трех отношений, каждая из трех смысловых функций языкового знака открывает и тематизирует свою область лингвистических феноменов и фактов. И это действительно так. Ибо «языковая экспрессия» и «языковая апелляция» — это части языкового исследования, которые, будучи противопоставлены языковой репрезентации, являют особенности своей структуры. Короче говоря, лирика и риторика несут в себе нечто такое, что различает их между собой и отличает их, скажем, от эпоса и драмы; и конечно, их структурные законы еще более разительно отличаются от структурных законов научной репрезентации. Здесь в самых общих чертах изложено содержание тезиса о трех языковых функциях. Все в целом будет верифицировано лишь тогда, когда будут написаны все три книги о языке, которые требует модель органона.

2. 
   Перевод как межъязыковая коммуникативная деятельность
   

В широком смысле под переводом мы понимаем тот про­цесс двуязычной коммуникации, который начинается воспри­ятием текста ИЯ (= оригинала, текста на языке Я₁) и заканчивается реализацией текста ПЯ (= транслата, текста на языке Я ₂). Важнейшей фазой этого процесса является мена кода ИЯ → ПЯ, подчиняющаяся определенным условиям в связи со своими специфическими функциями в рамках акта коммуникации. Эту фазу можно назвать переводом в узком смысле слова. Обратимся прежде всего к переводу в широком смысле.

[…]

Прежде чем попытаться определить особенности двуязыч­ной коммуникации, являющейся составной частью перевода, представляется необходимым уточнить в краткой форме нe­которые существенные явления языковой коммуникации.

Под информационным содержанием мы, вслед за Харрисом, понимаем коммуникативную значимость языкового выска­зывания, проявляющуюся в том, что определенная последо­вательность знаков способна оказывать определенный эф­фект - воздействие на получателя, приблизительно соответствующий определенному намерению отправителя.

Тождественность кодов О и П является элементарным усло­вием успешной коммуникации. При этом нельзя не видеть, что коды участников коммуникации в действительности ни­когда не бывают полностью идентичными. Тождественность кодов следует поэтому понимать относительно.

Абсолютная тождественность противоречит природе язы­ка, представляющего собой гибкую систему, знаки которой в определенных границах имеют способность к варьированию. В естественных языках не бывает одно-однозначного отноше­ния между материально-физической и семантико-функциональной сторонами знака.

Кроме того, абсолютной идентичности кодов препятству­ют различия в индивидуальном опыте (как языковом, так и опыте общения с окружающим миром), варьирующиеся от индивидуума к индивидууму и ведущие к возникновению идеолектов у отдельных представителей языкового сооб­щества. Наконец, против тождественности кода действуют и диалектальные, региональные и социальные влияния, кото­рым в рамках языкового сообщества подвержены отдельные группы говорящих.

Можно считать эмпирически доказанным, что отсутствие абсолютного тождества между кодами О и П не является препятствием для взаимопонимания между участниками коммуникации.

Объяснение этого феномена мы усматриваем в том, что определенное множество языковых средств, которые в опре­деленных границах могут варьироваться и являются инди­видуально-дифференцированными, выступает в качестве ин­варианта. В равной мере, определенное множество данных опыта (общих, по меньшей мере, для определенных групп говорящих) является инвариантом. Поэтому в целом взаи­мопонимание обеспечивается, несмотря на относительность тождества кодов.

Тем не менее погрешности как при кодировании инфор­мации отправителем, так и при декодировании сообщения получателем являются вполне возможными явлениями ком­муникации. Они могут вести к недопониманию, а иногда и непониманию, что отрицательно сказывается на коммуника­ции и при определенных условиях может нарушать ее. Как правило, однако, коммуникативные погрешности в рамках общения компенсируются ситуативным контекстом, истори­ческим контекстом и соответствующими реакциями участ­ников коммуникации. В обычном случае относительного тождества кодов достаточно для того, чтобы в случае необ­ходимости договориться о самом коде, то есть модусе использования отдельных единиц кода.

В результате того, что тождество кодов О и П лишь от­носительно, информационное содержание языкового выска­зывания всегда является потенциальной величиной, индивидуально реализуемой в конкретном акте коммуникации. Один и тот же текст способен поэтому оказывать различ­ное воздействие на различных получателей, так же как в основе одного и того же текста могут лежать различные коммуникативные намерения отправителей.

Природа языковой коммуникации такова, что намерение отправителя никогда не оказывается полностью тождественным воздействию на получателя, и эффекты воздействия, оказываемые на различных получателей, никогда не могут быть полностью тождественными. Это тривиальное положе­ние необходимо подчеркнуть потому, что в связи с вопроса­ми перевода неоднократно выдвигались постулаты, находив­шиеся в очевидном противоречии с этим фактом. Частично это может быть результатом того, что перевод не рассматри­вался как составная часть коммуникативного акта.

2. Рассмотрим теперь роль перевода в двуязычной коммуникации.

В двуязычной коммуникации О и П не владеют одинако­вым кодом. Взаимопонимание между ними возможно лишь при условии превращения текста на языке Я₁ в текст на языке Я₂, способный оказывать коммуникативное воздейст­вие сообщения О на получателя П. Именно в этом заключа­ется функция перевода. Она требует:

а) декодирования текста на Я_l с целью перекодирования;

б) перекодирования, то есть мены кода в узком смысле (подстановка знаков Я₂ вместо знаков Я_l);

в) реализация текста на Я₂.

Эти задачи решает переводчик - Т (Тrаnslаtоr). Поскольку предметом нашего исследования является перевод, осуществляемый человеком, переводчик неизбежно стано­вится участником двуязычной коммуникации, и на него, как и на других участников коммуникации, оказывают воздей­ствие факторы, обычно имеющие место при коммуникации.

[…]

После этого краткого отступления возвратимся к перевод­чику со всеми его человеческими слабостями.

По отношению к О Т является получателем, а по отношению к адресату, которому в конечном счете предназначено сообще­ние, он выступает как косвенный отправитель О . Собствен­но получатель сообщения, формулируемого О, превраща­ется в акте двуязычной коммуникации во вторичного полу­чателя П'.

Предпосылкой для функционирования Т в качестве О' является его функционирование в качестве перекодирующего звена ПЗ. Выполнение функции ПЗ переводчиком Т зависит от его действий в качестве П.

Двуязычная коммуникация включает в себя, таким обра­зом, три фазы, каждая из которых предполагает успешное преодоление предыдущих. Этими фазами являются:

1. Коммуникация между О и Т (выступающим в качестве П);

2. Мена кода Я₁ - Я ₂, осуществляемая Т (выступающим в качестве ПЗ);

3. Коммуникация между Т (выступающим в качестве О') и П'.

Перевод распространяется на часть первой фазы (восприя­тие и декодирование сообщения, поступающего от О, пере­водчиком, выступающим в функции Т/П на Я₁), всю вторую фазу (мена кода переводчиком, выступающим в функции Т/ПЗ) и часть третьей фазы (реализация сообщения для П' на Я_2, осу­ществляемая переводчиком в функции Т/О').

При исследовании процесса перевода нельзя игнориро­вать его место и функцию в двуязычной коммуникации, по­скольку при переводе действуют факторы, которые могут быть познаны лишь в рамках акта коммуникации в целом.

Непосредственным участником перевода является лишь Т, но в своих действиях он связан с О и П и эффективность его действий в качестве О' и П зависит от них. В звене О - П и в звене О' - П' действуют факторы, влияющие на перевод. На практике это становится очевидным, когда ин­дивидуальные погрешности участников коммуникации ведут к нарушениям процесса перевода.

Коммуникативные погрешности отправителя ведут к по­лучению неправильных данных переводчиком и могут в зна­чительной мере мешать переводу. Коммуникативные погреш­ности П' могут сокращать или даже ликвидировать перевода при коммуникации. Проблема влияний такого рода погрешностей О и П' на процесс перевода и на переводчика заслуживает отдельного рассмотрения (см. работы В. Каде).

Выше уже констатировалось, что любое продуктивное и рецептивное коммуникативное действие является индивидуальным актом, чем объясняется возможность погрешнос­тей. В целом из этого следует, что при коммуникации (и, естественно, при двуязычной коммуникации, включающей перевод) действуют субъективные факторы, связанные с ин­дивидуальными чертами коммуникантов, а именно: отпра­вителя, получателя П' и переводчика.

Коммуникативные действия отправителя зависят от сте­пени активного владения Я₁ и связанной с ним способности оптимально реализовывать средствами языка определенное коммуникативное намерение.

Коммуникативные действия П' зависят от степени пассивного владения Я₂ от объема и глубины знаний о предмете и связанной с этим способности понимать информационное содержание высказывания.

Решающее для процесса перевода действие переводчика Т определяется степенью владения Я₁ и Я₂, знанием отноше­ний эквивалентности между Я₁ и Я₂, знанием предмета и опытом, знанием реалий из языковой среды Я₁ и Я₂, а также психическо-физическим состоянием переводчика и другими факторами.

Субъективные факторы в конкретном случае в значитель­ной мере определяют ход двуязычного акта коммуникации, и в первую очередь процесс перевода, поскольку неоспори­мо, что квалификации переводчика на практике является ре­шающим фактором качества его деятельности. Однано субъ­ективные факторы нoсят случайный характер. Если мы стре­мимся выявить закономерности перевода, то от таких фак­торов следует абстрагироваться, ибо в противном случае мы можем получить лишь данные о пределах человеческих воз­можностей в переводе, но не о его сущности. Для выявления закономерностей перевода релевантны как раз те факторы, которые действуют независимо от индивидуальности О, П' и Т. Мы исходим в дальнейшем исследовании из представления об идеальных участниках коммуникации и исключаем тем самым субъективные факторы.

В идеальных условиях двуязычная коммуникация может быть выражена следующей формулой: i=k~e~ i'=k'~e', где:

i = намерение О

k = информационное содержание текста Я₁ и коммуникативная значимость сообщения отправителя (О) .

е = воздействие (эффект) на Т (выступающего как П) (см. схему 1)

i’ = намерение Т (выступающего как О') по реализации в Я₂

k’ = информационное содержание текста на Я₂ и коммуникативная значимость сообщения О

e’ = воздействие (эффект) на П'

Теперь можно сформулировать основную проблему пере­вода, встающую на уровне коммуникации. В коммуникатив­ном аспекте основная проблема перевода заключается в со­ответствии между е и i', обеспечиваемом Т при замене кода Я₁ →Я₂. Это соответствие является предпосылкой эквива­лентности k и k'.

Поскольку k и k' являются потенциальными величинами, реализующимися в акте коммуникации индивидуально, эквивалентность между ними также потенциальна.

Из этого следует, что измеримые эффекты, соответству­ющие величине k у различных получателей на Я₁ и величине k' на Я₂, не могут быть полностью тождественны. В еще мень­шей мере возможно тождество между соотнесенными с k реальными эффектами e₁ ….. n у получателей Я₁ и соотнесенными с k' эффектами e’₁ ….. n у получателей Я₂. Соотнесенные с потенциальными величинами k и k' реальные эффекты e₁ ….. n и e’₁ ….. n могут быть изображены как пересечение двух множеств:

В пределах общей части дол­жны находиться релевантные для успеха коммуникации элементы коммуникативных эффектов. Вне этой общей части могут находить­ся периферийные элементы коммуникативных эффектов, напри­мер, индивидуальные ассоциации, связанные с определенными язы­ковыми знаками, определенная (выходящая за чисто индивидуальные рамки) прагматическая информация (например, связанная с географической локализацией), которые при общении представителей различных национальностей неиз­бежно теряются, не влияя, однако, на успех коммуникации.

Потенциальная эквивалентность между k и k' имеет мес­то в том случае, когда обеспечивается общее множество эффектов, вызываемых у получателей Я₁ и Я₂, необходимое для коммуникации.

3. Потенциальная эквивалентность коммуникативной значимости текстов, оформленных в различных кодах, является инвариантом перевода.

Поскольку коммуникативная значимость определяется нами как реализуемое языковыми средствами коммуника­тивное намерение, предстающее на лингвистическом уровне как информационное содержание текста, инвариант перево­да может быть истолкован и как потенциальная эквивалент­ность информационного содержания текстов на различных языках.

Коммуникативная значимость k (или k') текста теорети­чески может определяться через его отношение к коммуникативному намерению i (или i'), что кажется соблазнитель­ным, поскольку i и k, равно как i и k', при предполагаемых нами идеальных условиях коммуникации являются тождест­венными. На деле же определение коммуникативной значимости языкового высказывания на базе его отношения к ком­муникативному намерению наталкивается на неразрешимые трудности, поскольку коммуникативное намерение представ­ляет собой величину, существующую лишь в сознании.

Именно поэтому важно положение, согласно которому k (или k') одновременно является информационным содержа­нием текста, а именно: текста, в котором соотнесенное с k (или k') коммуникативное намерение i (или i') реализовано языковыми средствами. Это положение мы приводим не для того, чтобы назвать одну и ту же вещь двумя разными наи­менованиями, а для того, чтобы показать, что при определе­нии k (или k') в нашем распоряжении имеется не только ве­личина i (или i'). Информационное содержание является свойством текста и, в качестве такового, может быть описано в терминах лингвистики, то есть без ориентации на ком­муникативное намерение, приведшее к порождению текста. Именно это позволяет систематизировать и объективировать представление о потенциальном инварианте перевода.

Сохранение инвариантности является центральной про­блемой перевода, исследование которой, освобожденное от случайностей, одновременно дает нам ключ к рассмотрению объективных факторов перевода. Прежде чем обратиться к вопросу, какие компоненты языковых и коммуникативных действий должны оставаться при переводе инвариантными и какие факторы дают возможность сохранять инвариантность и решать тем самым основную проблему перевода, необхо­димо упомянуть два важнейших условия, которые мы считаем априорно данными в науке о переводе.

Сохранение инвариантности при переводе предполагает, что потенциально в сознании всех индивидуумов могут быть вызваны в основном тождественные отражения объективной реальности. Диалектический материализм, наше научное ми­ровоззрение, учит, что мир для человека неограниченно по­знаваем. Из этого мы делаем вывод о том, что в принципе каждое представление, возникающее в ходе процесса позна­ния, по сути своей воспроизводимо, хотя и не в каждом кон­кретном случае и не каждым индивидуумом.

Сохранение инвариантности при переводе объективно зависит от того, возможна ли в любом языке передача при ком­муникации любого отражения. В отношении денотата можно считать это предположение эмпирически доказанным. Тем самым мы не отрицаем ни наличия связанных с восприятием различий между отдельными языками, ни обусловленного языком влияния на мышление.

Оба эти явления, причины которых мы не можем здесь рассматривать, могут как в грамматической, так и в лекси­ческой сферах эквивалентности привести к отношению 1:0 между данным исходным языком и данным языком перевода, что в конкретных случаях перевода, как правило, вызывает значительные трудности. В принципе, однако, мы должны исходить из того, что способность отражать и выражать воз­никающие новые понятия и представления является имманентной составной частью любой языковой системы. Каждый язык, выступающий в функции языка перевода, обладает по­этому необходимыми потенциальными средствами, с помощью которых при переводе могут быть найдены языковые средства отражения для любых понятий и представлений, встречаю­щихся в исходном языке. Даже в тех случаях, когда отраже­ние оказывается неполным, это нерелевантно, поскольку и без того природа коммуникации такова, что воздействие, оказываемое одним сообщением на различных получателей, не может быть полностью тождественным. Тот факт, что, несмотря на это, для таких случаев в конкретных условиях перевода не всегда находятся решения, никоим образом не отрицает выдвинутого нами принципиального положения. Причины этого заключены не в природе языка, а прежде всего в социально-экономической сфере.

Проблема инварианта перевода требует более детального исследования. Прежде всего подлежит изучению вопрос, что при переводе может быть инвариантным, а что должно быть инвариантным. Эта проблема в данной работе может быть освещена лишь в самом общем виде.

Можно считать определенным, что при переводе необхо­димо сохранение денотативной инвариантности.

В коммуникативном аспекте сохранение денотативной ин­вариантности представляется достаточным.Через отражение коммуникация соотносится с объектом в самом широком смысле, то есть включающим в себя не только материальные объекты. Место объекта может занимать отношение между объектами, то есть коммуникация может быть соотнесена с отражениями и отношениями между отражениями в созна­нии участников коммуникации без непосредственного учас­тия конкретных объектов, например, в качестве повода для коммуникации. Отношение к объекту в этом случае является опосредованным. Непосредственное или опосредованное (дан­ное через межъобъектные отношения) отношение к объекту является исходным и конечным пунктом акта коммуникации.

Сохранение денотативной инвариантности является минимальным требованием для того, чтобы считать текст на языке Я₂ «транслатом текста, существующего на языке Я₁», то есть текст на Я₂ может считаться транслатом текста на Я₁ только в том случае, если k' отражает то же явление, что и k.

Денотативное отношение является, таким образом, обя­зательным инвариантом перевода.

В лингвистическом аспекте инвариантность плана содер­жания может включать и сохранение десигната. В то время как денотативное отношение может быть сохранено в любом случае, что представляется теоретически выясненным и эмпирически доказанным, сохранение десигнативного отношения, видимо, не всегда возможно в полной мере, поскольку раз­личия в семантических структурах языков могут представ­лять собой объективные трудности. Кроме того, прагмати­ческий аспект коммуникации может потребовать несоблюде­ния и изменения сигнификативного значения знаков ИЯ при переводе, то есть сохранение релевантной прагматической информации ИЯ может потребовать отказа от передачи сигнификативного значения определенных сегментов текста.

Инварианты на уровне плана выражения могут быть ста­тистическими (частотность и дистрибуция знаков), структурно­-синтаксическими и стилистическими.

Прагматическим инвариантом может считаться мотиви­рованная психологически и социологически тождественность решений получателей текстов на Я_l, Я₂ (см. Нойберт).

Сигнификативное значение, инварианты плана выраже­ния, а также прагматические инварианты, по нашему мне­нию, следует считать факультативными инвариантами. Это представляется обоснованным не только потому, что их не всегда удается сохранить, но и потому, что они не в любом случае необходимы для удовлетворения элементарных по­требностей коммуникации, даже если это объективно возможно.

Какие из факультативных инвариантов в каждом конкретном случае сохраняются, в значительной мере зависит от назначения транслата. Оптимальный транслат должен не­сомненно характеризоваться сохранением всех объективно возможных инвариантов.

Из этого становится ясной и тесная взаимосвязь между решением проблемы инвариантности и точной формулиров­кой понятия адекватности.

4. Выше уже указывалось, что в двуязычной коммуника­ции, и следовательно, в переводе как ее составной части су­ществуют три параметра, из которых могут быть выведены различные факторы, влияющие на процесс перевода, а именно:

1) языковые системы - коды;

2) объективная действительность и ее отражение как соот­несенная с ней величина;

3) участники коммуникации, использующие знаки.

Объективные процессы перевода в первую очередь опре­деляются факторами, вытекающими из особенностей язы­ков, используемых в качестве кодов. В связи с лежащей в их основе конвенциональностью, языковые знаковые системы весьма устойчивы, благодаря чему между различными язы­ками существуют системные отношения эквивалентности, и действия переводчика в значительной мере носят закономерный характер. В отличие от этого факторы перевода, связан­ные с участниками коммуникации, в значительной мере но­сят случайный характер.

Объективная реальность, существующая независимо от сознания человека, представляется в этом смысле и для пе­ревода параметром абсолютным. Но поскольку она связана с коммуникацией (и тем самым с переводом) лишь через от­ражение в сознании участников коммуникации и, кроме то­го, нередко не объекты, а отношения между объектами являются предметом коммуникации, в этой области также дейст­вуют многочисленные субъективные и социальные факторы. […]