Святой Бенедикт Человек Божий

Ранее Бенедикт, благословив вино и крестным знамением разбив кувшин, узнал что вино отравлено заговорщиками-монахами. Когда же ему принесли от иерея освященный хлеб, он прибег к помощи ворона, которого обыкновенно кормил. По его приказу птица унесла в клюве отравленный кусок и бросила его вдалеке — там, где никто не мог найти его. Умное и послушное человеку Божию животное: мы часто встречаем подобное в житиях святых. В данном случае ворон, уносящий в клюве хлеб, напоминает нам, разумеется, историю пророка Илии.

Потерпевшая провал в результате этого чуда, ненависть Флорана не сложила оружия. Не сумев физически уничтожить святого, он предпринял попытку отравить нравственно его духовных сыновей: семь обнаженных девушек пришли, танцуя, в сад монахов. Это может показаться совершенно невероятным со стороны священника. Но мы поймем, что это было не столь уж невероятным, если вспомним о том, что представления такого рода входят в магические ритуалы плодородия, которые практикуются многими языческими народами.

Старинные обычаи, несомненно, стремились в Субиако, как и в других местах, вызвать таким образом дождь на поля и в долины. Флорану оставалось только направить к монашескому саду юных девиц, готовых выполнить свой ритуальный долг.

Уход из Субиако

На этот раз Бенедикт почувствовал, что ситуация становится невыносимой. Зависть священника не отступала ни перед чем, он был готов на любой дурной поступок. Лучше было бесшумно удалиться. Он реорганизовал свои двенадцать монастырей, расселив по ним монахов, живших с ним в обители святого Климента. Только некоторые из них последовали за ним в его исходе. Вместе с ними он отправился в путь на юго-восток, где создаст свое новое детище: Монте-Кассино.

Это путешествие едва не прервалось. В пятнадцати километрах от Субиако его догнал гонец, посланный ем вдогонку Мауро. Оставшись на месте, он узнал о внезапной смерти Флорана. Несчастный случай имел все признаки небесной кары. Во всяком случае, он положил конец угрозе, каковую представлял для святого дурной священник. Но Бенедикт не изменил своего решения, хотя причина ухода его и исчезла. Субиако больше уже никогда его не увидело.

Любовь к врагам

Ничего не изменив в порядке вещей, этот маленький финальный эпизод открыл сердце святого: узнав о смерти врага, он был взволнован ею. И он не стал вздыхать с облегчением, но оплакивал своего недруга, как друга. Уже во время истории с отравленным вином его видели сильно взволнованным — не от сострадания самому себе, но от сострадания к тем, кто хотел убить его. Обе эти соответствующие друг другу реакции свидетельствуют о том, до какой степени учение и пример Христа проникли в его душу.

Как всегда, внимательный к библейским параллелям совершающихся событий, биограф Бенедикта напоминает здесь другой образ: образ Давида, оплакивающего смерть Саула. Итак, Илия и Давид в конце периода Сибуако присоединяются к святым обоих Заветов, о которых шла речь в связи с предыдущими чудесами: Моисею, Елисею и Петру. Картина, которую рисуют перед нами эти пять персонажей Писания, заслуживает того, чтобы на ней остановиться. Моисей, Елисей, Петр, Илия, Давид: апостол находится в центре этой группы, окруженный двумя великими пророками, тогда как Моисей и Давид, более отдаленные по времени, занимают крылья. Симметричный и сосредоточенный на Новом Завете, этот ряд библейских святых заставляет нас вспомнить о мозаике на абсидах римских церквей. Но главное здесь — для нас, как и для Григория — не столько любоваться этим прекрасным упорядочением, сколько поднять взоры свои к Тому, Кто когда-то дал каждому из этих людей различные виды их чудесной власти и Кто теперь объединяет их в дарах, данных Бенедикту. «Полный Духа всех праведников», святой из Субиако в своем времени свидетельствует о славе Сына Божия, единственного и вечного источника всех харизм.

На этом созерцании Христа заканчивается в рассказе Григория первая часть Жития Бенедикта. Прежде чем перейти ко второй части, взглянем еще раз на то, что последние из донесенных до нас фактов говорят о душе святого. Причина его ухода, конфликт его с Флораном, является также последним испытанием, венчающим духовное возвышение, уже осуществленное. Как мы помним, Бенедикт к тому времени уже победил три великих искушения: суетной славы, чувственности, гнева. И над этой последней страстью он одержал новую победу. Находясь во второй раз в опасности для самого своего существования, он реагирует с той же мягкостью и с тем же смирением, что и в Виковаро: теперь, как и тогда, он уступает место, без шума уходит, удаляется.

Между тем, новое испытание — это не простое повторение предыдущего. На этот раз реакция святого свидетельствует не только о превосходном владении собой. Больше чем сдержанность гневного движения, как отмечает тут Григорий, — это настоящее милосердие по отношению к обидчику. Неспособное на ненависть, все существо его, все чувства обращены и сосредоточены на способности любить. Этот триумф божественной любви есть нравственное чудо, не менее удивительное, чем чудеса, которыми были усеяны годы жизни его в Субиако. Он доводит до конца духовное развитие, при котором рассказ Григория позволяет нам присутствовать. Отныне, по-видимому, Бенедикт не будет иметь больше такого рода испытаний. Полнота его святости мирно раскроет божественную благодать, которой был преисполнен Бенедикт.

5

Как будто бы для того, чтобы выразить это завершение духовного восхождения, Бенедикт устроится теперь на вершине горы. В ста двадцати, приблизительно, километрах на юго-восток от Рима, возвышается над Латинской дорогой Монте-Кассино, высотой более пятисот метров над уровнем моря. Место изумительное. На востоке — высокая цепь Абрузких гор, на западе — плодородная долина. За нею — другие горы, и вдалеке — море. Между этим царственным горизонтом и узким горлом Субиако — абсолютный контраст. Думал ли об этом Бенедикт? Перейдя с одного места на другое, он по-своему проверяет слово Евангелия: «Кто унизит себя — возвысится». Или он просто хотел одарить свою и своих монахов созерцательность иным видом, чем тот, что был перед их глазами в течение столь долгого времени на берегах Неронова озера?

Но Монте-Кассино и сегодня, и в те времена не было всего только местом необычайной красоты. Самая вершина его была весьма неприятным образом занята языческим капищем, посвященным Аполлону, по утверждению Григория, и Юпитеру — по надписи, открытой в прошлом веке. Страшная бомбежка 1944 года, уничтожив аббатство, позволила найти в развалинах его фундамент храма, площадь которого была, как будто бы, восемь на десять метров. Несколько выше, на верхушке, языческий алтарь венчал культовое сооружение, в которое входили также купы священных деревьев. В самом сердце VI века, более чем через двести лет после обращения Константина в христианство, местное деревенское население продолжало приносить здесь жертвы идолам.

Поселившись в этом месте, Бенедикт оказался перед самой срочной необходимостью — стереть все следы язычества, которое так долго здесь царствовало. «Он разбил идола, опрокинул алтарь, срубил священные деревья; в храме Аполлона он построил молельню блаженного Мартина, а на том месте, где стоял алтарь Аполлона, — молельню в честь святого Иоанна». Встретила ли эта акция разрушения сопротивление со стороны преданных язычников? Так или иначе, но Григорий говорит нам только о реакции дьявола, как мы еще это увидим. Еще живучее в деревне, язычество, тем не менее, было уже в состоянии полного истощения. Прошли те времена, когда святой Мартин, с той же силой ополчившись против языческих капищ на севере Галлии, рисковал жизнью в окружении разъяренных крестьян.

Тот факт, что Бенедикт снова занял общественное место, предполагает, как и в случае с виллой Нерона, необходимость официального разрешения. Таковое, несомненно, было дано, и тем более охотно, что власти с большим удовлетворением смотрели на подавление культа, запрещенного законом. Но Бенедикт не ограничился простой христианизацией места. Одновременно он евангелизировал население.

Это «непрекращающееся проповедничество» язычникам достигает нового этапа с ростом влияния Бенедикта. До сих пор мы видели его последовательно обучающим пастухов, руководящим теми, кто стремится к совершенной жизни, управляющим монашескими общинами. Каждый раз — мы помним об этом — его влияние на людей было результатом победы над самим собой и над демонами. Новый вид деятельности, которую он разворачивает на Монте-Кассино, не является исключением из этого общего правили. Следуя немедленно за уходом из Субиако, она свидетельствует о том, что последнее искушение святого, побежденное, как и предыдущие, с редкостным благородством и великодушием, результатом своим имело, как и они, расширение влияния святого на ближних своих, к вящему благу Церкви.

Два святилища

Покровительство святого Мартина, данное бывшему храму, было вполне соответственным, потому что великий епископ Тура был, как и Бенедикт, монахом, и, тоже как Бенедикт, был миссионером, боровшимся против идолопоклонничества. Что до святого Иоанна Крестителя, взятого в покровители молельни на вершине горы, то он также, подобно Бенедикту, перешел от пустыни к проповедничеству. Кстати, в ту же эпоху Сезар Арльский посвятил тем же двум святым боковые нефы базилики Сент-Мари, предназначенной быть усыпальницей для его монахинь.

В Монте-Кассино эти молитвенные помещения были скромных размеров, как и следовало иметь еще небольшой монашеской общине. Отвесные склоны, кстати, и не располагали к тому, чтобы строить широко. Языческий храм (8x12 м), основание которого, сложенное из огромных известняковых блоков, еще и сейчас видно в подвалах аббатства, стал монастырской церковью, рядом с которой выросли другие помещения общины. Несколько более длинная (8x15,25 м), молельня Святого Иоанна служила личным молитвам. Именно здесь будут похоронены Бенедикт и его сестра, и сюда — как раз из-за того, что здесь находились их могилы, — будет перенесена общинная молитва монахов. В наши дни, с исчезновением молельни святого Мартина, здесь находится монастырская церковь.

Дьявольские явления

Эти строения, сделанные самими монахами, стали местом множества драматических происшествий. Немедленно по разрушении языческих святилищ, им предшествовавших, ярость Сатаны проявилась с невероятной силой. И действительно, культ идолов невидимо обращен был к демонам. Уничтожить его означало начать войну с ними. Они ответили воплями и видениями, первые — слышимые всей братии, вторые — одному только Бенедикту. Коверкая имя святого, дьявол обзывал его «Проклятым, Неблагословенным» и жаловался, что он его преследует.

Когда строительство только еще начиналось, эти шумные обвинения уступили место неприятностям и пакостям исподтишка, которые могли стоить жизни тому или иному из строителей. Скальный блок, который собирались ввести в постройку, оказалось невозможным сдвинуть с места. Поднятый, наконец, благодаря молитве святого, он открыл глазам окружающих кусок земли, в которой на некоторой глубине оказался закопанным бронзовый идол. Догадавшись о его присутствии здесь, Бенедикт приказал копать землю и обнаружил его. Казалось, что, временно отнесенный на кухню, священный предмет источал языки пламени. За этим последовала паника, прекращенная новой молитвой человека Божия.

Несколько позже обрушилась одна из стен строения. Под развалинами оказался погребенным молодой монах, и он вовсе погиб бы, не восстанови аббат молитвой его раздавленное тело. Прямо перед этим ужасным происшествием дьявол явился Бенедикту, молившемуся в своей келье, и объяснил ему, что он собирается сделать.

Новая монастырская община, таким образом, начала служить Господу в проклятом месте, над которым нависла тяжелая угроза, вызванная памятью о демонах. Тогда, как и сейчас, — все те, кто знаком со странами, в которых осуществлялась христианская миссия, хорошо знают это — страхи перед злыми духами были долей людей, не получивших еще света Христова. Обосноваться среди них означало в течение какого-то времени разделять их тревоги в ожидании того дня, когда божественный покой снизойдет на души людей и неодушевленные предметы.

Еще и всегда — молитва

Что остается неизменным, в противоположность всему этому, это — молитва святого, постоянная молитва, которую мы находим, как и раньше, при каждом новом его столкновении с Сатаной. Один особенно многозначительный факт появляется в начале второй истории — истории с рухнувшей стеной и исцеленным ребенком: Бенедикт ощущает предчувствие визита дьявола, когда он молится, запершись в своей келье. Молитвенный коврик, на котором он имеет обыкновение распростершись молиться, примет затем переломанное тело маленького монаха, которого он воскресит. Таков конец этого эпизода.

Детали эти позволяют нам в какой-то степени проникнуть в эту жизнь, полную интенсивной молитвы, с помещением и обстановкой, которую мы можем представить себе, ибо она предполагается ею. Монахи, согласно Уставу, живут в дортуаре. Хотя в принципе аббат Монте-Кассино не должен являться исключением, но, как мы это здесь видим, он занимал отдельную келью, которая служила ему личной молельней. Другие уточнения, касающиеся молитвы, появятся в конце рассказа святого Григория.

6

Но перед этим рассказчик начинает излагать нам историю двух серий по двенадцать чудес в каждой, которыми наполнен почти весь период жизни Бенедикта в Монте-Кассино. Факты эти в рассказе расположены не в хронологическом порядке, а по категориям: двенадцать первых — это пророчества, двенадцать следующих — чудеса действия. Под «пророчествами» надо, кстати сказать, понимать не только предсказания, но также и феномены сверхъестественного ясновидения, — святой знает о событиях, происходящих далеко, разоблачает обман, читает в сердцах.

Таинственные провидения эти позволяют Бенедикту не однажды открывать проступки, совершенные его учениками или посетителями, и исправлять их. Пророк Елисей дал пример таких чудес, упрекнув своего слугу Гиезия в том, что он тайком выманил плату у сирийского военачальника, излеченного святым от проказы. Таким же образом Бенедикт перехватил двух монахов, которые ели без позволения за оградой монастыря, и набожного мирянина, изменившего своему обыкновению поститься, осуществляя свое ежегодное паломничество в Монте-Кассино; слугу, мошеннически присвоившего себе часть подарков, которые господин его поручил ему отнести; и, наконец, одного монастырского брата, согласившегося, противу правил, принять в подарок несколько носовых платочков от монахинь.

Так человек Божий отдает харизму второго зрения на службу своей миссии настоятеля и воспитателя. Самый интересный из этих эпизодов — история о монахе, гордившемся своим происхождением, которого Бенедикт упрекает в этих невидимых никому чувствах. Сын «защитника», то есть муниципального чиновника или церковника довольно высокого ранга, он исполнял в этот вечер в трапезной скромные обязанности держателя лампы перед столом аббата. В какой-то момент ему пришла в голову мысль, что служба эта его недостойна. Бенедикт тут же взглянул на него и живо сказал ему: «Положи крестное знамение на сердце свое, брат! Что говоришь тут? Положи крестное знамение на сердце свое!» И немедленно заменил его другим монахом.

История эта проливает свет на две характерные черты монашества, обе превосходно и близко воспринятые Бенедиктом. Первая — это ужас перед всяческой гордыней, рассматриваемой как противоположность духу Христову и мета дьявола. Бенедикт не переносит ее до такой степени, что не может видеть, как она пробирается — под каким бы то ни было поводом — в сердце и поведение монахов. Держать лампу — действие банальное, простое, для которого легко найти замену. Но Устав предусматривает освобождать от своих обязанностей руководителя группы или квалифицированного мастера совершенно таким же образом, если служба его, быть может и незаменимая, делает его гордецом.

Отказ от социальных преимуществ

Не менее многозначительным в этом деле является стирание социального положения, которое вызывает внутреннее недовольство брата. В монастыре рождение не имеет никакого значения. Ни возраст, ни социальное происхождение не принимаются в расчет. В смысле времени важна только дата вступления: только в зависимости от периода этого нового рождения распределяются монахи в общине. Таким образом, «возраст» монастырский заменяет собой возраст физический. Что до прежнего социального положения, то и оно теряет здесь свои права: отказавшись от какого бы то ни было личного имущества, братья с этой минуты не обладают ничем, что могло бы разделять их в социальном отношении. Так принципиальное равенство, которое крешение устанавливает между христианами, становится в монашеской общине видимым фактом: «Нет больше ни господина, ни раба, все есть одно во Христе», — говорил святой Павел. Это равенство между господином и слугой, богатым и бедным, которое остается в христианском народе взглядом веры, мистическим фактом, в монастыре — и только в нем — превращается в факт ощутимый.

Ясновидение святого, проницающее видимость и вглядывающееся в глубину сердец человеческих, осуществляется в данном случае в пользу духовного порядка, отбрасывающего социальные маски и оценивающего только глубинную суть человеческой личности. В другом случае харизма Бенедикта разоблачает фальшивку, не менее иллюзорную. В разгаре войны между римлянами и готами (в 542 или 546 году), новый король готов, Тотила, проезжавший в этот момент невдалеке от Монте-Кассино, извещает аббата о том, что он собирается нанести ему визит. Заинтригованный репутацией пророка, которой пользуется Бенедикт, он придумывает способ испытать его: послать ему одного из своих конюших, одетого в королевские одежды и несущего знаки королевской власти, в сопровождении трех офицеров королевства, обладающих высоким рангом. Заметит ли человек Божий эту подмену или попадет в ловушку?

Конюший Ригго входит в монастырь с тремя сопровождающими его королевскими приближенными. В туже минуту Бенедикт, который в этот момент сидел, крикнул ему издалека: «Сними, сын мой, сними то, что на тебе, — это не твое!» Охваченный паникой, фальшивый король и эскорт его падает на землю и, едва поднявшись, возвращается к Тотиле, даже не вступив в контакт со святым.

Человек Божий и земной властитель

Сцена эта повторилась через несколько дней; король, зная теперь, чего ему ожидать от пророческого дара Бенедикта, явился собственной персоной нанести ему визит. Охваченный благоговением перед святым, он тоже бросился на землю, как только увидел Бенедикта. Великий монах снова принял своего гостя сидя. Он встал лишь для того, чтобы поднять простертого на земле Тотилу. И в этой ситуации, как и в предыдущей, он не пошел навстречу королю, чтобы приветствовать его. Эта непринужденность, граничащая с дерзостью, ярко свидетельствует о великой свободе человека Божия, слуги Христа-Царя, по отношению ко всем сильным мира сего.

И тон, которым Бенедикт заговорил затем с королем готским, был не менее уверенным. Он упрекнул его в актах жестокости, призвал его прекратить их и предсказал ему будущее в следующих нескольких словах: «Ты войдешь в Рим и перейдешь море. Ты процарствуешь девять лет, а на десятый год ты умрешь». По мнению Григория, Тотила принял во внимание слова святого и с тех пор стал менее жестоким. Во всяком случае, объявленные факты подтверждаются: король взял Рим в декабре 546 года и овладел Сицилией в 550 году. Он погиб в битве при Тагине (в августе 552 года), после десяти лет царствования.

Пророчество о Риме

Еще одно пророчество Бенедикта носило исторический характер. Произошло это как раз по случаю взятия Тотилой Рима. Разгневанный римлянами король начал разрушать город. В этот момент друг Бенедикта, старый епископ Сабинус де Канусиум приехал в Монте-Кассино. Как все вокруг, он ожидал полного разрушения Рима. Но когда он рассказал о своих страхах Бенедикту, святой покачал головой: Рим не будет сразу разрушен варварами, но будет медленно погибать от землетрясений и ненастий.

Григорий, живший в конце века, мог подтвердить точность этого предсказания. Рим не нуждался в человеческом насилии для того, чтобы исчезнуть. Он сам нес в себе причины непоправимого упадка.

Разрушение Монте-Кассино

Напротив, монастырь Монте-Кассино должен был подвергнуться разрушению, которого ничто не позволяло предвидеть. Бенедикт был и об этом предупрежден, и это откровение взволновало его. Один человек благородного происхождения, по имени Теопропус, живший в городе Кассинум у подножия горы, однажды застал его в слезах и услышал от него следующее признание: аббат узнал от Господа, что все созданное им будет разрушено варварами; только монахи спасут свою жизнь. Это действительно произошло — уже после смерти Бенедикта, но не от руки готов, а от руки ломбардов. Монахам удалось бежать, но они уже не вернулись: Монте-Кассино суждено было пролежать в руинах около ста пятидесяти лет.

Очень человеческая боль основателя необыкновенно волнует. И хотя Бенедикт был святым, он испытывал сильную привязанность к своему творению, которое, несомненно, стоило ему великих усилий. Но Провидение предназначило Бенедикту пережить себя в известном смысле. Он будет продолжать действовать в этом мире не через строительство свое и не через созданную им общину, а через написанный им документ — «Монашеский Устав», который в эту эпоху он, несомненно, еще писал.

Три реализовавшихся пророчества

Из трех последних пророчеств, донесенных до нас Григорием, самым странным было то, которое касалось Террасинского монастыря, основанного Бенедиктом на берегу Тирренского моря, приблизительно в пятидесяти километрах от Монте-Кассино. Отсылая туда большую группу монахов, он сказал настоятелю и его помощнику, что в такой-то день придет сам, чтобы указать им план строений. И он действительно пришел в указанный день, но во сне. Оба настоятеля в эту ночь имели одно и то же видение: аббат показывал им чертеж зданий. Кроме чуда, эпизод этот позволяет нам ознакомиться с привычками святого. В течение всего монте-кассинского периода никто никогда не видел его покидающим монастырь. Как многие святые монахи, он живет в чем-то вроде затвора.

По соседству с Монте-Кассино находится маленький городок Аквино. Здесь шестью веками позже родится знаменитый Фома, который прежде, чем поступить к доминиканцам, провел детство в аббатстве. Один клирик этого города, обитаемый бесами, которых изгнал из него Бенедикт, был объектом предсказания, связанного с определенными условиями, которое, к сожалению, оправдалось: не исполняя определенных предписаний своего экзорциста, он снова впал во власть злого духа, чем угрожал ему в свое время святой.

И, наконец, другое пророчество Бенедикта имело целью поддержать монахов во время голода. Однажды, когда не осталось больше хлеба, он возвестил, что назавтра хлеб будет в избытке, что в действительности и произошло, но каким образом — осталось тайной. Но мы снова найдем этот голод в Кампании, рассматривая действенные чудеса. А теперь пришло время обратиться к творению, созревавшему в течение всех этих лет, которое после разрушения монастыря Монте-Кассино будет составлять единственное наследие Бенедикта, завещанный потомству: его «Монастырский Устав», в котором сконцентрировался его опыт и который стал плодом его святости.

7

УСТАВ ДЛЯ МОНАХОВ

Довольно короткий в наших глазах со своими 73 главами, Устав Бенедикта, тем не менее, был одним из самых длинных, написанных для монахов в Античности. Среди монастырского законодательства, очень фрагментарного и по большей части с разрозненными и не связанными между собой частями, он особенно выделяется своим относительно полным и методическим характером.

Бенедикт и Учитель

Это редкостное качество по большей части пришло к нему от более раннего произведения, из которого он много почерпнул: «Правила Учителя», названное так потому, что оно представлено как ряд вещаний оракула, произнесенных таинственным «Учителем», говорившим от имени Господа. В три раза длиннее Бенедиктова Устава, этот анонимный текст — не был ли он написан самим Бенедиктом в молодости? Во всяком случае, он представляется современным основанию Субиако, к которому он довольно точно подходит.

Благодаря этому как бы черновику, мы можем с точностью восстановить писательский труд аббата Монте-Кассино, сравнивая между собой эти два устава. На две трети сократив законодательство Учителя, Бенедикт его также дополнил многими пунктами. С многих точек зрения это обновление представляло собой столь большой прогресс, что Правило Учителя, во многом ценное, было совершенно забыто, тогда как Бенедиктов Устав менее чем за три века был принят всей совокупностью монастырей латинского мира.