Тамара Токомбаева
жүктеу/скачать 0.88 Mb. Pdf көрінісі
|
|
МОЙ ДРУГ СЕМЁН ЧУЙКОВ …– Иногда везет, иногда нет. Но такого, как в этот раз, ещё не было! За два дня ни одной рыбёшки. Евгения Алексеевна одного чебака с ладонь вытащила было, да и тот ушёл… Сердце аж разболелось. Евгения Алексеевна, его жена, подтверждает, улыбаясь. Я смотрю на него, мне весело. Вспоминаю. Лет, наверное, тридцать назад это было. Первый кыргызский курорт «Арашан». Стоим рядом. Рыбу ловим. Он – одну за одной, у меня – ничего. Он смеётся, мне обидно. Наловил с десяток, вывалил в фонтан: – Лови, – говорит, – Алыке, теперь сможешь, а я ещё поднесу. Ушел к речке – ничего не поймал. Я говорю: – Рыба-то, оказывается, из уважения ко мне на крючок твой шла, знает, что я не ем её. Без меня же, видишь, ничего нет. Он засмеялся, сказал: – Атанан керу. В расчёте. Около столовой стояла большая глыба камня. На западной её стороне была высечена фигура Будды. Чуйков стоял и смотрел на неё. Потом повернулся и побежал. – Куда? – успел крикнуть я вслед. – Азыр келем (сейчас приду), – и исчез. Теряясь в догадках, терпеливо жду. Вижу – идёт, снизу, со стороны юрты. В руках тяжёлый молот. За ним седобородый старик, хозяин. Мы стоим с аксакалом и смотрим, как Семён Афанасьевич выбивает на юго-восточной стороне камня барельеф Ленина… Пусть читатель не порицает меня за то, что я не пишу о значении творчества Чуйкова. Считаю лишним. Работы его, имя его широко известны всему миру. Я горжусь, что у меня есть такой друг, человек, творец, прекрасный и обаятельный. Мне очень приятно, что в каталоге произведений Чуйкова указано, что несколько его работ, которые я считаю превосходными, хранятся в собрании А.Токомбаева. Не помню, при каких обстоятельствах и кто был посредником нашего знакомства. До этого слышал о нём, как о молодом художнике и писателе, уроженце Пишпека. Кажется, о нём говорил художник Образцов, преподаватель педагогического техникума. В то время я, кроме основной работы, руководил в педтехникуме литобъединением «Кызыл Учкун». Мы с Семёном Афанасьевичем долго бродили по городу. Беседовали о литературе, искусстве, о любви к людям, к природе. Но больше всего нас волновал вопрос творческих кадров. (Кстати, тогда уже был оргкомитет Союза советских 31 Т.Токомбаева Аалы Токомбаев писателей Киргизии; одним из организаторов и первым председателем оргкомитета Союза советских художников Киргизии стал Чуйков). Я тогда плохо говорил по-русски, он – по-кыргызски, но мы хорошо понимали друг друга. Потом мы зашли домой к Семёну Афанасьевичу, и его мать накормила нас превосходной яичницей. Почти сорок лет прошло. Сорок лет… Просто не верится, что этому человеку, сидящему в окружении молодёжи и азартно спорящему, на что лучше идёт сазан, за семьдесят! Кто-то из молодых: – Что вы, Семён Афанасьевич! Там, в Чу, не только щуки – тигры до революции водились… Смеётся Семён Афанасьевич: – Ну, может, в низовьях где-нибудь и водились, а здесь – нет. А то меня, мальчишку, когда я на рисовых полях батрачил, съели бы! – Вас? Как можно! Я смотрю на его картину: яркий солнечный день на джайлоо и привольно пасутся кони. Ветер колышет высокую мягкую траву… Вроде бы всё… А я чувствую теплоту солнца, ощущаю на лице своём ветер, чувствую, как начинает с перебоями стучать сердце, и ловлю себя на мысли: высоко, не менее трех тысяч метров… И вдруг физически ощущаю тяжесть лет на своих плечах. Грустно от мысли, что невозможно уже ехать стремя в стремя, не переставая удивляться и открывать мир, карабкаться по крутым склонам и, оглянувшись назад, ахать от собственной дерзости – ишь, куда поднялись! Мы стоим на самой вершине перевала Тюя-Ашу. Подшучиваем над своей усталостью. Тогда дорога на Сусамыр считалась очень трудной, не было, пожалуй, метра, где не белели бы кости павших животных. Мы, с нами был писатель Абдукаримов, рассматривали дружеский шарж, который, пока мы переводили дух, сделал Семён Афанасьевич. Себя он нарисовал до невозможности усталым, измученным. Так-то оно и было на самом деле. Однако это не помешало ему обратить наше внимание на облака, далеко внизу, под нами. Они были как хлопок. Солнце пронизывало их насквозь, и они непрестанно переливались от золотого до багрово-красного. И эта непрестанно меняющаяся гамма цветов поразила меня. Я сделал открытие. Я понял, что не всем дано вот так, сразу, с одного взгляда, как сделал он, заметить волшебную красоту природы. Гораздо позже я узнал, что только талант способен раскрыть для других эту красоту. Спасибо, тебе, Семён Афанасьевич, за твои всевидящие глаза, за твоё честное, умное, всегда влюблённое сердце!.. Не помню, в каком году, летом, мы с Семёном Афанасьевичем поехали в мой Чон-Кемин. Несколько дней находились в горах, ночуя у чабанов. На недолгих стоянках Семён Афанасьевич наблюдал и восхищался мастерством женщин, делающих узорчатые кошмы, затейливые узоры на туш-кийизах. Он говорил о народном творчестве как неисчерпаемом фонде искусства. Говорил, что именно в нём надо искать истоки национальной формы. В эту поездку, да и, пожалуй, в остальные, мы многого насмотрелись. Улары выбегали из-под копыт наших лошадей и уводили прочь свои выводки. Олениха с двумя оленятами испуганно и жалобно смотрела на нас. Сотни птиц несмолкаемым хором сопровождали наш путь. Среди этого щебета особенно выделялся один. Я убеждал Семёна Афанасьевича, что на такой высоте соловьёв не бывает, но во мне всё пело и, видимо, такое же состояние было у него. Он с удовольствием соглашался и охотно верил мне. 32 |