Тамара Токомбаева
жүктеу/скачать 0.88 Mb. Pdf көрінісі
|
| Т.Токомбаева Аалы Токомбаев
Не менее, а, может быть, и более плодотворно помогало людям отцовское поэтическое слово, чему свидетельство – многочисленные письма и устные отзывы читателей. И хотя говорят, что «нет пророка в своём отечестве», но и мы, дети, подрастая, во многом сопоставляли свои привязанности и поступки с отцовским кодексом любви, чести и нравственности: Страницы пожелтевшие листаю. Законы тленья так неумолимы… Здесь наша юность дремлет меж листами В заметках немудрёных, сердцу милых… Как эта книга сильно обветшала – Такие преждевременно стареют, Всё потому, что, помнится, бывало, Мы нарасхват зачитывались ею. Стремительно текло повествованье, Живое и горячее, как пламя. Волнующие древние сказанья Былое воскрешали перед нами. Она как память у меня осталась О вечности, что ныне стала мигом… Но как похожа человечья старость На мудрую зачитанную книгу! И юноше, что смело в путь стремится, Скажу: «Не обольщайся самомненьем. На пустоши зерно не уродится – Здесь нужен труд и опыт поколений». Да, юность выбирать дорогу вправе. Но истину одну я знаю с детства: Коль бросишь мать, отца в беде оставишь, – Возьмёшь их одиночество в наследство… …Когда папа вышел из тюрьмы, мы какое-то время жили в общежитии школы- интерната № 5. Вероятно, мама не хотела возвращаться в дом, где её подвергали унижениям. Потом папа получил двухкомнатную квартиру на втором этаже по ул. Советской, 21. Там же получили квартиры Грин и Парамонов, освобождённые почти одновременно с папой. Родители начали работать, будто и не было перерыва в два года. Но мама больше не хотела возвращаться в суд и сразу же уволилась. Её приняли работать в «Текстильторг». Зарплату она получала текстилем, так как всё, что осталось после пожара, мама сложила в чемоданы в ожидании ссылки, но эти чемоданы «ушли» вместе с родственником, которого мама привезла из деревни на учёбу. Папе в Москве сделали операцию на глазах, и он после лечения на Кавказе вернулся домой. Теперь надо было налаживать быт... Мы уже переселились в новую квартиру, но желающих видеть у себя дома Аалыке с супругой не убывало. Друзья и приятели наперебой приглашали их в гости, в рестораны... Мама вспоминала, как однажды после работы она принялась за стирку, но в это время пришёл папа и стал её торопить: «Бросай стирку, нас ждут в ресторане! Давай 70 Т.Токомбаева Аалы Токомбаев скорее, мы опаздываем!». Мама вытерла руки и попросила: «Аалыке, сядь, посиди, давай подумаем. У нас каждый день праздник. Конечно, праздник – это хорошо. Но подумай, куда нас приведут ежедневные гулянки? Что будет с детьми? Что будет с нами?..». Папа посидел, опустив голову, а потом сказал: «Всё. Ты права. Так можно и спиться». Снял пиджак, и они остались дома… Я даже сейчас горжусь тем, что ни разу за всю свою жизнь не видела, чтоб отец когда-нибудь был пьян. В гостях, а иногда и дома он выпивал 2-3 рюмки коньяка. Папа терпеть не мог пьяных людей и не любил, когда заставляли пить. Всё или почти всё, что происходило после выхода папы из тюрьмы, не запечатлелось или стерлось из моей памяти. Обычно любой переезд оставляет в памяти какой-то след. В памяти осталось только одно событие, которое и сейчас мне непонятно. Я бегала на улице, играла с детьми, и вдруг меня потянуло домой – сказать бабушке, что через два дня придет телеграмма, а следом за телеграммой приедет дядя Жеткербай, младший брат мамы, которого я совсем не знала. И, в самом деле, через два дня пришла телеграмма, а через несколько дней действительно приехал герой финской войны Жеткербай Сатбаев… Трудно сказать, кто содержал нашу большую семью – особенно в годы войны и в годы последующих гонений отца. Скорее всего, мама. Это она во время войны, бросив работу, занялась огородом. Она вручную вскопала 60 соток земли и засадила кукурузой. В селе Кара-Джыгач (ныне – Ала-Тоо) ей выделили бросовую землю, которую никогда не обрабатывали. Кукуруза выросла редкая, с большими междурядьями. Проходящие мимо участка огородники (в основном эвакуированные профессора мединститута) подтрунивали над мамой: «Хозяйка, между рядами могут танки пройти!». Мама хотела бросить эту затею, но старушка, у которой мама иногда ночевала, припозднившись на огороде, уговаривала её: «Детка, земля никогда не остаётся в долгу. За хорошее отношение она тебе отплатит сторицей. Окучивай, поливай. Земля не обидит». Мама уходила на свой участок в 4-5 часов утра. Выйдя за город, она разувалась и дальше шагала босиком. Мы, дети, тоже не раз прошли этот путь. И земля не обидела. Кукуруза выросла мощная. Стебли толстые, высокие. На каждом стебле – по 5-6 початков. Теперь уже никто не смеялся, а с уважением спрашивали: «Зайнаб Сатбаевна, как вам это удалось?». Однажды на участок пришёл папа и … не ушёл с участка до самой осени. Он помогал ломать початки, собирать урожай, носить мешки с кукурузой… Работать на земле, жить на земле понравилось, и когда представилась возможность, папа с мамой обменяли свою двухкомнатную квартиру со всеми удобствами на втором этаже в трех-этажном доме по улице Советской и Энгельса на двухкомнатную квартиру в четырехквартирном доме писателей. «Удобства» были в углу двора, а вода – в колонке на соседней улице. Но зато был клочок земли, и в очередную «тёмную полосу» этот участочек помог нам выстоять. Мама завела корову, продавала молоко, работала на огороде. Родителей прельстил этот зелёный уголок, застеклённая веранда. Каждую весну эта застеклённая веранда из зимней кладовой для продуктов превращалась в отцовский кабинет. В те далёкие времена было принято два раза в год дома делать побелку: перед 1 Мая и 7 Ноября. После первомайской побелки на веранду переносили папин письменный стол и кровать. Но, несмотря на то, что теперь у него был «кабинет», он продолжал работать ночью… В одно предрассветное утро, когда папа уснул, а мы ещё не проснулись, из окна «кабинета» вытащили его единственный приличный костюм. Самое ужасное заключалось в том, что это случилось накануне юбилея Джамбула, на который он должен был поехать. Естественно, папа поехать не смог. На вопросы казахских друзей- писателей: «Почему не приехал наш зять?». Кубанычбеку Маликову пришлось солгать: «Аалыке болен…». Казахские друзья во главе с Мухтаром Ауэзовым решили проведать «больного». 71 |