Тамара Токомбаева
жүктеу/скачать 0.88 Mb. Pdf көрінісі
|
| Т.Токомбаева Аалы Токомбаев
К.Маликов выехал раньше: «Джене, суйунчу! Твои родичи едут проведать Аалыке!». Маму трудно было чем-то поставить в тупик. Она всегда находила выход из положения. И тут не ударила в грязь лицом. Сумела-таки принять большое количество «своих родичей». Маликов громко спорил с гостями, уверяя, что любой кыргыз наизусть знает эпос «Манас». Ауэзов обратился к манасчи Саякбаю Каралаеву: «Саке, кыргызы говорят, что казахи хвастуны, но я вижу, что кыргызы еще большие хвастуны!». Раздался смех. «Я докажу сейчас, позову любого мальчишку со двора, – горячился Маликов и тут же, подойдя к окну, крикнул: «Эй, балдар! Ай Сары бала бери келчи!..» («Эй, рыжий, подойди сюда! Ты знаешь «Манас»?»). «Конечно, знаю», – без зазрения совести отвечал «первый попавшийся мальчишка» – это был мой младший братик Улан. – Рассказать можешь? – Могу! – Так давай, рассказывай! Улан начал рассказывать, жестикулируя, как настоящий манасчи. Пятилетнего ребенка все слушали с таким вниманием, будто это был действительно манасчи. Папа улыбался в свои усы, а Маликов торжествовал. «Манас» в исполнении Улана длился 3- 4 минуты. Маликов остановил его: «Ладно, иди, тебя ждут друзья, я продолжу», – и с места в карьер стал рассказывать дальше. Даже Саякбай Каралаев был удивлён и безмерно доволен. Никто не знал, что Улан – сын Аалыке, а отрывок из «Манаса» его научил декламировать сам Маликов… По крайней мере, два раза в год в нашем доме собирались акыны–аксакалы Калык Акиев, Осмонкул Болобалаев, Молдабасан Мусурманкулов и другие. Это стало традицией, и если время обычного «чаепития» по какой-либо причине задерживалось, то кто-нибудь из аксакалов напоминал маме при встрече: «Келин, мы что-то давно не пили твой чай!». Но шли годы, уходили корифеи – носители и хранители древних легенд и мифов… Серьёзно заболела мама. Сказались тревога за отца, посаженного в тюрьму, страх за будущее детей «врага народа», ожидание смерти в ожоговом отделении, тяжёлый труд во время войны, чтобы её дети и её Поэт не знали нужды… Да и послевоенные гонения отца и её страх повторения 37-39-х годов сделали свое чёрное дело. В нашем доме поселилась грусть… А ведь ещё недавно в доме звенел весёлый смех, к праздникам белили наши «апартаменты», мама пекла пироги, и во всём доме стоял особый запах – запах радости, запах счастья… Особенно любимым праздником был Новый год. Приходили, хоть на минутку, друзья наших родителей, сотрудники… Женщины, работающие в Союзе писателей, – тетя Клава, Валентина Петровна, Рива Григорьевна, – надев на себя маски, с хохотом заходили к нам, детям, чтобы покружиться вокруг ёлки. Папа наряжался дедом Морозом, а мама – Снегурочкой. Даже в тяжёлые военные годы мама ухитрялась делать подарки. Сахар, полученный по карточкам, она понемногу копила, а затем варила из него конфеты. Из кукурузной муки пекла пряники. Обязательно на ёлку приглашались дети друзей и соседские дети. Всех мама одаривала своими подарками… Был ли мой отец влюбчивым, как все поэты? Не знаю. О его увлечениях говорили разное. Мне было лет 10-11, когда на Дзержинке нас остановила какая-то мамина знакомая. Я не помню её имени, но знаю, что она была женой министра Шахназарова. Я, подросток, тогда поняла только, что мамина знакомая говорит о моём отце и какой-то женщине. Я хорошо запомнила твёрдые слова мамы: «…Я горжусь, что моим мужем увлекаются. И не только она, а многие. Зачем мне был бы нужен мужчина, который никому не симпатичен?.. Так и передай своим сплетницам…». И мы ушли. 72 |