Таррег а (Биографический очерк)
жүктеу/скачать 0.98 Mb.
|
| Кроме пользы, которую приносят режим, ритм, тональность, движение, именно характер музыки может представлять интерес в лечении некоторых психических заболеваний; любопытно, что врачи чувствуют большую склонность к музыке, чем другие ученые; это может быть потому, что в жизни человеческого тела отражаются основные элементы всех видов искусства, поскольку здоровье - это синоним гармонии, а жизнь означает режим и вибрацию или, может быть, из-за этого неопределенного “чего-то”, что приводит в действие все способности души и о чем говорит Морехон в своей истории медицины.
Санто Томас называет испанского философа, врача, поэта и музыканта по имени Абен Пасе, родившегося в Сарагосе. Один из русских композиторов группы “пяти” Бородин* тоже был врачом. Доктор дон Томас Каррерас Аршау рассказывал об испанских врачах-философах XIX века, называя среди них великого Мамео Арфила, который кроме всего прочего был флейтистом и гитаристом, другом композитора Рамона Карнисера и знаменитого доктора Летамиеди, автора мессы и реквиема и одного из первых защитников эстетики Вагнера в Испании. Другой увлеченный последователь эстетики Вагнера в то время был Амалио Прим, врач из Лериды и превосходный пианист, трагически погибший во время нашей войны за независимость. В своих путешествиях я познакомился с многими врачами-гитаристами, занимающимися искусством для себя лично во Франции, Бельгии, Англии, Бразилии, Аргентине и Уругвае. Я мог бы назвать также наших современников - Роберио Перенью, Ромера Эскасеку, Лоренцо Кастильо, Соле Сагарру, Ориоля Ангера и многих других. Известно также и то, что среди гитаристов также были люди, имевшие естественную склонность к медицине или к точным наукам. Камиль Эйнар, знаменитый французский рентгенолог, начинал свою карьеру, работая контрабасистом в одной из лучших парижских оркестров. Он, кроме того, прекрасный гитарист, для этого инструмента он сочинил несколько вдохновенных произведений. Висенте Эспинель в первом рассказе “Маркоса де Обресон” пишет: “Все люди с этого двора из окружающих деревень приходят ко мне с больными детьми, которых сглазили, с бледными девушками, с ранами головы и других частей тела и с тысячами других болезней, с желанием снова выздороветь, но я лечу так нежно, мягко и удачно, что из тех, кто приходит ко мне, умирает не больше половины, по крайней мере я в это верю, потому, что люди больше ни говорят ни слова” (а те, кто лечит, рассказывают обо мне тысячи небылиц). И, наконец, отметим, что первое руководство игры на гитаре, появившееся в свет, было руководство Хуана Карлоса Амата, доктора медицины, изданное в Барселоне в 1596 г. 16. ОКОНЧАТЕЛЬНОЕ ОБОСНОВАНИЕ В БАРСЕЛОНЕ Плохие санитарные условия квартиры на улице Хигнас означали постоянную угрозу здоровью семьи Тарреги, и они решили переехать в другую квартиру на улице Сан Луис, находящуюся выше в квартале Грасия. В этом другом жилище родились дочери Мария Розалия в 1885 году и Кончита, два года спустя, Об этом свидетельствует дневник Тарреги, где на стр. 17 записано: “Консеньон родилась * “Могучая кучка” (ред.) 23 июля 1887 года в половине шестого утра. Она была окрещена в Грасии 6 августа в церкви Сан Хуан. Крестными стали мои братья и сестра Висенте и Антония”. Висенте Таррега, работавший в это время в Мадриде скрипачом в оркестре, захотел перебраться в Барселону, чтобы жить с братом, которого он обожал. И, действительно, после завершения контракта при дворе, он приехал в Барселону и сразу поступил в оркестр Мисо. Тогда оба брата стали искать достаточно большую квартиру для совместного проживания. Сначала они обосновались на улице Расельон № 234, где постоянно жили до 1888 года. В это время Таррега поддерживал отношения с Гранадосом, Альбенисом, Малатсом, Видьелой, Гулой, Милле, Родоредой и Казальсом, он был знаком со всеми музыкантами города, больше или меньше. Его друзьями были почти все художники и скульпторы, жившие в Барселоне, а также гитаристы Ферре, Боне, Гарсия, Боск, Ферран, Мас, Федерико Кано, которому он давал уроки гармонии. ГЛАВА IV
ЦЕЛЬНОСТЬ 1. “Лунатики” 2. Камерная музыка 3. Апелес Местрес 4. Цикл концертов 5. “Англичанин” 6. Деревня в Валенсии 7. Боль 8. Дом гитаристов 9. Манреса 10. Ницца и Париж 11. Критическое мнение Хуана Манена
1. “ЛУНАТИКИ” Госпожа Розалия Витц, изысканная дама из французского общества владевшая в Барселоне значительным имуществом, в том числе зоной, известной под названием “Орт-дал-Фаба”, вышла замуж за своего администратора г-на Гонсалеза. Каждый понедельник она приглашала к себе на обед друзей, интеллектуалов и артистов, которым нравилась обстановка взаимной симпатии и утонченности. Среди “лунатиков” /от испанского слова “лунес” - понедельник/, как стали называть посетителей по понедельникам, были Аполес Местрес, Рока-и-Рока, Гранадос-и-Вальес и Рибо. Почти никто из деятелей искусства и литературы, посещавших город, не уехал из Барселоны, не побывав в качестве почетного гостя у супругов Гонсалез и на знаменитых обедах “лунатиков”. Донья Розалия, как приятельски называли госпожу де Гонсалез, которой Таррега посвятил свое сочинение под названием “Две сестрички”, была крестной матерью, как мы уже раньше сказали, второй дочери артиста Марии Розалии, родившейся в 1885 году. В этом же 1885 году от эпидемии холеры, унесшей множество человеческих жизней, 11 октября в Барселоне умер дон Антонио Канеса. В Кастельоне умер отец Тарреги, окруженный сыновьями. Потери этих людей, которых Таррега очень любил, оставили в нем глубокую душевную травму. В 1886 году, когда жена и дети ненадолго уехали в Кастельон, Новельду, у Тарреги, временно жившего у своего друга сеньора Паса в Барселоне, был приступ уремии, после которого стало необходимо хирургическое вмешательство; оно было щедро оплачено сеньором Пас, приложившим все усилия для наилучшего ухода за другом. 2. КАМЕРНАЯ МУЗЫКА У Висенте Тарреги соседями по пюпитрам в театральном оркестре были дон Хоалин Риос и дон Лауро Кристиано, студенты из бедных семей, получающие достаточный доход для своих нужд и оплаты расходов на обучение в Университете игрой на скрипке. В 1888 году первый из них поступил в качестве инженера в мастерские “Наземная и морская машинистика”, второй должен был руководить кафедрой аналитической геометрии в Барселонском университете. Но ни один из этих пышных титулов не уменьшил их любви к музыке вообще и к своему инструменту в частности. Наоборот, освободившись от забот и лишений студенческой жизни, они могли свободно посвятить большую часть своего дня артистическому призванию. В то время в Барселоне редко можно было услышать концерт камерной музыки. Надо было создать хороший квартет, а людей, приезжавших из других мест, было мало. Однажды Таррега познакомился в кафе Трасии с молодым человеком, который ему сразу понравился; он играл на виолончели и его звали Пабло Казальс. Это имя уже начинали произносить с большим уважением. Казальс убедил Таррегу в необходимости время от времени собираться для разбора классических трио. Сам он должен был играть на фортепиано. Но действительное удовольствие, больше чем в трио, было в прочтении квартетов. Квартет представлял собой синтез самого совершенного выражения звука, рассматриваемого как материал искусства. Как же организовать квартет? Было три скрипки: Висенте Таррега, Риос и Клариана, заменять их мог дон Сантьяго Мунди, преподаватель начертательной геометрии в университете, который как Глос и Клариана подрабатывал скрипкой в оркестре Эльдорадо. Договорились, что Висенте и Риос будут соответственно исполнять партии первой и второй скрипок, Пабло Казальс - партию виолончели. Не хватало арфы. Артиста было трудно найти, Таррега же хотел играть в ансамбле. Договорились, что арфу заменит Таррега, исполняя ее партию на гитаре. Какое же было удовольствие открывать, запоминать и вызывать в памяти красоту квартетов Гайдна, Бетховена и Моцарта. Никто посторонний не имел права присутствовать на этих импровизированных вечерах камерной музыки, исполнявшихся со страстью, граничившей с идолопоклонством. Иногда даже приходилось прервать пассаж, чтобы справиться с волнением и собраться с духом. 3. АПЕЛЕС МЕСТРЕС Апелес Местрес, собиравший в своем доме группу известных артистов, чувствовал к Тарреге особое предпочтение и высоко ценил его лекции по искусству гитары и гармонии. Менее формально, чем Эрнандо-де-Пульгар в книге “Выдающиеся люди Кастилии” или Франсиско Пачеко в знаменитой “Книге правдивых портретов выдающихся и уважаемых людей”, Апелес Местрес дает в небольшой по объему книге под названием “Музыкальные букеты”, где изображены некоторые характерные черты Тарреги-человека и артиста; они на наш взгляд совершенно справедливы, и поэтому мы их приводим здесь: “Таррега был музыкантом из музыкантов. У него был детский характер, открытое сердце, цыганская доброта, скромность, граничащая с бессознательным состоянием: казалось, он был рожден для того, чтобы играть на гитаре только для себя или для узкого круга друзей. Надо сказать, что Таррега не играл никогда так хорошо для публики, как для четырех своих родственников, которые слушали его молча, удивленные, целыми часами. Это значит, что публика никогда не могла оценить его по достоинству. Судьба предназначала, чтобы Таррега был провозглашен во всем мире “королем гитары”, как Сарасате был королем скрипки и Казальс королем виолончели. Но почему же он им не стал?! По названной мной выше причине: потому что для него ничего не значили аплодисменты публики, ничего не значила слава, а тем более доход, который он мог из нее извлечь. Можно сказать, что он никогда не выходил из дома. Концерты его были очень редкими, положение скромное, он был вынужден давать уроки, чтобы что-то заработать. Но как же он давал эти уроки! Чаще всего он прогуливал их, не из-за лени, а потому что играя на гитаре для себя или для друзей, он не замечал, как протекали целые часы. Тем не менее, его ученики не обижались. Они были щедро вознаграждены, когда он давая урок, в рассеянности брал гитару ученика и целый час играл, даря ему, так сказать, избранный концерт. Потому что слушать игру Тарреги было высшим наслаждением. Кроме того, что он был вдохновенным композитором с врожденной грамотностью, его форма игры, исполнение сочинений других были превосходны. Однажды я написал, как Альбенис, услышав в его исполнении свою серенаду, аранжированную для гитарой самим Таррегой, был так взволнован, ошеломлен, что воскликнул: “Это именно то, что я думал выразить!” Чтобы продемонстрировать характер Тарреги и характерное для него презрение к славе и деньгам, я приведу здесь пару интересных случаев. В 1880-1890 гг. Гула стал всемирно известен как руководитель оркестра. Его оспаривали друг у друга лучшие театры Европы и Америки, правители всех стран щедро награждали его и дарили подарки. Некоторое время он был фаворитом двора в Санкт-Петербурге. Семья самого русского царя удостоила его своей дружбы; это объясняет тот факт, что его оспаривала друг у друга вся московская знать. Гула, горячий поклонник Тарреги, был озабочен тем, что его большой талант не приносит ему ни заслуженной славы, ни доходов, а ограничивается лишь небольшим артистическим кругом. Он предложил Тарреге дать возможность послушать себя за границей и предсказал ему в этом большие успехи. “Положись на меня, говорил он, тебе надо будет взять в день, когда я тебе скажу, гитару, сесть на поезд и поехать, куда я тебе скажу.” Пользуясь своей властью и популярностью в Санкт-Петербургском дворе и в артистических кругах, Гула начал говорить о Тарреге, хвалить его, как несравненного гитариста, как звезду первой величины. Он так хорошо организовал это дело, что разбудил большой интерес услышать Таррегу, а также нашел театр, импресарио и публику. Удовлетворенный и как человек, завершивший большое дело, Гуло написал Тарреге: “Можешь приезжать. Все готово. Тебя ожидают с распростертыми объятиями.” Получив письмо, Таррега повертел его в руках, положил в карман, взял гитару и продолжал игру для себя и для домашних. Гула же, очевидно, ожидает ответа и по сей день. Санкт-Петербург ушел в историю, так и не услышав Таррегу. И, наоборот, с какой пунктуальностью он приходил ко мне по средам, чтобы его могли послушать мы и некоторые его близкие друзья: Рока-и-Рока, Солес-и-Ровироса, великий театральный художник, Луис Пеллисер, преподаватель живописи, Армет, автор полных жизни, света и цветов пейзажей, доктор Гудель, известный хирург и знаменитый гитарист, Казальс, гравер и Гранадос, самый молодой из всех. Нужно было услышать Таррегу на этих концертах, чтобы оценить его по достоинству. Бледный, с бородой как у монаха капуцина, глазами, терявшимися за стеклами очков, несколько болезненной улыбкой, блуждающей где-то в усах, с телом, как бы слившимся с гитарой, белыми, тонкими пальцами почти без плоти, головокружительно пробегающими по струнам, как пауки, плетущие вместо тонких серебряных нитей самые тонкие звуки, самые изысканные гармонии. Незаметно пролетали часы и тот, кто играл, вырастал до размеров гиганта! Какое ни с чем не сравнимое наслаждение! Силу этого волшебства, может быть, лучше всего покажет маленькая деталь. Моя бабушка, несмотря на то, что ей было восемьдесят лет, никогда не спрашивала время и никогда не поднималась с места до тех пор, пока Таррега не убирал гитару в футляр, и, хотя занимался новый день, всегда жаловалась, что концерт заканчивался так быстро. Ах! Таррега был единственным в своем роде и, кто знает, когда появится второй такой исполнитель, если он вообще появится! Вот объяснение того факта, что когда умер Таррега, о трагической новости сообщалось в скромной газете: “Умер выдающийся гитарист Таррега”. Но они забыли добавить: “...и самый тонкий артист с самой ангельской душой, когда либо проходивший по Земле”. Апелес Местрос 4. ЦИКЛ КОНЦЕРТОВ 10 сентября 1886 года газета “Эклерер” из Першиньяна сообщала, что Таррега дал несколько частных концертов в салонах этого города, а также, сообщала газета, что скоро будет дан публичный концерт. 3 декабря того же года “Диарио де Ависос” (Сарагоса) опубликовала отзыв на концерт, данный в театре Лопе де Вега Арагонской столицы, из текста которой мы приводим несколько строк: “Вчера у Тарреги была достойная его заслуг публика. Театр Лопе де Вега, еще недавно пустынный, блестяще возрожден. Прекрасные женщины, аристократические имена, представители городских властей, общая масса, задающая тон в общем собрании, торжественном событии, т.е. публика, которой только может пожелать артист, чтобы подтвердить свою славу, аплодировала Тарреге с энтузиазмом. Таррега, благодаря своему данному от Бога таланту и удивительному постоянству, поднял инструмент на неизвестный до того уровень, преобразовывая его, облагораживая, добиваясь новых эффектов и гармоний, о которых и не подозревали на шести струнах, опирающихся на гриф. Таррега музыкант от природы и гитарист по воле случая. Когда его преподаватели услышали его игру на гитаре, он занимался в консерватории на фортепиано. Он настолько удивил их, что они посчитали преступлением против искусства воспитывать пианиста из того, кто был великим гитаристом. Секрет успехов Тарреги в его музыкальном образовании. Некоторым удалось добиться техники его уровня, но его артистического чувства - никому. При исполнении он восхищается всем, что вызывает восхищение как неизвестное, потому что неизвестное - механизм гитары. Вы слышите, не отдавая себе отчета, как они проявляются, превосходно чисто исполненные хроматические гаммы, тремоло, выдерживаемые без устали на весь счет, эти легированные ноты, эти форшлаги и морденты, эти тонкие и нежные гармонии... 10 мая 1888 года в Филармонической академии Святой Сесилии в Кадисе состоялся концерт (программу которого факсимиле мы приводим дальше). Когда Таррега вернулся домой, в Барселону, один из его друзей граф де Фонса, каталонский аристократ, предложил Хунте-дель-Касино из Херины пригласить Таррегу дать концерт для членов этого общества и своих домашних. Приглашение было принято, назначен день концерта, на который собралось очень много публики, и который имел исключительный успех. По окончании его, казначей от имени Хунты вручил Тарреге закрытый конверт с купюрой в 50 песет. Граф де Фокса, знавший, как их тратили его товарищи, отозвал в сторону казначея и спросил, сколько денег вручили. Узнав, насколько незначительна была врученная сумма, он подошел к Тарреге и сказал: “Вы можете минутку подождать? Я хотел бы проводить Вас до гостиницы, но сейчас буду занят несколько минут. Как только я освобожусь, я сразу же подойду к Вам.” Б О Л Ь Ш О Й К О Н Ц Е Р Т ЧЕТВЕРГ 10 МАЯ 1888 года П Р О Г Р А М М А
ПЕРЕРЫВ 15 минут ВТОРАЯ ЧАСТЬ
ПЕРЕРЫВ 15 минут ТРЕТЬЯ ЧАСТЬ
ЦЕНА БИЛЕТА 2.50 песет В половине девятого вечера. Таррега остался беседовать с кем-то из зрителей, а его друг, устремившись навстречу Председателю и пересекая зал, который работал даже во время концерта, принял смелое решение: он поставил 25 песет и выиграл, удвоил ставку и снова выиграл, повторил судьбу и снова выиграл. Так в постоянном везении он собрал 500 песет и положив их в конверт, подозвал казначея и сказал ему: “Отдайте это сеньору Тарреге и извинитесь за ошибку, что в первый раз Вы вручили ему не то, что это дополнение к первому конверту. Через несколько минут граф подошел к Тарреге и сказал: “Извините за опоздание. Можно мне проводить Вас до гостиницы?” 5. “АНГЛИЧАНИН” Доктор Вальтер Лекки или “Дон Гультерио”, как его по-приятельски звали испанские друзья, был совершеннейшим оригиналом, который куда бы ни шел, везде привлекал внимание фигурой, манерами, широкой культурой, а также своей экстравагантностью. Ему было в это время около 50 лет. Он был среднего роста, с типично саксонскими чертами лица, с усами и моноклем в левом глазу, с волосами, окрашенными в белокурый цвет, с пробором посередине. Обычно он был одет в светлый пиджак с бархатным черным жилетом, с позолоченными пуговицами, с высоким, прямым, накрахмаленным воротничком рубашки и широким пластронным галстуком яркого цвета зерна. На голове он носил яркую шляпу с широкими полями. Наряд его завершало широкое бесформенное пальто с цветком в петлице и набитыми отвисающими карманами, из которого часто торчал носовой платок таких странных цветов, как листья каких-либо овощей. Он был человеком глубоких знаний, врач о профессии, хотя практикой не занимался. Он говорил на семи языках, знал географию и историю всех европейских и американских стран, в которых он побывал на том или ином этапе своих странствий по свету. Он был очень эрудированным в области литературы, казалось, что он знал наизусть тексты великих произведений латинских классиков, лучших английских писателей, а также нашего Сервантеса, Лопе, Кальдерона, Эспинеля и других великих писателей нашего золотого века, в стиле которых ему нравилось произносить фразы и сентенции, а также поговорки Санчо, которые он произносил более или менее к месту. Он был богат и независим, при этом не мог примириться с покорной безмятежностью брака. Лекки был женат 3 раза и имел 20 детей, развелся со своими двумя первыми женами, которым перечислял щедрое содержание в соответствии с законами своей страны. Третья жена с двумя младшими сыновьями жила в Ницце, где был их очаг. Остальные дети, по два человека, мальчики с мальчиками, девочки с девочками, находились в закрытых учебных заведениях Англии, Франции и США. Сам доктор следил за своими шахтами в Трансваале, периодически навещая детей и везде следовал за Таррегой, в компании которого ему нравилось проводить максимум свободного времени. Если маэстро находился в Барселоне, иногда доктор приезжал в сопровождении жены, гораздо младше его, и двух последних отпрысков. У дона Гультерио был капризный характер: он не был полным, скорее мускулистым и ловким, обладал большой физической выносливостью, результатом, несомненно, его бродячей жизни. Будучи баловнем судьбы, он иногда был непостоянным и часто непримиримым в своем явном стремлении отличиться от других. Он обожал Таррегу, но не собирался подражать ему, а тем более следовать его советам. “У каждого своя школа”, - часто повторял он, - “У Тарреги своя, у меня своя”. Он знал тех немногих английских гитаристов, которые группировались в Лондоне вокруг Регонди, скончавшегося в 1873 году и, особенно, миссис Пратен, дочь Игнасио Пельтцера, составлявших классико-романтическую династию гитары в Англии. Всему, что знал о гитаре, он научился у миссис Пратен и особенно ему нравилась фантазия в выражении и жесте. Он настраивал свой инструмент в ми миноре: ми-си-ми-соль-си-ми, соответственно от сексты до примы. Аккорды он брал большим пальцем, консонантно скользившим по шести струнам. Он преувеличивал вибрато и когда большим пальцем брал отдельную ноту на басовых струнах, он поднимал и отводил руку от струн с величественным видом хозяина и господина звуков в пространстве. При каждом своем приезде в Испанию Лекки особенно привлекало типичное, уличное. С этой целью он останавливался в пансионе средней категории, куда имел обыкновение приглашать друзей и знакомых. Каждое утро он ходил на рынок и заполнял карманы своего пальто предметами самыми разнообразными и абсурдными, без самой элементарной сдержанности. Боязнь испанцев показаться смешными из-за какой-нибудь экстравагантности была ему совершенно не свойственна, и эта его обычная беззаботность постоянно держала в тревожном состоянии тех, кто сопровождал его на улицах и в публичных местах города. Очень часто и легко Лекки очаровывался модной среди толпы песенкой и просил Таррегу сделать транскрипцию, чтобы было можно исполнить ее на гитаре. Таким было происхождении стольких сарсуэл, как например, “Бедный Вальбуэна”, “Мышь”, которые если бы ни капризы “англичанина”, никогда ни удостоились искусства Тарреги. На него нагоняло скуку проходить незамеченным, ежесекундно он старался обратить внимание на свое присутствие, не особо задумываясь каким образом. В ресторане он привлекал внимание других посторонних посетителей и разговаривал с ними на их языке. Иногда он даже осмеливался на грубые сцены, которые обычно заканчивались более или менее как у Розарио-де-ла-Аурора. Однажды Таррега пригласил дона Гультерио на экскурсию в Монсератт, чтобы показать ему легендарную гору, интересную в геологическом отношении и очень живописную, а также монастырь, где можно было услышать грегорианское пение той же чистоты, что и в аббатстве Солемес. Оказавшись там, наш англичанин, соблазненный фантастическими формами скал и воскрешая воспоминания своей спортивной, полной приключений жизни в юности, стал подниматься по обрывистым скалам до вершины одной из них, откуда, как новый барабан из Брука, громко стал кричать своему другу: “Эй! Таррега! Англичанам, - говорил маэстро всегда нравилось путешествовать, исследовать. Острова, окруженные морем, гнетут экспансивность их характера, им хочется расширить поле деятельности, досуг и запросы любознательности. Лондон для них - синтез земного шара. Там можно встретить все, что бывает на самых дальних широтах. Ум, стремление и воля английского народа - это намагниченное единство, привлекающее к себе все. В столице Англии можно встретить все или почти все, что можно купить за деньги. Иностранец любой страны чувствует там себя как дома. Но англичанин не утрачивает своего стремления к путешествиям, как будто бы в последних путешествиях он забыл что-то посмотреть”. Дон Гультерио* был разновидностью путешественника - фанатика гитары. После смерти Тарреги, утратив маску своих художественных скитаний, он стал объезжать немногих знаменитых гитаристов, рассеянных по всему миру. Он посетил Льобета в Париже, Доминго Прата в Буэнос-Айресе, Хосерину Робледо в Бразилии, Даниеля Фортеа в Мадриде, Пепиту Рола и Ласкоса в Валенсии, автора этой книги в разных местах. Осенью 1912 года, когда я находился в Лондоне, где меня хотел представить как гитариста мой благородный друг, известный художник Пабло Антонио де Бехар, дон Гультерио приехал в студию художника на Кенсингтон Гарденс, чтобы познакомить меня с мадам Джулией Пельтцер, сестрой миссис Пратен. Через несколько дней, 14 декабря, должен был состояться мой первый сольный концерт в Бехштейн Холл /в настоящее время Вигмор Холл/ и дон Гультерио получил приглашение Бехара. На концерте, когда во втором отделении программы я закончил исполнение “Арабского каприччио” Тарреги дон Гуальтерио встал со своего места в зале, решительно прошел по всему проходу, подойдя ко мне, протянул руку и громко крикнул: “Да здравствует Таррега!” И под моими удивленными взглядами и под взглядами английской флегматичной публики, не привычной к такой экстравагантности, вернулся и снова сел на свое место. Эта экстравагантность иногда граничила с гротеском. Как же по другому можно расценить тот факт, что в то время как в петлицы его грубого пальто была вставлена гвоздика, а из бесформенных карманов торчали овощи? Или церемонную сцену преподношения жене маэстро посреди улицы букета цветов, когда он встал на колени и целовал ее руку? жүктеу/скачать 0.98 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|