Терроризм в существующей миросистеме

Процессы, происходящие в развитой части общества, характеризуются возрастанием удельного веса, а также роли и влияния транснациональных промышленных блоков, влиятельных международных экономических организаций, комплексных региональных сообществ.

Характерным процессом нашего времени является политическое расщепление, децентрализация и даже дезинтеграция современных государств. Процесс расщепления идет в ущерб государственным структурам, способствуя огромному росту многонациональных корпораций, неправительственных организаций. По мнению профессора истории М. Ван Кревельда, этот процесс отбрасывает нас в Средние века (80, с. 39).

Все более актуальными субъектами в Новом мире становятся международные неправительственные структуры и разнообразные конфигурации транснационального частного капитала, которые постепенно формируют на планете собственную конструкцию глобального «экономического Интернета» (38, с. 60).

Надежды на экономическое становление третьего мира до уровня, позволяющего использовать сопоставимые критерии оценок состояния жизни в разных регионах планеты, не оправдались. Деградация государственных экономик в слаборазвитых странах сопровождается формированием парагосударственных структур.

Эти надежды базировались на общих закономерностях, предполагающих предсказуемую жизнеспособность в развитии сложной многомерной системы, каковой является мировое сообщество, где жизнеспособность, собственно говоря, во многом объясняется сложностью и неоднородностью системы.

С учетом соприсутствия в одном историческом пространстве весьма разнородных, разновременных социальных организмов место ожидаемого плодотворного взаимодействия частей (стран и народов, цивилизаций), сведенных в естественный, цельный, иерархически выстроенный организм, с самого начала заняла модель, суть которой составило конъюнктурное, форсированное стремление к доминированию одной или нескольких составляющих, использующих ресурсы системы в собственных интересах, в целом ощутимо понижая жизнестойкость структуры.

Но вызывает тревогу то обстоятельство, что в динамике и механизме трансформации нашей сложной общественной системы наметились признаки неблагоприятного варианта развития, указывающего на вероятность катастрофического исхода. На теоретическом уровне он выведен как острый, антагонистический конфликт всего и вся, «битва цивилизаций», способная привести к слому и гибели системы (38, с. 60).

Со вступлением общества в «экономизированную» полосу развития, сопровождающуюся прагматизацией отношений в нем на всех уровнях, все более контрастно проявляются теневые стороны этого развития.

В научных трудах, публицистике, прикладных анализах заметно нарастающее присутствие обсуждения проблем, связанных с терроризмом, экологическим кризисом, негативными аспектами демографической ситуации, этническими конфликтами.

Другими словами, имеются все основания констатировать взаимосвязь между возникновением терроризма и других мировых угроз и вступлением общества в ту фазу развития, когда экономика стала проявлять себя не только как способ хозяйствования, но и как доминирующая система управления обществом. Экономика превратилась в своеобразного автономного актора, правящего на поле международной жизни.

Исходя из того, что утверждающийся на планете порядок все отчетливее проявляет себя как порядок экономический (Pax Oeconomicana), логичным было бы в поисках ответов на вопросы, касающиеся феномена терроризма, его встроенности в общественную жизнь, обратиться к анализу геоэкономики.

И основной целью здесь следует ставить не столько выявление корневых причин терроризма. Они в той ли иной степени прояснены, хотя сопровождаются разной акцентуацией. Необходимо определить социальные параметры «тела» терроризма, осуществить его антропометрию. Важно также найти правовую формулу терроризма, обеспечивая, таким образом, правовое воздействие на содержание экономического развития, устраняя в нем социально-экономические составляющие этого международного преступления.

Определив, в каком «образе» терроризм натурализовался в структуре глобальной экономики и выработав соответствующий правовой инструментарий, открывается возможность через правовое регулирование борьбы с терроризмом устранить деформации (а, скорее всего, порочные основы) в мировом экономическом развитии и воспрепятствовать формированию нового мироустройства, основанного на столь сомнительных террообразующих началах.

С другой стороны, речь идет о том, чтобы конструктивная альтернатива международно-правового механизма борьбы с терроризмом прочно сопрягалась с результатами новейших концептуальных, прежде всего геоэкономических разработок. Причем имеется в виду исследование разработок в области геоэкономики под углом зрения социального анализа. Собственно говоря, геоэкономика специалистами и представляется как перспективное направление социального анализа. Оно вбирает в себя новейшее достижения глобалистики, экономгеографии, культурологии, социального моделирования, опирается на геополитику, современную социальную и политическую философию.

Геоэкономика как объект изучения соответствующей дисциплины отождествляется часто с мировой экономикой, но все же ею не является. Эта область содержит иной ракурс рассмотрения мировой экономической реальности. Рассмотрения через призму специфики хозяйственной деятельности тех или иных цивилизационных ареалов и их составляющих, специализации этих ареалов, нахождения ими своей, оригинальной ниши в международном разделении труда и, конечно же, их экономического, порой весьма конфликтного, взаимодействия (8, с. 7).

Дело в том, что в целом возрастает значимость экономики, меняются ее смысловые конструкции. Она перебирает на себя функции политики и идеологии нового времени, превращаясь, по сути, в новую властную систему координат. В связи с этим отходят в прошлое категории, исходившие от геополитики, а их место занимают геоэкономические реалии.

Борьба за территории и ресурсы как ключевые геополитические императивы приобретает иные формы, занимает иные ниши общественных и межгосударственных отношений и проявляется в столкновении стилей и форм хозяйствования, соперничестве основных центров мирового развития, социальных и финансовых коллизиях, усложнении взаимоотношений между региональными сообществами. И здесь свое применение все более находит терроризм.

«Силовые маневры эпохи, – указывает А.И. Неклесса, – уже не связаны ни с завоеванием территорий, ни даже с прямым подчинением экономического пространства противника. Они скорее нацелены на навязывание окружению своей политической воли и видения будущего, на установление и поддержание желаемой типологии мирохозяйственных связей, на достижение стратегических горизонтов, определяемых геоэкономической конкуренцией и масштабным управлением рисками, на упрочение либо подрыв той или иной системы социально-экономических ориентаций…» (38, с. 64).

Соответствующим образом и использование военной силы в принятых формах отходит на второй план и сводится в основном к превентивной демонстрации новейших сил и средств, а также воли к их применению.

Другими словами, от завоеваний, скажем, новых экономических возможностей для получения прибылей и сверхприбылей никто не отказывается, но предпочтение здесь все более отдается закамуфлированным под экономическую деятельность актам, имеющим агрессивный характер.

Но что остается делать тем, кто не располагает экономическими ресурсами и технологиями, достаточными, чтобы обеспечивать жизнедеятельность подобными методами? Им остается либо смириться и уповать на благоприятные экономические расклады, либо оказывать сопротивление способами, в которых нередко находится место террористической тактике.

Оценка состояния глобальной экономики дает основания утверждать не только то, что на фоне так называемых геоэкономических процессов образуется среда для существования и распространения терроризма, а и то, что терроризм может мутировать до его превращения в условие существования этой международной среды.

Такие прогнозы можно расценивать как реальные, если исходить из социально-экономических анализов, присутствующих в работах И. Валлерстайна, Н. Хомски, У. Бека, Э. Тодда, А. Этциони, А.И. Неклессы, В.И. Максименко, А.С. Панарина, Б.С. Ерасова и др.

Итак, характерной чертой новой экономики является, прежде всего, ее властный потенциал. Он проявляется в способности преобразовывать привычную национально-государственную схему мироустройства в геоэкономический континуум, основывающийся на иерархии различных видов экономической практики, связанных с мировым разделением труда (производство природных ресурсов, промышленная деятельность, производство интеллектуальных ресурсов, высокотехнологичное производство, финансово-правовое регулирование и т. д.).

Исходя из этого, определяется специфика геоэкономических регионов, отвечающая превалирующему там характеру хозяйственной деятельности, – Североатлантического, Тихоокеанского, Евразийского, «Южного», транснационального.

Определяющим фактором экономической деятельности является финансово-правовое регулирование, которое, доминируя над производственной сферой мировой экономики, постепенно превращает ее в совокупный источник расширенного перераспределения мирового дохода, геоэкономических рентных платежей. Поскольку информационная революция позволила резко увеличить скорость оборота в сфере нематериального производства, то получили преимущество именно нематериальные виды хозяйственной деятельности и те отрасли производства, в которых научно-технический прогресс подменяется комплексной оптимизацией имеющихся технологий, т. е. там, где изощренная рационализация заменяет фундаментальный экономический прогресс. Отсюда, более эффективным методом получения экономической выгоды вместо тех, которые реализовывались вследствие конкурентных преимуществ, возникающих на базе инновационного прорыва, становится именно оптимизация – умелое сочетание различных условий экономической деятельности в различных регионах планеты в рамках единого хозяйственного организма, ориентированного вместо поддержания непрерывного научно-технического прогресса на перманентное перераспределение мирового дохода. В результате создание высоких технологий переместилось из области производства в сферу извлечения геоэкономических рентных платежей и финансово-правовых манипуляций (38, с. 36).

Такое деформирование развития экономики, конечно же, обостряет и без того сложную ситуацию в обществе. Данные геоэкономические технологии препятствуют продвижению мира к универсальности, социальной однородности, поскольку формируют через нарастание дешевого импорта режим фактического экспорта сверхэксплуатации.

По выражению А.И. Неклессы, оптимизация экономической деятельности, таким образом, плавно перерастает в социотопологию – целенаправленное обустройство планеты, придающее глобальному обществу желаемую форму, закрепление и поддержание которой обеспечивается затем всеми имеющимися в распоряжении современной цивилизации средствами. При этом отмечается все более явственная тенденция разделения де-факто суверенитета государств на разные классы, то есть речь идет о выстраивании в мире некоей «неодемократической иерархии» (38, с. 37).

Следует заметить, что при обсуждении темы борьбы с терроризмом нередко можно встретиться с мнением, что одной из его причин является неприятие традиционными обществами, особенно базирующимися на исламе, системы ценностей запада, культуры постмодерна и т. п. На мой взгляд, это не совсем верное понимание ситуации. Традиционализм, фундаментализм, а за ними и терроризм востребованы как средство противодействия отнюдь не потоку товаров, а тем более новым технологиям, каким-либо хозяйственно-экономическим действиям, нацеленным на оживление местных экономик и образование прочных прогрессирующих социальных инфраструктур. С этими радикальными средствами ответной борьбы их инициаторы связывают возможность противостоять ползучему порабощению народов, населяющих так называемое внешнее пространство «мировой периферии». Его результаты уже проявляются в усиливающейся неравновесности мира, вопреки заверениям о том, что мировая экономика является «глобальной экономической зоной свободной конкуренции». Это не так. Глобальная экономика является умело организуемой, сложноподчиненной и управляемой системой. Она кризисна по своей сути, поскольку вовлекает мир в пучину раскручивающейся поляризации, и породила террористическую тактику действий как средство борьбы с кризисом. Терроризм в этом смысле, как чрезвычайно жестокий и крайний способ воздействия, указывает на крайность и жестокость, которую результирует развитие глобальной экономики.

Ученый констатирует, что к концу ХХ века на планете уже сформировалось вполне самостоятельное «номинальное» поле разнообразных валютно-финансовых операций, все более расходящихся на практике с интересами человечества, потребностями и нуждами «реальной» экономики, ее возможностями, объемом. Более того – подвергающих дальнейшее развитие общества, а возможно и само его существование, серьезной опасности (38, с. 42).

Но в связи с этим вопрос о роли и месте терроризма в современной международной жизни приобретает двусмысленность. Ведь, по сути, терроризм оказался в роли наиболее значимой силы, противостоящей надвигающейся для судеб человечества опасности. Порожденный веком Просвещения привычный образ прогресса, осуществляемого человечеством на основе коллективного согласия относительно целей и ценностей общественного развития, по отношению к которому общество привыкло оценивать терроризм, оказался существенно поколеблен. Известная формула экономической нравственности, исходящая от Адама Смита, предполагающая, что каждому человеку, пока он не нарушает законов справедливости, предоставляется совершенно свободно преследовать по собственному разумению свои интересы и конкурировать своим трудом и капиталом с трудом и капиталом любого другого лица и целого класса, предана забвению. В социальном универсуме и сознании людей вместо идеалов гражданского общества и рационально-созидательных форм поведения утверждается примат анонимных, стихийных сил, облекаемых в метафизическую оболочку таинственного действия «невидимой руки рынка».

А.И. Неклесса совершенно правильно указывает, что такая, «уходящая куда-то в другую бесконечность «темная» мировая конкуренция создает между тем специфическую систему социальной регуляции (курсив мой, – В. А.), основанную на скрупулезной денежно-финансовой фиксации поведения индивида и соответствующей формализации жизни. Социальные философемы денежного строя – такие как спонтанный миропорядок – вполне сосуществуют с подспудным эзотеризмом, пытающимся объединить тотальное человеческое своеволие с идеей изощренного анонимного контроля над обществом.

Результируя вместо свободы личности снижение действенности социальных ограничений для деиндивидуализированных, массовых функций и многообразных организаций, такой экономический либерализм приводит к замене власти публично избранных политиков на анонимную власть финансовой элиты» (38, с. 42).

Такое вытеснение политики рыночными отношениями, а политиков – оперирующими в глобальных масштабах воротилами мировых рынков профессор О. Хёффе называет разновидностью экономизма. Однако, в отличие от А.И. Неклессы, он считает, что политика способна оказывать сопротивление. И от нее зависит – подчинит ли она себя рыночным силам или же сама подчинит эти силы минимальным социальным и экологическим критериям, своего рода всемирному управлению картелями, а также принципу демократии (91, с. 10).

На уровне внешних восприятий применяемый в современных условиях с точностью чуть ли не до наоборот принцип «невидимой руки рынка» (утверждающий как раз диктат своеволия и антиобщественных интересов) все более однозначно оценивается как попрание именно законов справедливости.

Кстати, не случайно лишь в последние годы была признана позиция выдающегося шведского экономиста лауреата Нобелевской премии Г. Мюрдаля, который еще в 60-е годы утверждал, что в условиях нынешнего ускорения хозяйственного прогресса в западных странах, нарастания непропорциональности обмена между Севером и Югом и отсутствия в развивающихся странах серьезного источника внутреннего прогресса «рыночные силы в своей совокупности будут усугублять неравенство между странами» (101). Отсюда феномен широкой социальной поддержки терроризма – вовсе и не феномен. Логично будет предположить, что по мере углубления деструктивных процессов в глобальной экономике будут усиливаться протестные настроения в широких слоях населения (с тенденцией снизу – вверх), которые во все большей степени будут искать реализации через одобрение и поддержку терроризма.

Таким образом, не вызывает сомнений, что терроризм продуцируется всем обществом, его реальным развитием при лидирующей роли его (общества) наиболее развитой (цивилизованной?) части. Терроризм заложен в сущности деформированно-порочного способа экономической практики, который господствует в современной глобальной экономике как, скажем, процесс здоровой экономической конкуренции призван доминировать и служить основой прогрессивного экономического развития общества.

Указывая на экономическую детерминанту политики, приводящую к конфликтным отношениям, Дж. Уинстенли отмечает: «Народы мира никогда не научатся перековывать мечи на орала и свои копья на садовые ножи и не перестанут воевать, пока не будет выброшена вместе с остальной ветошью королевской власти и надувательская выдумка купли и продажи» (55, с. 321).

Следующим, связанным с этим, не менее важным выводом является указание на функцию социальной регуляции, исходящую от механизма, заложенного в финансовой цивилизации, с одной стороны, и от терроризма – с другой.

Выше сказано о формировании функции социальной регуляции в чреве глобальной экономики. Наличие потенциала регулятивной функции в терроризме также ранее обосновывалось.^ Здесь же позволю отметить, что параллельно открытым и латентным процессам управления глобальным обществом, которые образуются на базе глобальной экономики, формируется конкурирующий регулятивный механизм управления мировыми процессами, в основе которого лежит террористическая идеология и тактика действий. Достаточно сказать, что практически ни одно сколько-нибудь весомое решение международных организаций и правительств государств (относительно внешней деятельности) не принимается без учета раскладов в сфере борьбы с терроризмом. Более того, мы являемся свидетелями шагов, предполагающих легализацию терроризма. В Палестине в результате выборов к власти пришла группировка «Хамас». Запрещенная в Египте группировка «Братья-мусульмане» также продемонстрировала новую тактику прихода к власти. Ее сторонники на выборах в парламент баллотировались как независимые кандидаты. Выступая под лозунгами «Ислам – спасение», члены группировки получили 88 мест (20% состава парламента) в высшем органе законодательной власти Египта, составив наибольшую по численности оппозиционную фракцию.

Но опасность, если не сказать катастрофичность, здесь кроется не только в том, что ущербная глобальная экономика с одной стороны, а терроризм – с другой, разъедая наработанные историей развития общества мораль и благожелательность, уничтожают социальную сущность общественной жизни. Значительно более опасным является то, что, отражая содержание кризиса капиталистической миросистемы, оба эти фактора, конкурируя между собой на внешнем уровне восприятия, на самом деле катализируют друг друга. Они придают и без того негативному общественному развитию опасную динамику, предопределяя вероятность катастрофического исхода крушения существующего миропорядка.

Мы уже увидели, что эскалация терроризма происходит, по сути, по мере возрастания в глобальной экономике сегмента социальной практики, обусловленной все более изощренной и наступательной реализацией «принципов» призрачной неоэкономики финансовых технологий. Вызванная этим нарастающая поляризация и обеднение бедных при увеличении их общей массы, хотя и является всего лишь одним из признаков, но в целом верно сигнализирует о существовании такой тенденции.

Но не менее опасна обратновекторная тенденция, когда глобальная экономика прокладывает новые маршруты, завоевывает новые плацдармы и расширяет существующие, аргументируя свою активность и беспардонность эскалацией терроризма. Молоху этой псевдоэкономики выгодна неравновесность, на которой образовалась и реализует себя финансовая цивилизация в целом. Ему даже выгодна констатация существования такой неравновесности и терроризма (в вульгарном толковании) как ее атрибута, аномального явления, сопровождающего мировое развитие, как и любая другая преступность. При этом защитные меры выглядят абсолютно логичными и последовательными. Это достигается демонизацией исполнительской составляющей терроризма, то есть террористических актов, и формированием соответствующего этому права, которое может лишь претендовать на статус антитеррористического, сосредоточивая свои усилия на этой, возможно, не первостепенной составляющей терроризма и, по сути, «сберегает» его для нужд указанного выше молоха.

Таким образом, с оглядкой на угрозу терроризма, которая подается в упрощенной и искаженной упаковке, совершенствуется технология масштабных экономических игр и валютно-финансовых операций, укрепляется мифологема, формирующая и легализующая представления об элитаризме в современном мире.

Другими словами, сама кризисность становится одним из парадоксальных источников дохода.

Этот феномен не оставил без внимания (и это вполне закономерно) А.И. Неклесса. По его мнению, он (феномен) «выражается в разрастании комплексной экономики управления рисками, хеджировании, появлении инновационных форм страхования, реализации схоластичных, но изощренных, хорошо продуманных схем валютно-финансовых спекуляций и интервенций (курсив мой, – В. А.), развитии финансовой математики, целенаправленной организации и даже прямом провоцировании финансово-экономических пертурбаций... В результате в смысловом поле мировой экономики, параллельно двум, столь значительным для нее реалиям мировой резервной валюты и глобального долга, кажется, сформировался третий, самостоятельный, весьма внушительный феномен глобального риска» (38, с. 47).

Поскольку кризисность мира становится источником дохода, то таким источником становится и терроризм как составляющая этого кризиса, его инструмент. В этом качестве терроризм наполняет реальным содержанием так называемую «экономику управления рисками» и, по сути, превратился в составляющую глобальной экономики риска (в своего рода глобальный экономический проект, лежащий в основе индустрии риска). Суть же терминологической эквилибристики от глобальной экономики состоит в том, что терроризм используется для маскировки различных, в том числе и «рукотворных», рисков и финансово-экономических трюков. При этом с помощью несовершенного международного права, прежде всего, в сфере борьбы с терроризмом, ответственность, по меньшей мере, значительная ее часть, перекладывается на социальную среду третьего мира (и это внешне оправдано в силу возникающих там протестных, экстремистских движений), откуда проистекает конфликтность.

Следовательно, оценки терроризма специалистами, согласно которым это социально емкое преступное явление отождествляется с террористическими актами как средством борьбы лишь одной из сторон террористического конфликта, в конечном итоге усиливают возможности его использования как источника дохода в рамках «экономики управления рисками».

Так, У. Бек вводит в научный оборот новое понятие – «глобальное общество риска», и в связи с этим пытается заново определить такие категории, как «террор» и «война», «экономическая глобализация» и «неолиберализм», «государство» и «суверенитет». Он совершенно справедливо считает, что наш язык и понятийный аппарат, которыми мы оперируем, не могут адекватно охарактеризовать суть тех угроз, которые мы создали, стремясь получить пользу от определенных технологий, и проинформировать об этих угрозах будущие поколения людей. С ускорением технического прогресса современный мир увеличивает глобальный разрыв между языком обозримых рисков, в рамках которых мы мыслим и действуем, и миром необозримых угроз, которые мы также создаем (3, с. 47, 48).

Но далее, касаясь проблем борьбы с терроризмом, ученый почему-то оперирует терминами, отражающими старый понятийный аппарат в этой сфере.

Он, в частности, констатирует, что «на историческое мгновение конфликтующие лагеря и нации (а это как раз и есть то, что согласно новому «понятийному аппарату», за принятие которого ратует У. Бек, призвано «адекватно характеризовать суть» терроризма, – прим. В. А.) сплотились против общего врага – глобального терроризма. После событий 11 сентября 2001 г., – указывает далее автор, – террористические группировки вдруг стали глобальным фактором, они вступили в конкуренцию с государствами, экономической системой и гражданским обществом. Сети террора – это нечто вроде «неправительственных организаций насилия». Подобно неправительственным организациям, они действуют детерриториально и децентрализовано» (3, с. 50, 51).

Такого рода рассуждения трудно приложить, например, к тому, что происходит в Ираке, Афганистане, на Ближнем Востоке, на территориях, населяемых курдами и т. д.

Возможно, У. Бек теоретически правильно указывает на необходимость проводить различие между террором национально-освободительных движений, которые ограничены национальными и территориальными рамками, и новыми транснациональными сетями террора, которые действуют детерриториально, т. е. невзирая на границы. Однако практическая несостоятельность такого подхода очевидна. Как, например, можно отделить террористическую сеть «Аль-Каиды» от борьбы, происходящей в указанных выше и других регионах? Где проходит эта разделительная линия в механизме т. н. «хавалы», обеспечивающем во многом финансовую поддержку террористических групп, которыми она воспринимается как поддержка народа, этноса, цивилизации. В конце концов, одна из сущностных характеристик терроризма состоит в том, что в центре террористического конфликта стоят национально-освободительные или иные политические цели.

Искусственное отмежевание, таким образом, терроризма от социальных процессов, происходящих в обществе, способствует развитию антисоциальных направлений, составляющих сущность глобальной экономики, и катализирует кризис существующей системы мироустройства.

Выше достаточно убедительно показано антиобщественное и антисоциальное содержание глобальной экономики, а также то, что терроризм составляет сущностную характеристику глобальной экономической системы. Опираясь на вульгаризированное и искаженное толкование терроризма, глобальная экономика эксплуатирует данный вид мирового риска, способствуя тем самым его эскалации. Углубляя одновременно свою кризисность и порочность, глобальная экономика инспирирует также активность терроризма и в иной его ипостаси, а именно в той, которая исходит от процессов поляризации, угрожающего социального положения все более значительных масс населения планеты.

Таким образом, цепь наших рассуждений выглядит законченной. Терроризм, являясь сущностной составляющей глобальной экономики, с одной стороны используется ею для раскручивания виртуальных механизмов получения сверхприбылей, что стало возможным благодаря созданию искаженного образа терроризма, и сопровождается навязыванием обществу такой искаженной оценки понятия этого международного преступного явления. Но одновременно терроризм развивается, превращается в весомый международный фактор социальной регуляции. Наконец, вследствие такого разрастания до масштабов планетарной угрозы, терроризм (в социологическом аспекте) предстает в качестве сигнала тревоги для существующей системы мироустройства. Именно наглядная (назидательная) жестокость терроризма позволяет демонстративно убедиться в ущербности миросистемы. То есть, напрашивается вывод о некоей позитивной роли терроризма (террористического конфликта). Здесь уместно привести эпохальное по своему значению умозаключение выдающегося французского мыслителя ХХ века Э. Дюркгейма о «невозможности выделить лишь один масштаб для определения полезности или вредности социальных явлений» (14). Такой поворот не должен повергать в смятение специалистов и общество также и потому, что вполне соответствует теории функций социального конфликта. Перефразируя одного из основоположников современной теории конфликта Дж. Бернарда, можно сказать: тот, кто изучает терроризм (но не террористические акты), невольно защищает или одобряет его. Но все это – предмет исследования в следующем подразделе. Сейчас же, следуя логике обозначенной выше цепи рассуждений, отметим, что завершающим звеном, которое призвано замкнуть эту цепь, является создание международного антитеррористического права как межотраслевой и межсистемной отрасли права. Такое антитеррористическое право могло бы выступить в роли передового средства в комплексе мер, направленных на коррекцию развития миросистемы и обеспечить избежание катастрофического исхода перемен, связанных с переходом к иной системе мироустройства.

При этом следует отметить то весьма важное обстоятельство, что развитие негативных тенденций в глобальной экономике имеет только видимость контролируемости и управляемости со стороны мировой элиты. На самом деле, как совершенно справедливо отмечает А.И. Неклесса (называя элиту «некоим современным аналогом жречества»), они «стремятся освоить своеобразную «езду на тиграх» – управление пестуемыми стихиями. (Хотя в реальности эта каста, по-видимому, уже давно – послушная марионетка рвущихся на волю процессов)» (38, с. 42).

Достаточно сказать, что международно-правовое нормотворчество, имеющее целью воздвигнуть препятствия на пути кризисных тенденций в глобальной экономике, весьма активно. Но попытки урегулировать сферу межгосударственных экономических отношений с помощью международного экономического права с тем, чтобы обеспечить справедливое (или хотя бы создать такую видимость) распространение выгод от глобализации между всеми странами, их эффективное участие в международной торговой системе, улучшение доступа к финансовым ресурсам на цели развития, в согласительной форме его (права) действия к успеху не привели.

Поэтому здесь логично было бы поставить вопрос о целесообразности (возможно, желаемого для всех) принудительного вмешательства, прежде всего в виде применения правового принуждения.

Поскольку процессы формирования глобальной экономики (с ее порочностью и антисоциальным содержанием) с одной стороны, и терроризма, как в известной мере противодействующей, но не менее опасной по своим последствиям силы – с другой, происходят взаимосвязанно, то правовое разрушение терроризма содержит в себе функцию разрушения факторов, определяющих деструктивность современной глобальной экономики. Это открывает возможности к оздоровлению общества и формированию соответствующего социальным ожиданиям населения планеты мироустройства.

Учитывая вышеизложенное, не следует питать иллюзий, что молох глобальной экономики пощадит какую-то существенную часть человеческой цивилизации. Расчеты на избранность в складывающихся условиях развития миросистемы – занятие весьма сомнительное и предусмотрительность развитых стран в их желании отгородиться от волны неблагополучия в «третьем мире», вызванной осознанием утраты перспектив доступа к ресурсам и технологиям, вряд ли принесет плоды (5, с. 146, 147). Как показал в своих анализах известный российский экономист В.Л. Иноземцев, у человечества нет иного способа решения глобальных проблем, нежели как признав их общими (18, с. 441, 442, 574, 575).