Тогда, когда случится повесть

«В Ставропольском крае, Степной район, совершено разбойное нападение. Похищена отара овец в кол-ве 1100 голов. Подозреваемые скрылись на 5-ти КАМАЗах и а/м ВАЗ-21099»... «Активизировать досмотр автотранспорта и граждан проходящих через КПП. Во время досмотра автотранспорта и граждан соблюдать меры личной безопасности»….

«…Похищен Мурцихамов Аюп Мушиевич 1971 г.р.. Похищен на 2-х а/м ВАЗ-2106 белого цвета, у одного а/м г/н 629…».

«…В 16-10 с улицы Плановая 29 был похищен Измаилов Абдул Харжлевич 1980 г.р.. Одет: белая футболка, спортивные брюки бирюзового цвета. похитители были в камуфлированной форме с авт. оружием на двух авт/моб.: иномарка белого цвета г/н 935 и ВАЗ-21099 серебристого цвета г/н 962…».

«…На ул. Никитина 3были похищены двое: гр. Мордамигнов Ибрагим Хасанович, 83 г.р. и Можалиев Исламбек. Похитители были на 2-х а/м: УАЗ белого цвета без г/н и ВАЗ 2107 белого цвета без г/н. похитители были в камуфлированной форме, масках, с авт. оружием. Похитителей было около 10 человек…».

«…А/м БМВ чёрного цвета, трое вооружённых преступников в камуфлированной одежде, один с бородой. В г. Шали похищена девушка, движутся в г. Грозный…».

«Похищен… похищена…». Подойди к любому, самому что ни наесть «мирному», «цивилизованному» и «профедеральному» чеху и быстро прошепчи: «Есть раб». И получишь автоматический ответ: «Почём»? Это после, через секунду нохчо сообразит, заволнуется, что его, возможно, разводят. Но вначале – цена раба.

«Мурцихамов… Измаилов… Мордамигнов…». Это ж все чехи, то есть – свои своих.

Да какие они, к чёрту, меж собой «свои»?! Свои чеченцы только внутри рода-тейпа, а вне родни человека тут просто не существует. Здесь нравственно лишь то, что приносит благо тейпу, безотносительно всего остального мира: чеченец «прав» – отчаянно защищая честь девушки своего рода и спокойно развращая или насилуя «инородку», «прав» – с почтением относясь к своей матери и тут же пробивая кастетом голову «чужой» старухи. Вынутый из своего тейпа-муравейника, чечен мгновенно погибает, ибо он, точно так же, как муравей, не способен в одиночку видеть, понимать, принимать решения. А вот отношения меж тейпами уже ничем не отличаются от отношений уголовных «бригад» и «общаков» – нагреть или подставить конкурентов, убить, ограбить или, вот – выкрасть и продать в рабство любого, оказавшегося без защиты родственничков – дело обычное. И при чём тут «братья-вайнахи» и прочая кинжально-папаховая ичкерийская показуха? За ящик консервов и пару одеял сосед на соседа настучит с удовольствием. Правда, если будет точно уверен, что русские его не сдадут.

Из всего исключением в памяти зарубился командир чеченского ОМОНа Мусса Газимагамадов. Похоже, он искренне верил в Россию. За что и убит.

«…Для совершения диверсионно-террористического акта активными членами бандподполья подготовлена террористка-смертница и а/м, начинённый в-в. вероятное направление движения террористки Ачхой-Мартановский р-н., Урус-Мартановский р-н., н.п. Асиновская, н.п. Шали, г. Грозный, г. Аргун, г. Гудермес».

А что «шахидки»? Эти «матери», рвущие в куски других матерей вместе с детьми?

Телевизионщики вылепили красивую легенду о мести молоденьких вдов за погибших мужей. За любимых мужей. Да только какую-такую «любовь» можно хотя бы заподозрить в неграмотном, неразвитом сознании пятнадцатилетней девочки, отданной замуж решением родителей, и потом до старости не смеющей даже поднять глаза, а не то, чтобы открыть рот, если её не спрашивают? Да из всех чувств это полудикое, забитое создание знает только страх. Страх не угодить своему мужу-хозяину, ужас чем-либо провиниться в его глазах или в глазах его родственников, кошмар оказаться на пару-тройку лет бесплодной – тогда её просто вышвырнут на улицу, лишив детей и всякого будущего, кроме прислуживания за хлеб или проституции. Нет, тейповое сознание рачительно: женщина – это, прежде всего, воспроизводящая матка, а вдова – обуза, и её, уже не «приносящую пользу», просто применяют в последний раз. Пояс «шахидки» и взрыватель в руке – отправленная тейпом-«бригадой» к кафе или на концерт, она знает только одно: «после» её детям и родителям выделят долю от «общака». А если откажется – их ждёт голодная смерть или то же рабство.

Гусев включил и выключил видик, по ползущим титрам так и не поняв, какой фильм начинался или заканчивался, и опять заметался по крохотному кубрику, растирая деревенеющую шею. Пойти, разве, подёргать железо? Мягкими шажками пересёк длинный зигзаг полутёмного коридора, возле рассохшейся филёнчатой двери с картонной табличкой «Спортклуб КАБАН» и соответствующим рисунком бородатого порося в «сфере» и бронежилете, остановился, прислушался: через щели, вместе с настоем пота, выбивались скрип турника, звяканье штанги и гантелей, вкусное хаканье и хуканье, вперемежку со вспышками развесёлого гогота. Тема для шуток одна – половое воздержание. Ну-ну, пусть хоть так разряжаются, если помогает.

Ещё головная боль: из его тридцати трёх омоновцев настоящих, проверенных ветеранов, с опытом в пару-тройку командировок, да с реальными боестолкновениями – пятнадцать человек. Это с офицерами. Из приданных, если не считать, – а лучше бы не считать! – «солдата удачи» Воеводу и малоуправляемого Рифата Амирханова, ещё трое побывали на Кавказе в срочную, но не в деле. И две барышни-поварихи…. Любой непроверенный новичок – это всегда риск: в девяноста восьми случаях из ста потери личного состава связанны с нарушением устава, ослаблением дисциплины, утратой бдительности. И это не теория. Практика.

«Исключить формализм… избегать любых конфликтов...».

- Ребята, так получилось, что сегодня у Веры Леонидовны день рождения. Мы давно живём в одной квартире, и давно уже больше, чем соседи, практически родня. Тем более, что и на работе опять вместе. Поэтому я позволю себе от её имени, пока она не может, высказать: вы самые дорогие, самые желанные сегодня у нас гости. Вас Бог сюда привёл.

Омоновцы, набычившись, играли желваками, не в силах опустить ложки в одуренно пахнущий кавказскими пряностями, серый от тушёной свинины, негустой (на девять человек четыре последние картофелины) супчик с ярко желтящимися поплавками распарившейся кукурузы. Так и сидели, ждали, пока хозяйки не успокоятся. А потом раздался стук в дверь.

Когда Алик отодвинул задвижку, Гусев, которому в крохотной прихожей некуда было спрятаться, прямо из открываемой щели выхватил и вкинул в квартиру высокого, одетого в чёрное пальто мужчину, которого тут же завалили на пол, прижав затылок стволами. Выскользнув на площадку, Гусев осторожно осмотрел полумглу подъезда, спиной вдоль стены – холодный палец на тёплом спусковом крючке – спустился до первого этажа, дал отмашку наверх – чисто. В выбитую коробку входной двери опять завивались пышные хлопья влажного февральского снега. Вечер, не вечер: от пожаров свет на улицах низовой, от солнца не зависящий. Просто днём он желтее, а ночью синюшно-красный. Подъезд, загаженный, засыпанный стёклами, бумагами, у входа раздолбанная скамейка, обгорелые тряпьё, невнятная рухлядь. А, говорят, это был красивейший город Кавказа. Уголок рая.

Высокий чеченец с длинными, расчёсанными на прямой пробор, чёрными с проседью волосами, не смотря на щетину и наново расцарапанную ссадину на верхней скуле, сохранял аристократическую невозмутимость. Он уже сидел за столом, между хозяев, и Алик суетливо раскупоривал принесённую им бутылку «Киндзмараули». Правда, без командира к еде никто не прикасался, ждали. А Нина впервые чуть улыбнулась:

- Это наш главный режиссёр, Ваха Исламбекович, он зашёл поздравить Веру Леонидовну.

- Извините, но по-другому нам нельзя.

- Никаких обид, всё совершенно объяснимо.

- Только вам предстоит ещё одно неудобство: мы не вправе никого выпускать из квартиры, пока нас не снимут с наблюдения. А когда это произойдёт, никому не известно.
К утру Грозный накрыло непроглядным туманом. Вчерашний свежевыпавший снег отяжелел, поплыл, всё активней капая с крыш и балконов. Ослепшая артиллерия молчала, и только басовитые АГээСы нарушали привычный уже автоматный перебрёх.

Они сидели на развернутом к окну старом, изодранном и прожженном диване, Гусев зачем-то на десятый раз перебирал тихо звякающие пулемётные ленты и слушал.

Слушал:

- Я, когда закончил ГИТИС и вернулся в Республику с дипломом, сразу получил столичный театр. Понятно, что честолюбие захлёстывало, иной раз и через край лилось, но в оправдание могу сказать одно: мне хотелось работать, только работать, больше всего работать. Ведь планов у нас, интеллигенции, было громадьё, и перспективы – попасть в классики: чеченская культура начиналась с нашего поколения, с тех, кто родился в Казахстане и после. Это мы должны были – и могли! и хотели! – сделать всё, чтобы наш народ имел за собой не только историю войн и… войн. Как тебе сказать? Наш народ древний и молодой одновременно, он уже умирал, и возродился заново. Теперь он опять полон сил, потенции, у него опять многое, очень многое впереди, но его нужно долго-долго окультуривать. Гранить и полировать, чтобы из алмаза родился бриллиант. И поэтому нами с совершенно искренним воодушевлением было воспринято задание идеологического отдела ЦК Республики: собрать национальную труппу. Я ж грозненский – тут учился, ходил в кружки во Дворце пионеров, потом комсомолил, так что знал достаточно тех, кто так же хотел, чтобы о чеченах узнал весь мир. Но! Если с мужчинами-артистами складывалось более-менее, то с женщинами… . Мы же все здесь, вроде как, росли вместе: русские, армяне, осетины, азербайджанцы, чеченцы, ингуши и греки – вместе играли в футбол, вместе ходили в горы, бегали купаться, в кино, на танцы. Русских, конечно же, в Грозном было большинство, и это они задавали общий тон нашего интернационализма. Но, был и один особый нюанс: чеченские девушки на танцы и вечеринки не ходили никогда. Никогда. Как тебе сказать? Ведь впервые массово чеченцы спустились в долину только после Казахстана, в конце пятидесятых. У нас очень крепкое понятие семьи, рода, крови, традиций. Восемьсот лет наш народ жил в горах, точнее – выживал, восемьсот лет выживал, и там выстрадал закон: без родни ты просто никто.

…Я хотел работать, и у меня получалось – была хорошая пресса, интересные гастроли, фестивали, победы в конкурсах. Каждая премьера – событие: очереди в кассы, шум, цветы, поклонники. Вокруг театра собрался круг единомышленников, и не только из представителей искусства, но много итээровцев, учёных-нефтяников. Я уважал себя, и меня уважали. Хвалили в ЦК и на рынке – мы делали своё дело, про нас узнал весь Советский Союз. Это была честно заработанная слава. А в это же время где-то рядом по пивным протирали комсомольские штаны эти завистливые бездари – «поэт» Яндарбиев и «писатель» Удугов.

…В конце восьмидесятых все вдруг стали шептать: «Барт», «Барт». То есть, «Единство». И все разом заговорили о трёхсотлетнем притеснении вайнахов русскими, о том, что именно чеченцы должны возглавить кавказские народы против имперских поработителей: мы же «нохчо», то есть, прямые потомки высадившегося на Арарате Ноха! Ноя, по-вашему.

…На призыв Дудаева среди моих друзей – то есть, среди тех, кого я считал друзьями, начались массовые метаморфозы: для них кровь вдруг стала превыше всего. И ещё: все партийные секретари в один миг оказались муфтиями и шейхами. Тех же интеллигентов, кто не успел мгновенно перекраситься из красного в зелёное, травили, гнали, да просто убивали. За машину, за кожаное пальто, за… часы. По велению муршидов чеченских инженеров, врачей, учёных и профессоров истребляли наравне с русскими, а то и злее – как предателей.

…Как тебе сказать? Ты не знаешь, что такое муршиды, вы все в России этого не понимаете. Это образ мыслей родоплеменного выживания. А ещё вы не понимаете, что древние авторы самых разных цивилизаций одинаково называли «гору» Кавказ «краем мира». Именно отсюда, по мусульманскому преданию, выйдут накануне Судного дня Йаджудж и Маджудж (по-вашему Гог и Магог), чтобы губить народы, но будут сокрушены Аллахом. Я думаю, что Дудаев, этот горский еврей, прикидывающийся мусульманином, – один из них. Кто будет вторым?..

…Как объяснить, что против вас воюют не какие-то там уголовники, бандиты и мародёры? Против вас воюет иное сознание. Горцев даже осудить по российским законам невозможно, бесполезно – они никогда не поймут, не примут вашего суда, так как у них другое понимание мира. Совершенно иное. Со своим толкованием добра и зла. Каким судом и, главное, кого вы собираетесь в Чечне судить, если здесь ни у кого ни за что нет личной ответственности, если каждый в любом действии лишь исполняет волю своего тейпа? И судить нохчо может только тейп. Здесь все на родовой поруке.

…В то, что творилось в Грозном с девяностого, цивилизованному человеку просто не поверить: убийства, грабежи, издевательства, пытки и насилия в каждом доме, в каждой квартире, день и ночь. Альберт, бедный Альберт, он же слабый, тем более – осетин, здесь совершенно один, поэтому он не смог защитить ни себя, ни своей Нины. Пожалуйста, вы не расспрашивайте их о том, что им довелось тут пережить, пощадите их.

…И где была Москва? Где? Из Грозного и станиц изгнали всех русских, оставшиеся – либо рабы, либо беспомощные старики. Так почему вы их, нет – нас, нас! – не защитили?! Непобедимая Советская Армия, всемогущий КГБ – где вы были?..

Хлопок раздался впереди в метрах тридцати и не на дороге, а левее, возле когда-то розово-белого кафе-«стекляшки». БМП сходу вильнула вправо, и они горохом раскатились по ёжащемуся зеленью сквозь снежную корку газону. Но за несильным взрывом ничего не последовало. Скорее всего, сработала противопехотная мина. Под кем? Прикрываемые КВПТ, короткими очередями крошащего оконные пустоты бывшего кафе, Гусев с бойцами добежал до лежащего вверх лицом такого знакомого ему человека: Ваха, разметавшись длинными руками, быстро-быстро хлопал ладонями по грязным лужицам, а побелевшие глаза широко, но слепо искали небо. Правая ступня была оторвана и куда-то отлетела, а левую ногу только переломило по голени. Выдернув шнур, Гусев перетянул брызжущую артерию, ребята пережали вторую. Вколов в бедро шприц-тюбик с промедолом, за края пальто потянули раненого к машине, оставляя ярко-красный вихляющийся след.