моменты непринятия интеграция тела и психики нарушается, и ядро
я не может
воплотиться. Нарушена способность к созданию нарративов, потому что важные части
жизненной истории становятся бессознательными. Они не исчезли. Они лишь остаются
недоступными для сознательной переработки, пока не появится наблюдатель и аффект не
сможет быть заново пережит телесно.
Кроме того, дыры в ландшафте
души заполняются ментальными интерпретациями.
Частично эти интерпретации происходят из коллективного слоя психики и поэтому
стереотипны и карикатурны: с их помощью заполняются пробелы для того, чтобы придать
осмысленную форму пережитому опыту. Это лучшее, что может создать ребенок для того,
чтобы придать хоть какой-то смысл своим страданиям, однако, как правило, в результате
получается искаженная картина, далекая от того что происходило в реальности. Иначе
говоря, такая история является безличным, архетипическим сюжетом, а не повествованием,
точно передающим личностный смысл произошедшего. У Сандры была именно та история,
как у всех детей, чьи спонтанные порывы были отвергнуты миром. Она думала, что «с ней
было что-то не так», что в ней скрыты дефект или недостатки, которые неизбежно делали ее
жизнь «неудавшейся» и были причиной ее несчастий. Она не знала, что это за дефект, но
была убеждена, что это «ее изъян» или «вина».
В главе о «Дите» мы видели, в какой личный Ад может ввергнуть нас такая история.
Интерпретации, которые Дит навязывает своим пленникам, лишают их какого-либо желания
что-либо менять в их положении. Как великий нигилист «он» безжалостно и неумолимо
негативен – великий противник, великий обвинитель. Он держит перед нами кривое зеркало
и, чем больше мы смотрим в него, тем больше убеждаемся в том дефекте, который он видит
в нас. То, как Дит интерпретирует нашу жизнь, – это архетипическая карикатура на нашу
подлинную индивидуальную жизнь, негативная, искаженная и примитивная интерпретация.
Но, как правило, мы верим в нее.
Когда начинается психотерапия, терапевт предлагает пациенту новые, альтернативные
интерпретации его страданий. Защитная система приходит в замешательство и
сопротивляется этим новым формулировкам, но зрелое Эго пациента оказывается
заинтересовано в них. Кроме того, внутренний ребенок пациента, который находится под
очень мощным внутренним гнетом защитной системы, начинает привязываться к терапевту,
а отражение терапевтом объемного видения потенциальной
целостности приобретает для
пациента все большее значение. Эта новая привязанность восстанавливает более глубокую
аффективную связь между бессознательными центрами эмоционального
я, укорененного в
теле (правое полушарие), и более сознательными «высшими» аспектами мозга,
осуществляющими функционирование Эго и процессы осмысления (левое полушарие).
Новые, более широкие интерпретации начинают обретать смысл на чувственном уровне.
По мере углубления терапевтического процесса в сновидениях могут начать появляться
образы утраченных или осиротевших частей
я, которые исчезли в «дырах», появившихся в
результате действия защит. Одному пациенту приснилось,
что он нашел брошенного
голодного щенка под кусками старого утеплителя, когда делал ремонт в доме. Другому
пациенту приснилось, что в его пересохшем дворе из-под груды камней внезапно прорвались
источники с водой, о существовании которых он и не подозревал. Когда такие утраченные
аспекты переживаний
я появляются в зоне внимания, «вспоминаются» и воссоединяются с
я, то новые интерпретации личной истории также оказываются интегрированными в
сознание. По мере того как кривые зеркала трансформируются с
помощью горевания и
проработки, появляется более целостный, эксплицитный личный нарратив, заменяя собой
прежнюю историю – стереотипную, карикатурную, искаженную и имплицитную.
Достарыңызбен бөлісу: