Похоже, что здесь непонимание Винникоттом
Юнга возникает в связи с
терминологической путаницей. «
Я» (self) в теории объектных отношений и «Самость» (Self)
в теории Юнга – это совершенно разные понятия (принадлежащие разным мирам). Первое
более или менее совпадает с термином «Эго», а второе представляет собой «Другого» по
отношению к Эго в коллективном бессознательном. Винникотт (Winnicott, 1964b: 491)
полагает, что всю свою жизнь Юнг искал центр своего «
я» («довольно бесполезная
концепция») и это завело его в тупик, то есть в мандалу, которая является не более чем
«обсессивным бегством от дезинтеграции» (Winnicott, 1989: 491).
Как уже было сказано выше, интроспекция и фантазии
Юнга раскрыли для него
таинственные силы и познакомили с «присутствиями», обитающими в глубинах
бессознательного. Он пришел к убеждению, что его
предвосхищающие и странные
сновидения исходят из того же источника. Его желание знать, кто является автором
сновидений, о котором неоднократно упоминается в автобиографии, было инициировано тем
же самым удивлением
перед чем-то чудесным, которое поразило Джеймса Гротштейна
(Grotstein, 2000), когда ему,
студенту-медику, приснилось его главное нуминозное
сновидение и он задался вопросом, что за таинственный разум его создал. Его «ответ»
удивительно похож на юнговский (см. главу 6).
По мере того как опыт Юнга в области сновидений углублялся, участились его встречи
с персонификациями
центрального архетипа, который, похоже, функционировал в
бессознательном как не-субъектный партнер. Часто в суждениях этого не-субъектного
партнера сквозил сверхъестественный разум. Казалось, что он может увидеть целиком сразу
всю картину жизни человека, а иногда это был разговор с каким-то мудрым вещим голосом.
Юнг назвал
Самостью такой организующий и направляющий центр в бессознательном. Он
считал, что Самость – это «создатель сновидений» в психе. Часто мнение этого «создателя
сновидений» о его собственной жизни отличалось необычайной проницательностью.
Нередко он брал на себя руководство
или становился в оппозицию, компенсируя таким
образом одностороннюю сознательную установку. Это было, как будто Самость «видела»
нас в более широкой перспективе, а затем посылала бы в
наши сновидения кое-что из
картины, которая раскрывалась перед ней.
Позже, когда Юнг открыл для себя алхимию, он наткнулся на высказывания, которые
помогли ему постичь необыкновенный разум бессознательного. Например, в трудах старого
алхимика Герхарда Дорна, последователя Парацельса, он обнаружил идею, что самопознание
исходит не от Эго, а от «искры божественного света», которая начинает мерцать для нас во
тьме, если мы освободили свой ум и заглянули внутрь с правильной установкой. Парацельс
говорил, что на самом деле можно узнать об этом внутреннем свете с помощью своих
сновидений. «Когда свет природный не
может говорить силою слова, он строит формы
сновидений» (цит. по: von Franz, 1991: 7).
Парацельс задавал тот же вопрос, что и Юнг: «Откуда приходит к нам этот свет и
мудрость?». Его мистический ответ: «Они в нас, но не наши, но
от Того, Кому они
принадлежат, Кто соизволит сделать нас местом их обитания. Он внедрил этот свет в нас, так
что мы можем видеть в его свете… свет. Так что истину следует искать не в себе, но в образе
Божием, который внутри нас» (von Franz, 1991: 7).
Это тот самый центр, который искал Юнг, которому мандала служит универсальным
религиозным символом, как позже он понял в ходе своих кросс-культурных исследований.
Именно поэтому Юнг был так очарован им. К сожалению, без такого мифопоэтического
понимания или опыта было и остается невозможным построить мост через пропасть,
Достарыңызбен бөлісу: