Управление архивов и документации

2 ГАВКО, ф.818, оп.1, д.8, л.3

3 ГАВКО, ф.818, оп.1, д.8, л.3

4 ГАВКО, ф.818, оп.1, д.1, л.2

5 ГАВКО, ф.818, оп.1, д.8, л.4

6 ГАВКО, ф.818, оп.1, д.8, л.9

7 ГАВКО, ф.818, оп.1, д.8, л.10

8 ГАВКО, ф.818, оп.1, д.8, л.11

9 ГАВКО, ф.818, оп.1, д.5, л.1

10 ГАВКО, ф.818, оп.1, д.5, л.2

11 ГАВКО, ф.818, оп.1, д.5, л.1

12 ГАВКО, ф.818, оп.1, д.13, л.14

13 ГАВКО, ф.818, оп.1, д.13, л.12

14 ГАВКО, ф.818, оп.1, д.18, л.4

15 ГАВКО, ф.1070, оп.1, д.9

16 ГАВКО, ф.1070, оп.1, д.10

17 ГАВКО, ф.1070, оп.1, д.11

18 ГАВКО, ф.1070, оп.1, д.12

19 ГАВКО, ф.1070, оп.1, д.13

20 ГАВКО, ф.1070, оп.1, д.2

21 ГАВКО, ф.1070, оп.1, д.2

22 ГАВКО, ф.1070, оп.1, д.2

23 ГАВКО, ф.1070, оп.1, д.2

24 ГАВКО, ф.1070, оп.1, д.2

г.Усть-Каменогорск

Однако много вопросов в биографии земляка прояснили десять бесценных писем Пермитина из ссылки домой, что бережно хранил в своем архиве сын писателя – Юрий Ефимович. Пермитин передал эти письма в Восточно-Казахстанский историко-краеведческий музей, и они пополнили именной фонд писателя.

Пожелтевшие тетрадные листочки, исписанные размашистым почерком - свидетели великой трагедии семьи Пермитиных! Они пропущены сквозь сердце, через них проступает характер писателя и видится суровый лик времени. А еще, они ярко свидетельствуют о глубокой духовной близости семейства Пермитиных, о постоянной трогательной заботе друг о друге. Большой нежностью, заботой и тревогой за близких пронизаны строки посланий. «Родная!», «Дорогая моя Тасенька!», «Дорогая жена моя!», «Мой единственный верный друг», «Любящая добрая жена моя», - так обращается Ефим Николаевич к жене, заканчивая письма неизменно: «Целую тебя и мальчиков. Евфимий».

А этот нервный порывистый почерк Пермитина, эти бесконечные тире, поставленные, порой, вопреки всяким правилам орфографии!.. Они, как молящая о помощи рука человека, попавшего в беду!

Письма из ссылки, бесспорно, послужат важным источником в изучении биографии Пермитина, в воскрешении его связей с эпохой. Удивительно, но человек, силой несправедливого обвинения поставленный в суровые обстоятельства, способен восторгаться природой, верить в справедливость, любить жизнь. В них явственно видится духовный облик писателя, изумляет оптимизм человека, не смирившегося с судьбой ссыльного, и, несмотря на несправедливость и унижения, мечтавшего написать книгу, большая часть которой будет посвящена его жизни в Усть-Каменогорске.

Итак, в январе 1938 года Пермитина арестовали.

- Находясь в Бутырской тюрьме, он написал около тридцати искренних и честных заявлений, писал лично Сталину, а вместо ответов получил ссылку, - рассказывал при встрече Юрий Ефимович Пермитин. - Отец был железным человеком. От него все время требовали подписать стандартную бумагу: «Участвовал в антисоветской группировке с целью убить Сталина». Хорошо, что он не подписал ни одной бумаги, компрометировавшей его как врага народа, иначе бы расстреляли! 15 августа 1939 года особым совещанием при НКВД СССР за участие в антисоветской организации отца сослали в Казахстан.

Первое письмо ссыльного писателя родным из Павлодара (из тех писем, что мы располагаем) датируется 31.01.40 (1). Канун Великой Отечественной войны… В письме прочитывается безысходное настроение писателя. Пермитина тяготят неизвестность и проволочки в пересмотре его дела. Он ждет писем из дома, скучает, жалуется на тяжелый быт и несправедливое отношение к нему хозяев дома, с кем ссыльному пришлось делить кров. «В Павлодаре отцу удалось устроиться на заочное отделение педучилища, а также подрабатывать физическим трудом и охотой», - вспоминает сын.

Павлодар.

К-Маркса, 46 Родная!

Вот уже две недели прошло с того времени, как я получил от тебя последнее письмо. Помню, это было 17 янв. Я пришел с работы. Первый день работы!..

В письме этом не буду писать тебе о перечувствованном. Итак, пришел домой, правильнее прибежал, потому что морозы вот уже 1 1/2 м. (полтора месяца – Т.О.) давят жестокие, - домишко наш закрыт: мальчик ушел в школу и закрыл. Бухгалтера мои должны были вернуться с работы около 6-ти (у меня же конец занятий в 3 1/2. И вот я, озябший, как заяц, начал прыгать вокруг дома. Более получаса выдержать не мог. Побежал к знакомым и там отогрелся на кухне и обождал до 6-ти. Голодный, изнервничавшийся, пришел домой. Дома холод такой же, как и на улице, как и в учреждении, где выпала судьба работать мне. Наши дрова кончаются. Хозяева, сволочь отменная, эгоисты, от скупости зубы смерзлись. Топят только нашими дровами. Своих два полена лежат с осени. И вот, надо же, лежит твое письмо <…> (2)

И это было последнее письмо. Что с тобой?!! Знаю из открытки Юрочки<…>(3), из письма Регины Викентьевой, что ты много работаешь и устаешь. Все это время я тоже работаю и днем, и ночью: помогаю бухгалтерам педучилища составлять годовой отчет: обещают оплатить сверхурочные. Однако за это время я написал тебе не менее 5-ти писем.

Е. Пермитин.

1 - Письма публикуются впервые. По этическим причинам, печатаются в небольшом сокращении. Орфография частично сохранена.

2 – далее зачеркнуто Ю.Е. Пермитиным 2 строки черной пастой.

3 – неразборчиво, написано над строкой.

4 – здесь и далее подчеркнуто Пермитиным.

4.02.41.

Педучилище.

Дорогая моя Тасенька!

Давно не получал от тебя радостных писем: все неудачи и огорчения. Счастье забыло дорогу к нам. Эту неделю я все ночи напролет работал. Написал новую большую главу – трижды переделал ее, но как будто получилось и напряженно, и не плохо. Устал – спал по 4 часа в ночь, но усталость сладкая. Отсюда и вполне сносное душевное состояние. Жду этого воскресенья – чисто пойти на лыжах и проветрить голову. А сегодня ночью я думаю отоспаться.

Работая вчера, я слушал монтаж по радио «Севастопольская страда»(1) Сергеева-Ценского. Написано очень хорошо. Славно бы прочесть книги его в целом. Но нет – не трудись, не ищи, - об этом я спросил К. Ал.: тебе же не до моих хлопотных мелких поручений. Тебе хватает забот о главном: - сдала нет заявление? Что вообще слышно с пересмотрами, подобных моему, дел. Послал, нет тебе Мих. Алекс. (Шолохов – О.Т.) книгу «Любовь»(2)? Что Вас. Кудашев? Где Соболевы? Посоветуйся ты о моем деле с умной Ольгой Ив. – Может быть, та укажет тебе пути. Сил нет жить так – нищенствовать и мне и вам. Дорогая моя Тасенька, о перчатках для меня не беспокойся, вчера я купил себе домашнего вязанья белые пуховые перчатки за 18 руб. и теперь руки мои в тепле. Вчера же я получил в педучилище свежей рыбки – окуньков – 3 кг. И вот я с ухой: и даже думаю сделать заливное.

Да! Тасенька! Снова я все о том же. Нельзя ли через Зою Фаддееву(3) ускорить дело мне?

Напиши мне, родная, обо всем и очень, очень подробно. Ты же знаешь, как меня волнует основное и главное.

Посылки не посылай. Кр. всего (кроме всего - О.Т.) самое необходимое: чай и одеть. Больше ни в чем нужды не ощущаю. Да и одеть, думаю, что я найду как-нибудь и здесь.

Как работает Игоречек?(4) <…>

Что с твоим переходом на новую смену? Что же, наконец, с обменом квартиры?

Напиши, послали, нет «Когти»? Я уже писал тебе, что Волковы шлют мне рукопись <…>(5) для переработки и оценки – трудно мне это – очень хочется работать над «Друзьями» (6), но и отказать нельзя.

Целую тебя и мальчиков. Твой Евфимий.

1 – Сергеев-Ценский Сергей Николаевич (1875 – 1958), сов. писатель, акад. АН СССР (1943). Речь идет о романе, удостоенном Гос. премии СССР (1941).

2 – Роман «Любовь» вышел в свет в 1937 году.

3 – Фамилию Фадеевой Пермитин пишет с двумя «д».

4 – Игорь – младший сын Пермитина.

5 - Название написано неразборчиво. Возможно, «Робинзоны». А.М. Волков – ученый-математик, писатель, автор исторических романов и цикла сказочных повестей «Волшебник Изумрудного города». Род. в Усть-Каменогорске 2 (14) июня 1891 года. Член Союза писателей СССР с 1941 года.

6 - Повесть, над которой работал Е.Н. Пермитин в ссылке. Вышла в свет в 1947 году.
До начала войны - три с половиной месяца. Семья Пермитина в трудной ситуации: жена с сыновьями-подростками вынуждены оставить большую квартиру и переехать в меньшую. В письме без даты и начала, вероятно, речь идет об обмене квартиры.

<…> Тасенька! В своем письме ты очень глухо и непонятно написала мне: «принесли паспорт – детей прописала в него».

Ведь обмен, насколько мне помнится, был намечен в марте. Сообщи мне подробно, на какой срок выдали. Все это мне весьма интересно.

О себе писать нечего. Сессию зимнюю вчера закончили. Буря вчера утихла окончательно: до этого даже поезда стояли в степи по несколько суток. И если завтра будет также тихо, я попробую на весь день уйти на лыжах в степь. Может, гляди, и зайчонка запалю, а вернувшись, буду пить душистый крепкий чай с молоком и с бабушкиными калачиками. Вот как у нас!...

Соображаю 6-е января прошло, а, следовательно, и вопрос с обменом квартиры должен был окончательно разрешиться. Очень бы хорошо было перебраться в свой угол, хотя и меньший по площади, но более ценный по душевному покою: горе, радость – в своих стенах.

Далеко ли твоя работа теперь после переезда учреждения. Я что-то плохо представляю себе этот район.

На каких трамваях и сколько остановок ехать. <…>

Ну, родная моя, любящая, добрая жена моя, мой верный незабвенный друг, целую тебя и мальчиков. Евфимий.
ВКОМ. Кпо86-35056. Автограф. 1 л.
Близкие сердечные отношения связывали Ефима Николаевича со старшим сыном Юрием(1). Сохранилось несколько писем сына к отцу. Подрастающему юноше так необходимы крепкое плечо отца, его поддержка в трудные минуты и отцовский совет. Юноша перед выбором: как поступить? Закончить десятилетку или пойти в техникум? Отец не отмахивается от вопросов сына и советует прислушаться к себе, решить вопрос так, как велит сердце.
5.03.41г.

г. Павлодар.

Педучилище. Мой любимый сынок!

Светик мой, Юрочка!

Получил твое письмо, прочел и словно боли в голове, в костях прошли – на душе стало светлей – болезнь перестала ощущаться. Так вылечил ты мерзкий мой грипп. Спасибо тебе, мой дорогой доктор. Я уже не раз отмечал на самом себе, что тело наше в огромной зависимости от духа. Что часто, будучи физически здоровым, но подавленным духовно, утомляешься вдвое быстрее, и простая головная боль вырастает до степени страдания. И обратный пример – сегодня с твоим письмом и мною, много раз раньше ослабевшее больное тело мгновенно наливается бодростью – желанием двигаться. Работать и даже петь.

Если бы вы знали, как мне хочется работать для вас, мои любимые! Лучик мой весенний, Юрочка! Ты спрашиваешь меня, что тебе делать. Идти ли в техникум, или кончать десятилетку?

Большой и важный вопрос. На него нельзя ответить смаху.

Какой техникум? Позволит ли тебе слабое твое здоровье трудную специальность?

Будет – нет отвечать тот, или иной техникум твоей склонности. Кем бы ты хотел быть? И т.д. и т. д. Но помни раз и навсегда одно, что не только ВУЗ, институт, или техникум делает человека культурным, нужным специалистом, гражданином своей страны – нет! А прежде всего – большая любовь к избранному тобою поприщу, - глубокое изучение его не только в рамках школьной программы, в стенах учебного заведения, а всегда, везде и всю жизнь: из книг, из общения с живой правдой, жизнью, с людьми.

Конечно, Вуз, техникум – это фундамент – на основе их возможен рост. Но ведь серьезный ученый, крупный специалист может вырасти, не окончив Вуз, не окончив техникум. История культуры знает и самоучек. Талантливых изобретателей. Но наше время – обязывает поглотить очень много и систематически нужных для дальнейшей жизни и работы знаний, преподаваемых в стенах учебных заведений. А потому будешь ли ты в техникуме – вопрос упирается в твою серьезность, в любовь к избранному делу – это, повторяю, самое важное.

В этом письме, дорогой сын, я ничего не могу сказать тебе определенного. Я должен крепко обдумать все. Вопрос твой огромной важности. И здесь не нужно спешить.

Жду твоего письма, в котором ты подробно напишешь мне, о чем ты думаешь сам. Куда тянется все твое существо. Какие науки, специальности волнуют тебя? И только после этого, серьезно подумав, я смогу посоветовать тебе что-либо.

Лично я, не имея ни в детстве, ни в юности возможности получить серьезные знания, - всю жизнь учусь. И каждую минуту ощущаю собственную неполноценность. И если бы сейчас, на 46 году от рожденья, я смог серьезно заняться систематическим образованием, - я, не задумываясь, сел бы за школьную парту.

Что же говорить о тебе, мой мальчик, когда твоя пора – пора учебы.

Жду твоего письма, из которого я смогу узнать, кем и чем бы ты хотел быть.

За план квартиры – спасибо. Из твоего чертежа я вижу, что действительно квартирка новая, очень удобна и вместительна. Хороши коридоры, которые можно использовать разумно, - разместив вдоль стен книжные шкафы, чтоб не загромождать жилую площадь комнат.

Одним словом, вместе с вами я радуюсь, что вы, наконец, почувствовали себя по-настоящему дома.

У нас тоже поманило теплом. Поправлюсь, и вечерами начну греметь патронами, готовясь к встрече весны.

Юренька! Пиши мне больше о маме. Сама она так редко и так мало пишет о самой себе.

Волковы тоже что-то не пишут – боюсь, не обиделись ли, что я не смог помочь в переработке его новой книги, но я так много указал ему и столько дал советов, что, право, мне кажется, обижаться на меня грешно. Если бы они знали, сколько приходится работать мне, и как мне трудно работать, имея столько забот и горя! Горя, что я не с вами, что лучшие детские ваши годы проходят не на моих глазах, и вы из мальчиков становитесь юношами, без моего влияния. Но, видно, сытый – голодного не разумеет…

Надо кончать. Целую тебя, мой славный, любимый сын.

Твой папка.

P.S. «Когти» я до сих пор не получил.
ВКОМ. Кпо86-35050-а, 35050-б. Автограф. 2 л.

1 – Юрий Ефимович Пермитин родился в 1925 году в Усть-Каменогорске. Окончил Московский технический институт рыбной промышленности по специальности ихтиология и рыбоводство. С 1952 года работал в Институте океанологии АНСССР. С 1964 года работал во Всесоюзном научно-исследовательском институте морского рыбного хозяйства в качестве старшего научного сотрудника. В 1974 году Пермитин защитил кандидатскую диссертацию по теме «Фауна донных рыб моря Скотия и особенности ее распределения».

Юрий Ефимович внес большой вклад в процесс ликвидации «белых пятен» в изучении природы Антарктики, биологические ресурсы которой были малоисследованными. Там Юрий Ефимович открыл пять новых видов рыб, два из которых названы его именем.

С научными докладами по антарктической ихтиофауне Пермитин выступал на симпозиуме в Кембридже, в Гарвардском университете, на съезде американских ихтиологов.

Уже через 4 дня в Москву спешит другое письмо Пермитина. У этого послания утрачено начало. Но и последующие страницы повествуют о том, в каком тяжелом настроении пребывал в этот период писатель. Конечно, люди не жаловали ссыльного. Приходилось терпеть незаслуженные обиды, унижения. В одном из писем он сетует на покачнувшееся здоровье, на то, с кем вынужден делить кров. Здесь в каждой строке сквозит отчаяние писателя и, в то же время, вера в лучшее, в добрых людей.

9.03.40 (1)

Эти двести пятьдесят руб. я думал израсходовать на покупку куля муки – для лета. Но ты написала, что тоже тяжело материально и я плюнул на заготовки. Будет день – будет пища. Сам живу, т.е. питаюсь очень-очень скромно. Часто между обеденным перерывом и вечерней работой я трачу на поиски комнаты. Жить у идиотов, в ужасных, антисанитарных и просто в невозможных условиях я не могу больше. О кухне же своей пишу только потому, что она меня съедает и как писателя, и как человека. Дважды я замертво угорал. В ней дым и чад до 10 часов. Писать письмо, будучи взвинчен руготней негодяев, и даже одним видом их, я дома не могу, поэтому на службе я пишу в обеденные перерывы. А иногда хочется выпить стакан чая. Настроение мое все последнее время неважное. Причина проста и ясна: не пишу.

Я рожден писать. Созрел сейчас больше, чем когда-либо для серьезных вещей, а осуществлять замыслы при создавшихся обстоятельствах – невозможно.

Письма Фаддееву даже не могу выбрать времени и ровного нужного настроения, чтоб написать его так, как нужно.

Вот все думаю найти комнату отдельную, светлую, у добрых, честных людей. И теплее на душе станет, и работу подгоню, вечерами буду дома – сяду писать и явится это душевное равновесие. И тебе смогу писать, не притворяясь, добрые, радостные и лирически-теплые письма. Сейчас же я порою сам себе в тягость. И часто голова болит и слабость. Прости, что пишу все это тебе. Раньше, когда не служил и оставался до 6 часов всегда один, (хозяева были на службе) я писал тебе всегда дома. Теперь же пишу на службе. Пишу, нервничая, опасаясь каждого, чтоб не заметили – не устроили гадость, ведь я ссыльный.

Помни же, раз и навсегда: ни на кого ни тебя, ни семью свою я не променяю. Это единственное, что осталось у меня.

ВКОМ. Кпо86-35048. Автограф. 1 л.

1 – письмо без начала. Дата проставлена сыном.

г. Павлодар

Педучилище. Дорогая жена моя!
Сообщаю тебе новое тяжелое горе: сегодня ночью вызвали меня и сообщили, что в ходатайстве о снятии ссылки отказано.

Я не спал всю ночь. Мне было очень тяжело. Крушение надежд разбивает и тело, и дух.

Единственно, что дает силы к жизни, - это то, что я могу писать, - чувствую огромную радость, углубившись в мир образов, и вера, что я, создав художественное произведение, пошлю его в ЦК. Это – то, с чего я и хотел ходатайствовать о пересмотре моего дела.

Может быть, и это тоже непроходимый мой оптимизм. Но что же делать – перестав верить в возможность реабилитации трудом – любимым трудом, - а не поденщиной канцелярской, какой я занимаюсь в роли секретаря (хотя и здесь я делаю что-то полезное, может быть, лучше других), я найду в себе силы – кончить жить. Эту зиму много думаю о большом трехтомном романе, задуманном еще очень давно. Это долг, - задача моей жизни. В нем будут события последних сорока лет – люди – сверстники мне. Место действия романа – Усть-Каменогорск, Новосибирск, Москва, Усть-Каменогорск (Повтор в письме. – О.Т.) Как назову – еще не знаю. Вот видишь – я еще живу – думаю, хочу писать. Хочу писать! Если бы умные люди знали, что я хочу только писать. Но умные люди, очевидно, думают, что я хочу заниматься чем-то другим, чем никогда в жизни я не хотел заниматься, и не занимался, и не могу заниматься. Мне очень тяжело сегодня, но не писать тебе об этом не могу – ведь ты - мой единственный верный друг.

Поцелуй детей. Детям об этом не говори. Ефим Пермитин (Подпись).
ВКОМ. Кпо86-35051. Автограф. 1 л.
Следующее письмо - последняя предвоенная весточка Пермитина домой.
25.03.41

г. Павлодар

Педучилище. Дорогая моя Тасенька!

Наконец-то я дождался письма от тебя (от 18.111), в котором ты пишешь, что тебе известен отказ в пересмотре дела, и что «Когти» послал Юра давно.

С судьбой ссыльного я, конечно, не помирился. И не помирюсь никогда, покуда не докажу, что я, хотя и бывший прапорщик, но более советский писатель и человек, чем многие и многие из прославленных писателей, существующих сейчас в Москве. Что всем своим социальным происхождением, страшной нуждой с детства, горем и страданиями в течение всей моей сознательной жизни (за исключением светлой полосы моей советской жизни в Усть-Каменогорске, Новосибирске, Москве), - журналистики, писательства - я подготовлен к созданию нужных партии и советскому народу литературных произведений.

Теперь второе: «Когти» я не получил. Написали вы заявление о розыске? Где квитанция в отправке книжки заказной бандеролью?

Пришлите мне эту квитанцию – я сам предприму что-нибудь. Книга мне нужна. Отчего вы так невнимательны к моим литературным запросам, а думаете о моем желудке, о масле и т.д.?

Мучает меня исчезновение «Когтей» - больше, чем недостатки в столе. Поймите меня. Ведь работа – моя единственная надежда. Как мне тяжело разъяснять все это именно тебе, которая все знает и понимает.

Отчего Юра набрал воды в рот. Какой бандеролью, когда отправил? Кто писал адрес?

Может быть, Юра по рассеянности не указал чего-либо в адресе. Проверила ли ты адрес, написанный им сама? Не доверяй детям таких вещей в будущем.

Мне страшно тяжело писать эти упреки. Но ведь мне моя книга нужна для работы. Напиши мне ответ подробный по вопросу о книге.

Целую тебя крепко, крепко. Твой Ефим.

– Я увидела Е.Н. Пермитина в огороде с двумя ведрами воды. Он, против обыкновения, шел медленно. Я закричала:

- Скорей, Ефим Николаевич.

Он поторопился, подошел. Я сказала:

- Началась война.

Хозяйка это подтвердила. В первую минуту Ефим Николаевич оторопел. Потом твердо сказал:

Я пошел в военкомат.

Я сказала:

- Не возьмут. Не поверил. Пошел. Действительно не взяли (1).

Не оставляли Ефима Николаевича тревожные мысли о семье. Немцы рвались к Москве, что будет с женой и двумя сыновьями-подростками? Кто отважится защитить семью «врага народа»?

В этот период, судя по письмам, Ефим Николаевич оставил работу в педучилище и устроился в технологический(2) техникум, который впоследствии будет переведен в Иртышск, и где Пермитин продолжит работу.
ВКОМ. Кпо86-35052. Автограф. 1 л.

1 – Ю.Е. Пермитин. Письмо О.М. Тарлыковой от 22 февраля 2005г. КПнв22-12877. Автограф. 8л, с.1.

2 – В письмах Пермитина - молтехникум.
18.07.41

г. Павлодар,

Некрасова, 77-а Любимые мои: Тасенька, Юрик и Игоречек!
Сегодня перевел вам еще 70 руб. из 150, заработанных в десятидневку. Сегодня же вечером уезжаем за 7 км. на большую работу: взяли подряд сделать печь и покрасить здание школы. Лишь только кончим – получу деньги и переведу вам побольше.

Я здоров. К новой работе привык, и даже перестала она утомлять так, как утомляла в начале.

Каждое утро по 4-5 часов до 7 часов рыбачим или в затоне, или против дома. Хорошо берет – чебак крупный. На завтрак и обед добываю – сыт.

Ну, вот и вся моя личная жизнь. Устал от неорганизованности жизни моей, от полного отсутствия заботы обо мне, от отсутствия любимых, близких мне людей.

Нервы потрепались порядочно: скорее бы охота!.. Но не знаю с чем, и как буду охотиться – свинцу нет, собаки нет, нет сапог, - те и другие требуют перетяжки. Но на сапоги-то я сэкономлю, а вот со свинцом хуже.

Любимая! Как живете вы? Очень редко пишете. Не берите пример с меня – я на такой работе, что придешь и часто не до писем. Сейчас пойду на почту. Постараюсь Юрочке отправить его рыболовные книги – не знаю – примут ли.

Все жду ответа на мое ходатайство.

Получили вы, или нет, копию моего заявления, посланного заказным. И вообще, как получаете письма? Ваши доходят с огромным запозданием. Как Москва, продукты, здесь слабовато. Но я не страдаю от этого – так привык к минимуму, а вот начнется охота – и вовсе не до рынка. Пишите мне больше, больше. Живу я ожиданием письма от вас.

Ну, крепко, крепко целую вас. Любящий Е. Пермитин. <…>
ВКОМ. Кпо86-35054. Автограф. 1 л.
Осенью 1941 года ссыльных выслали из Павлодара. Их погрузили на баржу и отправили по Иртышу без объявления места новой ссылки.

«Последним из ссыльных выехал отец, – пишет в письме в музей Юрий Ефимович Пермитин. – Его новым местом ссылки оказался Иртышск – глухое село между Павлодаром и Омском».

Пермитину вновь нужно было приспосабливаться к трудностям, чтобы выжить. Ютился то там, то здесь: не каждый хозяин примет «врага народа».

- В Иртышске ему сначала отказали в работе в школе, и он зарабатывал чем придется: рубил дрова, плотничал, клал печи, стеклил окна, починял башмаки и валенки, - вспоминал Юрий Ефимович. - Когда в октябре 41-го немцы подошли вплотную к столице, мы эвакуировались из Москвы в Новосибирск к родственникам мамы, а затем уже выехали к отцу в Иртышск. Жилось очень трудно. На скудные деньги отец купил саманную мазанку на берегу Иртыша с земляным полом. Купили корову, посадили огород, посеяли просо в степи. Выжить помогала охота и рыбалка. «Я сыт ружьем», - писал батюшка в одном из писем домой. Охота буквально кормила отца и в ссылке: сначала в Павлодаре, а затем в захолустном Иртышске. Ему разрешалось иметь охотничье ружье: отец купил старенькую курковую тулку 12 калибра, правда, в этом случае он должен был регулярно регистрироваться в управлении НКВД.

«Охота спасала родителя и морально, - рассказывал при встрече сын Пермитина. «Хожу на охоту. Вчера добыл 10 уток, выхаживаю за день по 30-40 километров… Наслаждаюсь возможностью выйти в поле, на берег Иртыша, или пройти по улицам без конвоиров. Потому и здоров физически. Жажду поскорее взяться за работу, чтобы снова быть полезным и стране моей, и семье. Без этого не могу жить…», - читал Юрий Ефимович отрывки из письма от 24 октября 1939 года.

С большим трудом в Иртышске Пермитину удалось устроиться на работу в школу преподавателем литературы в старших классах. Вот как вспоминает его уроки бывшая ученица Пермитина Артищева Клавдия Георгиевна.

«<…>В это время мы близко познакомились с …писателем Пермитиным Ефимом Николаевичем, который работал у нас в техникуме на хозработах, хотя был известен своей книгой «Любовь» (впоследствии название известно как «Горные Орлы»). В то время он готовил свои «Охотничьи рассказы», которые вышли в пятидесятых годах. При свете керосиновой лампы в холодном классе мы слушали, затаив дыхание, о героях его книг, о случаях на охоте, о зверях. А он в телогрейке, подшитых валенках, какой-то старой шапчонке казался нам былинным сказочником. Открытой души был человек». (1)

Сохранились также воспоминания о Пермитине–учителе ученицы Иртышской школы А.М. Белоусовой – Тараненко.

«Я вспоминаю первую встречу с Ефимом Николаевичем. В класс вошел человек в неимоверно изношенной одежде, с обветренными, потрескавшимися руками, с растрепанными непослушными волосами. Мы с интересом разглядывали нового учителя, он чувствовал это, и ему было неловко. Человек интеллигентный, он вынужден был ощущать себя в неприглядном виде перед учениками. И ничего не мог изменить, потому что другой одежды у него не было. Вот он заговорил, и мы все забыли и о тяжелом времени, и об изношенной одежде, и постоянном чувстве голода. Мы не могли ничего записывать, так как было не на чем. В школе не было света. Мы только слушали. Как он рассказывал! Это был не учитель, а какой-то сказочник! Мы завороженно слушали его рассказы, тянулись к нему. Его речь, простая и доступная, лилась откуда-то изнутри, от самого сердца. Мы знали, что он был сослан, но никогда не спрашивали его за что.

Очень часто мы просили его почитать что-нибудь и после уроков. Он отсылал меня к заведующей получить разрешение и керосиновую лампу. Под мерцающий фитилек он читал нам свои произведения. Мы забывали обо всем, и нам легче было переносить тяготы военного времени. К нам присоединялись и учителя, и слушали его все, затаив дыхание. Так мы слушали повести «Когти», «Охотничье сердце», «Горные Орлы», которые были еще в рукописи. Ефим Николаевич не только преподавал литературу. Он учил нас приспосабливаться к условиям жизни, искать в ней хорошее, учил быть настойчивыми. Он был мудр, спокоен, рассудителен, добр, и напоминал мне священника. На всю жизнь я запомнила его напутственные слова: «Человек, независимо от образования, никогда не будет грамотным, если не будет над собой работать». Этому напутствию я следовала всю жизнь»(2).

1 – Павлодарский областной музей литературы и искусства имени Бухар Жырау. Акт 80- 1038. Инв. 14068. 1 л.

2 - Павлодарский областной музей литературы и искусства имени Бухар Жырау. Акт 80- 1038. Инв. 14069.1 л.

Но вернемся к письмам Пермитина. Следующие послания, полные тревоги за судьбы близких людей, написаны в Иртышске.
18.12.41

Иртышск. Молтехникум. (1)

Мой большой беззаветный друг!

Получил – одну за другою – две твоих открытки. Сейчас глухая морозная ночь. Я пришел в свой угол из техникума, с ночной работы. День на ветру, на морозе пилили «черта» - так мы прозвали длинное сучковатое сосновое бревно. Его мы раскраивали на тес и плахи. Ночью этот тес мы обрабатываем на полки библиотеки, на двери директору в кабинет, - и так каждый день.

За 17-18 часов работы я устаю, что плечи и руки буквально гудят и «тукают».

Утром в 7 часов я поднимусь, чтоб в сотый раз подшивать прохудившиеся валенки, чинить рабочий костюм, заплаты, положенные С.Л. (2)– проносились и из дыр ползет вата. Мне холодно от этих вентиляций и я их зашиваю.

Утром же, покуда топится печь, надо приготовить обед – «борщ» - чугун полуведерный на два дня.

Ем я рано утром и поздно ночью. Ем много, иначе не потянешь пилу. Вот мой внешний быт. Месяц, как я перешел на новую квартиру, и за это время я не смог сходить на улицу карел-полка, чтоб снять оставшийся там провод, взять рыболовные снасти и 5 вилков капусты.

Но это, повторяю, все внешний быт. Я мечусь. Новые волны эвакуированных с их рассказами о бомбежках поездов – мне мерещатся раздробленные черепа моих малюток – сынов моих.

<…>Если бы дети приехали ко мне сейчас, в эту глухую морозную ночь, исстрадавшиеся, голодные! А что они страдают, что если они живы, рвутся ко мне – я был бы счастлив.

Ты пишешь: «Напиши, что с тобой, как твои материальные дела, хожу ли я на охоту?»

Зарабатываю я в два раза больше, чем ты. На охоту почему не хожу – нет времени.

Знаешь, жизнь человека подобна жизни дерева. Опытный лесовод по срубленному стволу подробно и точно расскажет биографию лесного великана. Иные года на теле дерева вырастает «болонь», и оно, искривленное, растет в «болонь», - но растет.

Иртышская моя жизнь – болонь.

Поздно. Надо кончать. Пиши мне, не считаясь с тем, что я не отвечаю тебе тотчас же. Животная усталость от непосильной работы – метание тому виной. Евфимий.

1 – Письмо напечатано на машинке неизвестным лицом. Возможно, Ефимом Николаевичем Пермитиным. Правки сына.

2 – инициалы не расшифрованы.
Следующее письмо не датировано и без начала.

<…> Сейчас здесь стоит все-то еще невиданный разлив: рыба почти не ловится. Охоты нет до 15 августа. Овощей нет.

Чем жить? Чем кормиться? Напиши, насколько тебе дают отпуск? Это время и нужно <…> (1) к периоду, когда здесь можно будет прокормиться переметами и ружьем. Других источников у меня пока нет. Если найду работу – тогда другое дело. Тогда или напишу, или телеграфирую.

Ал. Мил.(2) скажи, что болел, что вынужден жить не в городе, а в палатке на рыбалке. Потому затягиваю с помощью ему.

Еще раз пишу – устал. Очень!

Редко, когда чувствовал себя так гнусно. Но думаю, что на природе пройдет. Целую крепко.

Знаю, что скоро увидимся и все-все наладим.

Пишите мне. Ваш, только ваш Е. Пермитин.

ВКОМ. Кпо86-35056, лист №2.

1 –2 слова неразборчивы.

2 – возможно, Александру Мелентьевичу Волкову. Вероятно, речь идет о редактировании его повести.