Уроки на закрытой дорожке На пути к успеху Мучения в Токио к рекордным вершинам Турне с поручением Кампания в Европе

Парадоксально, но Олимпийские игры не только не вызвали у меня подъема энтузиазма к бегу, но скорее способствовали его уменьшению. Франц Стампфл в конце 1956 года предсказал в мельнбурнской «Аргус», что Мервин Линкольн и Кларк взойдут в 1957 году на вершину большого спорта. Он считал, что Мервин побьет мировой рекорд тех дней на милю (3.58,0), а я «выйду» из четырех минут. Ложность этих предсказаний, возможно, была зловещим предзнаменованием для «Аргуса». Через несколько недель эта газета прекратила свое существование.

Хотя Игры и укрепили мой интерес к легкой атлетике, прежнего импульса у меня уже не было. Если в юниорском возрасте я бил рекорды своей возрастной группы без особого напряжения, то теперь был взрослым спортсменом, которому для поддержания своей репутации нужно было принимать участие в тяжелых битвах. Болезнь не проходила, и это угнетало меня. Кроме того, появившиеся у меня новые интересы отнюдь не способствовали занятиям спортом.

Я все чаще виделся с Хелен, да и учебе приходилось уделять все больше внимания. Когда человек теряет надежду стать чемпионом, очень легко махнуть рукой на снижение результатов. Мои стремления были направлены на овладение профессией в большей степени, чем на завоевание чемпионских титулов, и мир бухгалтерии поглощал меня больше, чем мир спорта. Возможно, что, если бы успех не пришел ко мне так быстро в юношеском возрасте, я был бы менее разочарован в спорте, будучи в начале третьего десятка жизни. А с другой стороны, без раннего успеха я, возможно, вообще ничего не добился бы в легкой атлетике.

Перси Черутти, утверждавший, что Эллиот побьет мои рекорды, сдержал свое слово и, выпустив Херба на дорожку, начал штурм всех моих рекордов. Эллиот с этой задачей справился весьма успешно. Двенадцатого января Херб срезал восемь десятых с моего неофициального мирового рекорда для юниоров на милю, показав 4.06,8. Через несколько недель он победил меня в беге на милю на вечерних состязаниях в Бокс-Хилле.

Встреча в Бокс-Хилле проводилась за несколько дней до того, как Хербу исполнялось девятнадцать лет. Я вышел на дорожку без определенного плана, однако с решением держаться и терпеть, пока хватит сил. После первого круга, на котором Эллиот преследовал меня, он вышел вперед и, хотя я пытался держаться за ним, усталость взяла свое. Шел дождь, и на финиш я пришел весь в грязи... на несколько секунд позже Эллиота, который показал 4.04,4. Настроение у меня было очень скверное.

Возможно, тогда я чрезмерно позволял себе впадать в пораженческие настроения. С тех пор мне хотелось знать, мог бы парень с большим характером бросить вызов этим настроениям и тренироваться напряженнее. Тревожило, однако, не то, что я был нетренирован и совершенно разгромлен в состязании. Беспокойство вызывало совсем иное.

На меня обрушилась критика. Меня дразнил Перси, но люди дразнящие редко побуждают меня к действию. Я становлюсь упрямым и не обращаю на них внимания. Херб, полностью под влиянием Перси, оставался в стороне от всех своих современников, включая и меня. Но и это меня не беспокоило. Позиция других людей – их личное дело.

В этот период я как-то случайно присоединился к Мервину в его тренировочных сериях на Колфилд Рейскурс. Мы все еще нажимали на повторную тренировку, пробегая по четверти мили, отмеряя их по столбам, отмечающим ферлонги (1 ферлонг есть восьмая часть мили, т. е. 201 м.– Прим. пер.). Интервальная тренировка подвергалась критике, в частности, за то, что является монотонной и даже выставляет бегуна в смешном виде как личность. Но есть способы избежать монотонности, а обвинять кого-либо в том, что он тупеет, бегая по определенной трассе, не более, чем чепуха. Атлет бегает, потому что любит бег, и тренируется там, где ему удобно. Перси вдохновлял своих питомцев на бег среди чайных плантаций и вверх и вниз по песчаным холмам. Согласен, что тренироваться на мягкой дорожке рядом с пляжем определенно приятнее, чем таскаться по городским улицам, но ведь не всякий человек живет рядом с пляжем! (Тренировка в усложненном беге по песку также очень хороша, пока бегун не меняет из-за этого технику бега до такой степени, что становится специалистом в таком беге по песку. Необходимы умеренность и правильные соотношения в тренировке.)

Лучшим местом для тренировок, которое мне довелось видеть, является лес в Фонтенбло во Франции, где часто бывает Мишель Жази. Там приятная, мягкая, покрытая листьями земля, которая так же вдохновляет спортсмена, как и художника. Но это место не слишком часто используют французские спортсмены, живущие за сотни миль от него.

После межклубных соревнований на милю, где я показал всего лишь 4.09,4, Стампфл написал, что я бежал слишком напряженно. Он заявил, что главной моей целью было показать хорошее время. «В результате,– добавлял он,– ты начал напрягаться слишком рано и на финише, когда тебе следовало бороться, сам обрек себя на поражение. Если ты с этого момента начнешь концентрировать свое внимание только на самом беге и на победе, результаты в 3.58 или 3.59 придут сами собой».

Межклубная спортивная жизнь продолжала занимать меня, но мои результаты постоянно ухудшались. На полмили, например, я выдержал настоящую битву, чтобы «выйти» из двух минут. Никто не пытался пробудить во мне энтузиазм, да на это и не следовало надеяться. В конечном счете только внутренний импульс может помочь делу. У Стампфла было много других бегунов, требовавших внимания; Нейл Роббинс ушел из спорта и переехал жить в Балларат, а Джек, мой брат, хотя и интересовался моими результатами, тем не менее никогда не вмешивался в мои дела. Здоровье мое еще не было удовлетворительным, и гайморит по-прежнему не оставлял меня в покое.

Я продолжал играть в футбол в третьей команде Эссендона и иногда выходил на тренировки. Так было до моего бракосочетания с Хелен в 1959 году. Из-за моей болезни мы переехали в Дроману, приморский городок на полуострове Морнигтон. Здесь соленые морские бризы сделали больше, чем все медицинское лечение, которое я прошел, и болезнь постепенно прекратилась.

Это были счастливые годы, когда я, подобно миллионам женатых молодых людей, напряженно работал над овладением своей профессией и устройством удобного дома, в котором можно было создать семью. Поскольку моя контора находилась в Ричмонде, за 40 миль от дома, я был вынужден два-три часа в день тратить на переезды, и, естественно, времени для тренировок не оставалось, даже если бы у меня возникло желание тренироваться.

Мой вес увеличился до 80 кг. Я вступил в Гольф-клуб, и продолжал играть в футбол за Хастингс в лиге полуострова. В Дромане была здоровая жизнь, и я ни на какой период не позволял себе прекращать физическую деятельность.

Интересы мои в легкой атлетике ограничивались теперь главным образом помощью Джерри Тиклу и Дону Хьюму в их поисках информации для журнала «Трэк энд Филд». В качестве корреспондентов этого журнала мы брали интервью у различных спортсменов. Однажды я взял магнитофон в лагерь Портси, и Черутти сердечно приветствовал меня и Хелен. После встречи он потребовал, чтобы я посмотрел, как тренируются его бегуны. Возможно, он желал, чтобы я снова примкнул к ним, хотя у меня в то время не было никакого стремления бегать. Вскоре Черутти начал рассуждать о настройке бегуна, пытаясь разжечь меня. В его философии было много сравнений человека с животными, и один раз, иллюстрируя одну из своих идей, он вдруг выпрыгнул из куста и при этом зарычал как лев. Хелен, до того времени не знавшая Перси, перепугалась до безумия. По этой причине мы тотчас упаковались, так и не взяв у него интервью. Позднее я слышал, что Перси Черутти якобы снова отклонил мою просьбу присоединиться к нему и выгнал меня из своего лагеря!

В 1958 году состоялись Британские игры в Кардиффе, а в 1960 году – Олимпийские в Риме. Я ни при каких обстоятельствах не мог быть членом австралийской команды. Однажды мне предсказали две золотые медали на этих соревнованиях, однако, чтобы обрести хорошую спортивную форму, нужны годы, а потерять ее можно очень быстро.

Австралию представляли в те годы Херб, Мервин и два бегуна из Сиднея – Олби Томас и Дэйв Пауэр. Наблюдая за ростом их результатов издалека, я совсем не завидовал им, будучи неспособным представить себя на их месте.

Херб превосходил всех на Играх в Кардиффе, а его победа на Олимпийских играх в Риме на 1500 м с новым мировым рекордом стала величайшим в истории легкой атлетики подвигом, сравнимым лишь разве с выступлениями Пааво Нурми в 1924 году, когда он в один день выиграл 1500 и 5000 м с олимпийскими рекордами.

Триумф Мюррея Халберга на 5000 м в Риме также внушал уважение. Как и большинство атлетов, он был озабочен своей готовностью к битве, но, как только вышел на дорожку, оглядевшись, увидел, что его товарищ по борьбе бледен и потеет. Он посмотрел на остальных своих соперников. «Если и они чувствуют себя не лучше, чем выглядят,– сказал Мюррей самому себе,– то я могу выиграть». Темп бега в финале был невысок, и за три круга до финиша Мюррей дерзко бросил вызов, пробежав круг за 62 секунды. Это и принесло ему золотую медаль. Я видел несколько выступлений Мюррея в Австралии еще до Игр и слышал о его отношении к бегу и противникам. Тогда я не знал, как судить о нем. Теперь понимаю, что несмотря на его жесткий, бескомпромиссный подход к бегу, он чрезвычайно дружелюбный и общительный парень, который многое дал спорту. Конечно, нельзя утверждать, будто он ненавидел своих соперников, что часто ему приписывалось. Скорее всего он считал, что успех кроется только в нем самом (но в то же время считал излишним воодушевлять своих будущих соперников).

Мюррей мог отдохнуть за несколькими стаканами пива, что опровергает ложные утверждения, будто бы он мрачный, всецело посвященный спорту человек, который многим пожертвовал, чтобы взойти на вершину. Говорили, что его парализованная левая рука помогала ему психологически, делая его морально более стойким. Это вовсе не так, если учесть, что он отлично играл в крикет и в регби до того несчастного случая на футбольном поле, который привел к параличу руки. Возможно, парализованная рука могла помочь в беге против часовой стрелки, когда он мог использовать маховые движения правой рукой на виражах.

Оглядываясь в прошлое, можно сказать, что все легкоатлеты из Южного полушария были в невыгодном положении, поскольку не имели возможности выступать в соревнованиях большую часть года. Мы, наверное, радуемся нашему увлечению спортом так же, как и все, но для австралийцев и новозеландцев гораздо труднее приобрести опыт международных встреч, который превращает хороших бегунов в первоклассных чемпионов. Джон Лэнди и Дэйв Стефенс страдали от недостатка международных выступлений, в той же степени это относится и к Хербу Эллиоту. Хотя Херб был неуязвим не миле, он мог бы стать великим бегуном и на полмили, и на 3 мили, если бы имел возможность выступать в этих видах против соперников мирового класса.

В конце 1960 года Хелен и я переехали из Дромены в Хитмонт, расположенный в 18 милях от Мельбурна у подножия Дэндинонг Рейнджз. Наш новый дом был трехъярусной временной конструкцией, поставленной на склоне холма среди деревьев и кустов.

Сдав выпускные экзамены и устроившись на работу поближе, в Лэмсон Парагон в Ричмонде, я стал иметь больше свободного времени. Я решил снова серьезно заняться бегом. Мы с Хелен обговорили эту идею, и было решено: если я не сделаю нового шага в спорт, то всю жизнь потом буду мучиться от сознания, что не сделал того, что мог бы при усердной тренировке. Ни один здравомыслящий человек не будет испытывать удовольствия от того, что растратил свой потенциал впустую.

Согласие Хелен было очень важно. Если бы она обнаружила раздражение тогда или позднее, видя, что я трачу много времени на тренировки, все дело было бы заброшено. Я не испытывал бы радости в тренировке, если бы не чувствовал поддержки Хелен.

Мне было около двадцати четырех лет, и я рассудил, что у меня в запасе не менее шести лет, за которые можно стать первоклассным спортсменом. Должен ли я потратить эти шесть лет впустую? Столько было спортсменов, которые раскаивались потом в своем раннем уходе с дорожки!

Примерно такими были мои размышления. Они привели меня к решению отдавать спорту столько времени, сколько будет возможным. По крайней мере, думалось мне, я смогу приобрести физическую готовность и при некотором везении подвести себя к такой форме, в какой был юниором. А может быть, смогу стать ведущим бегуном на выносливость в штате Виктория?

Я сознавал, что у меня мало надежд подняться до международного уровня. Олби Томас, Дэйв Пауэр и Боб Вэгг были слишком сильны, и я не мог заменить кого-либо из них в австралийской команде, но за три или четыре года я, возможно, буду достаточно хорош, чтобы выступать против них за Викторию в соревнованиях штатов.

Свои первые пробежки я провел с Лессом Перри. Мы бегали по улицам Хитмонта. Лесс, живший поблизости и помогавший организовывать новый легкоатлетический клуб в Рингвуде, так же ревностно относился к бегу, как и в те дни, когда он был чемпионом. В беге мы были странной парой. Лесс был значительно ниже меня ростом и на тринадцать лет старше. Он бежал, как всегда, гримасничая, со склоненной набок головой, в то время как я бежал легко, широкими шагами. Однако всякий раз, когда мы поднимались бегом на холм, Лесс «убивал» меня. В первых двух или трех пробежках я просто не мог держаться рядом с ним, и меня волновало, не слишком ли долго я не принимал участия в соревнованиях.

Мы пробегали по улицам 4 или 5 миль. Это была самая длинная дистанция, которую я пробегал в своей жизни непрерывно. Раньше, выполняя интервальную тренировку, я всегда имел множество перерывов, но теперь работа была неослабевающе жесткой. Я возвращался домой едва волоча ноги.

Лесс, однако, был полон оптимизма и однажды взял меня на пробежку в Колфилд Рейскурс. Это был один из важнейших дней в моей жизни, потому что в Колфилде я встретился с двумя бегунами, которые сыграли решающую роль в моем возвращении в спорт.


Компания Ферни-Крик
Тревор Винцент и Тони Кук уже успешно выступали в течение нескольких лет, когда я встретился с ними в Колфилд Рейскурс. Оба они были разносторонними спортсменами, пробегали по 80 миль в неделю и соревновались при каждом удобном случае на дистанциях от мили до марафона.

Тревор был семейным человеком и всего на несколько месяцев моложе меня. Он был агрессивным и отважным бегуном и обладал достаточно высокой скоростью, что давало ему преимущество на более коротких дистанциях. Он был также довольно гибок, и это помогало ему выступать в стипль-чезе. Он выиграл 3000 м с препятствиями на Британских играх 1962 года.

Тони, банковский служащий и холостяк, был на несколько месяцев старше меня, и ему более всего удавались выступления на длинных дистанциях. Он обладал спокойным, непритязательным характером и, кроме того, гипертрофированным чувством юмора.

Когда Лесс Перри привел меня в Колфилд, Тревор и Тони оказали мне радушный прием и пригласили тренироваться вместе с ними. Мы стали впоследствии большими друзьями в жизни и жестокими соперниками на дорожке, хотя вначале превосходство Тревора и Тони было очевидным. Был ли на улице дождь, град или жара – все равно мы выходили на трассу и каждый вечер пробегали по 10 миль. Это был бег с нарастающей скоростью, к которому, однако, после пробежек с Лессом я был вполне подготовлен.

Я не считал мои вечерние занятия тяжелым трудом и, наоборот, ждал их во время сидячей работы в конторе. Мне кажется очень приятным делом, когда тренируешься в беге на выносливость вместе с товарищами, присутствие которых тебя радует, потому что тренировка становится тогда почти загородной прогулкой. В беге с Тревором и Тони после работы я напоминал человека, который приходит в кабачок поболтать с приятелями за бутылкой пива. Разговоры помогали мне забыть про усталость, а перспектива встречи с друзьями облегчала выполнение тренировочной программы.

Тревор, пожалуй, был самой сильной личностью из нас. Он всегда знал, чего хочет добиться от тренировки, и, менял ли он свой распорядок или нет, мы неизменно выполняли его план и тренировались, как он. В соревнованиях, не боясь лидировать, он часто «подсиживал» лидера и за счет своего сильного, быстрого финиша выходил победителем. В последующие годы я узнал, что не могу выдержать его ускорение более чем на пяти или шести ярдах. Примерно раз восемь я приходил к финишу вторым вслед за Тревором из-за его способности обыграть меня в рывке. Когда я пытался устроить ему сюрприз, Тревор мог оставаться со мной, а затем ускорялся и делал разрыв в пять ярдов.

Всякий, кто выступает в стипль-чезе, где нужно семь раз преодолеть яму с водой и двадцать восемь раз барьеры, должен быть решительным человеком. Когда Тревор занялся бегом с препятствиями, в Австралии этот вид легкой атлетики еще не пользовался популярностью. Тем не менее Тревор никогда не позволял себе пасовать перед европейскими знаменитостями. Хороший тактик, он впервые получил признание, победив на чемпионате Австралии в 1961 году, а затем не раз демонстрировал, что с ним всегда следует считаться.

Тони постоянно проигрывал Тревору и в отличие от него не имел достаточно хороших скоростных качеств. Он приезжал в Колфилд из города и начинал тренировку, когда мы с Тревором проделывали уже половину работы. Тем не менее он всегда был полон решимости продолжать тренировку, когда мы заканчивали. Очень спокойный, Тони мог быть душой компании, когда ему доводилось хлебнуть немного вина. Он говорил, что не так ловок, как я (он имел в виду, что он не гимнаст), но однажды на вечере он затмил нас всех. Было организовано состязание, где мы должны были прокатиться на трюковом велосипеде с неравными колесами вдоль ряда бутылок, поставленных от одного конца зала до другого. Я смог проехать только мимо двух бутылок, а потом грохнулся на пол и был дисквалифицирован. Тони, однако, хватил вина и проехал между бутылками туда и обратно в бурном темпе. Я до сих пор считаю, что Тони даже не заметил, что ехал на необыкновенном велосипеде, но он утверждает, что был трезв как стеклышко.

Хотя я редко выигрывал, моя форма в сезоне 1960/61 года была удовлетворительной. Я чувствовал, что иду по своей дороге, и не рассчитывал на метеороподобный взлет в легкой атлетике. Подготавливая себя постепенно, я проиграл Тони на чемпионате штата Виктории лишь несколько дюймов в беге на 3 мили, и это было достаточной наградой за сезон тренировки в Колфилде.

В следующую зиму судьба в буквальном смысле приложила руку в моем выборе вида спорта. Футбол еще оставался для меня большим увлечением, но на игре в Хастингсе я сломал средний палец правой руки. Несмотря на то что рука была в гипсе, я попытался играть и снова сломал палец. На этот раз после операции палец остался навсегда согнутым. С футболом было покончено.

Тогда стало ясно: я должен уделять легкой атлетике еще больше своего времени. Тревор и Тони однажды в воскресенье взяли меня в парк Ферни-Крик, собственность Фрэнка Мак'Махона в Дэндинонг Хиллз. Фрэнк, опытный бегун на длинные дистанции, приобрел этот парк и превратил его в место для тренировок легкоатлетов. Он был школьным учителем, но его тренерская работа сделала Оуклейскую среднюю школу почти непобедимой в состязаниях по легкой атлетике.

Фрэнк, Тревор, Тони и несколько других атлетов задумали провести несколько тренировочных пробежек по холмам по замкнутому кругу. В 1961 году такие тренировки выполняла лишь горсточка бегунов, однако в наши дни в воскресное утро можно увидеть группы до сорока человек, совершающие пробежки по самым живописным местам Австралии. Я стал членом компании Ферни-Крик, и регулярные пробежки в течение нескольких последующих лет на прохладном чистом воздухе позволили мне заметно улучшить свои результаты.

Главные замкнутые маршруты от усадьбы Фрэнка составляли 17 и 23 мили. Большая часть бега проходила по ровной дороге с мягкими подъемами и спусками; трасса была обсажена гигантскими эвкалиптами, насыщавшими воздух своим ароматом.

Примерно милю бежали мы по извилистым холмистым лесным тропинкам, где часто устраивали веселые состязания. Журчащий в лесу ручей радовал взор; наши нерасхоженные тропы приводили к нему, и мы переправлялись на другой берег по узким мосткам. Перед нами открывались живописные картины, мы слушали пение птиц и иногда видели лирохвоста или белку. Затем следовали 2 мили по холмам с подъемом к вершине, откуда открывалась захватывающая дух панорама широко раскинувшейся долины.

Несмотря на очарование этих мест, мы старались бежать с напряжением по всем холмам трассы.

Достигнув вершины холма, мы ныряли к главной дороге, ведущей к Монбалку, а затем выходили на новый подъем в три с половиной мили к Каллисте. Оттуда бежали по холмам, где обычно устраивают пикники, и добирались до Белгрэйва.

У Белгрэйва нужно было преодолевать новый холм, «чудовище» в три четверти мили. Я никогда не видел, чтобы автомобиль забирался на этот холм, а после двенадцатимильной пробежки, которую мы проделывали до этого холма, такая громадина могла напугать кого угодно. Поначалу я не мог справиться с этим холмом и переходил на ходьбу.

Был еще один мягкий подъем, но уже в лесу, где мы останавливались, чтобы выпить освежающей воды из ручья. Остатком путешествия была легкая трасса до самого дома Фрэнка.

Для начинающего этот бег показался бы сущим адом, но на самом деле мы испытывали напряжение только на холмах. Остальное время прогуливались, беседуя и наслаждаясь видами. (Новички находили эти «прогулки» немножко быстрыми, но обычно, приложив упорство, справлялись с ними.)

Вторая трасса, двадцатитрехмильная, включала бег до Силвэн Дэм и 5 миль подъема на пустынную местность Форест Коммишн, где пролегала дорога, на которой часто происходили несчастные случаи. Для тех, кто заканчивал эту трассу, не было в диковинку возвращаться назад в автомобиле и подбирать пострадавших в аварии.

Ежедневно бегая в Колфилде и прогуливаясь по холмам в конце недели, я вскоре почувствовал, что начал крепнуть. Я даже отважился выступить в соревновании на 15 миль вокруг Принцес Парка. Тревор поспорил со мной на банку сгущенного молока, что я не смогу удержаться за Тони и первые 5 миль. Я стойко держался, чтобы выиграть пари, прежде чем выдохся. Род Бонелла, шедший с самого старта далеко позади, достал Тони на 12-й миле, и далее они бежали нога в ногу. На финише Бонелла был чуть-чуть впереди.

В октябре я бежал свой первый марафон, опрометчиво решив перед стартом, что без труда управлюсь с дистанцией. Моя тактика заключалась в том, чтобы держаться около Альфа О'Коннора, шестидесятитрехлетнего адвоката, выигравшего чемпионат Южной Австралии с результатом 2 часа 45 минут. Ловушка, в которую попадают неопытные марафонцы, состоит в том, что на ранних стадиях бегун, чувствуя себя свежим, бежит слишком быстро и не оставляет достаточно сил для более позднего периода бега. Я решил, что не будет большой беды, если последую темпу старины Альфа.

Альф бежал медленно, и меня очень скоро охватило нетерпение. «Побегу вперед,– подумал я,– до тех пор пока не начну уставать».

Проходила миля за милей, и утомление мое быстро нарастало. У каждого питательного пункта я тянул время с питьем. За 4 мили до финиша показался Альф. На одной из моих частых остановок я решил подождать его и, если он бежит так же медленно, как и раньше, идти рядом с ним. Что за шок я испытал, когда он поравнялся со мной! Альфовский медленный темп теперь казался мне спринтом, и я не мог удержаться за ним, сколько ни старался.

Тогда я и прибегнул к той «фонарной» стратегии, о которой упоминал раньше. Каждый фонарный столб впереди был моей конечной целью. Бег мой становился смехотворным зрелищем – что-то вроде фильма с замедленной съемкой. С трудом я шевелил бедрами. Колено одной ноги поднималось медленно, я бежал, стиснув зубы, ожидая, что разобью ступни о дорогу и зная, что боль распространится по всей ноге. Те же самые муки я испытал и с другой ногой. Это была пытка, и все же после бега я чувствовал удовлетворение, как и всякий человек, который остался живым, пройдя пекло. Результат мой был ужасен – 2:53.0,9, но важен, конечно, не результат, а тот факт, что я умудрился показать какое-то время на этой дистанции.

С тех пор, начиная с того марафона на заре моей карьеры как бегуна на выносливость, я пробегал марафонскую дистанцию еще несколько раз, и никогда дело не обходилось без остановки или ходьбы по какой-то, пусть маленькой, части пути. Это слишком напряженное упражнение, чтобы можно было им часто наслаждаться, и, мне кажется, в марафоне имеют преимущество легко сложенные бегуны, такие, как Абебе Бикила. В последние годы Невилл Скотт, Билл Миллс, Майк Уиггс, Боб Шюль и я доказали, что высокие, тяжелые бегуны не находятся в невыгодных условиях при беге на длинные дистанции; однако, возможно, на шоссе постоянные удары действуют больше на крупных бегунов. Зрелость, пожалуй, вовсе не характерна для марафонца, как думают некоторые люди; я, например, видел мальчика пятнадцати лет, который пробежал марафонскую дистанцию в штате Виктория за 2:35.0.

Возможно, благодаря способности на чем-либо сосредоточиваться более взрослые люди имеют небольшое преимущество. У большинства бегунов сознание рассеяно на ранних стадиях марафона, а позднее они слишком ошеломлены, чтобы мыслить ясно. Только после соревнования, когда они размышляют о происшедшем, они осознают то, что уже пережили. Одним из приемов, позволявших мне концентрироваться, была игра с номерами проходящих автомашин. Однако после 20 миль трудно было даже разобрать номер на автомашине.

Недооценка мною чувства темпа в первом марафоне заставила меня задуматься вообще над проблемой темпа в беге на длинные дистанции. Я долго думал об этом. Что подсказывает бегуну, что ему нужно бежать, скажем, 6 миль именно в таком темпе, а не в ином? Опыт? Хорошо, но ведь есть дистанции, на которых бегун вообще раньше не выступал, и все же, кажется, он инстинктивно чувствует, что если побежит чуть быстрее, то не доберется до финиша.

Почему мы настраиваемся на более быстрый темп, когда бежим 3 мили, чем когда бежим 6 миль? Можно представить такую вещь: пусть бегун пробежал 3 мили и на финише ему говорят, что нужно пробежать еще одну. Сможет он пробежать ее? А если сможет, должен ли он был бежать быстрее первые 3 мили?

Таковы проблемы, возникающие перед всеми, кто связал свою жизнь с длительным бегом. Существует психологический барьер при беге в быстром темпе, суть которого в том, что никто еще не сделал того, что хочешь сделать ты. Это чувство, возможно, сродни страху перед неизвестным. Стоит только взглянуть на историю бега на милю, чтобы понять, какие психологические ограничения человек сам себе ставит.

В каждую эру бегуны не могут двинуться далее определенной точки. И все же проходят годы, ограничения снимаются, и на сцене появляется человек, который, может быть, менее способен, чем его предшественники, но именно он показывает более быстрые времена и притом более легко. Это захватывающая проблема. Но она дает основание полагать, что все рекорды с годами будут постоянно обновляться.

После выступления в марафоне, я участвовал в соревнованиях на 10 000 и 5000 м и показал соответственно 30.36,0 и 14.23,2. Однако более значительным событием было для меня участие в трех видах на чемпионате Виктории в 1962 году, где на всех дистанциях я занял третьи места. Это были миля, 3 мили и 6 миль. У меня появилась надежда выступить на чемпионате Австралии в беге на 3 мили от штата Виктория.

Моей главной надеждой в Сиднее было продержаться рядом с первоклассным трио из Нового Южного Уэльса, насколько меня хватит, и повысить свое лучшее время. Была также слабая надежда на то, чтобы преподнести сюрприз, но, смотря на вещи реально, я отчетливо представлял, что, если сиднейские звезды находятся вблизи пика своей спортивной формы, они просто-напросто выключат меня из борьбы.

К нашему удивлению, мы с Тони взяли лидерство на первых шести кругах. После этого Дэйв Пауэр развил свою наступательную тактику. Один быстрый круг, пройденный Дэйвом, размягчил всех нас, второй – расколол забег. Я вцепился в Боба Вэгга, третьего участника из Сиднея, и финишировал четвертым, показав 13.42,0. Тогда это был мой лучший результат, и я был весьма доволен.

Теперь я убедился, что, как предсказывал Джон Лэнди, моей сильнейшей дистанцией будет не миля, а 3 мили и больше. Впервые я целую зиму посвятил тренировке, принимая участие в каждом соревновании по кроссу и на шоссе. Это был мой первый кроссовый сезон с тех пор, как я окончил школу. Правда, находясь в армии, я участвовал в одном соревновании, но не был подготовлен и финишировал, наверное, двадцатым. Но теперь, имея «за пазухой» один марафон и целое лето соревнований, я считал, что подготовлен, по крайней мере, так же, как Тони и Тревор.

Первое соревнование состоялось в Балларате на очень ровной трассе. Каждый хотел быстро уйти со старта, чтобы обеспечить себе хорошую позицию. При этом возникла лихорадочная борьба. Рон Блэкни, опытный боец, бежал за клуб «Сент-Стефанс». Он оторвался от меня на первом повороте и ушел на 15 ярдов вперед. Однако, когда была пройдена первая половина дистанции, я все еще был в группе лидеров вместе с Тони и Тревором. Затем они без всякого напряжения ушли от меня. Я чувствовал себя хорошо, бежал ровно, и все-таки они ушли вперед! Я не мог понять этого. В конце концов Тони оторвался от Тревора, а мой бег не произвел на них никакого впечатления.

Во втором кроссовом соревновании в том сезоне Тревор не участвовал. Он отправился в Индонезию, в турне, субсидируемое правительством. Тони же был не в форме. Соревнования были на дистанцию 10 000 м по трассе Хант-Клуба в Окленде. Ян Блэквуд после первых 5000 м оторвался от меня на 40 ярдов, но мне удалось достать его при подъеме на большой холм и финишировать первым.

На соревнованиях в Доломор Оувэл в Ментоуне я неожиданно установил рекорды Австралии в часовом беге – 12 миль 47 ярдов и на 10 миль – 50 минут 2 секунды. Это были первые вестники того, что я, возможно, стану рекордсменом и среди взрослых.

До того времени у меня не было ни малейшей надежды представлять Австралию на Британских играх в Перте. Четвертое место в беге на 3 мили хоть и подбодрило меня, но ни в коем случае не было основанием для включения в команду на Игры. Я сознавал, что в стране было несколько более достойных кандидатур, чем я.

Вернувшись из Индонезии, Тревер побил меня в семи или восьми последующих встречах. Обсуждая вопрос о том, попадем ли мы в команду, Тревор, Тони, Род Бонелла, Джон Койл (новый наш компаньон) и я чувствовали, что у нас мало шансов на это, так как ребята из Сиднея выглядели сильнее.

В прикидке на 6 миль с самого начала вышли вперед Боб Вэгг и Тони, а я пытался удержаться в группе лидеров. В то же время грозный Дэйв Пауэр, у которого болело сухожилие, следовал позади нас. Во время одного из ускорений Дэйв сдал. «Дэйв готов! Беги!» – прокричал я Бобу, который был лидером. Мы оба спринтовали, не зная, что Дэйв фактически вышел из игры. За 2 мили до финиша у меня начало колоть в боку, и я решил дотащиться до финиша ради места. После следующей мили сдал Тони, а я, отдохнув, достал его и в итоге был вторым вслед за Бобом с результатом 28.11,6.

Несколько дней спустя в прикидке на 3 мили я бежал последним всю первую половину дистанции. Когда Олби Томас сделал рывок, никто не последовал за ним. Я тотчас обошел всю группу и пустился преследовать Олби, думая не столько о возможной победе, сколько о месте в команде. Олби, должно быть, решил, что я угрожаю ему, и сбавил темп. Когда я обошел Олби, он заметил, как я утомлен, и оторвался от меня за два круга. Я был вторым с результатом 13.31,4, примерно на 10 секунд лучше, чем на предшествовавшем чемпионате Австралии.

Не прошло и недели, как я узнал, что в списке участников Британских игр в Перте наряду с именами Тревора, Тони, Рода и Джона стоит и мое имя. Прошло семь лет с тех пор, как я установил на миле рекорд по группе юниоров, и вот теперь у меня появилась возможность стать спортсменом международного класса.