В постановлении Президиума ран

Географические, экономические и политические факторы движения на новые земли

Глава 1

Влияние природно-климатических условий на переселение

В последнее время в научный обиход вошло понятие геоэкономика¹. Геоэкономика как научная дисциплина наряду с прочими задачами анализирует специфику хозяйственной деятельности тех или иных цивилизационных ареалов, их специализацию, нахождение ими своей «оригинальной ниши в международном разделении труда»². Геоэкономический статус страны определяется региональной и глобальной ориентацией внешней торговли, но также «доминирующим стилем экономической деятельности». Геоэкономическая ориентация американского Запада давала ему колоссальные — если сравнивать с Сибирью — преимущества. Запад всегда имел рынок. С обретения независимости доминантной геоэкономической ориентацией для Соединенных Штатов были Вест-Индия и Европа, затем Европа и свой Северо-Восток. Что касается Сибири, то «доминантная геоэкономическая ориентация» здесь прослеживается с трудом. В период меходобычи товар поступал в европейскую Россию, отчасти на внешний рынок. Золото вообще не было товаром. В начале XX в. сельскохозяйственная продукция Сибири шла как в европейскую часть страны, так и на внешний рынок (сыр и масло). Во второй половине XX в. черты доминантной геоэкономической ориентации проступают более явственно — поставки нефти и газа странам Восточной и Западной Европы, продажа нефти на мировом рынке.

Экономика всегда была связана с географией, поэтому уместно говорить о «географической диверсификации стилей экономической деятельности». Во все времена преимущественно колонизовались морские побережья с благоприятным климатом, плодородными землями, удобными бухтами. Понятно, что это связано с тем, что море было самым удобным путем сообщения. Но разделяет людей не море, а большие пространства суши и горы. Выводящая страна стремилась к тому, чтобы колония сохраняла связи с матерью-родиной. В том же были заинтересованы и сами колонии, так как торговые связи с метрополией играли для них существенную роль. Колонии были не только способом вывода избыточного населения, но и средством расширения торговли. А. Мэхэн сравнивал море с обширной равниной, «через которую люди могут проходить по всем направлениям». Но люди не просто плавали по морям. У них были излюбленные пути. «Эти пути называются торговыми путями...»³. Теоретик геополитики писал в конце XIX в.: «Глубокое влияние морской торговли на богатство и силу государств сделалось ясным задолго до того, как открыты были истинные принципы, управляющие ее ростом и процветанием»⁴.

Финикийская держава создала колонии по всему побережью Средиземного моря. Финикийцы, как известно, вели обширную морскую торговлю. Великая греческая колонизация имела отличия: ее колонии были главным образом сельскохозяйственными поселениями, а не торговыми факториями. Римляне пошли вглубь территорий, но их движение было не образованием колоний, а завоеванием заселенных территорий.

Первоначальные голландские, французские, английские колонии на Восточном побережье Америки также сочетали в себе черты сельскохозяйственных поселений и торговых факторий. Голландия издавна вела посредническую и реэкспортную торговлю. О. Кромвель, вынудив Голландию присоединиться к Навигационному акту, лишил ее благ, приносимых такой торговлей. Голландия утратила свои колонии на побережье Северной Америки, которые перешли к Англии. Англия воспользовалась теми преимуществами, которые давало прибрежное местоположение ее североамериканских колоний. «Без моря, — говорил А. Мэхэн, — Англия бы зачахла, а Голландия бы умерла»⁵. Действительно, вследствие выставленных конкурирующей Великобританией ограничений Голландия перестала быть великой коммерческой нацией. А. Я. Чаадаев иронизировал по поводу того, что Россия — морская держава: «Морская держава без побережья, без колоний, без торгового флота»⁶.

Этими преимуществами воспользовались Соединенные Штаты в период, называемый «золотым веком» американской торговли, в еще большей мере. «Почти все первоначальные колонии, — писал Мэхэн, имея в виду английские колонии в Северной Америке, — были на море или на одной из его больших рек». Мэхэн везде подчеркивал значение местоположения, обозначая его как «физические условия». «В начале наши предки владели узкой полосой земли на море... Физические условия соединились с врожденной любовью к морю, с тем биением пульса в английской крови, еще до сих пор текущей в жилах американцев»⁷.

Колоссальное значение в движении американского фронтира на Запад имело то обстоятельство, что сама метрополия продвигалась на Запад, а Атлантический океан был не препятствием, а наиболее удобным и дешевым путем. Океан был громадным полем деловой активности. И наличие этого поприща само по себе безотносительно к другим факторам стимулировало заселение и освоение Запада.

Продвигалась не только граница — продвигалась метрополия. Сначала метрополией была Европа (Англия), затем Северо-Восток США, потом район Великих озер (Чикаго, Кливленд) и, наконец, метрополитенским регионом стал Тихоокеанский Запад, еще до того, как в полной мере были заселены внутренние районы. В России же, напротив, метрополия, по крайней мере, ее административно-политический центр (столица) отдалилась от Сибири на еще большее расстояние. По первой переписи 1790 г. на Северо-Восток приходилось 60% населения США, в 1820 г. — 50%, в начале XX в. — 30%, в наше время — 25%. Отметим попутно, что рост населения в наиболее благоприятных для жизни штатах продолжается и в наше время, т.е. в эпоху научно-технической революции, которая, по мнению многих аналитиков, снижает до минимума зависимость от природы. Этот рост происходит именно за счет населения Севера. В 1970-е гг. почти весь прирост населения пришелся на штаты Юга и Запада, причем 42% прироста пришлось на Техас, Флориду и Калифорнию. При этом плотность населения в горных и пустынных районах (Монтана, Вайоминг, Невада) продолжает оставаться очень низкой.

Сказав это, мы имели в виду метрополию в экономическом и культурном смысле. Что касается «старой и доброй Англии», т.е. метрополии в прямом и безоговорочном смысле, то в геополитическом отношении она отдалялась от Соединенных Штатов. Американский фронтир — это расширение зоны континентального стратегического присутствия. Когда США стали трансконтинентальной державой, это стало знаком того, что их никогда уже не удастся «столкнуть в море», то есть вернуть в лоно Британской империи. А. Тойнби сказал замечательную фразу о том, что в определенных случаях география «устанавливает границы полю брани»⁸.

Можно приводить много примеров, свидетельствующих об исключительной затруднительности коммуникаций, особенно сухопутных, в доиндустриальную эпоху. Бурное освоение американского Запада приходится на индустриальную эпоху — на время, когда уже существовали современные средства связи. Благодаря достижениям промышленного капитализма — пароходам и железным дорогам — необычайно возросла физическая мобильность населения. В Сибири современным и на долгое время единственным средством связи мог стать лишь железнодорожный путь. С его постройкой связывались грандиозные планы. Считалось, что Транссиб будет иметь такое же значение для освоения Сибири, какое имели трансконтинентальные железные дороги для американского Запада. По случаю всемирной выставки в Чикаго иркутское «Восточное обозрение» писало, что Америка должна стать моделью для сибирской индустриализации, что должны быть предприняты все усилия для успеха сибирского эксперимента с тем, чтобы отсталая Сибирь превратилась во «вторую Америку»⁹.

2

Что значило для Соединенных Штатов Тихоокеанское побережье, демонстрируют выступления историков на историческом конгрессе в Портленде (1905 г.), посвященном столетию выхода первой американской трансконтинентальной экспедиции к Тихому океану. Утверждение Соединенных Штатов на Тихоокеанском побережье, говорил оратор, открывавший конгресс, стало предпосылкой их военной безопасности, а также основанием «для защиты и наступления в сфере торговли», поскольку через порты Тихоокеанского побережья США более всех других цивилизованных стран оказались приближенными к торговле с Востоком¹⁰. Столетие приобретения Луизианы и выхода США к Тихому океану было отмечено серией статей в «Ежеквартальнике Орегонского исторического общества». Как не правы были люди, возражавшие против покупки Луизианы и утверждавшие, что Орегон не стоит и понюшки табаку, говорил один историк. И продолжал: «Если бы экспансионистская политика не преобладала в наших правительственных учреждениях в начале XIX в... мы имели бы нестерпимое положение дел в Северной Америке». Теперь же вследствие своей близости к торговле стран Востока американский Запад вышел на арену мировой экономической деятельности. Этот новый театр деловой активности является нетронутым полем, и Соединенным Штатам предстоит сыграть на нем главную роль. Историк восхищается оккупацией Гавайев и Филиппин. Поколение, современное деятелям, утверждавшим, что Орегон не стоит и понюшки табаку, «завешало своим сыновьям и дочерям увидеть орегонские полки, отплывавшие из Сан-Франциско, чтобы утвердить Звезды и Полосы в Маниле и возвысить Соединенные штаты до достоинства мировой державы»¹¹.

Другой историк высказывался в том смысле, что утверждение Соединенных Штатов на Тихоокеанском побережье должно привести к тому, что повсюду на земном шаре для торговли должны существовать «открытые двери»¹². Секретарь Орегонского исторического общества профессор Ф. Янг, отталкиваясь от тех же посылок, писал, что их следствием стало достижение Соединенными Штатами господствующих позиций как в торговых, так и в политических делах на Тихом океане. Соединенным Штатам, единственной первоклассной державе, обращенной к Тихому океану, открываются широчайшие перспективы в этом «новом Средиземноморье». Помимо Филиппин историк называл американские успехи в Китае и говорил о неизбежности «господства Америки на Тихом океане и американское превосходство среди наций всего мира»¹³.

3

А. Мэхэн отмечал неуемную энергию американской нации. «Коммерческие инстинкты, смелая предприимчивость, любовь к приобретениям и острая сообразительность к ведущим к ним путям — все это имеется у американцев; и если бы в будущем открылось какое-либо поле для колонизации, то нет сомнения, что они внесли бы туда всю свою наследственную способность к самоуправлению и независимому росту»¹⁴. Отмеченные Мэхэном черты подтверждались прошлым опытом американской активности. В 1850-е годы, после понесенного Россией в Крымской войне поражения и начавшегося русско-американского сближения, американцы проявили нескрываемый интерес к Сибири и русскому Дальнему Востоку. Толчком послужило присоединение к России Амурского края с большой судоходной рекой, текущей из глубины Сибири и впадающей в Тихий океан. Американцы усмотрели в этом благоприятную возможность для своей экспансии вглубь Северной Азии со стороны Тихого океана. Американская печать подхватывает пущенное А. И. Герценом обозначение — он назвал Тихий океан «Средиземным морем будущего»¹⁵. Знакомый А. И. Герцена американский публицист Ч. Лиленд в записке, озаглавленной «Господам директорам Общества колонизации берегов Амура», писал: «Симпатии Соединенных штатов к России и быстро возрастающее участие нашего народа в ее развитии действительно не имеют ничего подобного в прошедшем. Мы две огромнейшие страны в мире, населенные народами, предназначенными достигнуть великого могущества — мы становимся <...>лицом друг к другу — между нами Тихий океан, “это Средиземное море будущего”»¹⁶. Нью-йоркская газета «Трибуна» в статье «Американцы на Амуре» писала, что «лучший способ возбудить новую жизнь» в Приамурском крае заключается в привлечении новой струи извне. Американцы — лучшие пионеры в деле освоения необжитых мест. «Через их свободные и беспрепятственные сношения с русскими заблистала бы новая коммерческая эпоха для Русской Азии», и был бы дан «сильный толчок развитию торговли и увеличению народонаселения в тех местах»¹⁷.

Для разведывания перспектив американкой торговли в бассейне р. Амур отправляются два американца — предприниматель и политик из Сан-Франциско П. Коллинз и Б. Пейтон, также выехавший в Россию из Сан-Франциско. Задачей Коллинза был сбор сведений для жителей Калифорнии, Орегона и Вашингтона о возможностях налаживания предпринимательской деятельности в Сибири. Пейтон писал: «Я отправился в Россию с целью получения концессии на навигацию и торговлю...»¹⁸. Пейтон имел в виду навигацию по р. Амур, которая по его словам, «почти столь же велика как Миссисипи»¹⁹. В декабре 1856 г. оба американца выехали на санях из Москвы в Иркутск. Пейтон вскоре вернулся в Петербург, а Коллинз проследовал до устья Амура, где встретил несколько судов из Сан-Франциско и Бостона.

Коллинз предложил проект строительства железной дороги, которая свяжет Иркутск с Амуром. Амур, писал Коллинз, «должен стать исключительно важной артерией, по которой пойдет огромная торговля и откроет Сибирь для мировой коммерции»²⁰. Благодаря дороге, Иркутск станет «великим городом, которым он по справедливости должен стать, центром и столицей не только Восточной Сибири, но и Северной Азии...»²¹. Русское правительство отклонило план Коллинза, полагая, что не целесообразно связывать восточную Сибирь через Амур с американской торговлей, ослабляя таким образом ее связи с центральной Россией²². На русское правительство не могла не произвести впечатление та «наследственная способность к самоуправлению и независимому росту», которую отмечал в американцах А. Мэхэн.

А. Е. Врангель вспоминал, как Ф. М. Достоевский «горячо доказывал», «что у Сибири нет будущности, так как все ее реки впадают в Ледовитый океан и другого выхода в море нет». И Бакунин, добавляет Врангель, «развивал мне эту мысль»²³. Присоединение Амурского края, хотя и с не первоклассной, но все же судоходной водной артерией — рекой Амур мало что изменило. Амур мог стать дорогой для распространения в Сибири торговой и предпринимательской деятельности граждан Соединенных Штатов, но русское правительство не захотело этого. Амур, не мог стать тем, чем были для американского Запада Миссисипи с ее главным притоком Миссури и другими многочисленными судоходными притоками. Амур не мог обеспечить выход России на новое грандиозное поприще мировой торговли, которое стали называть «новым Средиземноморьем». Не мог потому — при учете всех прочих обстоятельств — что он не связывал центр России с Тихим океаном. Амур связывал с Тихим океаном самую неразвитую и малонаселенную часть империи. Амур, писал видный русский географ и знаменитый революционер-анархист, «слившись с Сунгари, становится той громадной рекой, которая поворачивается на северо-восток и впадает в Тихий океан под суровыми широтами Татарского пролива»²⁴. Следует, впрочем, добавить, что Амур для Кропоткина — это «русская река»: «Когда... мы увидели синие воды Амура, то в глазах бесстрастных сибиряков, которым вообще чуждо поэтическое чувство, загорелся восторг. Тогда мне ясно стало, что рано или поздно, при поддержке русского правительства или без нее, оба берега Амура, покуда пустынные, но удобные для колонистов, заселятся русскими. Таким же образом канадские путешественники-исследователи заселили берега Миссисипи»²⁵.

А. Мэхэн, указывая на условия, которые обеспечивают господство США в Карибском бассейне, отмечал, что «главное внимание должно быть обращено на долину реки Миссисипи» и на выгоды, предоставляемые этой рекой «в отношении водного транзита». При «защищенности входа в Миссисипи и выхода» из нее, при обеспеченности сообщения между устьем реки и «домашней базой» «преобладание Соединенных Штатов на этом поле явится с математической несомненностью, как следствие из их географического положения и их силы»²⁶.

Благодаря быстроте и дешевизне морского сообщения, американцам проще было достигать русских дальневосточных рубежей, нежели самим русским — по суше или вокруг света. Небезынтересно в связи с вопросом о значении речной системы для развития торговых связей привести еще одно высказывание А. Мэхэна. «Коммерческое величие Голландии, — писал этот моряк, — обязано не только ее приморскому положению, но также и многочисленности спокойных водных путей, которые дают легкий доступ во внутренние области ее и в области Германии»²⁷. Уже безотносительно к Голландии Мэхэн формулировал обобщающее положение: «Многочисленные и глубокие гавани представляют источник силы и богатства, — и еще вдвойне, если они лежат у устьев судоходных рек, что облегчает сосредоточение в них внутренней торговли страны...»²⁸.

Излишне говорить, что американские тихоокеанские порты не замерзают, что через них США получили возможность осваивать Аляску путем каботажного плавания и пытались проникнуть в русские пределы. Но следует сказать вот о чем. Утвердившись на Тихоокеанском побережье, Соединенные Штаты не только оказались обращенными лицом к «новому Средиземноморью», но они повернулись лицом и назад. Фронтир развернулся к центральным, еще слабо освоенным — во всяком случае, в индустриальном отношении — районам континента. Проницательный А. Мэхэн отмечал, что «протяженность береговой линии есть источник силы или слабости, смотря по тому, велико или мало население». «Страна в этом отношении подобна крепости; гарнизон должен быть пропорционален периметру»²⁹. Этот «периметр», т.е. береговую линию американцы укрепили в первую очередь путем приобретения Нового Орлеана, аннексии обеих Флорид и Техаса, затем колонизацией и включение в состав США Тихоокеанского побережья. Середина континента оставалось «пустой», но не долго. Деловая активность в последние десятилетия XIX в. начала распространяться вглубь континента. «Центр силы, — писал Мэхэн, оперируя геополитическими понятиями, — теперь уже не на берегу моря. Книги и газеты соперничают одни с другими в описании удивительного роста и все еще не вполне развернувшихся богатств внутренних областей материка. Капитал там дает высшую доходность, труд находит лучшие приложения»³⁰.

К моменту приобретения Аляски промысел мехов и морского зверя в северной части Тихого океана уже не приносил таких доходов, как прежде. Американцы пытались расширить промысловые и коммерческие операции в полярной зоне. Эти действия были проявлением общих процессов развития американского капитализма в самый динамичный период его истории, когда по всему свету он искал места для применения своей энергии и приложения капиталов. Именно в этом контексте следует рассматривать экспедицию 1879 г. Дж. де Лонга на пароходе «Жаннетга» к Северному полюсу и следствием ее неудачи миссию лейтенанта У. Щютце в устье р. Лены. У. Щютце действовал по давно установленному и общему для всех американских экспедиций (миссий) правилу: объявить аборигенам о великодушии и щедрости американского президента и с целью достижения расположения аборигенов раздать им американские медали и подарки. Щютце настоял на письменном засвидетельствовании старейшинами получения даров от правительства США³¹. Медали, сертификаты и американские флаги обычно хранились аборигенами долго и служили свидетельством приоритетного пребывания американцев в тех или иных местах.

4

Почему русские не воспользовались преимуществами торговли с Китаем так, как ими пользовались американцы? Потому, что в Сибири главным способом сообщения был санный путь, гужевая перевозка и вьючные лошади. Русские могли торговать с Китаем только мехами в обмен на чай, потому что перевозка всякого иного товара не окупала издержек. Россия не могла в полной мере обеспечивать оружием и провиантом даже Российско-Американскую компанию (РАК). Посетивший в 1810 г. Русскую Америку лейтенант В. М. Головин писал о «совершенном недостатке в хлебной пище», который «был причиною разных болезней, похитивших немалое число компанейских служащих». От голода страдали матросы. А одном из судов компании, продолжал Головин, «почти половина экипажа, состоявшая из матросов императорской морской службы, лишилась жизни по недостатку в съестных припасах...»³². Компания отказалась от использования сибирского пути через Охотск и перешла к доставке грузов кругосветным путем через Кронштадт.

Главное правление РАК вынуждено было искать соглашения с Тихоокеанской компанией Дж. Дж. Астора на предмет снабжения. Соглашение было достигнуто. Компания Астора обязывалась «привозить в колонии Российско-Американской компании на своих судах по заказу главноуправляющего в тех колониях всякие жизненные продовольствия и разные другие вещи, припасы и материалы и отдавать оные по ценам, какие когда по взаимному договору агентов оной Меховой компании с тем главноуправляющим колониями постановлены будут», а РАК — «ни у кого других, кроме той Меховой компании, тех продовольствии и всяких других вещей не покупать». Компания Астора обязывалась не только снабжать русские колонии необходимым провиантом и снаряжением, но также «отвозить на своих судах промысловые товары РАК в Кантон всякий раз тогда, когда главноуправляющий в российских колониях послать туда похочет и когда сама она не рассудит послать оные на своих судах»³²». Англо-американская война 1812–1815 гг. воспрепятствовала реализации наметившегося сотрудничества.

Для снабжения своих владений РАК организовала более пятидесяти кругосветных экспедиций. Экспедиции длились долго, не менее восемнадцати месяцев, стоили очень дорого, во время плаваний гибли члены флотских экипажей. Перевозки мехов сухим путем от Охотска до Кяхты для сбыта в Китай занимала два года. Товар портился и разворовывался. Была надежда на то, что с развитием кругосветных плаваний у РАК появится возможность на обратном пути продавать меха в Кантоне, как это делали американцы и англичане, и покупать китайские изделия, чтобы доставлять их на родину. Но этим надеждам не суждено было сбыться прежде всего вследствие мощной конкуренции соперников, чьи суда плыли от Западного побережья Америки до Кантона не более двух остановок, включая остановку на Гавайских островах³³. На кантонском рынке русские не могли конкурировать с американцами и англичанами и продолжали торговать через Кяхту. Бывали случаи, когда русские суда отправлялись домой, загруженные балластом. Компания фрахтовала иностранные суда, главным образом английские. Фрахт обходился дешевле.

Русская торговля с Китаем являла удивительную картину. Меха из Русской Америки морским путем прибывали на запад, н Финский залив; отсюда их везли сухим путем опять на восток, в Кяхту. Меха приходили в негодность в трюмах кораблей, вредило и позднее прибытие на кяхтинский рынок. Требовалось три года, прежде чем меха прибывали к месту назначения. В 1834 г. Главное правление компании, описывая главному правителю испытываемые в осуществлении торговли мехами трудности, сообщало о принятых решениях для ее упорядочения: «...Чтоб предотвратить повреждение главнейших и дорогих мехов и отклонить замедление в своевременной доставке товаров в Кяхту», компания решила вывозить на кораблях из колоний прямо в Россию шкуры черных медведей, рысей, соболей, норок, голубых песцов, половину из добытых котиков, а также моржовые бивни, китовый ус и бобровые струи; остальное же — шкуры каланов, речных бобров, выдр, красных лисиц и белых песцов, рысей — переправлять в Кяхту через Охотск³⁴.

Еще в 1826 г. компания постановила снаряжать кругосветные экспедиции как можно реже — не чаще одного раза в три года и привозить только те товары, которых не имеют приплывающие в русские владения американские торговцы. «Таким образом, уже к 1826 г. РАК стала сокращать снабжение колоний по морю, хотя и не прекратила его полностью благодаря «политическим видам», т.е. необходимости демонстрировать русский флаг и защищать российские рубежи на Тихоокеанском Севере от международного соперничества»³⁵.

В 1850-е годы XIX в. к России был присоединен Амурский край. Река Амур, казалось бы, открывала путь на просторы Тихого океана, в Азию и Тихоокеанскому побережью Америки. Один из авторов русского периодического издания «Дух журналов», бывший моряк, подробно излагал свои соображения о необходимости для России собственного торгового флота и указывал в связи с этим на «естественное положение реки Амур», в устье которой мог бы возникнуть «первейший в свете» морской порт — «столбовая дорога России для коммерции ее с Азией и Америкой»³⁶. РАК попыталась организовать снабжение по Амуру, но оказалось, что навигация по этой реке встречает большие помехи в виде летних паводков, «слепых» протоков, «плавающих» отмелей, многочисленных мелей, бревен, топляков, валунов, льдин, стремнин и встречных ветров³⁷. Ограничения русской торгово-промышленной деятельности ставила не только география, но и центральные и местные власти.

5

Медленные темпы освоения Сибири в решающей степени определялись тем, что на современном языке обозначается как сверхдальние транспортно-экономические связи Вопрос о строительстве Великого Сибирского пути обсуждался с начала 70-х годов XIX в. С назначением на должность управляющего Министерством путей сообщения С. Ю. Витте этот вопрос был решен. Основная цель, побудившая русское правительство к осуществлению грандиозного проекта, состояла в том, чтобы укрепить военно-стратегические позиции России на Дальнем Востоке и проводить экономическую экспансию, которую уже осуществляли в Китае и других странах Восточной Азии главные империалистические державы. Наряду с этим преследовалась задача заселения Сибири и Дальнего Востока и экономическое развитие этих регионов. Планируя строительство, эту задачу приоритетной не считали. «Самое важное из побочных предприятий сибирской дороги, — писал В. О. Ключевский, — устройство переселенческого дела для заселения полосы, просекаемой магистралью, особенно заселение пустынных пространств Восточной Сибири». Согласно приводимым Ключевским цифрам, число переселенцев с началом эксплуатации железной дороги увеличилось существенно: «Ежегодное число переселенцев до 1880-х годов не превышавшее 2 тысяч, в 1896 г. достигло 200 тысяч»³⁸.

С. Ю. Витте, который в 1892 г. занял пост министра финансов, начал широкомасштабную программу индустриализации России, а строительство железных дорог было, как писал А. А. Фурсенко, сердцевиной предложенной им программы индустриализации³⁹. Важнейшую роль железных дорог в осуществлении индустриализации показывал опыт всех стран. Особенно показательна, говорил А. А. Фурсенко, роль железных дорог в США для развития внутреннего рынка и освоения западных земель. По своим пространствам и значению колонизационных процессов, направленных на Восток, Россия напоминает США. Но ее экономическое развитие, обремененное грузом пережитков в условиях многоукладной экономики, пошло другим путем⁴⁰. Россия «представляла собой страну второго эшелона. Это был догоняющий тип развития, сравнительно отсталый, который базировался на заимствовании чужого опыта и технологий, а также на иностранных инвестициях, поскольку в стране был постоянный недостаток капиталов»⁴¹. Сибирская магистраль была построена. «В определенном смысле это было адекватно американскому проекту трансконтинентальных железных дорог, но такого, как в Америке, эффекта это не принесло»⁴².

Не принесла эффекта, кроме всего прочего, чрезвычайная дороговизна строительства и эксплуатации, особенно в зимних условиях, малая пропускная способность и т.д., — в виду географических и политических обстоятельств. По секретному договору 1896 г. с Китаем Россия получила право провести ветку через Маньчжурию — Китайско-Восточную железную дорогу, выходящую к Владивостоку, но также предусматривалось строительство южного ответвления, выходящего к незамерзающему Желтому морю (Дальний и Порт-Артур). Из-за поражения России в русско-японской войне эта южная ветка отошла к Японии. В результате Россия даже после осуществления грандиозного проекта не смогла получить выход к незамерзающему порту. Транссибирский путь вместе с Пермь-Котласской линией соединили замерзающий порт Владивосток с Белым морем. Одним из следствий этого было то, что сибирские грузы получили выход к Белому морю, т.е. за границу. Транссибирская магистраль так и не обеспечила России широкого выхода в азиатско-тихоокеанские торгово-экономические связи. В 1935 г. КВЖД была продана. Транссиб с расположенными вдоль него городами в значительной степени стал выполнять функцию укрепленной линии и поддержки самых дальних ее форпостов. (Рокадная функция придавалась и Байкало-Амурской магистрали, экономическое значение которой оказалось ничтожным).

Можно добавить, что со временем на этой магистральной ниточке появились узелки городов и короткие ответвления к северу, потому что на юге была государственная граница, а на север не пускали холод и вечная мерзлота. Таковы были сибирские фронтиры. Калифорния стала житницей Америки. Приморскому краю и после проведения Транссиба не удалось преодолеть хлебный дефицит, недостающее количество зерна ввозилось из-за пределов края.

Таким образом, русский фронтир продвигался узкой длинной колонной, всегда зависевшей от обоза, сдавленной по флангам границей другого государства и естественными препятствиями. Русские землепроходцы, отмечал Л. Н. Гумилев, в XVII в. прошли всю Сибирь, а заселили лишь лесостепную окраину тайги и берега рек — ландшафты, сходные с теми, где сложился этнос их предков⁴³. Американский фронтир первоначально также продвигался узкими линиями (Орегонский путь, путь Санта-Фе и даже с появлением железных дорог), но в дальнейшем развернулся по всему фронту, также состоявшему из отдельных колонн, двигавшихся не строго в западном направлении — иногда на север, но чаще на юг, обходя естественные препятствия как укрепленные рубежи. Канадская граница препятствием вообще не служила — ее переходили туда и сюда, а мексиканскую границу американский фронтир отодвигал без особых усилий. Милитантность американского фронтира из атрибуции часто превращалась в морфологическое основание.

В России, а в Сибири в еще большей степени, характер жизнедеятельности определяли обстоятельства природно-климатического характера. Скудость почв и необычайная кратковременность цикла земледельческих работ требовали крайнего напряжения человеческих сил для получения минимального объема прибавочного продукта. В связи с этим нелишне также вспомнить тезис Л. Н. Гумилева, утверждавшего, что этнос — это процесс адаптации к определенному ландшафту⁴⁴.

Географы разделили самый большой массив мировой суши по Уралу. Им следовало бы провести еще одну линию, но в широтном направлении, — по Великой Китайской стене. Эта стена есть не что иное, как разделительный рубеж между двумя природно-климатическими зонами, резко отличающимися одна от другой. На это обращал внимание Л. Н. Гумилев. Восточная Азия, писал знаменитый географ и историк, на широте Великой Китайской стены разделена четкой ландшафтно-климатической границей. К югу от нее лежит зона мягкого влажного климата. В древности там росли субтропические леса, сведенные затем земледельцами, использовавшими плодородную землю под пашню. К северу расстилаются сухие степи, постепенно переходящие в пустыню Гоби, по другую сторону которой идет столь же плавный переход от сухих степей через луга к горной тайге⁴⁵.

Невозможно представить, чтобы такое укрепление начали возводить народы, жившие к северу от нее. Главное отличие Сибири от американского Запада состоит в том, что в Северной Азии нет территорий, подобных долине реки Миссисипи, т.е. расположенного в умеренной зоне огромного массива плодородных земель, прилегающих к текущей на юг могучей водной артерии с впадающими в нее многочисленными судоходными притоками. К югу от Сибири, на территории Китая, находятся приблизительно сравнимые по природно-климатическим условиям с долиной Миссисипи долины рек Хуанхэ и Янцзы. Процесс колонизации этих территорий происходил чрезвычайно интенсивно. Не случайно, французский историк Ф. Бродель ссылается на одного автора, который, имея в виду колонизацию, сравнивает Китай с Соединенными Штатами⁴⁶.

Азия, самое большое на земном шаре материковое пространство, отчетливо делится водоразделом и климатом на две части — густо населенную южную, где реки текут на юг или на восток, в теплые моря, и на малолюдную, северную, где реки текут в Ледовитый океан. Нигде на земле нет, как в этой северной части Азии, столь резко выраженных черт континентальности климата, столь резких перепадов температуры. В порядке контрфакторного подхода скажем так: будь в Сибири такая территория, ни ограничительный характер режима, ни другие помехи не могли бы стать препятствием для ее быстрой колонизации.

Ничто, кроме нужды социальной или других вынуждающих обстоятельств или, напротив, жажды наживы, не заставит человека поменять среду обитания на худшую или даже лучшую, но непривычную⁴⁷. В этом смысле и в Сибирь, и на американский Запад никто с большой охотой не шел. Колонизовались области, не очень удаленные от заселенный районов. Земледелец шел туда, где были плодородные почвы, где было тепло, где был лес и вода. Русские заселяли бассейн Волги, Дона, Яика и Кубани, американцы — бассейн реки Миссисипи с ее многочисленными притоками. Русские шли в плодородные лесостепи Западной Сибири, но очень неохотно — в высокогорья и тайгу Восточной Сибири,—в места, где амплитуда абсолютных температур достигает 100. В XVII в. землепроходцы прошли всю Сибирь, но русские люди заселили только лесостепную полосу и берега рек, т.е. ландшафты, сходные с теми, где сформировались их предки и к которым привыкли они сами.

Напомним, что до середины XIX в США существовал миф о Великой Американской пустыне (The Great American Desert). В 1806 г. на Запад для исследования территории недавно приобретенной Луизианы была послана экспедиция. По возвращении начальник экспедиции З. Пайк в своих отчетах сообщал: «Эти необозримые равнины могут со временем стать столь же знаменитыми, как песчаные пустыни Африки...»⁵². В отчете другой экспедиции, сформированной в 1819 г. для описания юго-западных границ США, говорилось, что территория от Миссисипи до Скалистых гор «почти полностью непригодна для обработки»⁵³. Уровень агротехники был недостаточен, чтобы возделывать плодородные, но тяжелые почвы Великих равнин. Поэтому, когда в начале 40-х годов XIX в. граница передовых поселений вышла из прилегавшей к правому берегу лесной зоны и подошла к прерии, через две тысячи миль по Орегонскому пути к Тихоокеанскому побережью потянулись фургоны пионеров — туда, где природные условия были сходны с теми, к которым они привыкли. Однако миф просуществовал недолго. Уже в 1850-е годы в агротехническую практику начал входить стальной плуг, который пахал глубоко, переворачивая пласт чернозема не смешивая его с глиной.

По переписи 1910 г. половину орудий для обработки почвы составляли деревянные. В сельском хозяйстве России использовалось около восьми миллионов сох и миллион косуль. Железных плугов было шесть миллионов. Остальные — деревянные плуги с железными лемехами и предплужниками⁵⁴. Соха не переворачивала землю, а лишь рыхлила ее на глубину черноземного слоя, чтобы не смешивать чернозем с глиной и песком. Многие крестьяне пытались использовать железные плуги, но бросили, потому что «глина близко»⁵⁵. В связи с этим, можно вспомнить многолетнюю борьбу агронома Т. С. Мальцева в пользу безотвальной вспашки. Т. С. Мальцев, как известно, жил за Уралом — в Шадринском районе Курганской области.

Бедные почвы быстро теряют естественное плодородие. Большинство почв Сибири к востоку от зауральской степной и лесостепной зоны — малоплодородны, особенно в таежных, гористых районах. Это — почвы с небольшим содержанием гумуса-суглинки, подзолы, — и значит с тонким слоем чернозема. Низкая агрокультура — по сравнению с уровнем агрокультурой фермера Великих равнин — обусловливался многими обстоятельством, но не в последнюю очередь — почвенными условиями. В гористых районах применение усовершенствований и современной техники затруднялось характером рельефа.

Климат на большей части территории США умеренный, на юге господствует субтропический, континентальный. Климат западных регионов в основном умеренный. На континенте Евразии климатические пояса расположены так, что климат становится более холодным не с юга на север, а с запада на восток, и чем дальше вглубь континента — тем холоднее.

О сибирском климате, особенно о климате в преобладающей территориально части Сибири (Средней Сибири), следует сказать подробнее. Основные особенности сибирского климата определяются географическим положением Сибири. Сибирь-это Северная Азии, очень удаленная от теплых морей. Большое воздействие на формирование климата оказывает Северный Ледовитый океан.

О неблагоприятном природном факторе России писали многие исследователи, начиная от П. С. Палласа и других путешественников и кончая философом И. А. Ильным и историком Л. Б. Миловым. Чем дальше на восток, писал путешествовавший по Сибири Паллас, тем хуже климатические и почвенные условия⁵⁶.

Ильин о русской равнине говорил, что «она предстает как бы жертвой сурового климата», а также подчеркивал, что чем дальше на восток, тем четче падает изотерма января. Как известно, большую часть сибирского пространства занимает вечная мерзлота. Ильин называл русскую вечную мерзлоту «наиболее ярким выражением природной жестокости»⁵⁷.

Климат южной части Сибири более или менее благоприятен. Климат Средней Сибири резко континентален, с большими амплитудами температур теплого и холодного сезонов года. Осадков в большинстве областей Средней Сибири выпадает немного; их распределение по сезонам неравномерно. Зимой формируется область повышенного атмосферного давления. На севере устанавливается сложное взаимодействие между областью высокого давления и участками с пониженным давлением. Преобладание над территорией Средней Сибири повышенного давления обусловливает очень низкие зимние температуры. Средняя температура колеблется от –17 в Красноярске до –43–45 в районе Якутска. Погода зимой устойчивая, с сильными морозами, обилием безветренных и солнечных дней. Большое влияние на климатические особенности Сибири оказывают высокое положение преобладающей части территории над уровнем моря и обилие понижений, в которых зимой происходит застаивание и выхолаживание воздуха. Часто наблюдаются температурные инверсии; вблизи Полярного круга протягивается полоса с особенно низкими температурами ниже –65–69. Летом над Средней Сибирью устанавливается пониженное атмосферное давление. Нигде не Земном шаре в этих широтах не бывает таких высоких летних температур 11–12 — 70 с.ш. Для Средней Сибири характерно резкое увеличение континентальности климата в восточных ее провинциях. В Якутии амплитуда абсолютных температур достигает 100, а разница средних температур самого теплого и наиболее холодного месяцев 55–65. Заметно уменьшается на востоке и количество осадков. Мощность снежного покрова бывает 80–100см. Однако на востоке — в Центрально-Якутской низменности — сумма осадков уменьшается почти в три раза. Зимой выпадает лишь 10–20% годового количества осадков, а мощность снежного покрова 25–3-см. Большая часть осадков в Средней Сибири приходится на вторую половину лета — в июле и августе их выпадает в два три раза больше, чем за весь длительный холодный период. Небольшая толщина снежного покрова на востоке Сибири в первую половину холодного периода приводит к промерзанию почв на большую глубину. В связи с этим для Средней Сибири характерно почти повсеместное распространение многолетней мерзлоты. Стоит отметить, что более 65% российской территории приходится на вечную мерзлоту (Известия. 2000. 11 февр.).

Американские переселенцы в один сезон могли преодолеть расстояние от Миссисипи до Тихого океана и еще имели время, чтобы построить хижины, в которых можно было провести достаточно мягкие, хотя и ненастные зимы. Экспедиция М. Льюиса и У. Кларка, выйдя 17 ноября к Тихому океану в совершенно безлюдном месте, успела построить форт и благополучно перезимовала. С постройкой трансконтинентальных железных дорог проблема переезда значительно упрощалась.

Излишне говорить, что при переселениях русских на восток в один сезон достичь Тихого океана было невозможно. И в этом не было смысла, потому что на русском Тихоокеанском побережье для зимовки требовалось капитальное жилище. Американские пионеры продвигались по Орегонскому пути или по пути Санта-Фе со скотом и скарбом. Для зимовки скота не требовалось теплых сараев. Скот и во время зимних месяцев на побережье мог находиться на подножном корму. Рядом был океан, из которого можно было выловить рыбу или морского зверя для разных нужд, и незамерзающие реки.

Среди сибирских новоселов чрезвычайно высокой была детская смертность, намного выше, чем у старожилов⁵⁸, что свидетельствует о неустроенности первоначального быта. Переселившись в Сибирь, нереально было за несколько недель построить жилище, в котором можно было перезимовать. Нужен был, если не капитальный дом, то, по крайней мере, теплая изба с «русской печью», которая имеет много дымоходов. Чтобы сложить такую печь, требуется немало времени и много строительного материала, который должен быть заготовлен заранее. Без «русской печи» зимовать в Сибири невозможно. На печи, как известно, зимой спали; если все на ней не помещались, то располагались на пристроенных к печи «полатях». На печи сушили валенки, тулупы, шубы и другие вещи. Под печью часто держали поросенка. Позднее кроме русской печи в Сибири стали класть еще и «голландку» — печь с меньшим числом дымоходов и не предназначенную для того, чтобы на ней спать. Чтобы отапливать избу в Сибири, требовалось много дров, которые также должны быть заготавливаться летом, чтобы высохли — сырыми дровами избу не натопишь и по глубокому снегу дрова из тайги не вывезешь.

Зимой нужно было чем-то кормиться. С собой провианта на всю зиму не привезешь. Охотой прокормиться было нельзя. В лучшем случае благодаря охоте отдельный человек мог не умереть с голоду. Чтобы охотиться, нужно иметь не только умение, но также ружье, порох и пули. У американского фронтирмена, как правило, имелось ружье, у русского переселенца — только топор.

Перегонять с собой скотину было весьма затруднительно. Если бы даже была такая возможность, то возникало другое препятствие: отсутствие значительного запаса кормов и теплого помещения для зимовки — стайки. Без стайки корова в Сибири не перезимует, не говоря уже о том, чтобы отелиться. Для лошади нужна была конюшня, которая также должна быть теплой. На подножном корму скот в Сибири полноценно может существовать с конца мая-начала июня. Если имелась домашняя птица или мелкие домашние животные, то их надо было держать в избе. Кроме избы, стайки и конюшни нужна была баня. Т. Джефферсон в «Заметках о Штате Виргиния» писал о том, как в 1780 г., вследствие небывалого перепада температур, замерз Чесапикский залив. Сибиряк, замечал Джефферсон, счел бы подобный перепад температур едва заметным, и добавил, что на Енисее жители «два-три раза в неделю пользуются парилками, в которых они находятся по два часа к ряду»⁵⁹. Можно, конечно, принять во внимание, что коренные сибирские народы обходились без всего этого. Однако такой довод выглядел бы несерьезно. Выжить можно было, лишь поселившись в старожильческой деревне.

Жить постоянно можно было лишь в капитальном доме или избе, на строительство уходило несколько лет. Хижина американского пионера представляла собой примитивное жилище из грубо отесанных, а иногда и неотесанных, горизонтально уложенных друг на друга бревен, щели между которыми замазывали глиной⁶⁰. Такое жилище не жаль было бросить, как это делал персонаж из книги В. Ирвинга, и на новом месте построить другое. При постройке сибирской избы бревна тщательно подгонялись одно к другому — в них вырубались пазы, чтобы одно бревно плотно налегало на другое и стена не была тонкой. Пазы прокладывались сухим мхом и с обеих сторон проконопачивались. Переселенцы из западнорусских губерний рубили солому, мешали ее с глиной и обмазывали стены изнутри — все для того, чтобы зимой удержать тепло. Пол и потолок также должны были быть утеплены. Изба должна была иметь сени, иначе к утру дверь обледеневала, и ее невозможно было открыть. Западнорусские переселенца иногда крыли избы соломой, отчего летом часто случались пожары. Такую избу, на которую затрачено столько трудов поселенец не мог покинуть, и жил в ней всю жизнь⁶¹. Суровый сибирский климат предъявлял особые требования к одежде. Например, в армяке невозможно было выходить на улицу в лютые морозы. В Сибири не плели лаптей...

Строительство жилья — это, так сказать, непроизводственные и некапитальные затраты. Жилье не приносило прибавочного продукта и не являлось капитализацией труда. Деревянное жилье — недолговечно. Внукам, а то и сыновьям новосела приходилось начинать новое строительство. Американцы учли европейский опыт и наставления Джефферсона, и после первоначальных примитивных хижин, строили жилища уже из прочных материалов — из камня или обожженного кирпича. «Страна, — писал Джефферсон, — в которой дома строятся из дерева, никогда не сможет добиться существенных улучшений. В лучшем случае деревянные дома служат 50 лет»⁶². В современной культурологии существует понятие «культура топоса». Культура жилища имеет громадное значение в жизни человечества. Влияние этой культуры сказывалось и на освоении новых территорий. Приведем высказывание П. Я. Чаадаева, принимая во внимание его буквальный смысл: «Весь мир перестраивался заново, а у нас ничего не созидалось; мы по-прежнему прозябали, забившись в свои лачуги, сложенные из бревен и соломы»⁶³.

Если принять все это во внимание, контраст, обусловленный естественно-географическими причинами, был столь разителен и очевиден, что в прежние времена никому из американцев не пришло бы в голову уподобить Сибирь американскому Западу.

Современная научная дисциплина геоэкономика — наряду с прочими задачами — анализирует специфику хозяйственной деятельности тех или иных цивилизационных ареалов, специализацию этих ареалов, нахождение ими своей оригинальной ниши в международном разделении труда⁶⁴. Геоэкономический статус той или иной страны определяется как региональной и глобальной ориентацией внешнеторговых и внешнефинансовых связей, так и «доминирующим стилем экономической деятельности».

Геоэкономическая ориентация американского Запада давала ему колоссальные — по сравнению Сибирью — преимущества. Запад всегда имел рынок и активно боролся за его расширение (борьба за Новый Орлеан в XVIII — начале XIX в. или бунт «по поводу виски»). Сначала «доминантной геоэкономической ориентацией» для американского Запада были острова Вест-Индии, отчасти американский Юг и Европа, позднее — Европа и Северо-Восток США. В отношении Сибири понятие «доминантной геоэкономической ориентации» вряд ли применимо. В период меходобычи товар реализовывался главным образом в Европейской России и лишь отчасти на мировом рынке. Сибирское золото вообще не было товаром. В начале XX в. сельскохозяйственная продукция Сибири поступала как в европейскую часть страны, так и на внешний рынок. При этом правительство прибегало к «внутреннему протекционизму», т.е. создавало препятствия выходу сибирской продукции на широкий рынок. Во второй половине XX в. черты «доминантной геоэкономической ориентации» Сибири проступают более явственно, что нашло выражение в поставках нефти и газа странам Восточной и Западной Европы, в продаже нефти на мировом рынке.

Колонизация американского Запада происходила в русле функционирования классической экономики, когда в иерархии мировых центров влияния лидирующая роль принадлежала Великобритании с весьма быстрым переходом этой роли к самим Соединенным Штатам. Сравнивая хозяйственное развитие Сибири и американского Запада, можно говорить о «географической диверсификации стилей экономической деятельности». Американскому Западу свойственна глубокая интеграция в систему мирохозяйственных связей. Россию, следуя схеме И. Валлерстайна, следует отнести к мировой периферии или полупериферии, а Сибирь — к «нофаничным» (маргинальным) ареалам.

Завершая тему географического фактора, следует отметить и другое: как писал английский исследователь фронтира X. Аллеи, «ограничения, налагаемые средой, всегда важны, но вместе с тем, они подвижны. Может быть хорошо то, о чем говорят русские на причудливом библейском языке—что человек обладает способностью передвигать горы и обводнять пустыни, что фронтир в областях страшной жары и лютого холода всегда открыт для нас...»⁶⁵.