Глава 2 ПОДЛИННАЯ БИОГРАФИЯ ЦАРЕВНЫ-ЛЯГУШКИ

В V веке до н.э. Геродот записал удивительные истории о скифах. В одной из них я, не веря себе, узнал сюжет русской сказки. Но для этого пришлось найти исконную старинную ее редакцию, потому что в позднейшем пересказе многое утраче­но и искажено.

Итак, что же записал Геродот?

Богатырь, которого историк называет Гераклом, приходит в далекую страну, которая позднее будет называться Скифией. После многодневного пути утомленный герой засыпает, а проснувшись, обнаруживает пропажу: нет его лошадей. Ниче­го не остается, как отправиться на их поиски. Вот он прихо­дит к пещере, где живет полуженщина-полузмея.

Геракл приглянулся деве; она соглашается вернуть ему ло­шадей при условии, что намерения героя относительно ее са­мой вполне серьезны. От этого брака рождаются трое сыно­вей: Агафирс, Гелон, Скиф. Уходя из страны на новые подви­ги, Геракл наказывает удивительной женщине дать оставлен­ные им пояс и лук всем сыновьям поочередно, и тот из них, который опояшется поясом и сумеет натянуть его лук, пусть станет главой всей страны. Это удалось Скифу, по его имени и названа вся страна. (В других редакциях мифов скифского цикла под Гераклом подразумевается сам бог-отец Зевс. Суп­руга Геракла связана с водной и земной стихиями, она дочь бога вод, но живет на земле.)

Другой историк античности, Страбон, также говорит о бо­гине, обитающей в пещере, и о Геракле, помогающем ей по­бедить гигантов. Все версии так лаконичны, что невольно ло­вишь себя на желании собрать из отрывков всю историю, на­подобие мозаики.

Я был изумлен, узнав еще одну версию, которую донесли до довольно поздних времен русские сказочники. Эта порази­тельная сказка называется «О лягушке и богатыре» — таково ее старинное название. Впервые она была опубликована в XVIII веке в сборнике десяти русских сказок. Уже позднее возникли варианты и пересказы, в том числе и современные. В устном рассказе, дошедшем до XVIII века, еще сохранились древние скифские мотивы и в героине мы узнаем деву-сирену (жен­щину-полузмею, согласно античным источникам). Понятно, что многие поколения безвестных сказочников изменили бо­жественные образы и реалии скифской старины, упростили их, приземлили. Женщина-сирена превратилась в Царевну-лягушку. Однако сколько бы ни прошло тысячелетий, именно за два последних столетия скифская история с девой-сиреной претерпела наибольшие изменения и искажения, так что в поздних современных пересказах истории о Царевне-лягушке детали исчезли, смысл искажен, следы скифской древности стерты. Под пером беллетристов древнейшее мифологическое повествование превратилось в детскую сказочку, местами даже глуповатую — по меркам обычного сказочного жанра. И если еще в книгах XVIII века история о женщине-полузмее и бога­тыре была близка по смыслу античным источникам, то ныне, в современных сборниках сказок, она звучит так наивно, что вряд ли задержит внимание даже подростка. Можно образно выразиться так: умер величественный миф о працивилизации мудрых волшебных змей и оставлено лишь крохотное надгро­бие в память о нем, которое вряд ли кто готов воспринять всерьез или вообще заметить. Немаловажно и то, что совре­менный пересказ А. Толстого почти втрое (!) короче варианта XVIII века. Сказанное можно отнести и к редакции А. Афана­сьева.

Само название сказки, судьба которой столь несчастлива, тоже не сохранилось. Сейчас она называется «Царевна-лягуш­ка», но ведь это тавтология. Слово «лугаль» было известно еще шумерам почти пять тысяч лет назад, затем — вавилоня­нам и многим другим народам. Означает оно буквально «царь». «Лугаль» и вариант «регул» прописаны на картах звездного неба со времен Шумера и Вавилона. Название славянского племени «лужичи», то есть «царские» (вспомним о царских скифах, названных тем же Геродотом), в связи с этим вполне понятно и вписывается в древнюю иерархию народов. Таким образом, уже само слово «лягушка» переводится как «царев­на» и происходит от древнейшего корня — через скифское посредство. Этому слову не менее пяти тысяч лет.

Поразительно, но единственное существо, напоминающее далеким потомкам о женщине-полузмее, героине мифа, полу­чило свое имя от нее в память о доисторических временах мудрых царственных змей и крылатых драконов, сохранив­шихся даже в китайских мифах. Как странно было прочесть в этимологическом словаре М. Фасмера объяснение этого нео­быкновенного имени — оно, видите ли, сродни лягавой ло­шади и ляжке. И ничего другого там не найти. Это, однако, лишь народная этимология. И пришло время восстановить под­линность реалий.

Три любимицы короля (царя), родившие ему трех сыно­вей, героев повествования, в поздних пересказах даже не упоминаются. А ведь уже само начало сказки в ее старинном виде, переносит читателя в особый мир, в древность. В исторически обозримые времена не найти, как правило, царей без цариц, без законных наследников; отклонения от этой нормы явля­ются редкими исключениями. Зато мифы сообщают нам об этом не в виде исключения. Геракл, в соответствии с мифоло­гической традицией, считается сыном Зевса, главы Олимпа. (Геродот и Тацит сообщают, что сын Атиса, царя лидов, жив­ших в малоазийской Лидии, основал Этрурию. Сына этого звали Тиррен, и отсюда якобы второе название Этрурии — Тиррения. Ее основатель Тиррен, сын Атиса, ведет родослов­ную от Зевса. Другой источник рассказывает о том, как Ге­ракл попал в рабство к царице лидов Омфале и у них родилось четыре сына. Один из них — Тиррен. Но обе версии ведут к Зевсу.)

Малая Азия, откуда вышли венеды и лиды, а также этрус­ки, называвшие себя расенами, не просто была близка к скиф­ским владениям, но одно время являлась их частью — как и Закавказье.

Геракл в скифских преданиях, даже если у самих скифов он носил другое имя, — сын Зевса. А у Зевса как раз и были многочисленные «любимицы» и потомки от них. Пусть не вво­дит нас в заблуждение выражение «любимицы короля». Сказ­ка пришла к нам из доисторического прошлого, из эпохи бо­гов. У Зевса было несколько жен (говорят о восьми или девя­ти), а «любимиц» и вовсе трудно сосчитать. Геракл рожден от смертной женщины Алкмены. Родная бабка Алкмены Даная также была возлюбленной Зевса. В свою очередь, прадед Данаи Бел, царь Египта, является не кем иным, как правнуком того же олимпийца по линии прекрасной Ио, которую одна из жен Зевса Гера из ревности превратила в корову. Это лишь одна из линий, дающих представление о небесном короле и его «любимицах», число которых в сказке (надо полагать, из соображений нравственности) сокращено до трех.

В поздних же пересказах следует странное на первый взгляд событие. Король, или царь созывает сыновей, велит взять им луки и выпустить в чистом поле по стреле; и куда стрела попадет, там и судьба, там и место, где живет невеста того или иного из царских сыновей.

Таким вот странным и неясным оно, это событие, остается во всех пересказах, и читателю приходится верить, что были такие простаки — цари с сыновьями.

Но ведь в сказке речь идет о трех сыновьях от разных жен («любимиц») и не столько о земном, сколько о небесном царе. И тогда вполне уместно испытание с помощью лука. Древний миф оставляет для этого оружия самое почетное место. Вот почему братья выходят вовсе не в чистое поле (как, например, в пересказе А. Толстого), а в заповедные луга, как в старин­ной записи сказки. Это луга чудес, небесные луга, и нужно найти там свою судьбу, если ты рожден не законной царицей, а просто «любимицей». В Геракле воплощены черты самого небесного царя Зевса, и, согласно Геродоту, у него именно три сына, они должны пройти испытание с помощью лука — как в сказке.

Иван-царевич в сказке именуется еще богатырем. Не про­сто Иван-царевич, а Иван-богатырь (Геракл!). Его братья стре­ляют вправо и влево, он же пускает стрелу прямо. На болоте он видит шалаш из тростника.

— Лягушка-лягушка, отдай мою стрелу! — так обращается к лягушке Иван-царевич в пересказе А. Толстого. В сказке же Иван-богатырь не просит свою стрелу, а, наоборот, хочет от нее отступиться, что, конечно же, более логично с его соб­ственной точки зрения. Однако лягушка говорит ему:

— Войди в мой шалаш и возьми свою стрелу! Поздняя перелицовка сказки все изменила. Ведь в сказке лягушка требует, чтобы герой взял стрелу! Смысл сцены пол­ностью утрачивается. Более того, в исконном варианте, в сказ­ке, передается испуг Ивана-богатыря. Все рассказывается в соответствии с законами психологии, а не наоборот. Все все­рьез, в отличие от глуповатых вариантов пересказа.

— Ежели ты не взойдешь ко мне в шалаш, то вечно не выйдешь из этого болота! — так говорит лягушка Ивану-бога­тырю в сказке. Иван отвечает, что шалаш мал ему и ему в него не пройти. Тогда лягушка, не говоря ни слова, перекувырну­лась, и шалаш превратился в роскошную («раскрашенную») беседку. Иван удивился и вынужден был войти в нее. А ля­гушка сказала:

— Я знаю, что ты три дня ничего не ел.

И это правда: Иван три дня бродил по горам и лесам, по болоту, пока искал свою стрелу. Лягушка же снова переку­вырнулась, и тотчас внесли стол с кушаньями и напитками. Когда Иван отобедал, лягушка опять перекувырнулась, и стол вынесли. И только после этого она сказала Ивану о замуже­стве.

В этих сценах, обрисованных с мифологической точнос­тью, удивляет реализм деталей. Ведь не просто появился и исчез стол, не просто шалаш в беседку превратился. Сначала лягушка совершила магическое действо — она перекувырну­лась. Это кувырканье, поворачивание через левое плечо, сме­на левого и правого, верха и низа — древнейшая черта маги­ческих обрядов еще хеттских времен. Они идут из глубокой древности, когда люди общались с богами. Я могу насчитать не менее четырех тысяч лет таким вот магическим фокусам, которые действительно (в надлежащем исполнении) приводят к удивительным результатам. Но все обстоит гораздо сложнее, чем даже в старинном русском свидетельстве.

В подлинной русской сказке лягушка отвечает Ивану-бо­гатырю, решающему в уме сложную задачу: как отказать ля­гушке. (Подчеркнем, что он только думает об этом, не произ­неся вслух ни слова.) Но по законам магии лягушка читает его мысли, и теперь нам понятно, что магия — это реальность, хорошо известная нашим предкам, а мы не замечали ее до тех пор, пока не научились произносить хотя бы слово «телепа­тия». А сколько еще магических явлений, нам не известных! Мы ведь, по существу, не знаем даже, как устроены простран­ство и время. (Мне приходилось читать отчеты, в которых НЛО, вращаясь («перекувыркиваясь»), сворачивали пространство, од­новременно переходя в другие измерения.)

Да, Иван хочет обмануть лягушку. Она же говорит, угады­вая это его желание, что он не найдет пути из этого болота домой. В этом можно усмотреть связь именно со способнос­тью лягушки как бы сворачивать пространство, по желанию выпуская из него героя. И теперь персонажи меняются роля­ми. Иван (из сказки) хочет взять свою стрелу, а лягушка ее не отдает, зная о подвохе, который уже обдумывает Иван. Все это психологически соответствует ситуации. И тут же наблю­дение Ивана, его умозаключение: «Конечно, эта лягушка — волшебница; нужно брать ее в жены, ничего не поделаешь!» И как только Иван подумал и произнес это, лягушка преврати­лась в красавицу — в «великую красавицу», как еще сильнее сказано в русском сказочном источнике. И она сбросила при этом лягушачью кожу и сказала:

— Вот, любезный Иван-богатырь, какова я есть. Но кожу лягушачью я ношу только днем, а ночью всегда буду такой, какой меня видишь сейчас.

«Иван-богатырь, видя перед собой такую красавицу, весь­ма обрадовался и подтвердил ей клятвенно, что он возьмет ее за себя».

Вот как переданы оттенки сменяющихся чувств и настрое­ний героев в подлинной русской сказке. Теперь посмотрим, что с ней сделал пересказчик. После просьбы Ивана отдать ему стрелу лягушка ему отвечает: «Возьми меня замуж!»

— Что ты, как я возьму себе в жены лягушку?

— Бери! Знать, судьба твоя такая.

Закручинился Иван-царевич. Делать нечего: взял лягушку, принес домой».

Вот и все переживания, настроения, аргументы. Вычерк­нуто слишком много, так что оставшееся уже почти не напо­минает совершающегося в сказке. Удивительная вещь: в ис­конной сказке сам царь-король, расстроившись от всей этой истории со стрелой и болотом, которой он сам же и был за­чинщиком, начинает уговаривать Ивана, чтобы тот бросил лягушку! Но Иван-богатырь просил своего отца, чтобы тот позволил ему жениться на лягушке — так дословно повествует сказка. В пересказе же ничего подобного не найдем. Оно и понятно. Ведь в сказке Иван уже видел красавицу царевну без лягушачьей кожи и знает, какова она на самом деле. В пере­сказе же об этом и речи нет. Лягушка и лягушка. Она и не думала обернуться царевной и открыть Ивану тайну волшеб­ства. Пересказ попросту перечеркнул весь смысл происшед­шего.

Нет и намека в нем на то, как царь отреагировал на слу­чившееся. Сразу читаем: «Царь сыграл три свадьбы». Сыгран, как будто ничего необычного, странного не произошло, как будто ему не раз приходилось видеть и слышать, как богатыри женятся на лягушках, так что сама мысль о женитьбе младше­го сына на лягушке не вызывает у него даже минутного разду­мья. А ведь цари (и в историческое время тоже) к женитьбе своих сыновей относились отнюдь не спустя рукава.

Логика событий, психологизм, коллизии исконной же рус­ской сказки вытекают из того, что в ее истоке (и это еще более будет ясно из последующего) — один из основополагающих мифов, свидетельство древнейшей цивилизации о подлинных отношениях неба и земли. Поэтому каждое событие сказки — почти космическая тайна, а в финале эта тайна полностью откроется. Пока же мы должны проследить уникальнейшие перипетии и похождения скифского богатыря, состоявшиеся, возможно, еще во времена легендарной Атлантиды Платона. Читателя не должно смущать, что в записи XVIII века он на­зван Иваном; кстати, тайна этого имени тоже откроется в финале сказки, когда мы убедимся, что богатырь ее — не кто иной, как Лугальванда (или Лугальбанда) шумерских мифов — в переводе «царевич Иван», — и мифы эти не только отража­ют. космическую реальность, но и историю отношений звезд­ных цивилизаций (!). Образ царевны не менее важен для по­нимания. Лягушка — не просто царевна. Она вышла из некого Подсолнечного царства, как будет рассказано ниже, а это— собирательное, доступное древним слушателям выражение, за которым тоже стоит захватывающая дух космическая реальность.

Несколько забегая вперед, могу сказать, что образы этой сказки, даже волшебный луг, на котором Иван выпустил свою стрелу, даже и сама его стрела — это и многое другое еще в доисторическое время навеки оставалось на звездном небе. Этот волшебный, до сих пор не разгаданный рисунок марш­рута небесных странствий Геракла — Ивана-царевича сказки — был известен еще несколько тысяч лет назад шумерам и затем вавилонянам; потом его следы стираются в памяти человече­ства, и вот, к моему изумлению, оказывается возможным сно­ва открыть их и понять, но уже из русской сказки.

Последуем же за сказочной нитью подлинного повествова­ния, восстановим исконный вариант его, в котором, может быть, отражены самые древние из дошедших до нас свиде­тельств о працивилизации.

Вот эпизод с рубашками, которые царь (король) заказыва­ет шить женам своих трех сыновей. Сначала, однако, ознако­мимся с более поздним его пересказом:

«Вот царь позвал сыновей:

— Хочу посмотреть, которая из ваших жен лучшая руко­дельница. Пускай сошьют мне к завтрему по рубашке.

Сыновья поклонились отцу и пошли. Иван-царевич при­ходит домой, сел и голову повесил. Лягушка по полу скачет и спрашивает его:

— Что, Иван-царевич, голову повесил? Или горе какое?

— Батюшка велел тебе к завтрему рубашку ему сшить.

Лягушка отвечает:

— Не тужи, Иван-царевич, ложись лучше спать; утро вече­ра мудренее.

Иван-царевич лег спать, а лягушка прыгнула на крыльцо, сбросила с себя лягушачью кожу и обернулась Василисой Пре­мудрой, такой красавицей, что и в сказке не расскажешь.

Василиса Премудрая ударила в ладоши и крикнула:

— Мамки, няньки, собирайтесь, снаряжайтесь! Сшейте мне к утру такую рубашку, какую видела я у моего родного батюш­ки.

Иван-царевич утром проснулся, лягушка опять по полу ска­чет, а уж рубашка лежит на столе, завернутая в полотенце. Обрадовался Иван-царевич, взял рубашку, понес к отцу. Царь в это время принимал дары от больших сыновей. Старший сын развернул рубашку, царь принял ее и сказал:

— Эту рубашку в черной избе носить.

Средний сын развернул рубашку. Царь сказал:

— В ней только в баню ходить.

Иван-царевич развернул рубашку, изукрашенную золотом-серебром, хитрыми узорами. Царь только взглянул:

— Ну, вот это рубашка, — в праздник ее надевать! Пошли братья по домам — те двое — и судят между собой:

— Нет, видно, мы напрасно смеялись над женой Ивана-царевича: она не лягушка, а какая-нибудь хитрая колдунья».

Теперь обратимся к подлинной сказке.

«Старшие братья Ивана-богатыря принесли полотно к своим женам и сказали:

— Батюшка велел вам сшить из этого полотна по рубашке, и чтоб к завтрему поспели.

Жены их приняли полотно и стали кликать мамушек, ня­нюшек и сенных красных девушек, чтобы помогли им сшить по рубашке. Тотчас нянюшки и мамушки прибежали и начали делать: которая кроила, а которая шила. А они между тем по­слали к лягушке девку-чернавку посмотреть, как она будет шить рубашку. И вот девка пришла к Ивану-богатырю в ком­наты, а он принес полотно и, будучи весьма опечален, поло­жил его на стол. Лягушка, видя его печальным, сказала:

— Что ты, Иван-богатырь, так печален? А он ей отвечал:

— Как мне быть не печальному: батюшка приказал из это­го полотна сшить ему рубашку, и чтоб к завтрему поспела. Лягушка, выслушав его, сказала:

— Не плачь, не тужи, Иван-богатырь; ложись да спи. Утро вечера мудренее. Все будет исправно.

После этого лягушка схватила ножницы и изрезала все по­лотно на маленькие лоскуточки, потом отворила окошко, бро­сила на ветер и сказала:

— Буйные ветры! Разнесите лоскуточки и сшейте свекру рубашку.

Девка-чернавка пришла к ее невесткам и сказала:

— Ах, милостивые государыни! Лягушка все полотно изре­зала в маленькие лоскуточки и кинула за окошко.

Невестки же смеялись за глаза над лягушкой и говорили:

— Что-то муж ее завтра королю принесет?

Потом начали они шить свои рубашки; и как только день тот прошел и Иван-богатырь встал, лягушка подала ему со­рочку и сказала:

— Вот, любезный Иван-богатырь, понеси сорочку своему батюшке.

Иван-богатырь взял сорочку и понес ее к своему отцу, а вскоре после него принесли и братья свои сорочки. И как проснулся король, то и вошли все трое его детей, и сперва поднес больший брат своему отцу сорочку, и король посмот­рел на нее и сказал:

— Эта сорочка сшита так, как обыкновенно шьют.

Потом посмотрел у другого сына и сказал, что и эта сшита не лучше той. А как подал ему меньший сын свою сорочку, то король не мог довольно надивиться, ибо нельзя было найти на ней ни одного шва».

Шитье же без швов до сих пор является привилегией пред­ставителей звездных цивилизаций. Насколько мне известно, ник­то из контактеров не видел швов на их одежде или характерных серебристых комбинезонах, облегающих тела инопланетян.

То, что умеют инопланетяне, известно, естественно, и пред­ставителям параллельных миров (пространств) в нашей Сол­нечной системе (Подсолнечном царстве). Высшие из этих миров соответствуют именно тому мифологическому уровню, который принадлежит богам. Не обсуждая вопрос об иерар­хии богов, нельзя не отметить, что многие из них антропо­морфны, во всем подобны человеку, по крайней мере внешне. Тем не менее и мифы, и современные свидетельства дают яс­ное представление о некой працивилизации крылатых змее­подобных существ, полусирен. И в этом ряду — данные древ­них американских источников, китайских, индийских, иранс­ких, европейских и центрально-азиатских. Появления богов среди людей мне удалось засвидетельствовать и объяснить в книге «Встречи с Богоматерью». Биография великой богини (в последнем из своих воплощений это Дева Мария, небесная Дева) дает картину метаморфоз: сначала это Птица Мать древ­них славян (Птица Матерь Сва), затем— скифская богиня и крылатая сирена скифо-сарматского региона.

Эти метаморфозы вряд ли свидетельствуют только об эво­люции в параллельном мире. Скорее всего, они иллюстриру­ют и исключительные возможности перевоплощений, что от­ражено в финале удивительной скифской истории, ставшей позднее сказкой.

Но для мира богов одежда без швов, как у царевны, — не позднее достижение технологий наподобие инопланетных, а естественная начальная ступень, отвечающая свободе вопло­щений замыслов в параллельных (в том числе тонких) мирах. Эта свобода хорошо известна оккультистам, и прежде всего тем из них, кто всерьез хочет летать, преодолевая гравитацию без технических устройств и приспособлений.

Главное здесь — волшебство. На рубашке, сшитой лягуш­кой, нет ни одного шва. Потому что шили ее буйные ветры. Но не мамки и няньки, как утверждается в пересказе А. Тол­стого. Наоборот: мамки и няньки шили рубашки женам стар­ших братьев. И потому их рукоделие несравненно хуже. Все наоборот!

Читатель и сам, вероятно, заметил несообразности и из­вращение смысла: в подлинной сказке — и смех нянек над лягушкой; и девка-чернавка, посланная к лягушке как раз для того, чтобы этот смех вызвать; и магические действия лягуш­ки, не понятые ни чернавкой, ни теми, кто ее послал, ни — добавим — авторами пересказов. И в подлинной сказке не оборачивается лягушка Василисой Премудрой, а обращается к ветрам, не снимая лягушачьей кожи! И все, кроме Ивана, еще уверены, что женат он на лягушке, которая, правда, суме­ла сшить рубашку.

Затем следует история с коврами. Находим в старинной сказке интереснейшие страницы, которые вытекают из пре­дыдущего:

«Потом спустя несколько времени призвал он к себе своих сыновей и говорит им:

— Любезные дети! Я желаю знать, умеют ли ваши жены золотом и серебром шить, и для того вот вам серебра, золота и шелку, и чтоб из этого сделан был ковер и поспел бы к завтрему.

Дети приняли от него золото, серебро и шелк, и братья Ивана-богатыря отнесли к своим женам и сказали, чтобы к завтрему вышили они по ковру. Жены их начали кликать ма­мушек, и нянюшек, и сенных красных девушек, чтоб пособи­ли вышивать им ковры. Тотчас девушки пришли и начали вышивать ковры, кто золотом, кто серебром, а кто шелком. Между тем послали девку-чернавку посмотреть, что делает лягушка. Девка-чернавка по их приказанию пошла в комнаты Ивана-богатыря. В то время принес он от отца своего данное ему для ковра золото, серебро и шелк и весьма был опечален. Лягушка, сипя на стуле, спросила:

— Ква, ква, ква, Иван-богатырь, что ты так запечалился? Иван-богатырь ей отвечал:

— Как мне не печалиться? Батюшка велел сделать из этого золота, серебра и шелку ковер, и чтоб к завтрему поспел.

Лягушка сказала:

— Не плачь, не тужи, Иван-богатырь; ложись спать: утро вечера мудренее.

После этого взяла лягушка ножницы, шелк весь изрезала, серебро и золото изорвала, бросила за окошко и сказала:

— Буйны ветры! Принесите мне тот ковер, которым ба­тюшка мои окошки закрывал.

Потом лягушка хлопнула окошком и села опять на стул. Девка-чернавка, которая прислана была от тех двух невес­ток, видя, что больше ничего нет, пошла и сказала:

— Ах, милостивые государыни, я не знаю, за что лягушку хвалят: она ничего не умеет делать, и данное для ковра Ива­ну-богатырю она все изрезала, изорвала, бросила за окошко и при том сказала, чтобы ветры принесли ей тот ковер, которым ее отец окошки закрывал.

Невестки, выслушав все от девки-чернавки, вздумали сами так же сделать, ибо знали, что, по ее словам, ветры сшили ей и рубашку; они думали, что и им ветры будут так же послуш­ны, как и лягушке, и вышьют им по ковру. Поэтому взяли золото, серебро и шелк, изрезали, изорвали и кинули в окош­ко и при том закричали:

— Буйные ветры! Принесите нам те ковры, которыми ба­тюшки наши окошки закрывали.

После этого закрыли окошки, сели и дожидались ковров. Но так как ждали они долго, а ковры им все не несли, то принуждены они были послать в город, чтобы купить золота, серебра и шелку. И как принесли это, то сели обе невестки, и кликнули девушек, и начали вышивать, которая шелком, ко­торая серебром, а которая золотом. И день тот прошел, а на другой день Иван-богатырь как только встал — лягушка пода­ла ему ковер и сказала:

— Возьми, Иван-богатырь, и отнеси своему отцу. Иван-богатырь взял ковер, понес во дворец и стал дожи­даться своих братьев, ибо у них ковры еще не поспели. Но когда их дошили, то принесли братья свои ковры. Король про­снулся, дети вошли со своими коврами, и король принял преж­де всего от большего своего сына и, посмотрев, сказал:

— Этот ковер годится во время дождя коней покрывать. Потом посмотрел у среднего сына и сказал:

— Этот ковер надобно постилать в передней комнате, и чтоб приезжающие во дворец обтирали об него ноги.

Потом принял от меньшого сына, Ивана-богатыря, ковер и, смотря на него, весьма удивился и сказал:

— Этот ковер надобно постилать в самые торжественные дни ко мне на стол.

Потом приказал Ивана-богатыря ковер спрятать и беречь, а те ковры отдал назад братьям Ивана-богатыря и сказал:

— Отнесите свои ковры женам и скажите им, чтоб они берегли их для себя».

Напрасно будем искать златотканые ковры в более позднем пересказе. Их нет как нет. Эпизод с коврами забыт или вы­черкнут. Даже слова «ковер» там не найти. Авторы пересказа-переложения сразу переходят к третьему испытанию для жен — хлебу, который им надо испечь.

Снова в позднейшем изложении сказки лягушка будто бы собирает нянек и мамок, и те пекут хлеб. В подлинной сказке ничего этого нет.

«Испекись, хлеб, чист, и рыхл, и бел, как снег!» Таково подлинное обращение лягушки (магическое, заметим) после того, как она опрокинула квашню с тестом в холодную печь! Так в сказке. В пересказе же лягушка якобы разломала печь сверху (?) и в разломанную печь, «прямо туда, в дыру, всю квашню и опрокинула». Хочется возразить: разломанная печь, обращайся к ней или не обращайся с магическими заклина­ниями, вряд ли сможет испечь хлеб. Законы магии достаточно строги, и любая деталь имеет свое значение.

Совершенно невероятно, чтобы сыновья подали царю-ко­ролю хлеб, испеченный вот так: тесто побросали прямо в печь и грязь эту вынули, выдавая ее именно за хлеб. Но это и про­исходит в позднем пересказе. В сказке же ничего этого нет. Там, убедившись, что хлеб по кулинарному рецепту лягушки не получился, жены старших братьев все же в спешке разводят огонь в печи и пекут обычным способом. Но они, есте­ственно, спешат, и хлеб получается неважным. Все очень про­сто и уместно, как в жизни. Таковы законы подлинных ска­зок. С одной стороны — волшебство, с другой — сама жизнь, неприкрашенная, но без явных несообразностей.

Трижды показывали молодые жены царских сыновей свое искусство. Это и естественно: их трое, и что-то одно из трех могло бы удасться каждой из них. Каждая могла бы показать себя хоть раз. Правда, верх взяла Царевна-лягушка. Сказка мудра, в отличие от пересказа, где, как уже говорилось, вооб­ще нет истории с коврами.

И вот подоспело время для пира. Царь-король созывает на него сыновей с женами. В сказке сказано: раз жены старались выполнить царские повеления, то и повелитель в благодар­ность за это приглашает их во дворец. Напрасно будем искать в пересказе эту государеву благодарность: ее там нет как нет. Просто пир. Почему? — неизвестно.

Затем мы сочувствуем царевичу, который стесняется пока­зать на пиру свою жену-лягушку. Она его успокаивает. Снова старшие жены посылают девку-чернавку подсмотреть, что и как будет делать лягушка. А та обращается к ветрам буйным, которые должны полететь в ее государство и сказать, чтобы для нее выслали парадную карету с лакеями, гайдуками, ско­роходами и верховыми, которые езживали и с ее батюшкой. Именно эту карету увидела девка-чернавка и о том тут же до­ложила пославшим ее. Две жены тоже стали обращаться к вет­рам, но кареты не дождались и приказали запрячь собствен­ных лошаденок. (Эта история также неизвестна читателю пе­ресказа, поскольку пропущено и обращение к ветрам, и нео­фициальный визит девки-чернавки к лягушке, так что ей уда­лось прийти и уйти вроде бы незамеченной, и эпизод с жена­ми, в подражание лягушке вызывающими ветры буйные, увы, напрасно.)

В сказке лягушка приезжает в парадной карете. В переска­зе поднимается почему-то шум да гром. Что сие означает — ведомо лишь пересказчикам.

Сцена пира описана почти адекватно. Лягушка еще до при­езда во дворец обернулась чарующе прекрасной царевной. Иван отлучается с пиршества, возвращается домой сжигает лягуша­чью кожу-кожурину. Лягушка спешит вслед за ним, но уже поздно, кожи нет. Она говорит:

«Ну, Иван-богатырь, не мог ты потерпеть еще немного! Ищи меня теперь за тридевять земель, в тридесятом царстве, в Подсолнечном государстве. И знай, что зовут меня Василиса Премудрая».

Только теперь узнает Иван настоящее имя своей жены. В пересказе об этом сообщается — без надобности — раньше. И искать следует Ивану свою жену (согласно тому же пересказу) не в царстве Подсолнечном, а у Кащея Бессмертного. Не правда ли, есть разница?

Теперь наступило время дать более полное представление о поисках Иваном жены. В сказке он приходит к избушке Бабы-Яги, в пересказе же встречает «старого старичка». Хо­чется процитировать подлинную концовку сказки:

«Иван-богатырь взошел в избушку и увидел: сидит Баба-Яга и говорит сердитым голосом:

— Доселе русского духа слыхом не слыхано и видом не видано, а нынче русский дух в очах проявляется.

И спрашивала у него:

— Что ты, Иван-богатырь, волею или неволею? Рассказал он, чего ищет. Тогда Баба-Яга сказала:

— Жаль мне тебя, Иван-богатырь; изволь, я тебе услужу и покажу тебе твою супругу, ибо она ко мне прилетает каждый день для отдыха. Только смотри: когда она будет отдыхать, то ты в это время старайся поймать ее за голову, и как пойма­ешь, то она начнет оборачиваться лягушкой, жабой, змеей и прочими гадами; а ты все не отпускай ее, и напоследок пре­вратится она в стрелу, и ты возьми эту стрелу и переломи ее о колено; тогда она уже будет вечно твоя.

Иван-богатырь благодарил ее за наставление. После того Баба-Яга спрятала Ивана-богатыря, и только успела его спря­тать — прилетела к ней Василиса Премудрая. Иван-богатырь вышел из того места, подошел тихонько к Василисе Премуд­рой и ухватил ее за голову... Она начала оборачиваться лягуш­кой, жабой, а потом и змеею. И Иван-богатырь испугался и отпустил. Тогда Василиса Премудрая в ту же минуту пропала, а Баба-Яга ему:

— Коли ты не сумел ее удержать, то поди же к моей сестре, к которой она летает отдыхать.

Иван-богатырь пошел от нее и весьма сожалел, что упус­тил Василису Премудрую, и шел долгое время; и наконец при­шел к избушке, которая стояла на курьих ножках — сама по­вертывалась. Иван-богатырь избушке говорит:

— Избушка-избушка, стань к лесу задом, а ко мне пере­дом.

И когда избушка остановилась, Иван-богатырь взошел в нее и увидел, что в переднем углу сидела Баба-Яга и говорила она сердитым голосом:

— Доселе русского духу слыхом не слыхано и видом не видано, а нынче русский дух в очах проявляется.

Потом спра­шивала его:

— Что ты, Иван-богатырь, волею или неволею?

Иван-богатырь отвечал:

— Сколько волею, а вдвое неволею. И рассказал ей, зачем пришел. Баба-Яга, выслушав от него все, сказала:

— Слушай, Иван-богатырь: я тебя уверяю, ты увидишь здесь свою супругу; только смотри не упусти ее!

Потом спрятала его Баба-Яга, только успела спрятать, как прилетела Василиса Премудрая к ней отдыхать. Иван-бога­тырь вышел, подошел тихонько к Василисе Премудрой и ух­ватил ее за руку. Она начала оборачиваться разными гадами. Иван-богатырь все держал, а как только Василиса Премудрая обратилась ужом — испугался и отпустил ее; и как только от­пустил, Василиса Премудрая пропала. Тогда Баба-Яга сказала:

— Ну, Иван-богатырь, коли не сумел ты ее удержать, то поди ж теперь к третьей нашей сестре, потому что теперь она уже к ней будет прилетать.

Иван-богатырь пошел от нее весьма опечаленный; и шел он путем-дорогою долго ли, коротко ли, близко ли, далеко ли — скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Наконец пришел он к избушке, которая стояла на курьих нож­ках — сама повертывалась. Иван-богатырь сказал:

— Избушка-избушка, стань к лесу задом, а ко мне передом. Избушка остановилась, а Иван-богатырь взошел в избуш­ку и увидел в переднем углу сидящую Бабу-Ягу, которая гово­рила весьма сердитым голосом:

— Доселе русского духу слыхом не слыхано и видом не видано, а нынче русский дух сам здесь.

Потом спрашивала:

— Что ты, Иван-богатырь, волею или неволею? Иван-богатырь отвечал, что сколько волею, а вдвое того неволею. Потом рассказал ей, чего он ищет. Выслушала Баба-Яга и сказала:

— Слушай, Иван-богатырь: жена твоя прилетит ко мне в нынешний день для отдыху. И ты в это время лови ее за руку, а как скоро поймаешь, держи ее крепче и не упускай. Хоть она и будет оборачиваться разными гадами, но ты держи, а как она превратится в стрелу, то ты возьми стрелу и переломи ее надвое, и тогда она уже будет вечно твоя. Ежели ж ты, Иван-богатырь, отпустишь ее, то уже никогда не получишь.

Иван-богатырь благодарил ее за наставление, а Баба-Яга спрятала его, и лишь только успела спрятать, как прилетела к ней Василиса Премудрая для отдыху. В то самое время Иван-богатырь вышел из того места, где был спрятан, подошел ти­хонько и ухватил Василису Премудрую за руку. А она стала оборачиваться лягушкою, жабою, змеею и прочими гадами, но Иван-богатырь уже не выпускал ее из рук. Василиса Пре­мудрая, видя, что ей никак не освободиться, оборотилась на­конец стрелою, а Иван-богатырь взял стрелу и переломил ее надвое. Тут предстала пред его очами Василиса Премудрая и говорит:

— Ну, любезный Иван-богатырь, теперь я отдаюсь в твою волю.

Иван-богатырь, видя ее, весьма обрадовался и весь день тот препроводил в великом веселии, а на другой день стал просить Василису Премудрую поехать в свое государство, а она говорила:

— Любезный Иван-богатырь, я сказала, что отдаюсь в твою волю и готова всюду ехать, куда ты пожелаешь».

Потом стали советоваться, как им ехать и на чем, ибо у них не было ни одной лошади, что видя, Баба-Яга тотчас подари­ла им ковер-самолет и сказала, что этот ковер «отнесет вас гораздо скорее ваших лошадей, и вы не более пролетите до своего государства как за три дня».

«Иван-богатырь и Василиса Премудрая пошли в покои. Ко­роль услышал о возвращении своего сына и невестки, весьма обрадовался и встретил их сам с великою радостью. И в честь их сделал король великий пир, а после того отдал правление своего королевства Ивану-богатырю и сделал его вместо себя королем. А Иван-богатырь сделал у себя во дворце великое веселие, и на оном были его братья и множество было мини­стров. По окончании ж того веселия братья Ивана разъеха­лись по домам, а он остался со своею супругою и правил ко­ролевством после отца своего благополучно».

Все в финале сказки говорит о близости к древнему мифу: лягушка явно обнаруживает свое родство с летающими боги­нями-змеями и сиренами.

В позднем пересказе находим совсем иное — историю вызволения царевны в Кощеевом царстве. И я надеюсь, читатель со вниманием отнесется теперь к подлинной концовке этой удивительной сказки. Ведь героиня ее не просто пришла из скифской и доскифской древности, но она воплощает в себе как раз пришелицу из Подсолнечного царства, ту самую «муд­рую змею-царевну» или «огненного разумного дракона», ко­торые, согласно глухим, древнейшим сведениям оккультного характера, помогли людям обрести искусство и науку, наде­лив их мудростью. Много ли найдется на свете сказок, герои и героини которых были бы еще тысячелетия назад изваяны из камня или отчеканены из металла? Причем эти рукотворные изображения и изваяния были бы найдены потом археолога­ми — уже в наши дни? Невероятно, но факт: именно изобра­жения царевны — полузмеи-полулягушки — найдены отече­ственными археологами! Это скифская древность двухсполо-винойтысячелетней давности. Ожил древний миф, рассказан­ный Геродотом. Ожила и русская сказка — и это не просто волшебная сказка. Так же, как изображения скифской богини не только ради волшебства сделаны. Это реалии и реальность древнейшей эпохи, следы которой донесены через скифское посредство. Змееногая крылатая скифская богиня из Курга­нов известна ныне любому историку.

...Как-то на досуге мне довелось ознакомиться с картой звездного неба ассирийского периода. Я машинально пробе­гал взглядом звезды, созвездия, планеты — и вдруг нечто по­разительное надолго приковало мое внимание. Я увидел со­звездие шумеро-ассирийской эпохи под названием Поле. А рядом с ним обнаружил созвездия Лук и Стрела. А вот и груп­па звезд царя — Лугаль. И другое созвездие — Колесница (или Повозка). Открывалась неповторимая тайна древнейшего мифа. На небе оставлена и визитная карточка героини: Змея, или, точнее, Змеиный дракон. Но перевести можно и так (ближе к реалиям античности): Крылатая сирена.

Вся русская сказка с ее, казалось бы, простоватым сюже­том, исполненным в народной манере, выткалась на небе звез­дным ковром еще во времена Шумера и Аккада, Ассирии и затем Вавилона. И пока живы были эти древние государства, сменяя друг друга, в продолжение тысячелетий среди звезд ярко горели не только имена героев русской сказки, достав­шейся народу в наследство от скифов, но и все ее волшебные диковины. Иногда совсем простые: лук и стрела. Иногда же царственно-величавые, как, например, поле или луг, где ге­рои выпустили по стреле; или экипаж, на котором царевна прибыла на бал. Теперь становится ясно, что это не просто луг, а — небесный луг. Его звезды на современных атласах неба очерчены всем известным созвездием Пегаса, похожим на прямоугольник или даже квадрат. Как видим, названия у древних были ближе к сути, к истине. И та самая героиня мифа — сирена, она же лягушка — предстает как на портрете: «змеиный дракон». Недаром же в последнем разделе сказки Василиса оборачивается в руках Ивана змеей.

Все так, но рельефнее, выпуклее. Небо дает точный порт­рет. И Лугальванда древнего Шумера те же самые поступки из русских сказок выполняет целесообразнее приземленного ге­роя поздних пересказов. Лугальванда, или Лугальбанда, — тот же самый Иван-царевич: это следует и из текстов мифов Шу­мера, и из анализа звездного атласа того периода. Царевич Ванда, Уанда... — Иван... И в этом же самом атласе мы без труда нахо­дим то царство, куда улетела царевна: это звезды, названные именем бога неба Ана! (В переводе с шумерского «ан» — небо.)

Выразительная деталь: ветры шьют сорочку по просьбе ца­ревны. И вот, к своему изумлению, я нахожу звезды владыки ветров Энлиля, великого шумерского бога, называвшегося ча­сто «владыкой богов» и нередко замещавшего своего отца Ана на небесах!

Что же записано на небе и почему? Как это все случилось? Если записан миф, то он должен быть старше истории всего человечества: ведь Шумер — первоначальная ее фаза, и ей более пяти тысяч лет. Нужно было записать миф, потом вычислять положения звезд и планет, создать развитую астрономию, ри­сунки созвездий и уже после этого только можно было найти на небе историю царевны. Но это невозможно, по крайней мере, не поддается никакому объяснению и на языке исто­рии, и мифологии.

Судя по всему, события, происходившие некогда и отра­зившиеся на небе древних и в русской сказке, намного старше Шумера, и ничего подобного мы не найдем, например, в мифе о Гильгамеше. По богатству событий, сокрытому в них смыс­лу подлинная русская сказка превосходит — и теперь об этом можно рассказать — любой из известных древнейших мифов.