Глава 4 ГИБЕЛЬ «ТИТАНИКА». ПСИХОФИЗИЧЕСКИЙ АСПЕКТ

Судьба «Титаника» поучительна и для современников. Бо­лее того, только сейчас могут быть вскрыты подлинные причины катастрофы, и не только потому, что проведены глубо­ководные исследования и найдены свидетельства на дне оке­ана, но и потому, что в свое время некоторые важные обстоя­тельства были неясны или намеренно оставлены в тени.

Два океанских суперлайнера — «Олимпик» и «Титаник» — строились рядом, на верфях фирмы «Харленд энд Волфф» не­далеко от Белфаста. Позднее к этим двум гигантам должен был присоединиться третий — «Британик».

Весной 1912 года «Олимпик» был прославлен прессой как непотопляемое судно. А «Титаник» еще проходил ходовые ис­пытания. 2 апреля они успешно завершились. По многим дан­ным он превосходил своего старшего собрата. Так, общая его вместимость была на тысячу тонн больше, чем у «Олимпика». Он мог принять на 163 пассажира больше, чем его старший собрат, так как было значительно увеличено число кают пер­вого класса за счет рациональной планировки. Вместе с тем по длине он превосходил его лишь на восемь сантиметров (дли­на «Титаника» — 259,83 метра, ширина — 28,10 метра, водоиз­мещение— 52310 тонн).

Восемь палуб суперсудна делали его настоящим плавучим дворцом — роскошная отделка салонов, кают первого класса, холлов, лестниц не знала себе равных. В трюме насчитыва­лось 16 отсеков, объявленных водонепроницаемыми, все пе­реборки, кроме первой и последней, были снабжены гермети­ческими дверями, дававшими возможность перемещаться меж­ду отсеками. В полутора метрах от киля над первым дном суд­на располагалось второе дно, которое, однако, не охватывало нос и корму. Предельная скорость достигала 25 узлов, мощ­ность силовой установки — 55 тысяч киловатт.

10 апреля 1912 года перед полуднем «Титаник» вышел из Саутгемптона в свое первое и последнее плавание. Любопыт­но, что финансовый магнат Альфред Вандербильт отказался от поездки уже после того, как его багаж был отправлен на борт и на лайнере его ждали камердинер и горничная, утонув­шие через четыре дня вместе с 1500 других пассажиров и чле­нов команды. Кажется, магната отговорила от плавания его супруга — в самую последнюю минуту.

На мостике — капитан Смит. Лайнер проходит мимо паро­хода «Нью-Йорк», пришвартованного стальными тросами. Все шесть тросов парохода вдруг натягиваются и лопаются как струны. Корма парохода, словно намагниченная, приближа­лась к «Титанику» — это странное зрелище наблюдали тысячи человек, провожавших «Титаник». Матросы «Нью-Йорка» сби­лись с ног, сбрасывая с кормы кранцы, чтобы смягчить удар. Смит сразу же отдал приказ остановить машины. К счастью, подоспел буксир, он вошел между пароходом и набережной (это был один из буксиров, помогавших «Титанику» отойти от причала). С «Нью-Йорка» бросили на буксир трос, и матросы мгновенно закрепили его. Трос вздрогнул, натянувшись, но выдержал. «Титаник» прошел мимо парохода, когда его борт отделяло от кормы парохода меньше метра!

Поистине необычное стечение обстоятельств: у выхода из гавани ситуация повторилась. На этот раз с пароходом «Оушеник», который устремился к «Титанику» так, что накренился, натянув швартовы. Но толстые канаты выдержали.

Случившееся можно считать предвестием катастрофы. За­коны гидродинамики дают основание полагать, что айсберг-гигант, с которым столкнулся лайнер, с размерами по верти­кали не менее 250 метров и горизонтальными размерами, не поддающимися оценке из-за подводной части ледяной горы, оказал точно такое же воздействие на «Титаник», как сам лай­нер — на пароходы. Можно думать, что гидродинамический импульс, полученный лайнером поблизости от айсберга, был не таким разительным, как у пароходов, но как оказалось, судьбу «Титаника» решили считанные метры и секунды!

В многотысячной толпе на набережной оказались постра­давшие: лопнувшие тросы, удерживавшие «Нью-Йорк», хлес­тнули по разбегавшимся людям. О происшедшем сохранились воспоминания современников. Но в литературе — научной и мемуарной — автору этих строк не довелось найти и следов опасений, обусловленных гидродинамическими эффектами при больших скоростях суперлайнера вблизи от огромных масс айсбергов, хотя обобщение буквально напрашивалось само собой. Но интуитивные прозрения налицо. Супруга одного театрального импрессарио наблюдала все это с палубы «Ти­таника». Незнакомец, оказавшийся на палубе рядом с ней, сказал: «Плохое предзнаменование. Вы любите жизнь?» Жен­щина, естественно, ответила утвердительно на этот ритори­ческий вопрос. Незнакомец тут же посоветовал ей сойти с «это­го судна» по пути, в Шербуре. «Если мы туда доплывем. Я это сделаю», — добавил он. И его потом действительно не оказа­лось на борту, по крайней мере женщина его больше не уви­дела.

Под возбужденно восторженные разговоры большинства пассажиров о непотопляемости «Титаника», самого большого судна в мире, о роскошных его салонах и каютах канадский железнодорожный магнат Чарлз М. Хейз, возвращавшийся на «Титанике» из Европы, где он изучал сервис в отелях, распо­ложенных близ железных дорог, вдруг заявил в курительном салоне:

— «Уайт стар лайн», «Кунард» и «Гамбург-Америка линие» соревнуются в роскоши оборудования своих судов, но скоро наступит день, когда результатом этого будет самая крупная и самая ужасная из и всех случившихся катастроф.

Хейз сказал это всего за несколько часов до катастрофы.

Отметим, что первой он назвал компанию «Уайт стар лайн», владелицу «Титаника». Между прочим, борт лайнера покинул кочегар Джон Коффи. Это был опытный моряк, ходивший до того на разных судах, однако в Куинстауне его как ветром сдуло, настолько сильным было ощущение тревоги и опасно­сти.

Даже старший помощник капитана Генри Тай Уайлд, слу­живший до этого на «Олимпике» — и тоже старшим помощ­ником капитана, — долго колебался при сообщении о его на­значении на «Титаник». Но друзья уговорили его принять на­значение на самое большое в мире судно. Из Куинстауна он успел отправить письмо своей сестре. Вот строки из него: «И все-таки мне не нравится это судно... оно вызывает какое-то странное чувство».

Эти признаки крайнего психологического дискомфорта вы­зывают точные ассоциации с современностью. Ими не следу­ет пренебрегать, ибо это один из каналов, приоткрывающих непредвиденное через подсознание человека.

Альбина Коновалова служила в Видяево инструктором, ра­ботала с семьями моряков-подводников и записала эпизоды, позволяющие в этой статье провести параллель «Титаник» — «Курск».

Командир БЧ-7 на «Курске» Александр Садков в ответ на слова жены «Будем стареть вместе?» сказал: «Останешься одна, я долго не проживу». Алексей Некрасов, матрос «Курска», прислал домой видеокассету, на которой написал: «Скоро при­еду в отпуск. Если лодка всплывет». Капитан-лейтенант Дмит­рий Репников и его супруга Елена распили после свадьбы шампанское на восьмом пирсе — отсюда отошел «Курск». Вино было горьким на вкус! Их дочь, двухлетняя Даша во время трагедии кричала до рвоты (она была в августе 2000-го в Сева­стополе у бабушки и дедушки). На сороковой день после тра­гедии у девочки произошло смещение позвоночника. Матро­су Алексею Коркину чудились незадолго до трагедии и до выхода в море кошмары, он не мог спать, лежал с открытыми глазами. Об этом он написал своей девушке. О трагическом предчувствии наших моряков перед выходом лодки «Курск» на учения писала газета «Жизнь» (№47, 2001). Люди передава­ли ощущение будущего иногда буквально теми же словами, что и участники рейса лайнера «Титаник».

Нечто похожее наблюдается порой и накануне авиакатаст­роф. Такие факты привели автора этих строк к мысли о по­ступлении информации из будущего в подсознание. Эта ин­формация поступала как бы сама собой, по объективным, не зависящим от воли человека причинам. Принимать ее могут не все и не всегда. Это можно назвать информационным мо­стом будущее — прошлое. Но подавляющее большинство лю­дей не способно принять сигналы тревоги, поступающие по информационному мосту. На «Титанике» без должного вни­мания отнеслись к радиопредупреждениям об айсбергах, на­ходившихся прямо по курсу судна, между тем громадный лай­нер внушал опасения даже тем, кто не видел его. Капитан Дж. Биссет услышал в Ливерпуле, в пивной, разговор двух моряков. Один из них назвал лайнер непотопляемым плавучим дворцом, другой возражал: «Непотопляемых судов не бывает. Судно слишком большое, может на что-нибудь налететь».

Сообщения об опасности поступали на «Титаник» с раз­ных судов — из того района, через который был проложен курс капитаном Смитом. Здесь близ Большой Ньюфаунлендской банки сложилась тяжелая ледовая обстановка.

12 апреля об этом сообщил французский пароход «Турин». 14 апреля в 9.00 поступила радиограмма с судна «Карония» — о больших и малых айсбергах и ледяных полях. В 11.40 гол­ландское судно «Нордам» предупреждало о «массе льда». В 13.42 «Балтик» сообщил о том же. В 13.45 немецкое судно «Аме­рика» передало по радио Гидрографическому управлению в Вашингтоне о встрече с двумя большими айсбергами. Радист «Титаника» Филлипс принял это сообщение и даже трансли­ровал его для большей надежности на континент за подписью «Титаник». Увы, это сообщение не было даже передано на мостик самого лайнера! Британский пароход «Калифорниан» в 19.30 сообщил о трех больших айсбергах. Младший радист «Титаника» отнес эту радиограмму на мостик, но в ходе рас­следования не мог вспомнить, кому именно его передал. В 21.40 с парохода «Месеба» предупредили, что прямо по курсу «Титаника» находятся крупные айсберги, но это сообщение даже не было доведено до капитана. Хотя Смит должен был не только ознакомиться с радиопредупреждением, но и отве­тить на него по радио. И это за два часа до столкновения, до начала агонии «Титаника».

Три предупреждения, включая и это, самое важное, были забыты в этот день в радиорубке лайнера. Но злоключения с радиограммами продолжались. В 22.30 с проходившего невда­леке парохода «Раппаханиок» с поврежденной ледовой глы­бой кормой просигнализировали о нескольких айсбергах. С «Титаника» поблагодарили, пожелали спокойной ночи — но не приняли никаких мер предосторожности, даже не усилили вахту. Радист Филлипс в последние минуты перед трагедией продолжал передавать по радио частные послания пассажи­ров на оба континента. Он был уже до предела измотан. Радист почтового судна «Калифорниан», остановившегося из-за льдов, передал коллеге-радисту «Титаника»: «Привет, старик, мы остановились, вокруг нас лед». С «Титаника» пришел от­вет от Филлипса: «Заткнись, я работаю. У меня связь с мысом Рейс, а ты мешаешь!»

Резкое похолодание этим вечером, о котором знали даже пассажиры «Титаника», свидетельствовало независимо от ра­диограмм об огромных ледовых массах. В одиннадцатом часу вечера двое впередсмотрящих увидели с фок-мачты, где нахо­дился их наблюдательный пункт, легкую дымку. Эта дымка свидетельствовала о большой массе льда — явлении, которому нельзя не придать важного значения. Но впередсмотрящие не предупредили ни капитана Смита, ни его помощников. Около часа глазели впередсмотрящие на сгущавшуюся дымку тума­на, а в 23.39 один из них увидел уже перед самым носом судна нечто темное — более темное, чем вода. Он ударил в колокол. Но было поздно. При скорости более двадцати узлов обойти айсберг было уже невозможно. После катастрофы высказыва­лись мнения о неправильных действиях команды, говорили о том, что, если бы лайнер встретил айсберг носом, катастрофы не произошло бы. Такие случаи бывали. Нос судна сминался, но оно оставалось зачастую на плаву. Думаю, применительно к «Титанику» это было бы сверхрискованно, и Мэрдок, заме­нявший капитана Смита в ночной вахте, понимал, что при огромной массе судна и его скорости лобовое столкновение граничило с безумием. Из-за осадки лайнера могло искоре­жить дно, заклепки в корпусе могли выпасть, кроме того, удар­ная волна разъединила бы листы корпуса. Котлы и установки могли быть сорваны с оснований.

Вот почему, когда из ночи вынырнула ледяная гора, Мэр­док резко отвернул судно. Айсберг чиркнул по правому борту. Толчок был ощутим. Пассажиры на палубе как в футбол игра­ли кусками льда, упавшими с айсберга. Не хватило всего деся­ти-двадцати секунд, чтобы разминуться с ним. Поразительно, что в распоряжении экипажа могло быть не менее четверти часа. Трудно представить, но впередсмотрящие наблюдали обстановку без бинокля. У них его не было, хотя еще на берегу они требовали для вахты бинокль, который капитан или его помощники просто обязаны были выделить им — хотя бы на время этой ледовой вахты.

В первые минуты после того, как в пробоину в носовой части стала поступать вода, опасность не была оценена в пол­ной мере. «Капитан вышел из своей каюты и спросил первого помощника, что случилось (он ощутил толчок).

— Айсберг, сэр, — ответил Мэрдок. — Я отдал приказы «пра­во руля» и «полный назад». Хотел повернуть влево, но было слишком поздно.

Поясню: в то время команда «право руля» означала пово­рот судна влево. Таким образом, замысел Мэрдока не мог быть осуществлен должным образом.

Один из помощников капитана, Боксхолл поспешил в но­совой трюм, чтобы выяснить ситуацию. Никаких поврежде­ний он не обнаружил, потому что не спустился до самого низа. Едва узнав на мостике от Боксхолла об отсутствии поврежде­ний, капитан подошел к креномеру, прибору, показывающе­му наклон судна, и прошептал: «Боже мой!» Лайнер в это вре­мя накренился на правый борт на пять градусов от воды, по­ступившей в носовую часть.

Вода затопляла носовую часть и вскоре была в шести водо­непроницаемых отсеках; это установил капитан Смит вместе с главным конструктором судоверфи, строившей «Титаник». Конструктор понял, что лайнер обречен. Все дело было в пе­реборках: они не только не обеспечивали герметичность, но в них были еще и люки, через которые вода могла затопить все судно. Он знал главную тайну «непотопляемого лайнера». Неизвестно, в каких словах он сообщил о ней капитану.

Переборки даже не доходили до палуб, и вода просто пере­ливалась через них. Эти переборки оказались не только бута­форией, но и ускорили гибель корабля. Они способствовали накоплению воды в носовых отсеках, нос погружался и в кон­це концов ушел в пучину, корма поднялась, судно переломи­лось пополам. «Титаник» затонул в 2.20 15 апреля 1912 года. Борьба с океаном продолжалась около трех часов.

* * *

Первое плавание «Олимпика» из Саутгемптона в Нью-Йорк началось 31 мая 1911 года. Из-за трагедии с «Титаником» лай­нер подвергся перестройке. Было приподнято второе дно. Во время Первой мировой войны он был превращен в транспор­тное судно, а незадолго до ее окончания включен в состав военного флота. Весной 1918 года его атаковала немецкая под­водная лодка. Совершив дерзкий маневр, «Олимпик» прота­ранил и затопил вражескую субмарину. 16 мая 1934-го «Олим­пик» наскочил на плавучий маяк, от чего тот затонул. Погиб­ли семь человек, обслуживавших маяк. В следующем году суд­но было отправлено на металлолом.

Удар крейсера пришелся по правому борту, его носовая часть образовала в борту лайнера пробоину в 12 метров.

Третий лайнер-гигант был спущен на воду в феврале 1914 года. Это был «Британик». Через полгода после начала Первой мировой войны его переоборудовали в плавучий гос­питаль. В ноябре 1916-го он взорвался в Эгейском море близ острова Кея. Менее чем через час после взрыва «Британик» затонул. Погибло тридцать человек. 1106 британских раненых и членов судовой команды были спасены. Обстоятельства ги­бели тридцати человек трагичны: шлюпки с ними подтянуло к вздыбившейся корме вращающимися винтами.

* * *

В июле 1985 года американская исследовательская подвод­ная лодка «Арго» без экипажа и аппарат для подводной съем­ки были доставлены в район гибели «Титаника». 1 сентября на мониторе, связанном с видеокамерой «Арго» впервые были опознаны обломки «Титаника» и один из его котлов, сфотог­рафирована носовая часть. Корма была обнаружена поодаль, в 650 метрах. Это прямое свидетельство разлома судна.

Баллард, руководивший экспедицией, вернулся сюда через год на судне «Атлантик II» с подводной лодкой «Элвин». За все время работы не было найдено никаких человеческих останков.

До этой экспедиции считалось, что подводный выступ ай­сберга распорол первые пять отсеков судна. Официальное зак­лючение гласило, что причиной затопления послужила гори­зонтальная трещина 80-100 метров длиной. Погружение ис­следовательского робота «Ясон юниор» позволило установить, что правый борт носовой части судна погружен в донные от­ложения и песок, которые скрывали повреждения. Но за тре­тьим отсеком трещины не оказалось (ранее она здесь предпо­лагалась). Листы корпуса были продавлены, заклепки выпа­ли, образовались щели, через которые врывалась вода.

Через пять лет группа канадца Стивена Блэска продолжи­ла исследования. Была поднята на поверхность часть метал­лического листа размером около 25 сантиметров (толщина — 2,5 сантиметра).

Находка относилась к корпусу «Титаника» — это выяснилось, когда счистили краску. Края образца были неровные. Качествен­ная сталь дает ровные гладкие края. Испытания находки в лабо­ратории подтвердили чрезвычайную хрупкость материала.

Душа великого русского поэта-новатора Велимира Хлеб­никова оказалась бессмертной в буквальном смысле слова. Весной 2001-го, на семьдесят девятом году после своей смер­ти вождь русского футуризма вдруг явился москвичу Алексан­дру Колчину и стал диктовать ему посмертные стихи и боль­шую поэму. Мастер трансцендентной медитации, известный читателю тем, что ранее ему являлась скифская принцесса, рассказавшая об Атлантиде и других землях древности, тща­тельно записал тексты Хлебникова. В этом ему помогала жена Татьяна.

И вот я листаю эти записи... Непросто передать мысли певца серебряного века русской поэзии прозой. На полях — исправ­ления. Это сам Велимир поправлял медитатора, когда тот оши­бался.

Вникаю в трагический смысл стихотворного послания Хлеб­никова Сергею Есенину, которое тот не успел ему отправить при жизни. Оно было написано в деревне Санталово Новго­родской губернии, во время тяжелой болезни Виктора Влади­мировича (таково настоящее имя Хлебникова). До его смерти оставались считанные дни. До смерти ли?.. Лучше сказать так: до паузы. Среди удивительных строк, записанных Колчиным, есть такая: «Всем сердцем ваш, я к вам приду!» И он при­шел — и раскрыл тайну гибели Есенина в письме к нему, за­долго до несчастья:

Я на досуге циклы времени считал

России и моей судьбы. Увы, мой друг, увы —

Тебе пророчество открою:

Судьбы прервется нить твоя насильственной рукою.

Беги, мой друг, беги на третий год с моей кончины,

Березы, ивы, тополя с надеждой будут вспоминать тебя.

Душа порой обретает дар всеведения. Особенно, если речь идет о судьбе близких по духу людей. Так случилось и с Хлеб­никовым — он знал, видел эту трагедию: Сергей Есенин был убит в Ленинграде, в гостинице «Англетер», в номере, забро­нированном чекистами для своих акций.

Но дело не только в духовной близости русских поэтов. Обозначен точный срок гибели обоих — Хлебников ушел от нас в июне 1922-го, а Есенин был убит в декабре 1925-го — и вместе с тем дается верный совет: уезжать на третьем году после кончины Виктора Владимировича. Есть в послании и другой совет: возвратиться в Россию из добровольного изгна­ния следует в 1962 году, можно и ранее, в 1955-м, но при ус­ловии: «правительство в стихах не крыть...» Целесообразность, разумность этих рекомендаций вытекает из внутриполитичес­кой ситуации в России 1950-х- 1960-х годов. Хлебников не случайно упоминает о циклах времени, которые считал на досуге. Это его высшее достижение, непонятое и поныне. Он был дружен с особыми пророческими цифрами, создав свою систему, ни на что не похожую — и не ошибался, как прави­ло, в своих предсказаниях. Математик и лингвист по образо­ванию, он записал в трактате «Доски судьбы» законы, кото­рым подчиняется история, жизнь, будущее. Он называл себя не футуристом, а будетлянином, и его глубокий интерес к рус­ской истории отразился в его стихах и поэмах, широко извес­тных еще при его жизни.

Законы, которым подчиняется прошлое и будущее, Хлеб­ников записал в трактате в виде странных на первый взгляд формул, без всякого подобия их доказательства и коммента­риев. Их секреты не разгаданы ни одним математиком, ни одним поэтом, ни одним смертным. Попытки понять их и даже связать с периодами обращений планет и движением Солнца не намного приблизили к истине.

Сама история подтверждает правоту гения.

Череда марионеточных правительств и органов управления в России в 1917-1918 годах подчиняется чаще всего числу 48. Если взять за точку отсчета день отстранения генерала А. Кор­нилова с поста Верховного Главнокомандующего, то именно это число само по себе или помноженное на три, четыре, пять дает дни падения Временного Совета при Керенском, разгона Учредительного собрания при большевиках, конца Сибирско­го правительства князя Львова, падения правительства Скоропадского в Киеве.

И то же число, к примеру, помноженное на шестнадцать, определяет дату расстрела царя Николая II и царственной се­мьи, если за начало отсчета взять убийство царя-освободителя Александра II народовольцами (арифметика проверки доступна всем).

Хлебников приводит в своем трактате поразительные фор­мулы, описывающие падение древних и новых царств, пово­роты судеб народов и целых континентов, он словно рассмот­рел скрытый от людских глаз скелет, основу всего происходя­щего на планете.

Не удивительно, что и цифры жизни Есенина он вычислил с поразительной точностью. Хлебников узнал и свою судьбу, и судьбу России. Но я оставляю за собой право умолчать о российских предсказаниях, так как мне хорошо известно, что широкая огласка изменяет, искажает будущее.

Не потому ли, к счастью, многие прогнозы современных астрологов и магов не сбываются?..

Любопытна одна подробность, касающаяся Есенина. Его жизнь могла пойти по иному пути, если бы письмо Хлебнико­ва было ему отправлено. По какому именно — если бы он покинул родину, а потом вернулся? Вот что об этом сообщил его гениальный друг: «Вернувшись, полный сил, Россию вос­поешь, Как будто зазвенишь булатом». В этом обращении — судьбоносная проницательность, между прочим, касающаяся и России.

Читая записи Колчиных, ошеломляющие проникновени­ем в миры пророка и поэта, я обнаружил посмертную поэму, главный герой которой — дед Семирек. Поэт поясняет, что имя ему он дал по числу главных рек России — от Оби до Дуная. Жаль, но не могу в кратком очерке обозреть панораму событий посмертной поэмы. Ведь в ней и древнейшая русская история, и жизнь народа, и пронзительнейшие откровения, уму нынешних историков недоступные, но созвучные зову сердца и души.

Меня глубоко взволновал образ богини Рожанны, о кото­рой вспоминает дед Семирек, упрекающий нас в короткой памяти. Не понимаю, как это случилось: этот древнейший образ был известен и мне. О богине Рожанне я рассказал в книге «Встречи с Богоматерью», изданной в начале 1990-х годов, почти за десятилетие до ошеломившей меня медитации. И как это странно! Волшебное имя древнейшей русской богини все­го второй раз возникает в литературе, как бы выплывая из тысячелетий небытия. Для меня это один из ключей, открывающих тайну пророка Велимира, называвшего себя — и не без оснований — еще при жизни Председателем земного шара.

* * *

Маяковский, подписавший вместе о Хлебниковым в 1912 году сборник-декларацию «Пощечина общественному вкусу», позднее назвал его «Колумбом новых поэтических ма­териков, ныне заселенных и возделываемых нами». Не все, однако, материки, открытые Хлебниковым даже и в области одной лишь поэзии, были заселены или хотя бы поняты и оценены. Поэзию Хлебникова в высших ее взлетах отличает неповторимая искренность, соединенная с «самовитым сло­вом», им же открытым.

Это видение возникло неспроста. Еще в 1970-х годах Алек­сандр беседовал о поэзии Хлебникова с друзьями, спорил, убеж­дал, потом стал вести дневник этих обсуждений. Прошло бо­лее двух десятилетий. Он листает старую тетрадь, перечитыва­ет хлебниковские строки: «Нам много ль надо? Нет, ломоть хлеба, с ним каплю молока, а солью будет небо и эти облака!» И в тот же миг видит окно, в нем — девушку, потом — сидя­щего больного поэта.

Пройдет еще несколько минут — и он услышит нечто нео­быкновенное, невероятное и вместе о тем — близкое и понят­ное.

Поэму «Гибель Атлантиды» он написал так, словно образы героини и жреца увидел, рассмотрел внутренним зрением сквозь зачарованную завесу астрала. Таким он был и в жиз­ни — непредсказуемым, странным, удивляющим даже свое окружение.

Вот он появляется на вечеринке у доктора Кульбина, где читали стихи и вели непринужденные беседы знакомые по­эта. И он вдруг выскакивает на середину просторной комнаты и падает на колени перед хозяином квартиры, сидящим в крес­ле. Стихли разговоры. А Хлебников прокричал: «Ты уходишь туда, ты уже не с нами!» И было заметно, что пророк-поэт вздрагивает всем телом — то был транс. Скажем так: медитационный транс. Ему открылось нечто поразительное в ту ми­нуту. Уже потом, придя в себя, он рассказывал, что предста­вился ему трон — на нем восседал доктор Кульбин в кроваво­го цвета хламиде, а на голове его сиял венец. Лицо Кульбина было совершенно белым, на устах его — блаженная бессмыс­ленная улыбка.

Не прошло и месяца, как доктор Кульбин ушел в мир иной, хотя до этого ничем серьезным не болел.

Это ли не свидетельство необыкновенных свойств души Хлебникова, кои сохранились и после его смерти? Душа его способна проникать через миры и само время!