Воронцов В. Б. В75 Судьба китайского Бонапарта

Еще во время осады японцами Нанкина Чан пошел навстречу предложениям Германии и Италии о мирных переговорах с Японией. 21 ноября 1937 г. немецкий по­сол Траутман представил гоминьдановцам подготовлен­ный японцами ультиматум, содержащий ряд унизитель­ных требований, в том числе признание, по существу, имперских завоеваний, запрещение антияпонской дея­тельности и т. д. Через месяц были повторены ульти­мативные, но еще более жесткие требования. Японская сторона поставила чунцинского диктатора в сложное положение.

Гоминьдановцы 2 января 1938 г. решились обратиться через Траутмана к Гитлеру с просьбой «повлиять на японцев», добиться хоть какого-то смягчения их требо­ваний. Германское посредничество между противоборст­вующими сторонами в Китае вызвало досаду в США и Англии. Последние опасались потерять инициативу.

16 января 1938 г. премьер Коноэ заявил, что тер­пение Токио лопнуло и нет необходимости вступать даль­ше в какие-либо переговоры с Чунцином. Япония ак­тивизировала усилия с целью внести раскол в Гоминь­дан изнутри. Сторонники Вац Цзинвэя — Чжоу Фохай, Тао Сишэн и другие — организовали в Нанкине, Хань­коу капитулянтские группы; в Токио, Гонконг, Шанхай едут из Чунцина тайные эмиссары.

В трудное для Китая время, когда рухнули расчеты гоминьдановцев на содействие Запада в мирном урегу­лировании конфликта, Советский Союз усилил оказание моральной и материальной поддержки Китаю. К марту

1938 г. в Китай поступили советские танки, большое количество артиллерии, стрелкового вооружения.

И лишь 16 декабря 1938 г. Экспортно-импортный банк США предоставил Китаю кредит в сумме 25 млн долларов для закупок сельскохозяйственной продукции и промышленных товаров. Этот кредит был скорее де­монстрацией Вашингтоном солидарности с Китаем, не­жели выражением самой солидарности. Министр ино­странных дел Японии Арита заявил 20 декабря 1938 г.: «Кредит не помешает установлению «нового порядка» в Азии». Соглашение министерств финансов США и Ки­тая (8 июля 1937 г.) предусматривало поставки ки­тайского серебра в США, что, как полагали в Вашинг­тоне, должно было прочнее связать доллар и юань, обес­печить таким образом американский контроль над ки­тайской денежной системой. Японцев больше тревожила боевая советская помощь, которая обеспечивала китай­скому командованию не только возможность сдерживать натиск агрессора, но и переходить нередко в наступ­ление.

Чан Кайши был вынужден заявить о «бескорыстном характере помощи Советского Союза китайскому наро­ду в его борьбе против японской агрессии». И это была правда. Советские кредиты обеспечивали поставки в Ки­тай различного вооружения, боеприпасов, транспортных средств.

Чан Кайши хотя и говорил публично о большой роли советских военных советников, на деле ограничивал их деятельность. Невежественных генералов, окружавших генералиссимуса, беспокоила прежде всего личная судь­ба, их заботили привилегии, которые они стремились во что бы то ни стало сохранить. Люди, приехавшие из Советского Союза и воспитанные в духе иных чело­веческих ценностей, вызывали у них лишь подозритель­ность и недоверие. Но диалектика взаимоотношений меж­ду СССР и Китаем уже в то время отличалась го­раздо большей сложностью, нежели это было показано историками в первые послевоенные годы. Культ лично­сти Сталина не мог не бросить на эти отношения свою неприглядную тень. Советские военные советники не были изолированы от событий в своей стране, где репрессии захлестнули и Наркомат обороны. В ведущих управле­ниях Генерального штаба в 1937 г. практически смени­лось все руководство, обстановка слежки, всеобщего не­доверия сковывала деятельность и военных специалистов,

вовлеченных в китайские дела. В то же время в усло­виях культа личности Сталина появились благоприят­ные условия для деятельности различного рода приспо­собленцев, авантюристов, обязанных сталинскому покро­вительству своей карьерой. Одним из таких деятелей был полковник Власов. Последний, как вспоминал М. С. Шмелев, состоял при ставке Янь Сишаня. «Ста­линский полководец» не стеснялся в средствах. Он усерд­но пишет рапорты на имя Чан Кайши. Один из таких рапортов пришелся по душе генералиссимусу, посколь­ку в нем русский советник «разоблачил» маневры его соперников. Услуга за услугу. И Власов становится ка­валером высшего ордена Золотого дракона. Лавры вели­кого полководца не дают Власову покоя. С его благо­словения издается плакат, на котором изображены Янь Сишань, Власов, возглавляющие устремившиеся в бой против японцев войска. Поведение Власова не остается не замеченным в группе советников. Был поставлен во­прос об исключении Власова из партии. Но из Москвы ему протянули руку помощи, и он, будучи отозванным из Китая, вновь оказывается на коне и пишет рапорты на своих начальников, которые многие считают орди­нарными доносами. И вот уже Власов — генерал-майор, а на его груди новенький орден Боевого Красного Зна­мени. «Товарищ Сталин оказал мне доверие...» — гово­рил и писал нередко Власов. Перешедший в годы войны на службу к гитлеровцам, Власов был казнен за пре­дательство Родины. Но не такие люди, как Власов, делали погоду в отношениях между СССР и Китаем. Из 3600 со­ветских военных советников подавляющее большинство честно выполняло свой долг.

К 40-летию разгрома милитаристской Японии полити­ческая академия ВМС Китая опубликовала материалы о советской помощи Китаю во время антияпонской вой­ны. Согласно этим материалам, СССР с 1938 по 1940 г. предоставил Китаю кредиты на сумму 450 млн долларов в виде оружия; с октября 1937 по сентябрь 1939 г. из СССР было поставлено в Китай 980 самолетов, более 80 танков и 1300 орудий.

Японцев не устраивали развитие связей СССР с пра­вительством Чан Кайши, рост советской военной помощи гоминьдановскому Китаю, и они усилили военное дав­ление на гоминьдановский режим.

Захват японцами Гуанчжоу и Уханя несколько подо­рвал тезис Чана о том, что не следует идти на большие

жертвы, чтооы удержать какой-либо город. Ведь после новых успехов японского оружия на китайской земле вновь в рядах Гоминьдана вспыхнули раздоры, нано­сившие ущерб престижу партии и ее лидеру. Потеря Гуанчжоу и Уханя привела к росту недовольства поли­тикой Чан Кайши среди населения Юга. Видный го-миньдановец Евгений Чэнь потребовал устранить Чан Кайши с поста главнокомандующего. «Японское втор­жение,— говорил он,— распространилось на самые бога­тые районы Китая. Мы не можем спасти Китай и самих себя от завоевателя, если будем думать, что Чан Кайши выиграет войну... Оскорбительно представить себе, что Чан Кайши есть лучшее, что может породить нация» Приверженец Сунь Ятсена, каким прослыл Чэнь, вел себя вызывающе. Чан Кайши такого не прощал.

Чан Кайши ощущал давление не только слева, но и со стороны прояпонских элементов. Успехи японцев, рассчитывавших военным давлением вынудить гоминь-дановцев стать на колени, не привели, однако, к желае­мым для Токио результатам. В декабре 1938 г. премьер-министр Японии Коноэ, отмечая новые победы импера­торской армии — захват Гуанчжоу и уханьского трех-градья, пригрозил Чан Кайши: если Национальное пра­вительство не прозреет, будет придерживаться политики сопротивления Японии и сотрудничества с коммуниста­ми, то военные действия будут продолжаться до полно­го уничтожения врага. Если Чан Кайши не покорится, намекнул при этом Коноэ, то найдется и другое «ки­тайское правительство», с которым империя будет иметь дело.

Японские политики решили ввести в игру возглавляв­шего гоминьдановский Политический совет Ван Цзинвэя. Подготовка началась заранее...

12 ноября 1938 г. в различных частях города Чанша вдруг вспыхнули пожары. Японские войска находились в 180 км севернее города. Среди населения поползли слухи, что это дело рук Чан Кайши. Расследование по­казало: пожары на совести командующего местным гар­низоном Чанша генерала Фэн Цзы, начальника управ­ления общественной безопасности Вэн Чжунфу и других. Предлог для поджогов — японцы на подступах к городу (город действительно был захвачен императорской ар­мией, но лишь спустя шесть лет). А тогда, в 1938 г.,

1 Daily Herald. 1938. 24 oct.

в городе было уничтожено 50 % строений, боеприпасов, снаряжения, погибло до 5 тыс. жителей. За спиной под­жигателей маячила тень Ван Цзинвэя. Как только заго­релся город, Ван Цзинвэй публично обрушился на ини­циаторов политики «выжженной земли», которая, по его словам, несла китайскому народу «бесчисленные жерт­вы». Инициаторы пожаров в Чанша рассчитывали спро­воцировать анархию, показать власть имущим опасность для них линии на вооружение простого народа, окон­чательно скомпрометировать Чан Кайши, добиться его отставки, открыть путь для заключения мира с Японией.

Ван Цзинвэй и его сторонники просчитались. За Чан Кайши стояла армия. 18 декабря 1938 г. Ван Цзинвэй начал в Куньмине переговоры с губернатором Юньнани генералом Лун Юнем, пытаясь склонить его к сепарат­ному миру с Японией. Для японцев такого рода сделка имела бы огромное значение, поскольку подвоз воору­жения в Китай осуществлялся с Юга, через Бирму и Индокитай.

И здесь Ван Цзинвэя постигла неудача. Чан Кайши узнал о поведении Ван Цзинвэя от самого Лун Юня. Чану не раз приходилось вступать в конфликт с Ван Цзинвэем, но теперь, когда его противник стал действо­вать с открытым забралом, опираясь на помощь и со­действие японцев, их дороги разошлись окончательно. Ван Цзинвэй в декабре 1938 г. бежал со своими едино­мышленниками в Ханой. Они всерьез стали пропаган­дировать идею создания «китайского правительства мира с Японией».

Ван Цзинвэй мечтал, как вспоминал брат Мао Цзэ-дуна Мао Цзэминь, захватить в правительстве портфель министра финансов. Это действительно был чрезвычай­но важный пост. Недаром после смерти Сунь Ятсена наследником лидера революции считался Ляо Чжункай, занимавший пост министра финансов. Ван Цзинвэй и его сторонники, согласно версии Мао Цзэминя, были весьма раздосадованы, когда узнали, что министром финансов стал Кун Сянси. Состоялась неприятная для Ван Цзин­вэя встреча с Чан Кайши. После нее главком разослал всем командующим армиями телеграммы, где сообщал о намерении Ван Цзинвэя заключить с японцами мир, те в своих ответах заклеймили Ван Цзинвэя как преда­теля.

Китайские историки Шэнь Цзяшань и У Дэхуа, обра­щаясь в середине 80-х годов к истории перехода Ван

12 Владилен Воронцов 177

Цзинвэя в лагерь агрессора, дадут оценку причин его оазрыва с чунцинским правительством. Признавая дав­нее соперничество между Чан Кайши и Ван Цзинвэем в качестве одной из причин этого разрыва, они проана­лизируют главные факторы, повлиявшие на поведение отступника. Альянс Вана и Чана на антикоммунистиче­ской платформе в начале 30-х годов оказался времен­ным. После сианьских событий и начала японской аг­рессии между ними обостряются разногласия, в центре которых оказывается вопрос о войне с Японией и едином фронте с КПК- Попытки Вана убедить Чан Кайши в пагубности сопротивления Японии, неизбежности пора­жения Китая оказались тщетными. У Дэхуа видит глав­ные причины предательства Ван Цзинвэя в «полной ут­рате национального духа, капитулянтстве, ненависти к КПК и революционным силам и, кроме того, в стрем­лении стать верховным лидером Гоминьдана».

Чан Кайши решил, о чем свидетельствуют появив­шиеся в середине 80-х годов источники, расправиться - с Ван Цзинвэем испытанным способом. На роль мстителя избирается 25-летний Ван Луцзяо, закончивший поли­цейскую академию в Чжэцзяне. Террорист настиг Ван Цзинвэя в Ханое, но промахнулся. 8 июня 1939 г. пра­вительство Чан Кайши издает указ об аресте Ван Цзин­вэя и наказании его. Но и эта акция не имеет практи­ческих последствий. В июне 1939 г. Ван Цзинвэй и его сподвижники — Гао Чжун и Чжоу Фокай улетают в Токио.

В тяжелой обстановке, сложившейся в стране после бегства Ван Цзинвэя, видные деятели КПК, озабоченные судьбами единого фронта, выступили в поддержку Чан Кайши. В Яньани проходила политическая кампания под лозунгом: «Поддержим генералиссимуса Чан Кайши, до­лой предателя Ван Цзинвэя».

Это было время кульминации политики «умиротво­рения» Японии, проводимой США и Англией, что нашло отражение в переговорах английского посла Крэйги и министра иностранных дел Японии Арита 21—22 июля 1939 г. Соглашение, достигнутое в результате перегово­ров, развязало руки японской военщине в Китае.

Чан Кайши взял под защиту интересы китайского национального капитала, крупных китайских землевла­дельцев. Этим он противопоставил себя Ван Цзинвэю, опиравшемуся на ту часть китайской торговой и про­мышленной буржуазии, чьи интересы так или иначе были

крепко связаны с японским бизнесом, страдали от бло­кады портов, контроля Национальным правительством иностранной валюты и торговли. Под напором японских агрессоров, не щадивших никого и ничего на своем пути, толстосумы бросились кто куда: одни, используя любые лазейки, бежали за границу, другие перебирались на территории иностранных концессий, третьи искали защи­ты у Чан Кайши, благословлявшего их на деловую ак­тивность в отсталых районах Юго-Западного и Запад­ного Китая.

Представители национального капитала, мечтавшие сбросить с себя груз зависимости от своих иностран­ных хозяев, жаждали увидеть Гоминьдан в качестве ведущей и основной силы в рамках единого фронта. «Мы должны вести себя так,— призывал демократ Чжан Цайли,— как ведут себя пассажиры на пароходе... Они вверяют свою судьбу рулевому». Иной кандидатуры на роль рулевого, помимо Чан Кайши, эти круги предло­жить не могли.

Чан Кайши, действуя в рамках общенародного анти­японского фронта, одобрил курс на некоторое сокращение налогов в деревне, снижение арендной платы, ослабил гонение на рабочих, разрешил легально отмечать празд­ник 1 Мая. Поступить иначе в то критическое для страны время генералиссимус не мог. Союз с японцами лишал бы чунцинского диктатора знамени освободителя китайского народа, а с этим Чан Кайши смириться не мог. Японцы обещали его обезглавить, и генералис­симус, зная Японию, не мог отбросить мысли о такого рода печальной для себя перспективе. И Чан Кайши сохранял твердость. 17 апреля 1939 г. он выступил по поводу японских «принципов» отношений с Китаем, предусматривавших создание «нового порядка в Восточ­ной Азии». «Цель китайской оборонительной войны,— заявил он,— заключается в сохранении существования, самостоятельности и свободы всей китайской нации в це­лом. Наша борьба не может быть прекращена ни на один день до тех пор, пока мы не добьемся этой цели... Если даже вся территория Китая будет оккупирована, то все равно у нас останется уверенность и убеждение в том, что мы сумеем отобрать у японцев всю нашу территорию и на ней восстановить всю нашу власть». И это были не только слова.

После падения Ханькоу Чан Кайши готовил ежемесяч­но 98 тыс. солдат. За время войны к 1939 г. в Китае было

12

г 79

Рост политических настроений в пользу единого фрон­та объективно способствовал авторитету КПК как внутри страны, так и за рубежом, что не могло не противоре­чить конечным целям Чан Кайши. Именно тогда амери­канцы впервые смогли опубликовать материалы о поло­жении в районах, контролируемых КПК. И это не отве­чало интересам гоминьдановцев. Мадам Чан дала понять представителям западной прессы, что не доверяет сообще­ниям корреспондентов, посетивших Яньань. Эти сообще­ния показывали высокую общественную и личную нрав­ственность коммунистов, их честность, готовность к са­мопожертвованию, решимость и благородство духа. Такого первая леди Китая перенести не могла. «Но я не понимаю,— патетически восклицала она перед журнали­стами,— разве коммунисты могут быть благородными и честными, как вы их изобразили?!»

Генералиссимус усилил давление на КПК. 1 апреля 1939 г. Чан Кайши выступил на заседании Политиче­ского совета. Тезис о едином фронте вдруг исчез из лексикона генералиссимуса. «Главной заботой прави­тельства и командования,— заявил оратор,— является ликвидация баз коммунистической деятельности и пропа­ганды». Чан Кайши поставил эту задачу рядом с задачей борьбы с агрессором.

В апреле 1939 г. Чан Кайши призвал к уничтожению «баз коммунистической деятельности», а в июне того же года направил командованию Новой 4-й армии телеграм­му: «Ваша твердая решимость всегда идти вперед и ни­когда не отступать показывает, что вы преданы родине. Я доволен вами». Гоминьдановцы, выполняя приказ гене­ралиссимуса, блокировали базы КПК, ее вооруженных сил на территории Северного и Центрального Китая, готовили наступательные операции против 8-й и Новой 4-й армий. Знавшие двуличие генералиссимуса люди не могли не вспомнить народную мудрость: «Не бойся, если у тигра ро­дилось три тигренка, бойся человека, у которого в груди два сердца».

Чан Кайши блокировал пограничный район Шань­си — Ганьсу — Нинся, где находилось командование

8-й и Новой 4-й армий. Гоминьдановские войска общей численностью 750 тыс. человек приняли участие в опера­циях против отрядов КПК- Будто и не было призывов к единому фронту.

Об изощренных методах психологического давления на Красную армию со стороны Чан Кайши подробно рас­сказал в своих мемуарах маршал Пэн Дэхуай. В частях Красной армии пользовался известностью ко­мандир 3-го корпуса Хуан Гунлюэ, его же дядя — Хуан Ханьсян находился по другую сторону баррикад. Накануне третьего карательного похода Чан Кайши го­миньдановские средства информации объявили о назначе­нии Хуан Ханьсяна командующим со штабом в Нань-чане, а вскоре в расположении частей Красной армии появился бродяга по имени Хуан Мэйчжуан. Прише­лец, как оказалось, приходился Хуан Гунлюэ старшим братом. Но зачем ему понадобилось пересекать линию фронта? Пэн Дэхуай, ранее встречавшийся с Хуан Мэйчжуаном, оказал гостю теплый прием, его ожидал роскошный ужин. Ликер «Чжуе цин» («Зелень листьев бамбука») сделал свое дело. Охмелевший Хуан предло­жил от имени Чан Кайши пост главнокомандующего Пэн Дэхуаю и командира корпуса — Хуан Гунлюэ. В под­тверждение своих слов он достал из тайника чемодана письма от Чан Кайши и Хуан Ханьсяна к Хуан Гунлюэ. «Когда я был начальником офицерской школы Вампу,— писал Чан Кайши,— то вел дела недостаточно умело, в результате чего курсант Хуан Гунлюэ вступил на ложный путь». А Хуан Ханьсян напоминал в своем письме о добродетелях генералиссимуса, о своей готовности добиться от него изменения отношения к Хуан Гунлюэ. Чан Кайши получил ответ в чемодане Хуан Мэйчжуана. «Чан Кайши,— говорилось в ответе,— бандит и предатель родины, ответственный за массовые убийства рабочих и крестьян, за свои преступления он заслужил смертную казнь, Хуан Ханьсян идет по стопам Чан Кайши и тоже заслужил высшую меру наказания...» Рядом с ответом ле­жала голова хозяина чемодана '.

В блокаде освобожденных районов, находившихся под контролем КПК, принимали участие японские вой­ска. Командование 8-й армии приняло решение нанести в августе — сентябре 1940 г. удар по коммуникациям, активно использовавшимся японской армией и марионе-

1 См.: Пэн Дэхуай. Мемуары маршала. М., 1988. С. 244—246.

точными войсками Ван Цзинвэя. Операция известна как «битва ста полков». Части 8-й армии под коман­дованием Пэн Дэхуая нанесли серьезный урон противнику: было убито, ранено и взято в плен до 46 тыс. японских солдат и офицеров. Ущерб, нанесенный противнику, оце­нивался в 100 млн иен. В годы «культурной револю­ции», как пишут китайские историки, «битва ста полков» расценивалась «не как большое достижение, а как пре­ступление». Китайские авторы отмечают «битву ста пол­ков» как самый большой успех 8-й армии в период антияпонской войны. Пэн Дэхуай вел боевые операции, а гоминьдановцы продолжали блокаду партизанских баз. Особую заботу у Чан Кайши вызвали действия Новой 4-й армии. Численность армии возросла к 1941 г. до 100 тыс. человек.

Район, очерченный треугольником Нанкин — Шан­хай — Ханькоу,— один из богатейших. Несмотря на япон­скую оккупацию, ближайшее окружение Чан Кайши смо­трело на эти места как на свою вотчину. Рост автори­тета сражавшейся против захватчиков 4-й армии среди народа, возможность упрочения здесь влияния КПК отнюдь не входили в планы Чан Кайши.

Чан использовал любые аргументы для оправдания своей политики, нацеленной на подрыв единого фронта. Одним из таких аргументов стала директива Мао Цзэдуна командованию 4-й армии, с которой Чан Кайши ознако­мился через несколько дней после того, как она была доставлена адресату. Директива предлагала 8-й армии «установить связь с городами по южному берегу Янцзы и проводить кампанию подрыва доверия к Гоминьдану, создавать организации «спасения родины» и борьбы про­тив реакционной линии политического и экономического угнетения масс». Этого было достаточно. Чан Кайши отдал приказ: Новой 4-й армии перейти на северный берег Янцзы. Маршрут передвижения этой армии по юж­ной части провинции Аиьхой гоминьдановцы предусмо­трительно передали японскому командованию. Гоминьда­новцы окружили соединения этой армии с востока, юга и запада, японские войска ударили с севера. Недаром говорили и писали о Чан Кайши: он принимал решения обычно с малой долей риска, будучи уверенным в успе­хе. Новая 4-я армия понесла большие потери. Командую­щий армией Е Тин, будучи раненным, попал в плен к го-миньдановцам и был брошен в тюрьму. Советская сторона не могла не реагировать на эту акцию, ведь

в данном случае помощь СССР могла идти не на нужды борьбы с агрессией, а на развязывание Чунцином граж­данской войны. Советское правительство приостановило реализацию займа.

25 января 1941 г. посол СССР А. С. Панюшкин сделал заявление. В нем говорилось: «Нападение на Новую 4-ю армию ослабляет военные усилия китайского народа, а это на руку японским захватчикам». Именно тогда, когда японские войска терзали китайскую землю и несколько месяцев назад (сентябрь 1940 г.) вошли в Индокитай, необходимы были единые действия китай­ского народа '.

Террор гоминьдановцев направлялся не только против коммунистов, но и против либерально настроенной интел­лигенции, ненавидевшей диктатуру. Усиливался поток бе­женцев из Чунцина, Гуйлиня, Куньмина, спасавшихся от преследований службы Чэнь Лифу и Дай Ли.

Весть о событиях в провинции Аньхой вызвала про­тесты в Китае, за рубежом. Чан Кайши ограничился ничего не значащим обещанием «расследовать» инцидент с Новой 4-й армией. Главное для Чунцина на этом этапе было достигнуто. Позициям КПК в долине Янцзы был нанесен, как казалось, непоправимый удар.

Чан Кайши, проявив солидарность с японцами в на­падении на Новую 4-ю армию, отказывался в то же время идти навстречу «миротворческим» инициативам Ван Цзин­вэя. Этим он путал карты японских политиков. Ведь из 200 дивизий гоминьдановской армии, действовавшей на фронте, до 53 находились в непосредственном ведении генералиссимуса. Использование этих сил против КПК означало бы для Токио достижение малой кровью успе­ха в политике по созданию «сферы совместного про­цветания». Расчеты Токио строились на возможности объединения в прояпонском правительстве Ван Цзинвэя и Чан Кайши, разрыва таким путем антияпонского фронта, уничтожения сил сопротивления, КПК как враждебной агрессии силы. Военные победы на китайском фронте вдохновляли политиков в Токио в их игре вокруг прояпонской группировки в Гоминьдане. К 1940 г. до 2 млн солдат и офицеров китайской армии отдали свои жизни в угоду воинственным амбициям архитекторов «нового порядка в Восточной Азии». С падением Тянь-

1 См.: Международные отношения на Дальнем Востоке. М., 1973. Т. 2. С. 159—160.

цзиня, Пекина, Шанхая, Ханькоу и других промышлен­ных центров Китай потерял 90 % своей промышленности. Упорство Чан Кайши не было, однако, сломлено.

30 марта 1940 г. японские правящие круги инсцениро­вали создание в Нанкине так называемого центрального национального правительства во главе с Ван Цзинвэем, противостоявшего чунцинскому правительству Чан Кайши.

Все отчетливее становилась поляризация сил в Китае. Ф. Рузвельт заявил о решимости Вашингтона поддержи­вать лишь одно правительство в Китае — чунцинское правительство Чан Кайши.

Горький опыт 30-х годов

10 февраля 1939 г. японский самолет высадил десант на острове Хайнань (один из островов Южно-Китайского моря). Чан Кайши, узнав о событии, пригласил «посовето­ваться» несколько человек. Среди приглашенных были Чэнь Лифу, Го Можо, Чэнь Бошэн и другие. Го Можо вспоминал впоследствии беседу: