(Аугосуггестивные в гетеросуггестивные тексты)

Данная классификация, как уже отмечалось, исходит прежде всего из традиционного деления суггестивного воздействия на аутосугтеставное и гетеросуггестивное.

По мнению С. А. Гуревича, отличительной психотерапевтичес­кой чертой славянских школ является акцент на гетеровоздействие, широкое использование суггестивных приемов. Восточная народ­ная медицина, в свою очередь, тщательно разработала методы аутовоздсйствия, психической саморегуляции. Следовательно, если уни­версальные и индивидуальные суггестивные тексты различались нами прежде всего по признаку происхождения, степени связи с МС и наличием-отсутствием личностного начала в формировании суггестивной роли, то аутосуггестивные и гетеросуттестивные тексты различаются своей «направленностью».

Пожалуй, трудно назвать группу текстов, из исследованных нами, которые бы однозначно могли быть отнесены к аутосугтестивным, за исключением формул аутотренинга. Преимущественно из аутосуггестивных по направленности текстов состоят также группы молитв и мантр ( хотя часть из них используется во время ритуаль­ных действий, следовательно, является гетеросуггестивной или аутосугтестивной в зависимости от условий коммуникации). То же можно отнести и к заговорам, которые, как известно, использова­лись как для ауто- так и для гетеровоздействия.

И все-таки, чтобы представить наиболее общие закономерности ауто- и гетеросуггестивных текстов, проанализируем наиболее об­щие параметры, с одной стороны, аутосуггестивных текстов ( фор­мул AT, молитв, мантр), с другой —текстов психотерапевтического воздействия в целом, обратив особое внимание на группу текстов, посвященных «вводу» в личность так называемого «ключа саморе­гуляции» (тексты психотерапевтов Х.М.Алиева и Л.М.Максименюка, а также НЛП (шестишагового рефрейминга). После этого осо­бенности построения и функционирования этих текстов покажем на примерах отдельных текстов.

Сравнивая фоносемантические признаки ауто- и гетеросуггестивных текстов, можно сказать, что здесь прослеживается, прежде всего, явное «расслоение» в группе аутосуггестивных текстов в за­висимости от их целевых задач. По-видимому, молитвы осущест­вляют в чистом виде контрсуггестию, отсюда и доминирующие при­знаки — «светлый»» «нежный» и «яркий».

Формулы ЛГ рассчитаны на самокодирование через смысл, от-

сюда их явное «родство» с текстами психотерапевтического воздей­ствия: признаки «возвышенный», «сильный», но здесь же выделяет­ся признак «яркий», тот же, что и в молитвах. Мантры рассчитаны на чисто звуковое кодирование, кодирование через «музыку сфер», механизм их воздействия целиком сосредоточен на звуковом ритме, лексическим значением (по крайней мере, для носителей рус­ского языка) не подкреплен, отсюда «жесткость» признаков — «уст­рашающий», «суровый», «угрюмый».

Аналогичное расслоение наблюдается и в группе гетеросуггестивных текстов. Тексты X. М. Алиева и Л. М. Максименкжа, как уже отмечалось, направлены на «ввод» ключа саморегуляции. Фоносемантические различия здесь можно объяснить, во-первых, не­одинаковым стилем работы этих психотерапевтов, во-вторых, не­сходством объемов текстов (текст Алиева — 164 слова, текст Мак-сименюка — 836 слов). Иными словами, Х.М.Алисв решал ту же задачу возбуждения саморсгуляции за более короткий промежуток времени и перед большей (телезрительской) аудиторией — отсюда разница в «жесткости» кодирования. Основные признаки текста Алиева — «тихий», «медлительный», «печальный», а текста Максименюка — «возвышенный», «нежный», «стремительный». Каза­лось бы, что признаки «медлительный» в первом случае и «стреми­тельный» во втором, вступают в противоречие с приведенным выше утверждением о зависимости между объемом и признаками текста. На самом деле, это лишь проявление индивидуального стиля рабо­ты психотерапевтов — располагающий большим промежутком вре­мени Максименюк предельно динамичен и многословен, тогда как

Алиев нетороплив и скуп на слова.

Текст НЛП (шестишагового рефрейминга) представляет собой

индивидуальное кодирование личности методом обращения к раз­личным частям личности по поводу разрешения одной из сложных жизненных проблем. По существу, в данном случае психотерапевт выполняет контрсуггестивную функцию для защиты подвергаемой воздействию личности, реагирует на ее невербальные сигналы и снимает внутренние противоречия (ту же функцию выполняет для верующего молитва). Признаки данного текста как раз и отражают его двойственную, амбивалентную, суггесгивноконтрсугтестивную

задачу — «возвышенный», «прекрасный», «сильный».

В целом группы ауто- и гетеросуггестивных текстов на уровне

общих фоносемантических признаков показывают явную зависи­мость от коммуникативной ситуации и тенденцию к взаимовлиянию. Состав «звукобукв» анализируемых текстов отражает те же за­кономерности. Самые значительные отличия: «звукобуквы» Т, Э,

68

Ы, Ч в аутосуггестивных, текстах ниже нормы, в гетеросуггестив­ных—выше.

НЛП — О — ярко-желтый.

Говоря об индексах лексических единиц, можно сказать, что аутосуггестивные тексты характеризуюггся меньшей предсказуемос­тью и более высокими индексами специфичности и экстенсивности

лексики.

В тексте Алиева глаголы доминируют, тогда как в текстах Максименюка и НЛП преобладают местоимения. В целом в аутосуггестивных текстах больше прилагательных, а в гетеросуггестивных — числительных. Л. П. Грямак, автор книги «Общение с собой», отмечает: «Исцеляюшая сила слов, формулирующих наши внутренние проблемы, до сих пор еще остается во многом неясной. Вместе с тем несомненно, что субъект находит облегчение от внутренней тревоги, если ему дается возможность высказаться».

Попытаемся проанализировать, в чем же состоит «исцеляющая сила слов» на примере отдельных текстов. В параграфе 1 настоящей главы уже были проанализированы общие параметры молитв как универсальных суггестивных текстов. Рассмотрим еще несколько примеров, чтобы выяснить, какие конкретные закономерности (лингвинестические параметры) молитв способствуют процессам саморе­гуляции личности.

«Представление о Боге, в каком бы обличье он ни мыслился,

сочеталось с глубокими и прочными эмоциями. Глубинный страх, экстатическое преклонение, распахнутая готовность послушания этому высшему существу, определяющему само существование — вот что такое Бог для человека. Поэтому любая просьба, обращен­ная к нему, сопровождалась напряженным ожиданием и поиском признаков, которые бы подтверждали факт ее реализации. А непо­колебимая вера в защитительную роль бога, впитанная с молоком матери, при желании позволяла любому находить такого рода признаки. Особенно это било действенно, когда просьбы касались внут­ренних проблем самого молящегося: «о ниспослании утешения в горе», «умножения сил в многотерпенье», «даровании выздоровления от болезни» и т. п. Старец Зосима в «Братьях Карамазовых» Ф. М. Достоевского хорошо, на наш взгляд, раскрывает эту психоте-

69

рапевтическую роль религиозных представлений, выраженных в дан­ном случае через молитву: «Каждый раз в молитве твоей, если ис­кренна, мелькнет новое чувство, а в нем и новая мысль, которую ты прежде не знал и которая вновь ободрит тебя; и поймешь, что мо­литва есть воспитание». 73]

1) Молитва Господня («Отче наш... »);

2) Молитва Честному Кресту («Да воскреснет бог...»);

3) Канон покаянный (Владыко Христе Боже... »);

4) Псалом 90 («Живый в помощи Вышняго... »);

5) Символ веры («Верую во единаго Бога Отца... »);

6) «Песнь пресвятой Богородице» («Богородице дево радуй­ся... »).

Фоносемаитичсские признаки избранных для анализа молитв ко­леблются в достаточно широком диапазоне. Сквозным признаком является «светлый». Особое место занимает «Песнь пресвятой Бо­городице», которая авторами «Молота ведьм» инквизиторами Я. Шпренгером и Г. Инститорисом объявляется одним из способов ос­вобождения «от соблазнов инкубов и суккубов» и, в силу своей краткости и фоносемантического состава, может быть приравнена к защитным мантрам йогов. Св. Августин в качестве лечебного и за­щитного способа предлагает следующее: «Когда же надобно вам что-нибудь сделать или куда-либо выйти, то осеняйте себя крестным знамением во_имя Христа и, произнося с верою символ веры или молитву Господню, действуйте спокойно с Божьей помощью».

Возможно, конечно, что разброс фоносемантических признаков объясняется преимущественным вниманием к содержанию молитв, однако определенная закономерность здесь просматривается. Чем «сильнее» с точки зрения профессионалов молитва, тем больше раз­брос признаков (амбивалентность на фоносемантическом уровне, множественность, размытость сверхсмыслов).

Наиболее частотные «звукобуквы» в молитвах В, С, Г, Щ, Я, И. В молитве «Честному Кресту» преобладает Б, что соответствует сиреневому цвету; остальные молитвы — «синие» (голубые), за ис­ключением «Песня Пресвятой Богородицы», где из всех гласных преобладает «желтый (белый)» О. По П.А.Флоренскому «цвет желтый... — это цвет ближайший к свету, так сказать первое явление света в веществе. Напротив, голубой — это как бы тончайшая мгла, — как бы наиболее просиянное вещество».

Говоря о световых оболочках (аурах), окружающих все тела, Фло­ренский отмечает, что голубое есть знак самоотверженности и же­лания приносить себя в жертву за всех. Если эта склонность к само­пожертвованию крепнет настолько, что претворяется в сильный акт воли, выражающийся в деятельном служении миру, тогда голубое просветляется до светло-фиолетово!). Характерно, что именно мо-

70

литва «Честному Кресту», в которой идея самопожертвования вы­ражена наиболее ярко, по цветовой символике отличается от дру­гих молитв.

Л. П. Гримах объясняет психологические механизмы благо­творного действия молитв следующим образом: «Бог выполнял функции своеобразного духовного зеркала, о которое привычно и повседневно смотрелся человек, выверяя в нем чистоту и пра­ведность своего морального облика. Заметив тот или иной «не­порядок» в своем «духовном обличье», обращался опять же к Богу с просьбой дать силы для устранения «недостатков в пове­дении или помыслах».

Такого рода психогигиенические процедуры, безусловно, способ­ствовали большей устойчивости нервной системы.

Действенным, активным началом реализации просьб, которыми «озадачивали» Бога, реально был сам человек с его эмоционально-напряженным ожиданием и верой во всемогущество заступника. Постоянное отслеживание собственного облика и своей сущности с точки зрения «божеских норм» и систематическое, иногда даже бессознательное стремление корректировать себя при отклонении от этих норм и представляло не что иное, как специфическую форму общения человека с самим собой».

Именно потребностями самокоррекции объясняется выбор лич­ностью с христианской мифологией той или иной молитвы. Отсюда

н традиционное разделение молитв на «утренние», «на сон грядущий» и др.

Различное функциональное назначение отражается и на грамматическом составе молитв. Во всех проанализированных молитвах преобладают существительные, за исключением Господней молитвы («Отче наш...»), где наибольшее количество местоимений. (Ц, Местоимение — это чрезвычайно абстрактная часть речи и в то же время чрезвычайно конкретная в употреблении. В любом тексте местоимение предельно конкретно, ведь оно замещает не предшествующee предложение, а весь текст, наполняясь весьма конкретным со­держанием. [ 184] Может быть, именно это обстоятельство объясня­ет универсальность указанной молитвы? Эту молитву характеризу­ет также наименьшая длина слова в слогах и, следовательно, наи­большая ритмичность.

В текстах молитв, как и текстах заговоров, большое количество имен собственных (при обсчете мы их объединили в одну группу с именами существительными, так как разграничение имен собствен­ных и нарицательных в суггестивных текстах представляет собой отдельную проблему, которая не входит в рамки данного исследо­вания). На особую роль собственного имени обращали внимание многие исследователи (напр. А. Ф. Лосев, П. А. Флоренский, К. П.

Якубинский, С. А. Трубецкой и др.)

П. А. Флоренский писал о том, что имена всегда и везде со­ставляли наиболее значительное орудие магии, и нет магических приемов, которые обходились бы без личных имен. Народных убеж­дений достаточно, чтобы сделать имена очагами творческого об­разования личности. В самом деле: человечество мыслит имена как субстанциональные формы, как сущности, образующие своих носителей-субъектов, самих по себе бескачественных. Это катего­рии бытия.

В суггестивных текстах собственные имена не противопостав­лены терминам, а напротив, выполняют функцию, сходную с функ­цией термина — сверхфункциональны сравнительно с обычными словами текста, выполняют дополнительную функцию — «функцию описания текста». Ведь именно суггестивные, магичные тексты имел в виду прежде всего П. Флоренский, когда писал о нормативном значении имен, о их роли как социальных императивов, и утверж­дал с точки зрения христианской мифологии: «Мы исповедуем аб­солютную (бесконечную Личность, абсолютный идеал — Христа,

его воплощение здесь, на земле».

«Иисусова молитва» в этом смысле в своей части до «золотого сечения» представляет собой сплошное перечисление синонимич­ных имен. [278]

В мантрах имена божества также имеют огромное значение. Существенно, что мантры считаются одним из основных элементов медитации и действительно широко используются населением многих стран в целях самоорганизации своей психической жизни, при­чем в подавляющем большинстве случаев понятие бога как сверх­силы практически не используется.

По мнению одних исследователей, мантры — это не моления в собственном смысле, это почти приказания, но только особого рода:

их можно удобнее всего назвать «заклинательными формулами», [204] другие же называют мантры возгласами, чаще всего стихотвор­ными или ритмизованными. [247]

В.В. Семенцов приводит примеры отдельных мантр: «ВАШАГ, ВАУШАТ, ШЙ, УШАГ, ВАТ, ВААГ, BET», — и отмечает, что общей чертой этих возгласов является постепенное стирание в них содер­жательной стороны: в одних, благодаря чудесной прозрачности язы­ка, она еще может быть реконструирована, в других лексическое значение слова приносится в жертву; наиболее ярким примером этого второго типа, видимо, следует считать знаменитый ОМ (АУМ), который произошел из удлинения начальных и конечных слогов определенных слов с последующей назализацией.

Великий слог ОМ — это маха-биджа-мантра. Слово «маха» оз­начает «великий», «биджа» означает «семя, источник, причина». «Маха-биджа» означает, что слог ОМ является источником всех

72

мантр, самой главной мантрой. В ведийской традиции считается, что все Веды, вся Вселенная и все существа произошли из ОМ. Ведь этот слог (ОМ) — согласие, ибо когда [человек] с чем-либо согла­шается, то говорит «да» (ОМ)); то, что есть согласие, — это и есть исполнение [желания]. Исполнителем желаний становится тот, кто, так зная, почитает слог [ОМ] при исполнении [Самаведы]»» — утверждает Чхандогья упанишада. [247]

Это действительно великое начало, колокол, звук, который дол­жен непременно отозваться. Недаром ОМ всегда начинает санскрит­ский текст, а славянская частица «аминь» (да будет? ), связанная с ОМ по происхождению, обычно заканчивает религиозный или ма­гический текст «Аминь» характеризуется следующими признака­ми: «нежный», «женственный», «добрый»; «безопасный», «глад­кий», «светлый», «медлительный», «хилый».

В. В. Налимов, выдвинувший концепцию о так называемых кон­тинуальных потоках сознания, исходил из представления о том, что как мир жизни в самом широком ее проявлении, так и созна­ние человека выступают перед нами как текст

Именно это исход­ное положение позволило ему построить вероятностный язык ви­дения Мира — язык, который исходит из того, что реальность пред­стает перед нами в своей двоичной ипостаси — дискретности (зна­ковой системы) и континуальности (языковой семантики). Осмыс­ляя концепцию Налимова в связи с процессами общения с собой (аутосуггестии), Л. П. Гримак следующим образом описывает это явление: «Человек с помощью обычного дискретного языка задает вопрос самому себе и как бы включает свой мыслительный про­цесс, его спонтанную и текущую часть. Получая ответ, он анали­зирует его на логическом уровне, и если ответ его не удовлетворя­ет, то задает следующий, видоизмененный вопроса. Личность, по В. В. Налимову, — это прежде всего интерпретирующий себя само­го текст Этот текст еще и способен к самообогащению, к тому, чтобы стать многомерным. Этот текст способен к агрегированию себя в единое с другими текстами. Этот текст нетривиально свя­зан со своим носителем — телом, а в случае гиперличности — со многими телами... Личность иллюзорна не только так, как иллю­зорен всякий поддающийся множеству интерпретаций текст. Она более иллюзорна, чем всякий текст, так как это есть самочитае­мый текст — текст, способный самоизменять себя. ... Иллюзор­ность личности — в ее спонтанности. Личность — это спонтан­ность. Спонтанность — это открытость вселенской потенциальности. Способность попадать в резонанс с ней. При этом мир смы­слов должен быть погружен в трагизм. [191]

Иными словами, должен быть толчок к самоизменению, само­прочтению личности. Учитывая данные нсйрофизиологов о разнице между гипнотическим состоянием и медитацией и сравнивая аутосуггестивные и гетеросуггсстивные тексты, можно точнее описать

73

механизм возникновения такого состояния. Если в случае гипноза толчок, (диалектическое противоречие) проявляется через создание одной из модификаций социально-психологической роли Божества (т. е. текст коммуникативно «смягчается», нейтрализуется), то в случае аутокоммуникации, где весь трагизм сосредоточен в специ­ально смоделированном тексте, противоречивые признаки должны выйти наружу. И это особенно заметно в мантрах, сосредоточен­ных преимущественно на звуке, где преобладают признаки «суро­вый», «устрашающий», «темный».

Так, например, маха-мантра («Харе Кришна... »), широко прак­тикуемая кришнаитами, характеризуется следующими фоносемантическими признаками: «устрашающий», «тяжелый», «темный», а качества этой мантры трактуются следующим образом: «Уносит все беспокойства, даруя радость, счастье, гармонию и энергию. Прояс­няет ум, очищает сердце от пороков, просветляет сознание. Разру­шает зло и невежество, награждает сияющим знанием. Уносит скор­би, печали, несчастья. Пробуждает любовь ко всему сущему, озаря­ет светом» (Шалаграма Даса). Гайатри-мантра характеризуется при­знаками «суровый», «устрашающий», «темный». И т. д.

Интересно проверить, зависит ли результат самокодирования и самоизменения от закономерностей текста самовнушения на род­ном языке?

Сравним фоносемантические показатели формулы самовнушен­ных автоматических действий: «Мой язык говорит сам без моего участия» и двух протоколов речи, зафиксированной в результате реализации данного самовнушения: 1) «ТАБАК, Ай, ВИРА, ЭР, ЭРИ, ОР»; 2) «ЗИЗ, УОЗА, ЛАЗИ, ЭЗА, ЭНГА, КАРДА, КУРДБ-РИГДА, ЭГЕМЕ, ИМДЫБЫКА, ГОРОПКА». Описывая данный эксперимент, А. Ромен обращает внимание на физиологические реакции, сопровождающие его; «отмечалась гиперемия лица и внезап­ная отрывистая речь».

Сравнительный анализ указанных текстов показывает, что фоносемантические признаки (цвет и свет ауральных полей, сопровождающих мышление – прим. СК), заложенные в формуле самовнушения, несомненно повлияли на тип реакции испытуемых, хотя отклоне­ния по количеству «звукобукв» различны. В тексте «формулы вну­шения» выше нормальной частотности «звукобуквы» Г, 3, М, Б, О, Я, и в целом много высоких звуков. Текст из протокола №l дает следующие отклонения: Р, Б, В, Р, А, Э, всего высоких звуков — 42, 11 %. Последний текст показывает повышенную частотность звуков Д, Р, Г, 3, К, Г, З, Б, А, Э, Ы; и несколько меньшее количе­ство высоких звуков. Характерно, что в экспериментальных текс­тах появляются звуки Р, А, Э, которые в формуле самовнушения не выделялись, а также уменьшается общее количество высоких зву­ков (включаются наиболее древние слои подсознания). По-видимо­му, здесь наблюдается тип реакции, противоположный реакции, вы­зываемой мантрами: во втором случае Неосмысленный набор зву­ков подключает личность к континуальным потокам сознания, а в случае внушенной (через смысл) разавтоматизацни речевых дейст-

74

вий — к подсознанию. Совмещение функций ауто- и гетеросуггес-тивных текстов мы находим в текстах НЛП.

2) аутосуггестивные тексты характеризуются меньшей предсказуемостью и более высокими индексами специфичности и экстенсив­ности лексики; 3) в аутосуггестивных текстах больше прилагатель­ных, в гетеросуггестивных — числительных; 4) фоносемантические параметры ауто- и гетеросуггестивных текстов зависят от конкрет­ной коммуникативной ситуации, но в целом поддаются системному описанию; 5) «толчком» к саморегуляции при помощи иноязычных аутосуггестивных текстов служит противоречие фоносемантических и смысловых признаков текста (иначе говоря, противоречие приемов, влияющих на установку и «дом колдуньи» ведет к усиле­нию эффекта воздействия); 6) результат самокодирования отчасти коррелирует с фоносемантическими признаками используемой фор­мулы внушения, отчасти обусловливается общими биологическими механизмами психики (подсознания).

1) Рассмотренные в данной главе группы суггестивных текстов (универсальные, индивидуальные, аутосуггестивные, гетеросуггестивные) действительно могут быть описаны при помощи объектив­ных лингвистических методов и обладают особыми параметрами.

2) Указанных тексты содержат ряд универсальных параметров, но обнаруживают тенденции к взаимовлиянию и зависимости от кон­кретной коммуникативной ситуации.

3) Обнаруженные статистически суггестивные механизмы язы­ка могут быть использованы в экспертных системах и при модели­ровании текстов для направленного психофизиологического эксперимента.

4). В зависимости от поставленной цели, текст, совпадающий с мифологическими установками личности, может служить средством суггестии и контрсуггестии.

Комментарий СК: