Ю. Ю. Карпов взгляд на горцев взгляд с гор

На территории горного Дагестана в средневековый период и в Новое время существовало несколько десятков межобщинных союзов— «вольных» об­ществ. Одни авторы насчитывают их более сорока, другие— без малого семь десятков. Название «вольные» фиксирует их отличие от феодальных владений, заключавшееся в отсутствии ханской власти и порожденных ею институтов. В начале XIX в. наиболее крупными феодальными владениями Дагестана явля­лись ханства Казикумухское и Аварское (или нуцальство Хунзахское), май-сумство Кайтагское, шамхальство Тарковское, чуть позднее и ханство Кюрин­ское ³³. У этих и т. п. ханств, равно как и у «вольных» обществ имелась пред­ыстория.

Глава 3. Обычай

Дело в том, что в раннесредневековый период упомянутые ханства и бу­дущие «вольные» общества входили в состав государств Лакз, Гумик, Серир (Сарир), Табасаран и др., которые историки определяют как государства ран­нефеодального типа. В Западном Дагестане существовал военно-политический союз Дидо, объединявший представителей андо-дидойских народов, во главе этого союза, согласно легендам, находился могущественный вождь. В упомя­нутых государствах существовало феодальное землевладение, и хотя оно не имело юридического оформления, но существовало де факто (пастбищные зем­ли, реже — пахотные участки). Так считают историки. Большая же часть па­хотных угодий находилась в распоряжении отдельных семей на правах отчуж­даемой собственности, т. е. мулька. Изрядной политической силой и властью в этих государствах пользовалась военно-служивая знать, известная как раисы, талхьаны, сипехсалары и т. д. Это были исполнители важных административ­ных функций, предводители военных отрядов и ополчений, а кроме того, они являлись солидными владельцами недвижимого имущества. Поэтому вполне закономерной выглядит обозначившаяся в XI—XIII вв. центростремительная тенденция, которая (наряду с внешнеполитическим фактором в лице появив­шихся в XIII в. монгольских войск) привела к распаду упомянутых государств на энное количество мелких владений. В подобных условиях действенной об­щественной силой и единицей оставалась и являлась община (джамаат).

Если несколько десятков лет назад историки утверждали, что община ран­нефеодальных государств Дагестана уже в V—XL вв., достигнув высшей фазы своего развития (типа германской общины-марки), активно разлагалась (такой вывод казался актуальным в свете выстраивания местной истории в контексте мировых исторических процессов и престижных уровней таковых) [Ахмедов, 1969, с. 59], то ныне они склоняются к констатации обратного, а именно к при­знанию прочности данного социального института как в X—XI вв., так и позд­нее [Гаджиев, Давудов, Шихсаидов, 1996, с. 270 и след.]. Это естественно, ибо трудно представить длящийся веками процесс разложения, который в итоге — в веке XVIII и в веке XIX— приводит к изрядной прочности общины (если она, конечно, не являлась новообразованием).

Когда централизованные государства начали рассыпаться, на их месте по­являлись не только и даже не столько «удельные княжества», но главным об­разом «вольные» общества. Да и сами «княжества» нередко становились всего лишь переходной формой к независимым от ханской и т. п. власти союзам об­щин, ибо владетельные персоны также утрачивали власть не в пример упрочи­вавшей свои позиции общине. На этом основании нередко говорят о процессе дефеодализации горных районов. И хотя данный процесс не был однонаправ­ленным и необратимым, и в ряде случаев уже через два-три столетия на месте вольных обществ появлялись феодальные владения (как это было, например, в Курахе и Цахуре), однако он сыграл важную роль в последующей социальной истории и политической судьбе Дагестана.

Что способствовало упрочению общины? Вспомним о миграциях населе­ния в XIII—XIV вв., о стремлении горцев тогда же интенсифицировать свое хозяйство через более рациональное использование угодий, что вызвало про­цесс формирования крупных населенных пунктов. Вспомним, что структура таких вновь образованных аулов подразумевала поддержание равновесия ме­жду их звеньями — тухумами и кварталами и была направлена на это.

216 Ю. Ю. Карпов. Взгляд на горцев. Взгляд с гор

Политическая карга Дагестана XVIII в. (по: [История Дагестана, 1967])

Принимая в расчет, что долговременные исторические тенденции, имею­щие социальный, экономический и политический планы выражения, в подав­ляющем большинстве случаев конкретно обусловлены и в силу этого законо­мерны, ход/поворот исторического процесса в данном случае тоже следует оценить как закономерный и по-своему рациональный. Рациональный в том смысле, что он снял несоответствие между утверждающимся порядком эконо­мической и общественной жизни и прежней формой его регулирования. Вновь формировавшиеся общины, которые организовали наиболее «рентабельное» использование угодий и осуществили это едва ли не путем заключения между своими членами «гражданского договора», введя в практику институты, обес-

Глава 3. Обычай

217

печивавшие почти бесконфликтное взаимодействие поколений и преемствен­ность между ними, создавая условия для если и не гармоничных, то нормаль­ных отношений между полами, предоставляя человеку возможности для про­явления индивидуальной активности, правда, в установленном русле, и всем этим добиваясь сбалансированности интересов разных групп своих членов, фактически не нуждались в над- или внеобщинном органе управления. Имев­шие место исключения лишь подтверждают правило,

Выше я назвал историю и порядок жизни Хунзаха «исключением из пра­вила». Однако это не так. Данный пример — лишь один из вариантов правила, в основе которого лежала и в котором огромную роль играла община, а также сотворенная ею система жизни общества. В качестве же примера «основного» варианта правила назову общество Гидатль (Гид).

Очевидно, оно формировалось параллельно с Хунзахским нуцальством на территории бывшего царства Серир. В документе конца XV в. («Завещание Апдуник-нуцала») Гидатль назван рядом с Хунзахским нуцальством в качест­ве самостоятельной равнозначимой политической силы, которую возглавлял некий Хаджиали-шамхал [Гаджиев, Давудов, Шихсаидов, 1996, с. 323]. Что в конкретных условиях подразумеиал титул шамхал, судить трудно. Возможно, его обладатель состоял в родстве с владетельными персонами соседнего ханст-

218 Ю. Ю. Карпов. Взгляд на горцев. Взгляд с гор

ва. Может быть, он был избран «на должность» предводителя-владетеля, как, например, произошло некогда в селении Батлух, где старейшина одного из ту-хумов с согласия двух других тухумов был избран ханом [Хашаев, 1961, с. 13SJ. Не исключено, что он был тираном. О тиране по имени Ол-о рассказы­вает местное предание, приписывая ему введение жестокого обычая убиения стариков. Согласно преданию, возмущенные гидатлинцы совместно с хунзах-цами разгромили войско Ол-о, а его самого убили [Чурсин, 1995, с. 19] (см. также: [Малачиханов, 1965, с. 183—185]) ^м.

История Гидатля в целом не уникальна. Согласно преданиям, некогда эми­ры или рехедол ('самые благородные¹) [Агларов, 2002, с. 32] управляли Ан­дийским обществом, однако когда последнее достаточно окрепло, его жители покончили с их властью.

Схожие предания бытуют во многих других бывших «вольных» общест­вах. Поэтому-то их и называли вольными.

* * *

Здесь необходимо сказать о порядке и механике складывания таких об­ществ. Их можно оценить только в общих чертах, реконструируя историче­ский процесс, что и проделано историками.

Первое, что надо отметить, это параллельность процесса формирования крупных селений (и, соответственно, сельских общин) и союзов общин. Пра­вильнее даже говорить о двуедином процессе — из многих мелких тухумных поселений известным путем образовывались полигенные аулы и из некоторого количества таких аулов-общин складывались союзы общин — «вольные» об­щества.

Историки видят две основные предпосылки для сложения союзов общин — это наличие не поделенных между селениями земельных угодий (почти исклю­чительно в виде пастбищных гор) и постоянная внешняя угроза, в первую оче­редь, со стороны соседних феодальных владений [Алиев, Ахмедов, Умаханов, 1970]. Последнее удостоверяет и наблюдение русского офицера, производив­шего в начале 1840-х гг. стратегический обзор Дагестана.

Все лезгины (здесь горцы. — Ю. К.) и дагестанцы вообще разделяются по предметам защиты края на союзы или конфедерации, из коих каждая заключает в себе несколько общести (сельских обществ. — Ю. К.), клятвенно обязавшихся с древнейших времен защищать друг друга.

[Мочульский (А), ч. 1, л. 133]

Сторонний человек, к тому же имевший собственную задачу военный, ес­тественно, умолчал о неразделенных земельных владениях и об их роли в фор­мировании союзов общин. Он этого, по-видимому, просто не знал. Авторы же книги «Из истории средневекового Дагестана» полагают, что образование не поделенных между селениями угодий происходило через выделение из суще­ствовавших аулов групп семей, которые, создавая новые населенные пункты, сохраняли за собой права на пользование частью угодий старых селений, пре­жде всего пастбищных гор [Алиев, Ахмедов, Умаханов, 1970, с. 35]. Вроде бы

Современные знатоки местной истории уточняют местные корпи «хана», однако об­стоятельства его гибели излагаются ими иначе [ПМА, 2004, л. 69 об., 70 об.].

Глава 3. Обычай

219

И здесь надо вспомнить, что одновременно с указанным социальным про­цессом развивался процесс переспециализации хозяйства разных зон, в ходе которого горные районы вновь стали преимущественно скотоводческими. Но­вый тип поселении давал возможности для маневрирования угодьями. Преж­ние тухумные селеньица с их террасами отныне забрасывались, а их угодья использовались как выгоны и пастбища, либо как хутора. В новых условиях жизнеспособность обеспечивало наличие пастбищ сельских обществ (парадокс ситуации заключался в том, что главным занятием населения было все же зем­леделие, тогда как основной продуктивной отраслью — скотоводство), и пото­му вопрос о них становился едва ли не основным. Тот, кто имел достаточное их количество, чувствовал себя уверенно и независимо [Османов А., 1996, с. 95, 105—106, 114] . Это была вторая — экономическая, наряду с первой — военно-политической, составляющая «национальной безопасности» сельских обществ. Ее обеспечение было возможно совместными усилиями соседних джамаатов. Заключаемые общинами союзы подразумевали, что о совместном использовании пастбищных гор можно и нужно договариваться. Это диктова­ла логика совместной жизни, где «во всяком хорошем и плохом деле» необхо­димо «действовать так, словно являются... жителями одного какого-нибудь се­ления» [Хрестоматия, 1999, ч. 1, с. 91].

У общей альменды был и другой канал формирования, правда, открыв­шийся позднее. Рост селений имел разумные пределы ³⁶. Когда таковой бывал достигнут, начинался процесс разукрупнения. Он происходил через образова­ние хуторов, которые, правда, во многих случаях оставались сезонными, либо отселков, создававшихся с целью охраны земель общины, отныне — метропо-

Здесь я приведу пример, который хотя напрямую и не относится к практике «воль­ных» обществ, но весьма показателен в рассматриваемом отношении. Из рассказов гени-чутлинца Мухаммадзахида: «У жителей селения Цада (расположен в 2—3 км от Хунзаха. — Ю. К.) не имслось-де места, где можно было бы содержать скот. Не было тогда у этих ца-динцев ни горного пастбища, ни какого-либо другого... Все цадинпы... выходили-де на трехдневные работы в пользу аристократов (иуцаби), то есть в пользу ханов (Хунзаха. — Ю. К.). Ханы же эти, в свою очередь, после того как завершалась работа па их полях, а так­же уборка травы, допускали-де крупный рогатый скот цадинцев на свои пахотные участки, то есть вроде сдавали их цадинцам. Не стесняя себя, ханы эти давали также цадинскому скоту место и для летней пастьбы. Что же касается пастбищ горных и иных, то вот уж при использовании их цадинцам не причиталось-де тогда абсолютно никакой доли». Во время правления имама Шамиля цадинцы пожаловались ему на свое незавидное житье. «Имам Шамиль сказал тут: „Я попрошу у жителей всех тех селений, которые имеют свои доли в горном пастбище Чара, допустить и цадинцев к участию в пользовании этим горным паст­бищем"... Имам Шамиль провел затем опрос по названной проблеме среди жителей чех се­лений... Они все согласились тут допустить цадинцев к участию в пользовании названным горным пастбищем. При этом, однако, жители всех тех селений заявили имаму: „Мы нико­гда не позволим, чтобы цадинцы располагали свою отару там, где будет стоять наша отара. Что же касается вообще горного пастбища Чара, то тут каких-либо претензий у нас к ним не будет"» [Хрестоматия, 1999, ч. 2, с. 55]. Участие имама многого стоило и могло изменить почти любой заведенный издавна порядок.

220

лии. В последнем случае каждая семья, имевшая нескольких сыновей, по ре­шению джамаата поселяла по одному из них на пограничных землях. Так или почти так было принято у аварцев, даргинцев, тиндинцев [Гаджиева, Османов, Пашаева, 1967, с. 85—86; Исламмагомедов, 1964, с. 168; ПМА, № 1384, л. 47— 50 об.]. В итоге общины и их союзы упрочивали свои права на владение терри­ториями и позиции в защите оных перед соседями.

Эти же социально-политические структуры выступали организаторами, юри­дически и материально ответственными при заключении договоров по аренде земель. Для жителей горных, особенно высокогорных районов, чьей основной продуктивной отраслью хозяйства стало скотоводство отгонного типа, аренда зимних пастбищ на равнине была весьма актуальным вопросом. За пользова­ние пастбищами община выплачивала ренту, которую собирала с тухумов и хозяйств. Платой могли служить и военные услуги, как это было, например, в отношениях между акушинцами и цудахарцами, с одной стороны, и шамхалом Тарковским — с другой [Тихонов, 1958, с. 131].

По этим и многим другим вопросам надо было договариваться, в первую очередь между собой, внутри обществ, ведь особой «инстанции», которая бы имела полномочия по их регулированию, не существовало. И в каждом обще­стве-союзе, как и в отдельно взятых джамаатах, имелась отработанная практи­ка решения общих дел. На обоих уровнях— общинном и межобщинном (со­юзном)— она фактически являлась одинаковой. Это были сходы мужского взрослого населения (народные собрания, порой называвшиеся так же, как и сама община, т. е. джамаат, либо имевшие особые названия, например у аварцев и андо-дидойцев данденльи) либо собрания представителей семей и тухумов, а на собраниях обществ — представителей селений (общин). В доку­менте середины XIX в. говорится:

О делах общественных в Акушс собирались толковать среди селения. О де­лах всех союзных обществ (конфедерации союзов. — Ю. К.) собирались в Дюз-майдане. Сбор в Дюз-майдане был при настоятельных надобностях иногда 3— 4 раза в год, а иногда и 2—3 года сборов не было; но почти ежегодно был сбор. Собирались на Дюз-майдане 5 палаток, от 5 обществ: Акушинского, Цудахар-ского, Усишинского, Мсгинского и Мекегинского. Здесь решались дела по позе­мельным спорам между этими обществами и соседями. Решались вопросы о войне.

[Памятники обычного права, 1965, с. 14—15]

Автор другого документа того же времени указал места регулярных собра­ний представителей джамаатов обществ и конфедераций таковых («по боль­шей части для сего избираются углы дорог или площади при мостах» — при-мечательный выбор, с точки зрения этнографа) ³⁷ и отметил обязательность выполнения принимавшихся там решений. В итоге он (офицер русской армии, ведшей войну с горцами) заметил:

Из сего видно, какое важное моральное значение имеют эти сборные пункты и какое нравственное влияние могло бы приобресться над дагестанцами, если бы эти пункты были заняты нашими укреплениями.

[Мочульский (А), ч. 1, л. 132 об.—133]

¹ Имеются сведения и о проходивших раз в год собраниях представителей обществ «всего Нагорного Дагестана» [Из истории права, 1968, с. 76].

Глава 3. Обычай

221

Определения «важное моральное значение», «нравственное влияние» мно­гозначительны. Они говорят если не собственно об организации жизни об­ществ горцев, то об атмосфере, которая определяла ее «порядок».

Если кто по вызову на сход в назначенный день не придет, с него взыскива­ется один котел. Если жители одного селения не придут на собрание в назначен­ный день, с них взыскивается 1 бык.

Так значилось в постановлениях, которые не допускали самовольности лиц и тухумов в общине, а равно общин, вступавших в договорные отношения (обязательства) с другими подобными им. Из того же «Свода решений»:

Если одно из андалальских селений не примет участия в тревоге, то с жите­лей его взыскивается штраф 100 баранов... Если одно селение нашего округа, порвав с нами связи, отделится от нас. не имея с нами связи, то с этого селения будет взыскано 300 баранов.

[Памятники обычного права, 1965, с. 62, 64, 65]

Однако практика была сложнее решений, так что атмосфера взаимной от­ветственности доминировала лишь «почти». Как не было действительно рав­ных индивидов и тухумов, так не существовало и подлинно равных общин. В документе 1860-х гг. записано:

В горной (узденской) Табасарани более важные дела (по убийству, значи­тельному воровству, по общему вооружению) решались на обшей сходке. На сходках этих сильные тухумы имели влияние так, что дела решались в большин­стве случаев в их пользу; если и обвинялся член большого тухума при очевидно­сти преступления, то наказание было возможно слабое, — зато слабому тухуму пощады не было.

[Памятники обычного права, 1965, с. 48]

А в одном из наиболее крупных и сильных «вольных» обществ Южного Дагестана Ахты-паре I (в терминологии автора документа середины XIX в. — «участков»), в которое помимо главного селения Ахты входило еще 11 насе­ленных пунктов, реалии были таковы, что все это общество «управляется ах-тынскими аксакалами. Преимущества ахтынцев перед прочими жителями 1-го участка состояли в том, что: а) без ахтынских меслегетчи (посредников) жите­ли всех селений участка не имели права разбирать обоюдных претензий своих, Ь) по первому востребованию ахтынцев должны были являться на помощь в войне (в свою очередь, каждое из селений этого участка имело право на обяза­тельную защиту ахтынцев), с) проверялись ахтынскими аксакалами и эфен-диями относительно исполнения зеката (закят. — Ю. К.), d) отбывали пахту (о пахте см. в начале следующей главы.— Ю. К.) и е) сами платили за кровь 300 руб., т. е. 300 баранов, а брали с жителей подчиненного им участка 600 ба­ранов» [Памятники обычного права, 1965, с. 25].

Отношения между селениями, права общин внутри союзов регламентиро­вались во избежание злоупотреблений и насилия со стороны «сильных». Для

222

/О. /О. Карпов, Взгляд на горцев. Взгляд с гор

Впрочем, и при наличии гарантий идеализировать порядок совместной жизни общин не приходится. Противоречий между общинами было достаточ­но, так как интересы, силы и возможности для их проявления у селений, точ­нее, у их жителей были неодинаковыми.

...Мочохцы возобновили ... свои беспочвенные притязания па землю, извест­ную всем как наша. Дело в том, что лучшие хиндахские юноши к тому времени поумирали, а оставшиеся в живых показались им людьми жалкими...

[Хрестоматия, 1999, ч. 2, с. 11]

Могущественные общества забирали от слабых джамаатов территории в качестве компенсации за кровь, проливавшуюся в ходе столкновений. Подоб­ная форма компенсации не предусматривалась адатом в отличие от шариата, но навязывалась сильными обществами угрозой войны и получала узаконение в виде соглашений [Агларов, 1988, с. 98].

Следствием таких противоречий и одновременно примером их разрешения явился факт принятия Цудахарским союзом общин под свое покровительство Салтинского общества, права которого ущемляло Кудалинское общество, а также переход Кудалинского общества, недовольного собственным положени­ем в Андалальском союзе, в Акушинский союз, что имело место в конце XV111 в. [Умаханов, 1981, с. 65—66]. Возможность смены «союзников» говорит о мо­бильности межобщинных объединений и о шансах общин маневрировать в кон­кретных политических ситуациях.

Более сложными, но, в общем и целом, не драматичными были отношения между общинами и их союзами, с одной стороны, и феодальными владениями и их главами— с другой. Общества сопротивлялись попыткам ханов и т.п. подчинить их своей власти, взимать подати. Часто им это удавалось, порой нет. Источники XVII—первой половины XIX в. дают материалы для констата­ции изменений политического статуса селений; в списках одного времени то или иное селение (общество) может фигурировать в качестве зависимого, в дру­гих — как самостоятельное.

Это в адрес жителей непосредственно подвластных селений ханы могли заявлять подобное тому, что Султан-Ахмед-хан — глава Аварского ханства — в 1802 г. выговорил жителям одного из них, попытавшимся сложить с себя повинности:

Некоторые раяты {раяты — податное сословие. — Ю. К.), кажется, хотят освободиться от податей, приводя необоснованные доводы. Они хотят подняться от раятского состояния до узденства. С них полагается дань; с гор, воды, сено­косных угодий, садов, с посевов. Мы это получали по наследству от предков. Ни полной меры, ни даже полмеры не берется с них несправедливо. Теперь они хо­тят освободиться от всех этих сборов, насильно захватить наше имущество и присвоить его. Но это им не удастся, хотя, поверив всяким разбойникам и кле­ветникам, они и надеются удержать принадлежащее нам.

[Хашаев. 1961, с. 145]

Глава 3. Обычай

223

Запись эта сделана с целью сообщить, что жители города чох­цев будут стоять рядом с Сурха­ем и его сыновьями, подобно то­му как предки их были рядом с его предками. Далее, чохцы и Сур-хай, дан друг другу соответству­ющие обещания, в конце концов договорились...

[Хрестоматия, 1999, ч. 1, с. 32]

Данный пример не единичен. С сыном упомянутого Сурхая Сурхай-ханом II в конце XVIII—начале XIX в. джамаат Шиназа заключил договор, в котором говорилось:

Это — разъяснение и аргу­мент, даваемые на будущее вре­мя, начиная с наших дней. [Дого­ворилась?] община Шиназа с Сурхай-ханом об [установлении] устава и мира. Обязался тут [Сурхай-хан] совещаться с ними (шиназцами?) в добрых и злых де­лах. И если он увидит их врага и (...) свою дружбу {...) с ними (шиназцами?) на базе справедливости и благодеяний. Если они поступят вопреки его приказу (...), [то наложит он на них?] шесть туманов...

[Хрестоматия, 1999, ч. 1, с. 82]

Повторю, отношения не были неизменными. В качестве интересного при­мера изменений, правда, касающихся лишь одного аспекта взаимоотношений владетельных персон и общин, а именно прав на недвижимость, приведу вы­держки из документа середины XVIII в., опубликованного М. А. Агларовым:

Алимы, старшины и старики джамаата селения Аракани, собравшись, посо­ветовались и решили послать к Мехти-Шамхалу 10 человек из раисов с просьбой об отдаче джамаату гор Уркат и Акай-Тау, принадлежащих Мехти-Шамхалу. Эти десять представителей привезли с собой подарки на 10 ослах для шамхала (виноград, вино, виноградный уксус и яблоки). Просьбу их шамхал удовлетво­рил с условием, что араканцы будут его войском, его сыновьями, его людьми, будут усердно служить ему так, как это было раньше, при предках, делить с ним радость и горе. На этом согласились, были составлены письма об отдаче указан­ных гор араканцам.

[Агларов, 1988, с. 82]

224

Ю. Ю. Карпов. Взгляд на горцев. Взгляд с гор

Однако в дальнейшем араканцы нарушили обязательство-— перестали служить и содействовать шамхалу, порвали с ним связь, даже воевали с ним и угоняли скот его подданных. В итоге шамхал вернул себе указанные горы.

Представители феодальных сословий могли появляться и закрепляться в «вольных» обществах, обретая там разными путями собственность.

Один из таких вариантов являл Ункратль — общество, располагавшееся на границе с горной грузинской провинцией Тушетия. Его населяли аварцы, ока­завшиеся «островом» среди апдо-дидойских народов. История Ункратля не­достаточно ясна. Полагают, что его территория была освоена аварцами в ре­зультате захвата стратегически важной местности хунзахскими нуцалами с по­селением там подданных и передачей ее в управление и владение представи­телям ханского дома. В ункратлинских селениях Киди и Саситль жили беки по фамилии Алдамилал (Алдами, Алдамишвили; об одном из них, о его «дея­тельности» речь пойдет в следующей главе), владевшие двумя пастбищными горами ³⁸. От жителей подвластных селений они ежегодно получали с каждого двора по барану, сабе пшеницы, а также работников на три дня [Бацадаса, 1994, с. 14; Хашаев, 1961, с. 136—137, 150—151].

В селениях, которые представляли собой достаточно мощные общины (как, например, самостоятельная в одно время община Телетля) либо входили в со­лидные общества, в частности в Андалальское и Гидатлинское, подобно аулам Ругуджа, Зиури и др., владельцами некоторых пастбищных гор и лесов оказа­лись чалки [Хашаев, 1961, с. 151J. Беки и чанки — потомки наследников ханов от равных или неравных (в последнем случае) браков. Помимо доходов от собственности они получали таковые через подати и повинности, которые нес­ли в их пользу жители селений, где бекам и чанкам удавалось обосноваться. Последнему общины, как могли, сопротивлялись. Любопытен следующий при­мер. Хотя историки замечают, что Каратинское общество одно время входило в состав Аварского ханства с вытекающими из этого последствиями [Хашаев, 1961, с. 137], современные каратинцы вдохновенно говорят, что такого нико­гда не было и не могло быть ввиду свободолюбия и особой предусмотритель­ности их предков. Они рассказывают, как некогда через их землю проезжал хан и имел остановку, во время которой попросил у местных жителей пищи. Каратинцы дали ему требуемое, однако запретили спускаться с коня, ибо по печальному опыту соседнего общества Технуцал знали, к чему это приводит, а именно к той или иной форме зависимости от ханов (нуцалов). I la некогда ока­завшихся под властью ханов соседей каратинцы и сейчас смотрят особо гордо [ПМА, № 1757, л. 16]. Схожую историю о своих предках и казикумухском ха­не рассказывают жители лакского селения Кули [ПМА, 2005 г., л. 39, 45]. В данном случае примечателен ракурс подачи событий (якобы исторических).

Нетерпимость джамаатов к посягательствам на их независимость предель­но четко изложена в решениях Андалальского общества.

Если житель андалальских аулов во время выхода по тревоге убьет бека, то следует со всего населения округа в пользу убийцы ежегодно десять овец и сто мерок зерна. Если андалалец нанесет рану лицу бекского происхождения, то вы­куп и возмещение берут на себя все жители округа... Если кто-нибудь выдаст

До 1844 г. они не хотели признавать над собой власть Шамиля, за что были наказаны, а принадлежавшие им горы и земли были отнесены к собственности имама. После покоре­ния Дагестана русскими войсками эти земли были взяты в казну.

Глава 3. Обычай

225

[Хашаев, 1961, с. 152]

Штрафы полагались за продажу бекам дома и другой недвижимости, за оказание услуг, за пребывание у них в гостях без уважительной причины, за сообщение им сведений об общинной жизни, наконец, за предоставление пищи либо за одалживание чего-либо. Тяжбы, возникавшие между беками и членами данного общества, надлежало решать только в Андалале и по его законам.

Чем объяснить подобную непримиримость общин с лицами данной соци­альной категории? М. А. Агларов замечает, что бекская прослойка была фак­тически отделена от общины и лишена гражданских прав, хотя общественны­ми землями пользовалась наравне с узденями в качестве земельного собствен­ника, ибо, по его мнению, к собственности здесь было отношение как к непри­косновенной [Агларов, 1988, с. 136—137]. Впрочем, и там, где бекам и чанкам удавалось расширить свои общественные позиции и даже исполнять роль пра­вителей общины, как это имело место с чанками в Телетле в конце XVIII— начале XIX в., их юридические привилегии оставались незначительными — двой­ной размер штрафа за убийство бека или чанка, а дополнительная собствен­ность в пределах сельских угодий практически отсутствовала [Движение горцев, 1959, с. 293—294].

Первые беки и чанки большей частью появлялись в независимых общинах в периоды могущества феодальных владений (вспомним о требовании джа­маата Хупзаха к нуцалу отправлять своих отпрысков подальше от столицы). Нередко они обосновывали свои претензии на привилегии и власть ссылками на прямое родство с арабами, принесшими в Дагестан ислам. Это значило мно­го, но все же не являлось достаточным для полноценного включения в жизнь джамаата с увеличенным объемом прав. Одно и другое могло бы быть, если бы имело функциональную обусловленность.

Для сравнения приведу пример царгасатов — привилегированного сосло­вия в одном из обществ Северной Осетии. Первые царгасаты выполняли функ­ции охраны крестьян: давали знать о грабительских набегах, следили за стада­ми, осуществляли контроль за пользованием пастбищ [Джанасв, 1948, с. 12— 13], т. е. они конкретными делами «зарабатывали» свой статус и некоторые привилегии, которыми уже без «трудового участия» пользовались их потомки.

В чем-то схожий с этим пример являло южнодагестанское общество Рутул. Согласно записи 1940-х гг. Л. Б. Панек, жители Рутула называли беками «сво­их бывших предводителей набегов. Эти предводители грабили соседние селе­ния, а с некоторых получали дань, которая со временем становилась податью. Для того чтобы называться беком, недостаточно было обладать богатством и авторитетом, но надо было непременно быть начальником» [Панек (Аа), л. 59]. Роль начальника подразумевала исполнение общественно значимых функций. В число последних входило и руководство набегом, ибо набег являл­ся составной частью жизни общества. Рутул же оказался едва ли не единствен­ным «вольным» обществом, которое управлялось беками, обладавшими наслед­ственными, правда ограниченными, политическими правами [Лавров, 1962, с. 115— 116] ³⁹. Что это, свидетельство признания их былых военных заслуг и под-

Согласно преданиям, беки (ханы) являлись членами рутульской общины. Сам аул Ру­тул не был зависим от них. Им подчинялись другие селения, входившие в общество, кото­рое возглавлял Рутул [Алиев, 1988а, с. 22].

8 Зак. 4349

226

тверждение в текущий момент функциональности в качестве «управленцев»? Обе функции всегда и везде важны. Без исполнения их и других подобных им по важности функций титула и претензий некоторых лиц на «уважение» мало, а то они и вовсе ничего не значат. Разница в отношении к исполнению некими лицами подобных функций зависит от модели и устоев жизни общества.

Предания горцев Восточной Грузии сохранили имена героев, которые не­когда отличились в боях и за это получили от царей титул азнаура (дворяни­на). Однако они отказались от этой привилегии, не пожелав нарушить закона общины, не допускавшего в своей среде азнауров. В памяти народа сохранился и фольклорный сюжет об убийстве некоего лица, пренебрегшего установлен­ным законом [Харадзе, 1958, с. 69].

Аналогичный «закон» существовал и в горном Дагестане.