Заметки, эссе, диалоги

До конца своей жизни он любил пешие прогулки за город. Однажды в свои девяносто лет решил взять с собой пятилетнего правнука. Сели в троллейбус и на одной из остановок озорной малыш выскочил из троллейбуса. Спустя некоторое время аксакал спохватился, попросил остановиться и вышел в люд-ской поток на проспекте Абая.

– Ата-а! – плача, метался среди чужих прохожих мальчик.

Это надо было видеть, как прадед спешил к нему, с каждым шагом сокращая расстояние, словно бы громаду лет между ними. Наклонился и обнял своего правнука, как бы заслоняя от всех бед и тревог века уходящего и века грядущего.

– Айналайын!

Правнуком был мой младший сын Ануар, который сейчас учится в Праге.

* * *

Откроем недавно вышедшую хрестоматию, куда включено стихотворение Сабита Донентаева, написанное в 1914 году:

Пришло время издания классической казахстанской литературы. Изданы полные собрания сочинений Абиша Кекильбаева, Шерхана Муртазы, Кадыра Мырзалиева, Туманбая Молдагалиева, Темирбека Жургенова и других писателей и поэтов.

Институт литературы и искусства готовит двухсоттомник казахского эпоса – это все наше духовное достояние, достояние суверенного Казахстана.

К сожалению, пока нет собраний сочинений Абдижамила Нурпеисова, Олжаса Сулейменова, Кабдеша Жумадилова, Акима Тарази, Дулата Исабекова, Сатимжана Санбаева, Роллана Сейсенбаева...

В эпоху национальных потрясений, распада и образования государств перед поэтами Казахстана, как и любой страны постсоветского пространства, неизбежно встал вопрос о дальнейших исканиях в мире образов и метафор, призванных исчерпывающе отразить эпоху и бытие человека в ней, его божественное предназначение.

Но связь времен неразрывна. Поэтическое вдохновение не может существовать вне преемственности и реминисценций из прошлого и ощущения будущего. Для нового поколения поэтов Казахстана необходим глубокий творческий анализ поэтического наследия прошлых лет. Анализ без идеологических и политических сносок.

В этом смысле интересным представляется проект «Малая абаевская антология», осуществленный как на казахском, так и на русском языках. Полиграфическое решение также отличается оригинальностью: стихи Абая, а также поэтов, которых он переводил на казахский (Пушкин, Лермонтов, Байрон, Гете, Шиллер), были изданы в виде перекидного календаря.

Кроме того, издательский дом «Жибек жолы» впервые выпустил сборники стихов народных акынов М. Асайынова и
М. Тырбиева. В книгу М. Асайынова включены его айтысы, стихи о природе родного края, любви. М. Тырбиев – один из видных учеников великих певцов и композиторов Биржан-сала, Ахана-сере, его творчество посвящено Казахстану, его истории.
О поэтах и писателях КАЗАХСТАНА
«Айналайн»
Среди книг, которые за десять лет выпустил издательский дом «Жибек жолы», есть для меня особенно дорогие. В первую очередь это сборник стихов Олжаса Сулейменова «Айналайн».

Двадцать лет тому назад мне пришлось готовить к изданию первый библиографический указатель литературных произведений Олжаса Сулейменова.

Работа была интересной и захватывающей. Были и казусы. Например, указатель составляется, разумеется, по алфавиту, и первым литературным произведением значилась запрещенная идеологическим аппаратом книга «АзиЯ». И этот самый «идеологический аппарат» требовал, чтобы были указаны только отрицательные отзывы и рецензии на данную книгу. Разумеется, я с этим не согласился, объяснив центурионам из ЦК, что есть элементарная научная объективность, которая не подвластна диктату времени и строя…

И сегодня подтверждается эта аксиома. Имена шельмовавших поэта мы вспоминаем только благодаря его творчеству.

Все проходит: споры, политика, сиюминутность того или иного явления, даже сами поэты уходят, а стихи остаются.

Не зря я вспомнил то время, когда из анналов библиотек, из тьмы хранилищ, словно из тьмы колодца, всплывали незнакомые не только читателю, но и самим автором забытые его ранние стихи.

Я тогда не представлял, что через много лет, объединив эти стихи, смогу издать их отдельной книгой. Издать без политиче-ского и цензорского диктата. Издать уже в своем, собственном издательском доме «Жибек жолы». Издать просто небольшую книгу лирики поэта Олжаса Сулейменова.

Основу этой книги составили малоизвестные современному читателю стихи поэта, ибо все, что создано Мастером, должно принадлежать истории и человечеству.

Легкое облако грусти возникает при чтении стихов этого сборника. Давно уже образ Алма-Аты, не раз воплощенный в стихах поэта, имеет совсем другие контуры и краски. Канул в Лету и характерный пейзаж, где прошли наше детство и юность. И только ландшафт гор постоянен. В стихах и в жизни. Это ландшафт Поэзии.

Быть может, причина возникшей грусти в том, что мы повзрослели на этот период жизни, на стиховой диапазон этой книги, но стоит поднять голову, как вновь в душе рождается «предчувствие гор».

Моя Вселенная без Олжаса была бы не полной. Я признателен судьбе, своему дядьке, что эта встреча состоялась.

В стихах Олжаса Сулейменова «Кочевник», «Песня кумана», «Хромой кулан», «Карагач», «Красный гонец и черный гонец», «Молитва батыра», «Кочевье перед зимою…», «Баллада», «Волчата», «Последнее слово акына Смета» и многих других поэтиче-ских произведениях этого яркого представителя казахской поэзии второй половины ХХ столетия, ученого и дипломата, общественного и государственного деятеля, прослеживаются то личностное начало и глубоко индивидуальный поэтический взгляд на суть явлений быстро меняющегося мира, которые сопряжены с известным постулатом «от частного к общему». Элементы жырау и толгау, характерный для многих акынов так называемый «степной рефрен», мгновенная импровизация не в угоду поэтической версификации, а рожденная самой поэтической мыслью, которая всегда живет в сулейменовском Слове, что «бродит в степи», – все это и многое-многое другое всегда определяло поэтический дух Олжаса Сулейменова как сугубо национальное творчество, вышедшее из многовековой традиции, именуемой «поэзией степей».

Однако все это было бы именно версификационным калькированием степного фольклора, если бы не личность самого поэта, его эрудиция, его естественное мастерство и умение воплощать в оригинальную форму неординарную поэтическую мысль, свой «миг сознания».

Олжас знает культуру на молекулярном уровне. Он находит зерна тюркизма в разных языках. Не только в русском, но и в японском, итальянском. Дай Бог ему здоровья, он недавно отметил 65-летие. Последняя его книга-исследование – «Язык письма». Эту книгу многие пока не воспринимают, но я не сомневаюсь, что ее оценят наши потомки.

Не вполне понятно, почему Мурад Аджи ни в одной из своих книг не делает ссылку на авторитетные научные труды Олжаса Сулейменова.

Любой читатель, не говоря уже о читателе искушенном, сразу замечает это «игнорирование». Мне могут возразить, все это мелочи личностного характера. Разумеется, мелочи, но эту мелочь не спрячешь за переплетом, каким бы он нарядным и лакированным не был. Это так, к слову, как издатель и как поэт.
Морис Симашко
Морис Симашко – народный писатель Казахстана, лауреат Президентской премии мира и духовного согласия, был в Казахстане широко известен, пользовался уважением и почетом, но по семейным обстоятельствам вынужден был уехать в Израиль. Он очень тосковал по родной Алма-Ате, и его сердце не выдержало разлуки.

Хоронило Мориса Симашко посольство Казахстана в Израиле. Он похоронен на окраине Тель-Авива.

Мой старший товарищ и друг Мориса Давидовича, участник Великой Отечественной войны Леонид Юзефович Гирш посвятил Симашко стихотворение с такими строками:
Он мне писал:

Все хорошо. Мила еврейская Бат-Яма.

Только ночами снятся мне

Цветы и степи Казахстана.

Как завещание живым

Оставил свой «Четвертый Рим».

Как будто диктовал пророк

Слова его последних строк…

В 2001 году вышла книга Бельгера «Казахское слово» о богатстве нашего государственного языка и о его положении пасынка в родном отечестве. Автор пишет не только доказательно, ярко и веско – но с болью за судьбу казахского языка. Интересно получается – немец убеждает казаха относительно его родного языка. Кому это больше надо, человеку «иного рода-племени» или отечественному манкурту?

«…То, что досужее мнение, будто казахский язык скуден и беден, – ложь и кощунство – еще не главная беда. Главная беда в том, что в эту легенду со временем уверовала и значительная часть так называемых носителей языка». «Равнодушные стали казахи», – справедливо обижается Герольд Карлович. Почему мы такие равнодушные?

В столь же блистательных «Этюдах о переводах Ильяса Джансугурова», называя поэму «Кюйши» вершиной мировой поэзии, немец Бельгер снова исходит болью за наш родной язык: «…И в этом трагедия Поэта: мощь казахского речестроя не поддается переводу».

Герольд Бельгер подготовил к изданию библиографический справочник «Российские немецкие писатели».
Мурат Ауэзов
Начиная с середины шестидесятых годов прошлого столетия многие события в культурной, литературной, кинематографической и политической жизни Казахстана в определенной степени связаны с мировоззрением и жизненной позицией Мурата Ауэзова. Это – «Жас тулпар», проведение «запрещенного вечера» поэзии Махамбета, Пятая писательская конференция стран Азии, Африки и Латинской Америки, становление переводческого дела в Казахстане, декабрьские события в Алма-Ате, активное участие в Международном антиядерном Движении «Невада–Семей», экспедиция ЮНЕСКО «Шелковый путь – путь диалога», романтизм первых лет суверенного Казахстана, работа на дипломатической службе, работа в кино и на телевидении, и многое, многое другое, когда с осознанным выбором можно «раствориться» в идее во имя своего человеческого достоинства.

Известный российский ученый А. Н. Давыдов так анализирует программную работу Мурата Ауэзова «Уйти, чтобы вернуться».

«Я как русский и житель России считаю, что несу ответственность за многовековую колонизаторскую политику России в отношении Казахстана и полностью разделяю освободительный пафос следующих двух политических заявлений Мурата, содержащихся в его дневниках.

Первое заявление: «Осмысливая и изучая историю казахов в эпоху средневековья, мы, разумеется, не можем не видеть реально существовавших кровнородственных связей славян и тюрков. Но акцентировать на этом внимание, вычленять эти факты из контекста совсем другого содержания – мы не должны. Это могут делать гуманитарии славянской принадлежности. Что же до нас, то слишком много крови, унижений и т. п. между нами, чтобы сейчас, в нашей ситуации, в положении недвусмысленно колонизованного попираемого этноса, мы поднимали бы на щит былое эпизодическое родство. Политическое противостояние – главное, что нам предстоит осуществить».

И второе заявление: «Осуществить подлинное единение двух главных этнических компонентов нашей земли можно, лишь сохраняя и укрепляя в себе чувство достоинства. В мировоззренческом плане это означает полную суверенность, абсолютную отстегнутость (по всему шву) от сытно-спесивого мировоззрения «галилеев». Набиваться в «родичи» в этой ситуации – полумера, компромисс, раболепный шаг. В тактическом отношении – обезболивающее, отвлекающее от главной цели действие. Россия – колонизатор. Истина проста и требует столь же ясного и определенного к себе отношения. Разумеется, мы вспомним о родстве и возрадуемся ему, но только потом, в будущем, когда осуществим свои политические притязания» (1978 год).

Дневники «Уйти, чтобы вернуться», написанные в 1978 году, вышли отдельной книжкой в 2002 году в нашем издательстве «Жибек жолы».

Многие могут упрекнуть, что Мурат Ауэзов генерирует свои идеи только на начальной фазе, на стадии зарождения – и только.

Но кому-то надо зажечь свечу, а истопников, поддерживающих жар идеи, всегда предостаточно.
* * *

Судьбою мне дарована духовная близость с культурологом Муратом Мухтаровичем Ауэзовым. Нашему знакомству больше тридцати лет. Еще задолго до публикаций моих первых поэтических произведений, он взыскательно внимал моему юноше-скому чтению. Книга «Времен связующая нить», а затем сборник «Эстетика кочевья» были впитаны мной и моими друзьями в те далекие прекрасные семидесятые годы. Он первым по-должному оценил мое стихотворение о позабытом языке, не говоря уже о том, что он был и первым слушателем этого стихотворения.

Мурат Ауэзов привил мне свою любовь к странствиям, к творческому освоению родного ландшафта и незнакомой местности.
* * *

Однажды в Самарканде на знаменитом местном базаре у меня увели бумажник.

Ушел в гостиницу удрученный и заперся в номере. Без денег, даже на сигареты ни копейки.

Вдруг стук в дверь. Заходит Мурат Ауэзов, мы с ним вместе приехали по делам Великого Шелкового пути, и дает, разумеется, свои деньги.

– Зачем?! Откуда?

– Багдадский вор передал, – улыбнулся Мурат Мухтарович.

Аналогичная ситуация произошла в Париже. Но уже не со мной. И опять рядом был старший брат, друг и учитель Мурат Ауэзов.
Чайка Эрнара Ауэзова
У натуралистов-орнитологов, исследующих жизнь и поведение птиц, есть определенный научный процесс, который в своей основе несет, на мой взгляд, и элементы поэтического свойства. Это – кольцевание птиц. Ученый-орнитолог, кандидат зоологических наук Эрнар Ауэзов, открывший в 1969 году новый вид – реликтовую чайку, так описывает результаты этого процесса: «Казахстанские ученые, окольцевавшие с 1968 года более двух с половиной тысяч птенцов реликтовых чаек, получили только три возврата. Одно кольцо через три месяца после кольцевания зарегистрировано в Абаевском районе Семипалатинской области – за 300 километров от колонии; второе снято с погибшей птицы недалеко – у поселка Коктума, в юго-западной части озера Алаколь. И только третье, принадлежавшее молодой чайке, намекнуло о зимовье. Оно оказалось на озере Вайты-Лонг провинции Куангнинь в Северном Вьетнаме. Известны еще три экземпляра реликтовой чайки в других коллекциях. Два из них добыты на юге Китая, в морском порту Тагу, и один – на озере Буир-Нор в Восточной Монголии». Какая поистине поэзия скрыта за этими сугубо научными фактами. И здесь сама собой напрашивается параллель между образом реликтовой чайки Эрнара Ауэзова и чайкой Джонатан Ливингстон Ричарда Баха – «это воплощение идеи безграничной свободы, воплощение образа Великой Чайки и ваше тело, от кончика одного крыла до кончика другого, – это не что иное, как ваша мысль». Действительно, предела нет научной или поэтической мысли, предела нет творческому дерзанию духа в преодолении времени и пространства.

И если углубиться в научно-поэтический трактат о реликтовой чайке под этим углом зрения, то страницы его увлекут вас лучами глубинного света авторского письма. Э. Ауэзов, несомненно, обладал литературным даром. Обращают на себя внимание мастерски написанные пейзажи, окрашенные проникновенным лиризмом и любовью к родной земле. Природа для Э. Ауэзова – это, с одной стороны, объект исследования, а с другой – та естественная для человека среда, лучше и прекраснее которой ничего не может быть. Его пейзажи – это не красивые «инкрустации» научного текста, а органичная их часть. Поэтически дополняют это издание и фотографии Эрнара Ауэзова, на них запечатлены разные периоды жизни реликтовой чайки на озере Алаколь.

Инициатива издания небольшой книжки об этой чайке принадлежит Мурату Ауэзову, а также Диару Кунаеву и Магжану Ауэзову. Данное издание приурочено к шестидесятилетию со дня рождения Эрнара Мухтаровича Ауэзова, рано ушедшего из жизни, но оставившего нам свою реликтовую чайку.

По одному из народных преданий, душа ушедшего человека не умирает. Она переходит в образ птицы. В данном случае – в Чайку. И здесь вновь будут уместны строки Ричарда Баха из его бессмертной новеллы: «Такие птицы, как ты, – редчайшее исключение. Большинство из нас продвигается вперед так медленно. Мы переходим из одного мира в другой, почти такой же, и тут же забываем, откуда мы пришли; нам все равно, куда нас ведут, нам важно только то, что происходит сию минуту. Ты представляешь, сколько жизней мы должны прожить, прежде чем у нас появится первая смутная догадка, что жизнь не исчерпывается едой, борьбой и властью в Стае. Тысячи жизней, Джонатан, десять тысяч! А потом еще сто жизней, прежде чем начинаем понимать, что существует нечто, называемое совершенством, и еще сто, пока мы убеждаемся: смысл жизни в том, чтобы достигнуть совершенства и рассказать об этом другим».

Интересен Улугбек Есдаулетов. Родился он в 1954 году в Восточном Казахстане, в краю гор и озер, где, как утверждает сам поэт, «облака бродят средь аула», где когда-то Черный Иртыш впадает в легендарный Зайсан. В этом краю невозможно не стать поэтом. Быть может, потому его первые стихи были опубликованы еще в школьные годы и, начиная с четырнадцати лет, стали часто появляться на страницах газет и журналов Казахстана. А затем была учеба на факультете журналистики в университете и незабываемая поэтическая среда на высших литературных курсах при Союзе писателей СССР в Москве, которая, на мой взгляд, полностью раскрыла его прекрасный талант поэта и переводчика. Первый сборник стихов Улугбека Есдаулетова вышел в 1974 году, когда поэту едва исполнилось двадцать лет. В настоящий момент он автор более десяти поэтических книг, перевел на язык казахской поэзии стихи А. Блока, Д. Кедрина, Б. Слуцкого, Н. Рубцова, а также поэтов ближнего и дальнего зарубежья. Ценители поэзии разных стран знают творчество У. Есдаулетова по переводам его стихов на русский, болгарский, турецкий, хинди, украинский, белорусский, латышский языки.

Улугбек Есдаулетов является автором текста знаменитой песни «Заманай», ставшей гимном международного антиядерного движения «Семей – Невада».

Глубокая философия и утонченный лиризм, гармония поэтического духа и картин природы, пейзажи ее ландшафта – все это естественным образом живет в лирике Улугбека Есдаулетова, в поэтической ткани художественного перевода и составляет таинство Поэзии, которое и очаровывает нас, и наполняет наши души божественным восприятием прекрасного. Любому явлению он придает поэтический характер, будь то сгоревший аэропорт в Алматы или экология. Читателя зачастую подкупают его юмор и самоирония, которые всегда были защитной реакцией не одного поколения наших поэтов. И стихи этого плана, например, «Акыны и акимы», «Аруахи» и другие, написанные в духе Ф. Вийона или М. Макатаева, расширяют поэтическую Вселенную мастера лирики.

Он большой и страстный книгочей. Когда-то я его часто видел на книжном базаре, тогда еще книга имела свое прямое назначение, ибо она являлась ценным и дефицитным продуктом человеческого духа.

Поэт Кадыр Мырзалиев свой ХХ век вместил в десять томов своего собрания сочинений. И кое-что осталось на век нынешний.
Жумекен Нажимеденов
Уже почти двадцать лет, как нет с нами Жумекена Нажимеденова.

Для многих поколений своеобразным гимном казахской нации, всего народа суверенного Казахстана была и остается знаменитая песня Шамши Калдаякова «Мой Казахстан» на стихи Жумекена.

Ж. Нажимеденов – национальный поэт, отразивший в своем творчестве проблемы современного ему казахстанского общества в 60–70-е годы прошлого века. Его стихи раскрывают духовный мир казахского народа, своеобразие его мировоззрения и мировосприятия, уклад жизни с характерным синтезом многовековых традиций и современности, всех достижений и проблем одного из самых трагичных в истории человечества ХХ века.

Поэт любил этот мир, родную степь и не хотел с ними расставаться, несмотря на неотвратимость конца.

Явлением в поэтической жизни Казахстана стали его переводы Андрея Вознесенского. И в своем творчестве Ж. Нажимеденов смело экспериментировал. Он мыслил стихом. Возможно, поэтому его творчество было не всем понятно.

Недавно в Москве в рамках Года Казахстана в России вышел сборник его стихов в переводах казахстанских и россий-ских поэтов.

Интересны Иран-Гайып, Есенгали Раушанов, Серик Аксункар-улы, Галым Жайлыбаев, Алмаз Темирбай, молодой Маралтай. Многие из них – мои ровесники, мы вместе начинали, нам вместе и продолжать.

Этот постулат в какой-то мере применим к поэзии и творче-ской биографии Бахыта Кенжеева. В настоящее время у любителей изящной словесности на слуху его стихи, его поэмы, опубликованные на страницах московских журналов, в также прозаические вещи, нашедшие своего читателя. За последние пять лет издано несколько поэтических книг Бахыта Кенжеева, среди этих изданий я отметил бы его избранную лирику, вышедшую на высоком полиграфическом уровне в издательстве «ПAN».

Предпосылки такого интереса и такой активности со стороны издателей, думаю, кроются не в изменении социальной сферы нашего бытия, хотя и это имеет вполне определенную основу, а в самом мастерстве поэта, ибо Бахыт Кенжеев никогда не был поэтом начинающим. По крайней мере – для меня. Свидетельством тому и моему отнюдь не бесспорному вердикту – эта небольшая книга стихов, которую я издал на русском и казахском языках под названием «Возвращение». А рукопись обнаружил в то самое время, которое принято сейчас называть застойным. Обнаружил среди макулатурного хлама в одном из кабинетов Союза писателей Казахстана.

Как здесь не вспомнить ахматовское – «Когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда...»

Неоднократные попытки издать эти стихи отдельной книгой в государственных издательствах оказались безуспешными. Видимо, та экзотика, которая сейчас работает на популярность поэта, в то время и являлась основной причиной отказа в издании. А экзотика заключалась в том, что Бахыт Кенжеев – поэт с казахскими корнями, пишет стихи на русском языке и живет в Канаде. Но это, как мне кажется, поверхностное, обывательское восприятие творчества поэта. Погружаясь в поэтическое пространство этой книги, которая почти четверть века тому назад сотворена автором и впервые выходит в свет, истинный читатель, на мой взгляд, ощутит сквозь трагедийность и немеркнущий свет печали благоговение перед вечной красотой мира.

Дыхание этой поэтической книги сродни дыханию того периода, когда вышел фильм Андрея Тарковского «Зеркало», в котором за кадром звучал голос его отца – поэта Арсения Тарковского. Сам Бахыт Кенжеев позже напишет об этом:

В ассирийский век на святой Руси,

защитили тысячи мертвых строк –

перевод с кайсацкого на фарси –

золотом поющий, что было сил –

в невозможной юности, вдалеке,

если б знал ты, как я тебя любил,

и по книжкам тощим, и наизусть,

по Москве, по гиблым ее местам,

а теперь молчу, перечесть боюсь.

утолявший жажду из тайных рек,

на какой ночевке ты так озяб,

уязвленный, сумрачный человек?

разбивался медленно, в такт стихам.

И за кадром голос немолодой

оскорбленным временем полыхал.

И этот приход – восстановление справедливости по отношению к нам, молодым поэтам начала семидесятых годов. К нашим так и неизданным вовремя первым поэтическим книгам.

И это возвращение – дань уважения творчеству Бахыта Кенжеева.
* * *

В свой очередной приезд в Алматы Бахыт душевно прочел стихотворение, где были слова о портсигаре. А я ему возьми да и подари фамильный портсигар с Кремлем на крышке, даже резиночка внутри была. Он отнекивался: мол, портсигара не видел, когда писал. Потом присылает книжку, и в ней это стихотворение посвящается мне.

Бахыт Кенжеев держит планку русской словесности, он живет в ней, об этом еще Иосиф Бродский говорил.

Мы с Бахытом общаемся по электронке. Где бы он ни находился: в Монреале или, допустим, в Сиднее, – я знаю: есть такой казах, по матери русский, мотается по земному шарику. А если я где-то езжу, все равно с ним связь держу – это хорошо, это правильно.