Знает ответы далеко не на все вопросы, а лишь на те, что в них нуждаются
жүктеу/скачать 1.39 Mb.
|
| Глава пятнадцатая
1 Первый покупатель мистера Гонта из тех, что «по предварительной договоренности», появился ровно в восемь часов утра во вторник. Это была Люсиль Данэм, официантка из закусочной У Нэн. Черный глубокий блеск жемчужин в витрине Нужных Вещей отозвался в душе неожиданной для нее самой болью. Она понимала, что не сможет купить такую дорогую вещь, не сможет никогда, до конца своей жизни. Уж во всяком случае, не на ту зарплату, которую выдавала ей скряга Нэн Робертс. И тем не менее, когда мистер Гонт предложил ей переговорить на этот предмет наедине, чтобы за спиной не торчало, как говорится, полгорода, она клюнула на предложение, как клюет голодная рыба на соблазнительную приманку. Из Нужных Вещей она вышла в двадцать минут девятого с выражением полного счастья на лице. Черный жемчуг она купила за неправдоподобно мизерную цену в тридцать восемь долларов и пятьдесят центов. И к тому же пообещала разыграть, совершенно безобидно конечно, надутого баптистского проповедника Вильяма Роуза. «Разве это работа, — думала Люсиль, — это просто удовольствие». Мерзкий ходячий сборник библейских цитат ни разу в жизни не дал ей на чай ни цента. Послушная прихожанка методистской церкви, никогда даже не помышлявшая о том, чтобы покрутить хвостом в залихватских ритмах буги на танцульках по субботним вечерам, была твердо уверена, что вознаграждение ждет на небесах; знает ли преподобный Роуз, частенько думала она, что Господь учит давать, а не брать? Ну что ж, она теперь его слегка проучит… не принеся при этом никакого серьезного ущерба, как заверил мистер Гонт. Вышеупомянутый джентльмен смотрел ей вслед из окна и мило улыбался. Ему предстоял трудный день, невероятно утомительный — встречи чуть ни каждые полчаса и множество необходимых телефонных разговоров. Для грядущего празднества почти все было готово, осталось всего несколько деталей и можно запускать фейерверк. Как всегда в такой период, где бы то ни было — в Ливане, в Анкаре, в западных провинциях Канады и здесь, в Хиксвилле, США — ему не хватало двадцати четырех часов в сутки. И все же цель оправдывает средства, любишь кататься — люби и саночки возить, что посеешь, то и пожнешь и… …и к тому же его старые глаза не подводили: вторая сегодняшняя посетительница, Иветт Гендрон, торопилась на встречу с ним, направляясь в сторону зеленого навеса. — Трудный, трудный, трудный день, — бормотал мистер Гонт, раздвигая губы в приветливой улыбке. 2 Алан Пэнгборн появился в конторе в половине девятого, к телефонному аппарату уже была приклеена записка. Генри Пейтон из полиции штата звонил без пятнадцати восемь и просил перезвонить. Прижав трубку плечом к уху, Алан нажал кнопку автоматической связи с Оксфордским полицейским управлением. Из верхнего ящика стола он достал четыре доллара монетами. — Привет, Алан, — сказал Генри. — Боюсь, должен тебе сообщить неприятные известия по поводу твоего двойного убийства. — Оказывается, это убийство уже мое, — проворчал Алан и сжал руку с монетами в кулак. А когда разжал, на ладони осталось три монеты. Он откинулся на спинку кресла и положил ноги на стол. — Значит, новости, действительно, не из приятных. — Ты, кажется, не удивлен. — Нисколько. — Он снова сжал кулак и стал проталкивать большим пальцем монету, оказавшуюся снизу. Работа требовала внимания и аккуратности, но Алан был к этому готов. Доллар выскользнул из кулака и провалился в рукав, стукнувшись о тот, что оказался первым, и издав тихое звяканье, звук, который на настоящем представлении иллюзионист заглушит бы потоком громогласного красноречия. Алан разжал кулак и удостоверился в том, что на ладони остались всего две монетки. — А может быть, ты соизволишь мне объяснить, почему нет? — поинтересовался с явной настойчивостью в голосе Генри. — Пожалуй. Я последние два дня неотступно об этом думал. — Это было явное преуменьшение. С того самого воскресного часа, когда Алан узнал в одной из женщин, лежавших у светофора на тротуаре, Нетти Кобб, он просто не в силах был думать ни о чем другом. Ему даже во сне только эта история и виделась, порождая все большую уверенность, что истинные причины трагедии лежат гораздо глубже, чем кажется, и покрыты мраком. Поэтому звонок Генри вызвал не раздражение, а напротив, облегчение, поскольку теперь не придется звонить самому. Он сжал кулак, поработал пальцами и послышалось еще одно «дзинь». Теперь в руке осталась всего одна монета. «Дзинь!» Вот уже ни одной не осталось. — Что тебя тревожит? — спросил Генри. — Все. — Алан сказал как отрезал. — Начиная с того, что это вообще произошло. А больше всего то, как это преступление разворачивалось… или не разворачивалось. Пытаюсь представить Нетти Кобб: вот она находит свою собаку мертвой и садится писать записки. И знаешь что? Представить это я просто не в состоянии. И каждый раз, когда пытаюсь и не могу, понимаю, что обо всем случившемся на самом деле не знаю почти ничего. — Угу. Тогда, может быть, новости, которые я считал плохими, покажутся тебе вполне сносными. В этом деле еще кое-кто замешан. Мы не знаем, кто убил собаку Нетти Кобб, но можем с уверенностью сказать, что не Вильма Ержик. Ноги Алана со стола как ветром сдуло. Монетки выпали из рукава и со звоном покатились по столу. Одна из них докатилась до самого края и уже приготовилась упасть, но ладонь Алана молниеносным движением метнулась вперед и подхватила ее. — Думаю, тебе пора прекратить толочь воду в ступе, Генри. Говори как есть. — Угу. Начнем с собаки. Труп отдали Джону Пейлину на ветстанцию в Портленде. Он в животных разбирается, так же как Генри Райан в людях. Он сказал, что штопор пропорол сердце, смерть была почти мгновенная, и поэтому он может назвать точное время, когда она произошла. — Уже неплохо для разнообразия, — сказал Алан и вспомнил романы Агаты Кристи, которые без конца читала Энни. Там всегда неожиданно находился какой-нибудь деревенский эскулап, устанавливающий время смерти с точностью, например, от половины пятого до пятнадцати минут шестого. Проработав в полиции почти двадцать лет, Алан знал, что самое большее, на что можно рассчитывать, это: «На прошлой неделе. Наверное». — Точно. Так вот, этот доктор Пейлин утверждает, что собака рассталась с жизнью между десятью и двенадцатью часами дня. А Питер Ержик настаивает, что когда он пришел из мастерской в спальню, чтобы переодеться, — в самом начале одиннадцатого — его жена была в душе. — То, что время поджимает, нам с самого начала известно. — Алан был несколько разочарован. — Но этот доктор Пейлин должен делать скидку на допустимую ошибку, если только он не сам Господь Бог. Вильме достаточно всего пятнадцать минут, чтобы вполне уложиться во все рамки. — Неужели? И в какие рамки она, по-твоему, укладывается? Алан обдумал вопрос и со вздохом признался: — Честно сказать, старина, ни в какие. И никогда не укладывалась. — Он помолчал и заставил себя добавить. — И все-таки мы выглядим полными идиотами, не закрывая дело только на основании показаний какого-то там собачьего доктора и такой мелочи, как пятнадцать минут. — Ну хорошо. Тогда давай поговорим о записке на штопоре. Помнишь ее? — «Никому не позволено забрасывать грязью мои простыни. Я предупреждала, что тебе это так не пройдет». Кажется так. — Вот-вот. Графолог в Августе все еще мается над этой запиской, но Питер Ержик дал мне образец почерка своей жены, я сделал копии с записки и с образца и теперь смотрю на них. Могу тебя заверить — ничего общего. — Да ты что! — А вот то! Я думал, такого, как ты, черта с два удивишь. — Я чувствовал — что-то не так, но полностью задурил себе голову камнями с записками. Время, конечно, поджимало и слишком уж мало его было у Вильмы, но все же, в целом, я относительно ее участия не сомневался. Это целиком в ее духе. А ты уверен, что она не подделала почерк? — Он сам не верил в свое предположение, это как раз совсем не в духе Вильмы — анонимки царапать — но если подозрение возникло, его надо ликвидировать. — Я? Я уверен, что нет. Но я не специалист, и мои заверения суд во внимание не примет. Поэтому записка у графолога. — А когда он даст ответ? — Кто знает? Но поверь мне, Алан, эти два почерка как небо и земля. Ничего общего. — Ладно. Если это писала не Вильма, то кто-то хотел, чтобы подумали на нее. Но кто? И зачем? Зачем, ради всего святого? — Понятия не имею, приятель, — это твой город. Но у меня еще кое-что для тебя есть. — Валяй. — Алан спрятал доллары обратно в ящик и изобразил на стене руками высокого тощего гражданина в цилиндре. Когда гражданин шел по той же стене обратной дорогой, цилиндр уже превратился в котелок. — Кто бы там ни прикончил собачонку Нетти Кобб, он умудрился оставить кровавые отпечатки пальцев на входной двери. Ну как? — Черт побери! — Черт может побрать, а может и нет. Отпечатки смазаны. Шутник, видимо, возился с дверной ручкой, пытаясь ее повернуть. — Никакой надежды? — Удалось собрать фрагменты отпечатков, но шансов мало, что их можно будет предъявить суду. Я отослал их в лабораторию филиала ФБР в Вирджинии. Они теперь вроде бы научились из дерьма конфетку делать. Медлительные, правда, как улитки, ответ шлют не раньше чем через неделю, а то и дней десять, но пока суд да дело, я сравнил полученные фрагменты с отпечатками Ержичихи, которые прислали запасливые медики-криминалисты вчера вечером. — Не сходятся? — Так же как и почерки. Но, Алан, я сравниваю части с целым, и если стану совать свои сравнения под нос судьям, они проделают мне в заднице еще одну дырку. Но спроси меня и я отвечу — нет, это не ее отпечатки. Во— первых, размеры. У Вильмы Ержик руки были маленькие. А те фрагменты, которыми я располагаю, принадлежат пальцам большой руки. Даже со скидкой на нечеткость, расплывчатость, размазанность — все что угодно — ручищи огромные, как пить дать. — Мужские? — Уверен. Но опять-таки это не для показаний в суде. — Да в гробу я видал этот суд. — На стене появился высокий маяк и сразу превратился в пирамиду. Вершина пирамиды раскрылась, как бутон цветка, и оттуда вылетела утка. Алан пытался представить себе лицо человека — не Вильмы Ержик, а мужчины — который вторгся в дом к Нетти после ее ухода в воскресенье утром. Человека, который убил штопором собаку Нетти и попытался все свалить на Вильму. Он искал лицо, но натыкался на неясные тени. — Послушай, Генри, но кому могло понадобится натворить такое, если не Вильме? — Не знаю. Но, кажется, у нас может появиться свидетель швыряния камней в дом Вильмы. — Что?! Кто?! — Я сказал «кажется», не забывай. — Ничего я не забываю. Не томи. Кто это? — Ребенок. Женщина, проживающая по соседству с Ержиками, услышала шум и вышла из дому, чтобы узнать в чем дело. Она подумала, что эта сука — ее слова, не мои — взбесилась окончательно и решила выкинуть своего мужа из окна. Она же заметила паренька, с испуганным выражением лица улепетывавшего от дома Ержиков на велосипеде. Она его спросила, что произошло. Он ответил, что, вероятно, миссис и мистер Ержик ссорятся. Она тоже так считала и, поскольку шум прекратился, сразу об этом забыла. — Наверное, Джиллиан Мислабурски, — сказал Алан. — Дом по другую сторону от Ержиков пустует, выставлен на продажу. — Да-а-а, у меня вот тут записано… Джилиан Мисла.. ватски. — А ребенок? — Она его узнала, но не могла вспомнить имени. Говорит, он живет рядом, не далее чем через квартал. Мы его отыщем. — Сколько ему лет? — Она сказала, между одиннадцатью и четырнадцатью. — Генри! Будь другом и позволь мне разыскать его. — Могу, — сразу сказал Генри, и Алан успокоился. — Я вообще не понимаю, почему мы должны проводить следствие, когда убийство произошло в твоих владениях. Позволяют же Портлендской и Бангорской полиции ловить свою собственную рыбку, так почему не Касл Рок? Господи, я даже не знал, как прочитать имя этой женщины, пока ты не произнес его вслух. — В Касл Рок много поляков, — рассеяно объяснил Алан. Он вырвал из штрафной книжки розовый талон и написал на обратной стороне: Джилл Мислабурски и Мальчик, 11-14 лет. — Если мои ребята разыщут его, он увидит трех здоровенных мужиков и так перепугается, что у него все из головы повылетает, — сказал Генри. — А тебя он наверняка знает, ты ведь ходишь время от времени по школам, так? — Да, по поводу уроков по правилам дорожного движения и в День Закона и Безопасности, — ответил Алан, пытаясь припомнить семьи с детьми в том районе, где проживают Ержики и Мислабурски. Если Джилл Мислабурски его узнала, но не могла вспомнить имени, значит мальчишка живет за углом, скорее всего на Понд Стрит. Он быстро написал на листке три фамилии: Де Луа, Раск, Беллингэм. Скорее всего, есть еще семьи с мальчиками приблизительно нужного возраста, но сразу он смог вспомнить только эти три. Ну что ж, и этого хватит для начала. Если задавать вопросы быстро, без передышки, мальчишка наверняка сразу расколется. — Джилл помнит, в какое время она слышала шум и видела мальчика? — спросил он. — Она не уверена, но предполагает, что в начале двенадцатого. — Значит, то была не драка между Ержиками, они в это время находились в церкви на службе. — Верно. — Значит, шум был оттого, что швыряли камни. — Снова в точку. — Но ведь тот, кто их швырял, — отъявленный негодяй, Генри. — Ты невероятно умен и находчив. Еще одна отгадка — и выиграешь тостер. — Интересно, видел ли мальчишка того, кто это делал. — В ином случае я бы сказал «слишком хорошо, чтобы быть правдой», но Мислабурски говорит, что мальчишка был напуган, так что чем черт ни шутит. Если он и в самом деле его видел, ставлю пиво с воблой в придачу на то, что это была не Нетти Кобб. Сдается мне, что кто-то натравил их друг на дружку и скорее всего просто так, ради смеха. Но Алан, знавший город гораздо лучше Генри, счел этот вариант невероятным. — А что, если мальчишка сам все это натворил? И поэтому был так напуган. Может быть, перед нами примитивный случай вандализма? — В мире, где есть место Майклу Джексону и такому кретину, как Эксл Роуз, все возможно, мне кажется, — сказал Генри. — Но я бы скорее поверил в случай предполагаемого вандализма, если бы мальчишке было лет шестнадцать— семнадцать. — Да-а, — задумчиво протянул Алан. — И потом, к чему все эти предположения, если ты можешь поговорить с самим малышом? Ты ведь найдешь его, правда? — Уверен почти наверняка. Но хочу подождать, пока уроки закончатся. Ты ведь сам сказал, не стоит его пугать. — Согласен. Двум покойным дамам деться некуда, как только под землю. Газетчики, правда, покою не дают, но я их отгоняю как мух. Алан выглянул в окно как раз вовремя, чтобы заметить телевизионный микроавтобус, медленно проезжавший мимо и направлявшийся, по всей видимости, к центральному входу в городской суд, за углом. — Да, — сказал он. — Здесь их тоже хватает. — Ты сможешь перезвонить мне около пяти? — Даже около четырех. Спасибо, Генри. — Не за что, — сказал Генри Пейтон и повесил трубку. Первым порывом Алана было пойти разыскать Норриса Риджвика и рассказать ему все. Норрис всегда умел слушать и служил ему хорошей отдушиной, кроме всего прочего. Но он тут же вспомнил, что Риджвик скорее всего торчит пнем посреди Касл Лейк с новой удочкой в руках. Он изобразил еще нескольких зверей на стене и встал. На душе у него было неспокойно, тревожно. Не мешало бы проехать по кварталу, где было совершено убийство. Глядя на дома, он может вспомнить другие семьи с мальчиками подходящего возраста и… кто знает? Может быть то, что сказал Генри насчет мальчишек, сработает и с женщинами средних лет польского происхождения, покупающими одежду в Лейн Бриан. Память Джилл Мислабурски может заработать гораздо активнее, если она будет разговаривать с человеком, чье лицо ей знакомо. Он хотел было снять форменную фуражку с вешалки у двери, но, подумав, оставил ее на месте. Сегодня лучше выглядеть полуофициально, решил Алан. И если на поезде поеду, тоже не развалюсь. Он вышел из кабинета и застыл с открытым ртом. Джон Лапонт превратил свой стол и все пространство вокруг него в нечто, требующее немедленного вмещательства отряда Красного Креста. Повсюду валялись бумаги. Выпотрошенные ящики стояли на столе один на другом, напоминая Вавилонскую башню. Казалось, они в любую минуту готовы повалиться. И посреди всего этого Джон собственной персоной, обычно самый веселый из всех его подчиненных, а теперь раскрасневшийся и проклинающий все и вся. Такой стоял отборный мат, что хоть уши затыкай. — Придется тебе рот мылом промыть, Джонни, — усмехнулся Алан. Джон подпрыгнул от неожиданности и оглянулся. Он ответил Алану улыбкой, но растерянной и неловкой. — Прости, Алан. Я… Но Алан в это время метнулся вперед. С таким проворством, которое не далее как в прошлую пятницу отметила Полли Чалмерс. Теперь рот открылся у Джона. Он только углом глаза успел заметить, как Алан подхватил сползающие с вершины башни два ящика. Он успел предотвратить полную катастрофу, но самый верхний ящик не уберег. Тот грохнулся прямо ему на ноги, рассыпая повсюду бумаги, скрепки, кнопки и пустые коробки из-под них. Остальные два ящика Алан прижал к боковой поверхности стола. — Ну и ну, — воскликнул восхищенный Джон. — Да ты просто циркач. — Благодарю, — произнес Алан с болезненной улыбкой. Ящики уже сползали из-под рук. Прижимать крепче не имело смысла: стол двигался от усилия. — Все комплименты я выслушаю с огромным удовольствием, один за другим, но, может быть, в перерыве ты все-таки снимешь этот чертов ящик с моих ног? — Ах ты, так твою растактак! — Джон бросился на помощь, но перестарался и толкнул Алана. Тот потерял способность удерживать ящики, которые только что спас, и они тоже повалились ему на ноги вслед за первым. — Уууу, — взвыл Алан и бросился теперь уже спасать свою правую ногу, но тут же понял, что левой приходится гораздо хуже. — Черт! — О Господи, Алан, прости! — Что у тебя там? — Алан прыгал на правой ноге, подхватив левую в руки. — Досье на всех жителей округа Касл? — Наверное, так оно и было, пока я большую часть не выбросил. Джон с виноватой улыбкой стал запихивать обратно в ящики бумаги и канцелярские принадлежности. Его привлекательное лицо горело, как в лихорадке. Он нагнулся, пытаясь достать рассыпавшиеся под столом Клата скрепки и кнопки, но при этом свернул гору формуляров и отчетов, которую сложил на полу. Теперь Контора шерифа походила на местность, по которой прошелся торнадо. — Сумасшедший дом, — сказал Джон. — Сумасшедший дом, — согласился Алан, пытаясь растирать пальцы ноги прямо через тяжелый полицейский ботинок. — Это весьма удачное сравнение, Джон. Точное описание происходящего. Это именно сумасшедший дом в том смысле, как я его понимаю. — Прости, пожалуйста. — Джон уже ползал как червь под столом, подгребая к себе ладонью кнопки и скрепки. Алан не знал, что ему делать: плакать или смеяться. Пока Джон сгребал скрепки руками, ногами он расшвыривал бумаги во все стороны. — Джон, вылезай оттуда немедленно. — Алан изо всех сил старался не расхохотаться, но чувствовал, что эти старания впустую. Лапонт вздрогнул и стукнулся головой о внутреннюю поверхность стола. Еще одна кипа бумаг, притулившаяся на самом краю, чтобы дать место ящикам, рухнула. Основная часть сразу же оказалась на полу, но несколько бумаг парили по комнате как стая белых голубей. «Он целый день будет во всем этом разбираться, — подумал Алан, — а может бить, целую неделю». Больше он уже сдерживаться не мог и, откинув голову, разразился хохотом. Энди Клаттербак выскочил из диспетчерской, чтобы узнать, что происходит. — Шериф? — с беспокойством спросил он. — Все в порядке? — Да, — сказал Алан и, взглянув на отчеты и формуляры, рассыпанные по всей комнате, снова прыснул. — Джон решил устроить санитарный день. Лапонт выполз из-под стола и поднялся на ноги. Он был похож на солдата, ожидавшего с нетерпением, когда ему прикажут вытянуться по стойке смирно или сделать сорок приседаний. Форма Джона, чистая и аккуратная совсем еще недавно, была покрыта слоем пыли, и Алан, несмотря на свое веселое настроение, заметил, что Эдди Уобертон давненько, видимо, не подметал под столами. Но тут же снова рассмеялся. Просто ничего не мог с собой поделать. Клат переводил удивленный взгляд с Джона на Алана и обратно. — Ну ладно, — сказал Алан, взяв наконец себя в руки. — Что ты ищешь, Джон? Чашу Грааля? День с огнем? — Бумажник, — сказал Джон, отряхивая безрезультатно полы мундира. — Не могу найти свой чертов бумажник. — В машине искал? — В обеих. — Он беспомощно оглядел пояс космического мусора вокруг своего стола. — И патрульную, в которой вчера ездил, и свой «понтиак». Но иногда, когда я сижу здесь, за столом, выкладываю его в ящик, потому что он задницу натирает. Вот я и проверял… — Он не натирал бы тебе задницу, если бы ты не проводил за этим столом всю свою дурацкую жизнь, — назидательным высокомерным тоном произнес Энди Клаттербак. — Клат, — сказал Алан, — пойди поиграй во дворе. — Чего? — Пойди займись чем-нибудь! — Алан с притворной суровостью нахмурился. — Думаю, мы с Джоном сами справимся, мы опытные ищейки. А если не справимся, позовем тебя. — Ну конечно. Я просто хотел помочь. Бумажник я его видел. Такой толстый, как будто он таскает в нем всю библиотеку Конгресса. Это надо же… — Спасибо, Клат. До встречи. — Ладно, не за что. Всегда готов помочь. Пока, ребята. У Алана брови наверх поползли. Он снова чуть было не расхохотался, но сдержался. По несчастному лицу Джона было видно, что ему не до шуток. Он был растерян, но не только. Алан пару раз в жизни терял бумажники и прекрасно помнил, что при этом чувствовал. Потеря денег и кредитных карточек псу под хвост была потерей, но не самой худшей из всех. Перебираешь в памяти всякие мелочи, которые долгое время запихивал в бумажник и хранил, мелочи, которые любому другому могли бы показаться мусором, но совершенно бесценные для тебя самого. Джон уже сидел на корточках и просматривал бумаги, сортируя их и складывая. Алан помогал. — Здорово ушиб ноги? — Ерунда. Ты же знаешь наши ботинки. Все равно, что колодки носить. Сколько денег было в бумажнике, Джон? — А, не больше двадцати долларов. Но я на прошлой неделе получил охотничью лицензию и сунул ее туда же. И потом чековая книжка. Если не найду этот чертов бумажник, придется звонить в банк, чтобы они регистрационный номер поменяли. Но больше всего мне жаль фотографий. Мама, папа, сестры… ну в общем все такое прочее. Джон не сознался, что оплакивает не пропавшие фотографии отца, матери и сестер, а карточку, на которой они сняты вдвоем с Сэлли Рэтклифф. Клат сфотографировал их на ярмарке во Фрайбурге за три месяцы до того, как Сэлли бросила его ради этой безмозглой дубины Лестера Пратта.. — Ладно, Джон, не переживай, — успокаивал Алан. С деньгами и книжкой можешь скорее всего распрощаться, а фотографии вернутся. Так почти всегда бывает. Ты ведь и сам знаешь. — Да. — Джон тяжело вздохнул. — Знаешь, я пытаюсь вспомнить, был ли он при мне, когда я утром ехал на работу, и не могу. — Надеюсь, ты его найдешь. Повесь на доску объявлений записку. — Повешу. И все здесь приберу. — Я знаю. Не нервничай. Алан, покачивая головой, вышел из конторы и направился к стоянке. 3 Серебряный колокольчик над входной дверью Нужных Вещей звякнул, и в магазин, несколько смущенно, вошла Бэбз Миллер, почетный член Эш Стрит Бридж Клаб. — Миссис Миллер! — радушно воскликнул мистер Гонт, предварительно сверившись со списком, лежавшим перед ним на прилавке рядом с кассовым аппаратом, и поставив там едва заметную галочку. — Как я рад, что вы нашли время меня навестить. И очень вовремя. Ведь вы заинтересовались музыкальной шкатулкой, если мне не изменяет память, правда? Прекрасной работы вещь! — Да, я хотела с вами о ней переговорить, — сказала Бэбз. — Но, вероятно, она уже продана. — Она даже представить себе не могла, чтобы такую восхитительную вещь еще не купили. Но при мысли об этом сердце болезненно сжималось. Мелодию, исполняемую шкатулкой, ту самую, которую забыл мистер Гонт, по его собственному признанию, Бэбз, как ей казалось, определенно знала. Однажды она под нее танцевала в Павильоне на Олд Орчард Бич с капитаном футбольной команды, а позже, в тот самый вечер, подарила ему свою девственность под несравненной майской луной. С ним, этим капитаном, она испытала первый и последний в жизни оргазм, и пока кровь бурлила в жилах от страсти, в голове неотступно звенели ритмы мелодии. — Нет, она все еще здесь. — Мистер Гонт достал шкатулку с витринной стойки, где она пряталась за камерой «Поляроид», и поставил ее наверх. Лицо Бэбз Миллер просияло. — Я уверена, она стоит дорого, гораздо дороже, чем я могу заплатить, но она мне очень нравится, мистер Гонт. И если есть хоть малейшая возможность купить ее… ну, скажем, в кредит… Мистер Гонт улыбнулся. Улыбка была утонченная и в то же время доброжелательная. — Думаю, вы напрасно беспокоитесь и скорее всего удивитесь, узнав, настолько скромна на самом деле цена этой прелестной музыкальной шкатулки, миссис Миллер. Очень удивитесь. Присядьте. Давайте побеседуем. Бэбз села. Он подошел к ней. Он посмотрел ей в глаза. Знакомая мелодия снова закружилась у нее в голове. И Бэбз пропала. 4 — Я припоминаю, — сказала Алану Джилл Мислабурски. — фамилия мальчика Раск. Кажется, Билли… или, может быть, Брюс. Они стояли в гостиной, главное место в которой было отведено телевизору «Сони» и огромной пластмассовой фигуре распятого Иисуса, висевшей на стене над ним. По ящику показывали «Опра». Судя по тому, как Иисус выкатил глаза под своим терновым венцом, он предпочел бы программу Жиральдо или сериал «Бракоразводный процесс». Миссис Мислабурски предложила Алану чашку кофе, от коей он отказался. — Брайан, — сказал он. — Верно, Брайан. Ну конечно, Брайан. На ней была все та же ядовито-зеленая шаль, но красная сеточка с головы исчезла. Огромные, размером с картонную трубку в центре рулона туалетной бумаги, локоны короной обрамляли ее прическу. — Вы уверены, миссис Мислабурски? — Абсолютно. Я вспомнила его имя сегодня, когда проснулась утром. Его отец делал нам в доме алюминиевую обшивку два года назад. Мальчик приходил время от времени и помогал ему. Он показался мне очень славным ребенком. — Вы не предполагаете, что он мог делать у дома Ержиков? — Он сказал, что пришел узнать, не собираются ли они нанять на зиму дворника расчищать подъездную дорогу. Кажется, так. И добавил, что зайдет в другой раз, когда они успокоятся. Бедняжка был напуган до смерти, и я нисколько его не виню. — Она покачала головой. Крупные локоны мягко подпрыгнули. — Мне конечно жаль, что она умерла такой смертью… — миссис Мислабурски доверительно понизила голос, — но я рада за Пита. Никто не представляет, что он испытывал, живя с этой женщиной. Никто. — Она многозначительно взглянула на распятие и снова перевела взгляд на Алана. — Да-а-а, — неопределенно протянул он. — А больше вы ничего не заметили, миссис Мислабурски? В смысле дома, шума или мальчика? Она дотронулась указательным пальцем до кончика носа и задумчиво возвела глаза к потолку. — Пожалуй, нет, ничего. У мальчика — Брайана Раска — на багажнике велосипеда стояла сумка-холодильник. Это я помню, но не думаю, что такая деталь… — Вот как? — перебил Алан и даже рукой взмахнул. Неясная, но тревожная мысль вспыхнула у него в голове. — Сумка-холодильник. — Ну знаете, такие берут с собой на пикники и вообще за город. Я запомнила ее, потому что эта сумка была чересчур велика для его багажника. Наклонилась, чуть на падала. — Спасибо, миссис Мислабурски, — медленно произнес Алан. — Спасибо вам огромное. — Это что-то значит? Какой-то ключ? — Сомневаюсь. — Но Алан был явно заинтересован сообщением. — Я бы скорее поверил в версию вандализма, если бы мальчишке было лет шестнадцать-семнадцать, — сказал Генри Пейтон. Алан был с ним в общем согласен, но ему приходилось встречаться и с двенадцатилетними вандалами… и потом, в сумку-холодильник может войти приличная горстка камней. И тогда он почувствовал, что с нетерпением дожидается разговора с мальчиком по имени Брайан Раск. 5 Серебряный колокольчик зазвенел. В Нужные Вещи вошел Сонни Джекет, устало переставляя ноги и теребя в руках грязную промасленную кепку. Он был похож на человека, искренне верившего в то, что он в самом скором времени разобьет вдребезги, расколотит множество самых ценных вещей; разбивать ценные вещи, объявляло во всеуслышание его бесхитростное лицо, не моя воля, а мой крест. — Мистер Джекет! — с заученным радушием воскликнул мистер Гонт свое приветствие и сделал очередную пометку в списке у кассового аппарата. — Как я рад, что вы меня навестили! Сонни сделал несколько шагов и остановился посреди комнаты, переводя устало-безнадежный взгляд со стеклянных витринных стоек на мистера Гонта. — Ну… это… — забормотал Сонни. — Я должен сразу вас упредить, я сюда не просто зенки пялить пришел. Купить пришел, вот. Гарри Сэмуэльс сказал, будто вы сказали, чтобы я сказал… черт… зашел… если по пути будет. Сказал, у вас есть классный набор гаечных ключей. Я уже давно такой ищу, но в богатые магазины вроде вашего не захожу, они не для меня. У меня обхождения никакого, сэр, да и в карманах ветер гуляет, не то что у вас. — Я ценю вашу скромность и откровенность, мистер Джекет, но вы слишком торопитесь, как мне кажется. Цена этого классного набора, как вы соизволили выразиться, вполне приемлемая, а ключи универсальные. — Ну да? — у Сонни глаза полезли на лоб. Он знал, что существуют такие инструменты, которые можно использовать в работе с автомобилями как отечественного, так и иностранного производства, но сам их никогда не видел. — Неужто? — Да. Я отложил набор в подсобку, как только узнал, что вы интересуетесь. Иначе он бы тут же ушел с рук, как вы понимаете, но прежде чем продать его кому-нибудь еще, я хотел бы, чтобы вы хотя бы на него взглянули. Сонни отреагировал на это с типичной для всех янки подозрительностью. — А зачем это вам? — Затем, что у меня самого машина классического образца, а такие требуют частого ремонта. Мне говорили, что вы лучший механик в этих местах. — А-а-а, — Сонни успокоился. — Могет быть и так. И что у вас за телега такая? — «Такер». Брови Сонни взлетели вверх, как от выстрела, и он посмотрел на мистера Гонта с уважением. — «Торпедо»? Классная вещь. — Нет. У меня «талисман». — Чего это? Никогда не слышал о «такере-талисмане». — Их было сделано всего две — первая модель и моя. Еще в 1953 году. Вскоре после этого мистер Такер переехал в Бразилию и там скончался. — Гонт загадочно улыбнулся. — Престон был замечательный малый и волшебник, когда дело касалось машин… но не бизнесмен. — Ну да?. — Представьте себе. — Загадка в глазах Гонта растаяла. — Но это дело прошлое, а мы живем сегодня. Перевернем страницу, а, мистер Джекет? Так я всегда говорю. Перевернем страницу, пойдем без страха в будущее и не станем оглядываться назад. Сонни наблюдал за Гонтом углом глаза и молчал. — Так позвольте мне показать вам набор ключей. Сонни не сразу согласился. Он сначала с сомнением стал разглядывать содержимое витринных стоек. — Мне не по карману всякая роскошь. Налоги выше крыши. Иногда так и хочется забросить к чертям собачьим свой бизнес и самому на службу поступить. — Знаю, о чем вы, — согласно закивал мистер Гонт. — Все дело в проклятых республиканцах, вот в чем. Недоверие и настороженность на лице Сонни исчезли, как ни бывали. — Ты, черт тебя дери, прав как никто, приятель, — воскликнул он. — Джордж Буш решил разорить эту страну, туда его растуда самого и его войну. Но ты думаешь, у демократов есть кого против него выставить на следующий год? — Сомневаюсь, — сказал Гонт. — Джесси Джексона возьмем, например, — черномазый. Он смотрел на Гонта так свирепо, что тот сразу закивал, как-будто желая сказать: говори, друг мой, не стесняйся. Мы с тобой настоящие мужчины и не боимся называть вещи своими именами. Сонни Джекет еще больше расслабился и уже почти совсем не думал о своих не слишком чистых руках. — Я ничего не имею против черных — пойми меня правильно — но как представлю чернозадого в Белом Доме — в Белом Доме! — дрожь берет. — Еще бы, — согласился мистер Гонт. — А этот баран из Нью-Йорка — Марио-Коо-воа-мо! Неужели ты думаешь, парень с таким именем сможет облапошить четырехглазого проныру в Белом Доме? — Нет, — сказал мистер Гонт и поднял руку, на которой большой палец был всего на четверть дюйма короче указательного. — Кроме того, я не доверяю мужчинам с маленькими головками. Сонни раскрыл рот на мгновение, а потом хлопнул себя по колену и расхохотался. — Во дает! Не верит мужикам с маленькими головками! Здорово, мистер! Просто здорово, ничего не скажешь! Мистер Гонт улыбался. Они улыбались друг другу. Потом мистер Гонт вынес набор гаечных ключей — в кожаном чемодане и бархатном чехле сверкающее хромированное чудо, какое Сонни Джекету не доводилось видеть за всю свою жизнь. Теперь они оба улыбались, разглядывая ключи, и зубы их обнажались, как у обезьян, готовых броситься в драку. Ну конечно же, Сонни купил набор. Цена была и в самом деле поразительно ничтожной — сто семьдесят долларов плюс обещание сыграть несколько веселых шуток с Доном Хемфиллом и преподобным Роузом. Сонни сказал мистеру Гонту, что сочтет это за удовольствие. Давно ждал случая дать пинка распевающим псалмы республиканским недоноскам. Они посмеялись над Пароходом Вилли и Доном Хемфиллом, жертвами будущих розыгрышей. Сонни Джекет и Лилэнд Гонт — пара самых смешливых людей в мире. А над дверью снова зазвонил колокольчик. 6 Генри Бофорт, владелец и бармен Мудрого Тигра, проживал в четверти мили от места работы. Майра Иванс оставила машину у Тигра на стоянке — пустынной в это необыкновенно солнечное и жаркое не по сезону утро — и направилась к дому. Принимая во внимание цель ее визита, такая предосторожность не была излишней. Ей не придется волноваться. Тигр заканчивал свою работу не раньше часа ночи, а Генри не поднимался раньше того же часа дня. Шторы на всех окнах, как наверху, так и внизу, были наглухо задернуты. Его машина, превосходный образец «сандерберд» выпуска 1960 года, краса и гордость хозяина, стояла на подъездной дороге. Майра была одета в джинсы и в одну из синих рабочих сорочек мужа. Полы сорочки длинным хвостом свисали чуть не до колен. Под этой просторной одеждой скрывался пояс, а на нем висели ножны (Чак Иванс коллекционировал трофеи второй мировой войны; Майра даже не знала, что он прикупил еще одну вещицу в недавно открывшемся магазине) и в ножнах был японский штык. Майра Иванс полчаса назад сняла его со стены в кабинете мужа. Теперь он при каждом шаге больно бил ее по бедру. Ей очень хотелось поскорее закончить с этим делом, чтобы вернуться к фотографии Элвиса. Она выяснила, что когда фотография оказывалась в руках, происходило нечто особенное. Нечто совсем особенное — нереальное, так скажем, но Майре это нравилось гораздо больше любой реальности. Действие 1 — Концерт. Элвис вытаскивает ее на сцену, и они танцуют вместе. Действие II — Зеленая комната после концерта. Действие III — В машине. Машину вел один из парней, окружавших Элвиса, родом из Мемфиса, и Король даже не поднял перегородку из черного стекла между ними и водителем, прежде чем приступить к тем потрясающим штукам, которые он вытворял с Майрой по дороге в аэропорт. Действие IV называлось На борту самолета. Все происходило в Лизе Мари, собственном реактивном самолете Элвиса… в огромной двуспальной кровати за перегородкой в кабинете, если уж быть точной до конца. Именно этим действием Майра наслаждалась вчера вечером и сегодня с утра. Полет на высоте тридцати двух тысяч футов на борту Лизы Мари, полет в постели вместе с Элвисом. Майра не возражала бы остаться там с ним навсегда, но она знала, что это невозможно. Цель их полета — Страна Чудес. Стоит им там очутиться, как жизнь станет еще прекрасней. Но прежде ей нужно выполнить одно небольшое задание. Утром, после ухода мужа, она лежала в постели нагая, не считая пояса для чулок (Элвис очень настаивал, чтобы она его не снимала), стиснув фотографию в руках, постанывая и извиваясь на простынях. А потом вдруг двуспальная кровать исчезла. Затих и монотонный щекочущий рокот двигателей Лизы Мари. Пропал и запах английской кожи, присущий Элвису. Вместо всей этой роскоши появилось лицо мистера Гонта… но только он больше не смотрел на нее так, как в магазине. Кожа на его лице блестела, будто покрывшись испариной от внутреннего жара; она дергалась и пульсировала, словно под ней было что-то, пытавшееся выбраться наружу. А когда он улыбался, его широкие зубы превращались в двойной ряд клыков. — Пора, Майра, — сказал мистер Гонт. — Я хочу побыть с Элвисом, — захныкала она. — Я все сделаю, только не сейчас, прошу вас, только не сейчас. — Именно сейчас. Ты обещала и должна сдержать обещание. Ты пожалеешь, если не сдержишь его, Майра. Она услышала хруст и с ужасом увидела, как по стеклу над лицом Элвиса стала расползаться паутина трещин. — Нет, — закричала Майра. — Не делайте этого. — Я и не делаю, — со смехом отозвался мистер Гонт. — Это делаешь ты сама. Делаешь тем, что ведешь себя, как глупая ленивая потаскуха. Это Америка, Майра, здесь только проститутки работают в постели. В Америке солидные люди встают с постели, чтобы заработать на те вещи, которые им нужны, или потерять их навек. Мне кажется, ты это забыла. Конечно, я всегда смогу найти другого желающего разыграть Генри Бофорта, но что до твоего душещипательного романа с Элвисом… Новая трещина пролегла по стеклу, покрывавшему фотографию Короля. А лицо под этим стеклом, с ужасом увидела Майра, от соприкосновения с воздухом стало молниеносно стареть, морщиниться и терять свежесть. — Нет! Я все сделаю! Сделаю прямо сейчас! Я уже встаю, разве вы не видите? Только прекратите это! Прекратите! Майра слетела с постели со скоростью женщины, обнаружившей, что разделяет ее с гнездом скорпионов. — Как только ты закончишь работу, Майра, — пообещал мистер Гонт. Он разговаривал откуда-то из самой темной глубины ее сознания. — Ты ведь знаешь, что надо сделать, правда? — Да, знаю. — Майра с отчаянием смотрела на фотографию — лицо человека старого, больного, обрюзгшего от излишеств и невоздержанности. Рука, сжимавшая микрофон, походила на лапу хищной птицы. — Когда ты вернешься домой, выполнив задание, — продолжал Гонт, — фотография станет снова прежней. Но постарайся, Майра, чтобы тебя никто не заметил, иначе тебе больше не видать его. — Нет, — всхлипывала Майра. — Клянусь. И вот теперь, подойдя к дому Генри, она вспомнила свою клятву. Огляделась по сторонам — не идет ли кто. Дорога была безлюдна в обоих направлениях. Ворона каркала над чьим-то пустым и черным октябрьским полем. Больше ни звука. День трепетал как живое существо, а земля казалась ошеломленной неожиданным назойливым зноем. Майра пошла по подъездной дороге к дому, задрав на ходу полу рубашки, чтобы проверить на месте ли штык в ножнах. Пот липкими струйками стекал по спине и между грудей в лифчик. Хоть она этого и не знала, и не поверила бы, если бы услышала от кого-нибудь, но вдруг, поглощенная деревенской тишиной, Майра стала красива. Расплывшееся бессмысленное лицо неожиданно наполнилось, пусть на мгновение, глубиной и определенностью, никогда прежде ему не свойственными. Скулы заострились впервые со времен окончания колледжа, когда Майра решила, что ее основное предназначение в жизни — съесть все на свете конфеты, пирожные, пастилу и зефир. Но последние четыре дня она была слишком занята, изобретая все более изощренные сексуальные утехи с Элвисом, чтобы думать о еде. Волосы, свисавшие обыкновенно вдоль щек и на лоб неопрятными прядями, теперь были стянуты на затылке в маленький аккуратный тугой хвостик, открыв брови. Вероятно, потрясенные столь непривычно большой порцией гормонов и столь же неожиданным ограничением в сладостях после долгих лет перенасыщения, прыщи, вулканами закипавшие у нее на лице с двенадцатилетнего возраста, исчезли. И открылись глаза, как оказалось прекрасные — огромные, синие, почти роковые. Эти глаза принадлежали не Майре Иванс, а дикому зверю, готовому в любой момент напасть. Она подошла к машине Генри. Теперь на дороге уже появился объект — маленький деревенский грузовичок, направлявшийся в город. Майра соскользнула, согнувшись, к капоту и, присев на корточки, дождалась, пока грузовичок скрылся из виду. Тогда она поднялась. Из нагрудного кармана сорочки достала листок бумаги. Развернула его, разгладила и заправила под один из дворников на ветровом стекле машины так, чтобы текст был ясно виден: НЕ СМЕЙ МЕНЯ ВЫГОНЯТЬ И ЗАБИРАТЬ КЛЮЧИ ОТ МАШИНЫ, ВОНЮЧАЯ ЖАБА! Теперь наступил черед штыка. Майра снова огляделась, но единственное живое существо во всем жарком мире, залитом дневным светом, оказалась ворона, по всей видимости та же самая, которую Майра уже видела. Она пролетела мимо, через дорогу, уселась на крыше телефонной будки и стала внимательно следить за Майрой. Майра вытащила штык, сжала его изо всех сил обеими руками, шагнула вперед и пропорола резину, вонзив штык по самую рукоять в переднее колесо со стороны водителя. Лицо ее сморщилось в ожидании грохота, но раздалось всего лишь длинное ШШШШШ! — так с облегчением может выдохнуть здоровый мужик, отлив в придорожную канаву. «Т-берд» заметно накренилась на левый бок. Майра покрутила штык в резине, расширяя дыру (слава Богу, Чак не забывал точить свои игрушки). Когда разрез показался Майре достаточным, она перешла ко второму переднему колесу и проделала с ним то же самое. Она все еще торопилась поскорее вернуться к своей любимой фотографии, но теперь уже была довольна, что пришла сюда. Это занятие тоже вызывало возбуждение, своего рода конечно. Представляя себе лицо Генри, когда он увидит, что случилось с его драгоценной «сандерберд», Майра злорадно хихикала. Бог знает почему, но ей казалось, что когда она снова окажется наедине с Королем на борту Лизы Мари, ей удастся продемонстрировать ему пару новых любовных приемчиков. Она перешла к задним колесам. Штык уже вонзался в резину не так легко, но Майра работала с воодушевлением и это придавало ей сил. Когда работа была окончена и колеса не только проколоты, но и сдуты до основания, Майра отступила на несколько шагов, чтобы полюбоваться результатами своего труда. Тяжело дыша, она мужским движением утерла со лба пот тыльной стороной ладони. «Сандерберд» Генри Бофорта оказалась на добрых шесть дюймов ближе к земле, чем была до появления Майры. Машина сидела на ободах, а дорогостоящая резина, на которую Генри не жалел средств, обмякла и съежилась. Майра осталась довольна плодами своих усилий и решила, хотя ее никто об этом не просил, нанести последний штрих. Она ткнула острием ножа в бок машины и проскребла вдоль отполированного сверкающего борта длинную царапину. Штык издал отвратительный скрежещущий звук при соприкосновении с металлом, и Майра испуганно оглянулась на дом, опасаясь, что Генри может услышать и выглянет из-за занавески и увидит ее. Этого не случилось, но Майра понимала, что пора сматывать удочки. Она исчерпала весь запас времени, отведенный ей на выполнение задания и, кроме того, в спальне ее дожидался Король. Она торопливо зашагала прочь, запихивая на ходу штык обратно в ножны и под широкие разлетающиеся полы сорочки Чака. Пока она шла, к Мудрому Тигру проехала лишь одна машина, да и та в обратном направлении, так что если даже водитель и обратил на нее внимание, то в зеркало заднего вида мог бы разглядеть только ее спину. Майра села за руль, сдернула резинку, стягивавшую волосы (они сразу повисли вдоль щек, как обычно), и поехала обратно в город. Делала она все перечисленное одной рукой, а вторая была в это время занята подготовительной работой в низу живота. Майра влетела в дом и помчалась вверх, перепрыгивая через две ступеньки. Фотография лежала на постели, там, где она ее оставила. Майра скинула туфли, стянула джинсы и бросилась на кровать, сжимая в руках фотографию. Трещины на стекле исчезли; Король снова стал юн и обворожителен. То же самое можно было сказать и о Майре, во всяком случае в тот момент. 7 Колокольчик над дверью снова пропел свою серебристую песенку. — Здравствуйте, миссис Поттер! — мистер Гонт просиял и сделал пометку в списке. — Я уж боялся, вы про меня забыли. — Не забыла, конечно, но думала, что не смогу прийти. — Линор Поттер казалась очень расстроенной. Ее седые волосы, обычно тщательно уложенные, теперь были стянуты на затылке небрежным узлом. Под глазами чернели круги, а из-под дорогой твидовой юбки выглядывал край комбинации. Глаза беспокойно шарили по углам торгового зала и выражение лица можно было назвать озлобленно-подозрительным. — Вы хотели взглянуть на куклу Хауди Дуди. Кажется, у вас целая коллекция детских… — К сожалению, я не в состоянии сегодня заниматься такими делами, — перебила Линор. Супруга самого известного и богатого адвоката города, она разговаривала решительным, не подразумевающим возражений тоном. — У меня совершенно расстроены нервы. Ужасный день. Не просто плохой, а отвратительный. Мистер Гонт обошел центральную витринную стойку и оказался совсем рядом с Линор. Лицо его выражало тревогу и сочувствие. — Дорогая моя, что случилось? Вы выглядите совсем неважно. — Еще бы! — воскликнула Линор. — Нарушено нормальное состояние моей ауры, грубо нарушено. Вместо голубоватого, цвета покоя и безмятежности, мое биополе окрасилось в кроваво-красный цвет. И все по вине мерзавки, проживающей в доме напротив. Мерзавки в высшей степени. Не дотронувшись до Линор, мистер Гонт изобразил руками нечто призывающее к спокойствию. — Какую мерзавку вы имеете в виду, миссис Поттер? — спросил он, зная, без сомнения, о ком идет речь. — Бонсэйн, конечно! Бонсэйн! Эту лживую Стефани Бонсэйн! Никогда еще моя аура не окрашивалась в темно-красный цвет, мистер Гонт. В розовый — да, пожалуй, и однажды в красный, когда на меня в Оксфорде налетел пьяный, но в пурпурный — никогда. Я просто не могу так жить! — Конечно, нет, — поддакнул мистер Гонт. — Никто от вас этого и не требует. Ему наконец удалось встретиться с ее взглядом. Это было непросто, так как глаза миссис Поттер на задерживались на месте ни на секунду, но все— таки в результате получилось. И как только получилось, Линор Поттер мгновенно успокоилась. Смотреть в глаза мистера Гонта было для нее все равно что заглядывать внутрь собственной ауры во время ежедневных упражнений и принятия определенной пищи (стручков гороха и овсянки по большей части), а также попыток заглянуть в самые глубины собственного биополя во время как минимум часа медитации с утра, сразу после пробуждения, и еще перед тем как отойти ко сну. Глаза мистера Гонта были безмятежно-голубыми, как безоблачное небо. — Идите сюда, — сказал он и повел ее к недлинному ряду бархатных кресел с высокими спинками, где за последнюю неделю успели посидеть многие жители Касл Рок. А когда она опустилась в одно из них, он предложил: — Теперь расскажите мне все по порядку. — Она всегда меня ненавидела, — начала Линор. — Всегда считала, что ее муж не достиг определенных высот на фирме так быстро, как ей хотелось, только оттого, что ему мешал мой муж. А настраивала его будто бы я. У этой женщины очень мало извилин, очень большая грудь и грязно-серая аура. Вам наверняка известен подобный тип. — Безусловно, — тут же согласился мистер Гонт. — Но я даже не подозревала, как смертельно она меня ненавидит, вплоть до сегодняшнего утра. — Линор Поттер снова начинала нервничать, несмотря на все усилия Гонта. — Я сегодня встала утром и увидела, что все мои цветочные клумбы полностью уничтожены. Погублены. Все, что вчера еще было так прекрасно, сегодня погибло. Погибло то, что умиротворяет ауру и уравновешивает биополе. Уничтожено этой мерзавкой! Отъявленной мерзавкой Бонсэйн. Пальцы Линор сжались в кулаки, спрятав тщательно наманикюренные ногти. А кулаки забарабанили по изогнутым подлокотникам кресла. — Хризантемы, гладиолусы, астры, георгины… эта мерзавка забралась ночью в мой сад и вырвала все цветы из земли. разбросала их повсюду! Знаете, где я нашла свою декоративную капусту, мистер Гонт? — Не знаю — где? — спросил он, продолжая делать руками успокаивающие жесты над ее головой. На самом деле он прекрасно знал, где была капуста и кто истинный виновник трагедии — Мелисса Клаттербак. Линор Поттер не подозревала в содеянном Мелиссу просто потому, что не знакома была с супругой помощника Клаттербака, впрочем, так же как и сама Мелисса не знала Линор, разве что здоровалась при случайной встрече на улице. Не было у Мелиссы никакой корысти (если не считать удовольствия, которое получает любой смертный, лишая ближнего самого для него дорогого). Цветы Линор она вырвала с корнем в счет уплаты за великолепный фарфоровый сервиз. Если докопаться до основания содеянного, то любой поступок может оказаться разумным и деловым. «Забавным при этом, — думал мистер Гонт, — но кто сказал, что работа обязательно должна быть скучна?». — Мои цветы валяются на улице, — вопила Линор. — Посреди Касл Вью! Она не пощадила ни одного экземпляра, даже редчайших африканских маргариток! Все погибло! Все… погибло! — Вы видели ее? — Мне нет необходимости ее видеть! Она единственная, кто ненавидит меня настолько, чтобы такое натворить. К тому же все клумбы истоптаны ее высокими каблуками. Я уверена, эта шлюха даже спать ложится в своих туфлях на высоких каблуках. О, мистер Гонт, — всхлипнула Линор. — Каждый раз, стоит мне закрыть глаза, все становится пурпурным. Что мне делать? Мистер Гонт молча смотрел ей в глаза до тех пор, пока она не успокоилась. — Теперь лучше? — спросил он. — Да, — ответила Линор слабым голосом. — Мне кажется, я еще смогу все увидеть в голубом цвете. — Но вы по-прежнему слишком расстроены, чтобы говорить о покупках. — Да. — Продолжаете думать о том, что эта мерзавка натворила. — Да. — Она должна заплатить за это. — Да. — Если она еще хоть раз такое сделает — заплатит. — Да. — У меня найдется кое-что подходящее для такого случая, миссис Поттер. Посидите минутку и подумайте о чем-нибудь голубом. Я скоро вернусь. — Голубом, — эхом откликнулась Линор словно во сне. Вернувшись, Гонт вложил один из автоматических пистолетов, привезенных Тузом из Кэмбриджа, в руки Линор. Пистолет был заряжен и поблескивал в свете ламп от щедрой смазки. Линор подняла пистолет к глазам. Смотрела она на него с большим удовольствием и глубоким облегчением. — Поймите меня правильно, миссис Поттер. Я никого и никогда не заставляю совершать убийство, — сказал Гонт. — Во всяком случае, без серьезной причины. И уж, конечно, не ради погубленных цветов, мы с вами оба разумные люди и понимаем, что причина не слишком серьезная. В конце концов цветы всегда можно посадить другие, и даже лучше прежних. Но ваша аура, биополе — ну что, скажите на милость, у вас — да и у всех нас — есть более драгоценное? — Он горько улыбнулся. — Ничего, — сказала Линор и направила дуло пистолета на стену. — Пиф— паф, пиф-паф, вот тебе мерзавка, проститутка! Желаю, чтобы твой муж закончил карьеру мусорщиком, он этого заслуживает. Вы оба этого заслуживаете. — Видите этот маленький рычажок, миссис Поттер? — Гонт указал длинным пальцем. — Да, вижу. — Это предохранитель. Если мерзавка придет снова и захочет нанести вам очередное оскорбление, нужно его сдвинуть. Понятно? — Да, конечно, — сонным голосом подтвердила Линор. — Я все понимаю. — Никто вас не станет обвинять, — продолжал Гонт. — Любая женщина имеет право защищать свою собственность. И обязана защищать свою ауру. Бонсэйн едва ли придет снова, но если вдруг… Он многозначительно посмотрел на Линор. — Если придет, то в последний раз. — Она поднесла короткий ствол пистолета к губам и нежно поцеловала. — А теперь положите его к себе в сумочку, — посоветовал Гонт, — и возвращайтесь домой. Судя по тому, что вы о ней знаете, она именно в этот момент может орудовать в вашем саду. А может быть, и в доме. Линор сразу забеспокоилась. Голубая аура снова стала покрываться красными прожилками. Она встала и положила пистолет в сумку. Мистер Гонт от нее отвернулся, и тогда ее остановившийся взгляд ожил и Линор часто заморгала. — Простите меня, мистер Гонт, но, видимо, я приду посмотреть на Хауди Дуди в другой раз. Думаю, мне надо поскорее попасть домой. Боюсь эта мерзавка Бонсэйн может как раз сейчас находиться в моем саду или даже в доме. Судя по тому, что мне о ней известно. — Какое ужасное предположение, миссис Поттер! — Да. Но частная собственность накладывает определенные обязательства. Ее нужно защищать. Надо смотреть правде в глаза, мистер Гонт. Сколько я вам должна за… за… Она почему-то не могла вспомнить, что он только что ей продал, хотя уверена была, что вспомнит и очень скоро. Вместо слов она рассеянно указала на свою сумку. — Никаких денег. Считайте это… — он широко улыбнулся, — любезностью при первом знакомстве. — Благодарю вас, — сказала Линор своим обычным твердым тоном. — Я чувствую себя гораздо лучше. — Всегда готов к вашим услугам. — Мистер Гонт галантно склонил голову. 8 Норрис Риджвик не пошел на рыбалку. Норрис Риджвик смотрел в окно спальни Святоши Хью. Хью лежал на спине, в постели, и храпел. На нем были только заскорузлые от засохшей мочи боксерские трусы. В огромных руках он сжимал кусок меха. Норрис не мог быть уверен — уж больно велики лапы Хью, да и окно слишком грязное — ему казалось, что это был поеденный молью лисий хвост. Впрочем, какая разница, что это такое, главное — Хью спит без задних ног. Норрис прошел наискосок по лужайке к тому месту, где на подъездной дороге стоял его автомобиль рядом с Бьюиком Хью. Он открыл переднюю дверь со стороны пассажирского сидения и наклонился. Корзина для рыбы стояла на полу. Спиннинг «базун» лежал на заднем сидении — Норрис решил, что будет чувствовать себя увереннее, если возьмет его с собой. Он еще ни разу им не воспользовался. А причина была проста — Норрис боялся пустить спиннинг в ход. Вчера он взял его на озеро и был полностью готов и оснащен, но так и не решился. «А вдруг, — думал он, — на крючок попадется огромная рыбина, смоуки например?». Смоуки — это разновидность форели, коричневая и гигантская, мечта всех рыбаков Касл Рок. Поговаривали, будто она более двух футов длиной, хитрая как ласка, сильная как горностай, крепкая как гвоздь. Старики утверждали, что челюсти ее набиты металлическими крючками, на которые ее хотели поймать, но так и не поймали. А что если она выхватит спиннинг у него из рук? Смешно, конечно, предполагать, что озерная форель, даже такая великанша, как смоуки (если, конечно, смоуки вообще существует), сможет утащить спиннинг «базун», но чем черт ни шутит, а принимая во внимание, как Норрису вообще в последнее время не везет, — тем более. Он даже слышал треск — одна половина перекушенной удочки остается в лодке, а другая плывет по воде. Если спиннинг сломан, с ним уже ничего сделать нельзя, остается только выбросить. Так что в конце концов Норрис рыбачил старой удочкой «зебко». На ужин рыбка не поймалась в тот день, но зато Норрису приснился ночью мистер Гонт. Во сне он предстал перед ним в высоких болотных сапогах и шляпе, к полям которой была на крючках подвешена приманка — червяки. Он сидел в лодке на Касл Лейк, в тридцати футах от берега, а Норрис стоял на западном берегу у входа в старую рыбачью хижину отца, сгоревшую на самом деле много лет тому назад. Он стоял и слушал, что говорит мистер Гонт. Он напоминал Норрису о его обещании, и Норрис проснулся в убеждении, что правильно сделал, воспользовавшись вчера старым «зебко» вместо «базуна». Слишком уж «базун» хорош. Преступно рисковать им. Теперь Норрис открыл крышку корзины и, достав оттуда рыбацкий нож, направился к «бьюику». «Мало кто заслуживает этого больше, чем пьяная скотина Хью», — думал Норрис, но в душе что-то мешало ему в это уверовать до конца. Что-то в душе подсказывало, что он совершает страшную, роковую ошибку, которую уже никогда не сможет исправить. Он полицейский и должен ловить и сажать за решетку людей, поступающих так, как намеревался поступить он сам. Это вандализм, а вандалы — люди нехорошие. — Тебе решать, — послышался неожиданно голос мистера Гонта. — Только тебе решать, Норрис. Спиннинг твой и твое право решать, как с ним поступить. У тебя есть выбор. Выбор есть всегда. Но… Голос в голове у Норриса смолк. Ему не имело смысла продолжать. Норрис и так знал, какие последствия ему угрожают, если он передумает. Вернувшись к своей машине, он обнаружит спиннинг переломанным надвое. Потому что любой выбор чреват последствиями. Потому что в Америке ты можешь иметь все что душе угодно, если имеешь чем расплатиться. А если не можешь или не желаешь, тебе останется навеки лишь мечтать о недостижимом. — И кроме того, он ведь поступил бы со мной так, — уговаривал себя Норрис. И не за восхитительный спиннинг «базун». Хью перережет глотку родной матери за бутылку пива или пачку «Лаки Страйк». Таким образом он унимал чувство вины. Когда что-то в душе пыталось протестовать, призывало подумать, прежде чем действовать, он начинал приводить все доводы сначала. Наконец Норрис склонился к машине Хью и принялся прокалывать и резать шины. Так же как у Майры Иванс, у него по мере работы возрастал энтузиазм. В качестве дополнительного штриха он разбил передние фары и задние габаритные фонари. А в довершение всего подсунул под дворник на ветровом стекле со стороны водителя записку: ПОКА ТОЛЬКО ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ ТЫ ДОЛЖЕН ЗНАТЬ, ХЬЮБЕРТ, КАК Я ПОСТУПЛЮ, ЕСЛИ НЕ ПРЕКРАТИШЬ ЛОМАТЬ МУЗЫКАЛЬНЫЙ АВТОМАТ В МОЕМ БАРЕ. ЧТОБ НОГИ ТВОЕЙ ТАМ БОЛЬШЕ НЕ БЫЛО! Закончив работу, Норрис подошел к дому и заглянул в окно. Хью продолжал спать, так и не расставаясь со старым куском меха. «Господи, кому в целом мире может понадобиться этот кусок дерьма? Прижимает его к груди, — думал Норрис, — как ребенок любимого плюшевого медвежонка». Он вернулся к своей машине. Сел за руль, перевел рычаг в нейтральное положение и бесшумно покатился вниз по подъездной дороге. Двигатель он не заводил до тех пор, пока не очутился на шоссе. А потом сразу сорвался с места и умчался. У Норриса болела голова. Кишки подводило в приступах тошноты. Но он продолжал уговаривать себя, что не произошло ничего страшного и что чувствует он себя превосходно, ну просто лучше некуда, черт вас всех побери. Ничего не помогало, пока он не потянулся левой рукой к заднему сидению и не дотронулся до стройной тонкой ручки спиннинга. И тогда Норрис сразу успокоился. Так он и держался за свою драгоценность всю дорогу до дома. 9 Звякнул серебряный колокольчик. В Нужные Вещи вошел Заика Додд. — Привет, Слоупи, — сказал мистер Гонт. — П-п-п-рив-в-ет, мистер Г-г-… — При мне ты заикаться не будешь. — Мистер Гонт поднял вверх руку с указательным и средним пальцами, расставленными в виде вилки, и провел ими перед лицом Заики сверху вниз. Мальчик внезапно почувствовал, как в голове у него что-то щелкнуло, как будто разомкнулось. Он даже рот раскрыл от удивления. — Что это вы такое со мной сделали? — прошептал он. Слова вылетали из горла легко и свободно, как двигаются четки на шнурке. — Трюк, который наверняка пожелала бы освоить мисс Рэтклифф, — мистер Гонт улыбнулся и сделал очередную пометку в списке против имени Слоупи. Затем взглянул на старинные часы, тикающие на стене в углу. Без четверти час. — Расскажи, как тебе удалось так рано уйти из школы. Никто ничего не заподозрил? — Нет. — Слоупи изо всех сил скашивал глаза так, чтобы посмотреть на свой рот. Очень уж ему хотелось знать, каким это образом слова вылетают из него непривычно-стройной чередой. — Я сказал миссис Девиз, что живот разболелся, и она послала меня к школьной медсестре. Ей я сказал, что чувствую себя уже лучше, но все-таки не совсем хорошо. Она спросила, дойду ли я сам до дома. Я сказал дойду, и она меня отпустила. — Слоупи помолчал, а потом добавил. — Я пришел потому, что заснул на уроке и мне приснилось, будто вы меня зовете. — Так оно и было. — Мистер Гонт двумя пальцами подпер свой подбородок. — Скажи, твоей маме понравился оловянный чайник, который ты подарил? Краска бросилась в лицо Слоупи, и щеки стали кирпично-красного цвета. Он что-то забормотал, но тут же отказался от этой идеи и уставился на носки своих башмаков. Мягким, доверительным тоном Гонт сказал: — Ты решил оставить его себе, правда? Слоупи кивнул, не спуская глаз со своих ног. Он был очень смущен, ему было стыдно. Но, главное, обидно: вот ведь, мистер Гонт так здорово вылечил его заикание, а он все равно слова не может вымолвить. — Ну, а теперь объясни, зачем двенадцатилетнему мальчику оловянный чайник? Забавный хохолок на голове Слоупи, только что качнувшийся сверху вниз, когда он опускал голову, теперь вместе с его головой замотался из стороны в сторону. Он не знал, зачем двенадцатилетнему мальчику понадобился оловянный чайник. Он знал одно: ему очень не хотелось с ним расставаться. Чайник ему нравился… ну просто очень. — …Дотрагиваться, — пробормотал он наконец. — Что? Прости, не расслышал. — Мне нравится до него дотрагиваться. — Слоупи, Слоупи! — Мистер Гонт вздохнул и вышел из-за прилавка. — Не нужно ничего объяснять. Мне все известно о том удивительном чувстве, которое люди называют «радостью обладания». Именно его я поставил во главу своего бизнеса. Слоупи Додд отпрянул. — Пожалуйста, не трогайте меня. — В глазах его вспыхнул страх. — Прошу вас. — Послушай, Слоупи, я намереваюсь до тебя дотрагиваться не более, чем уговаривать отдать чайник маме. Он твой, можешь с ним делать все, что пожелаешь. Более того, я одобрят и даже восхищаюсь твоим поступком. — Вы… правда? — Конечно. Конечно, правда. Алчные люди — счастливые люди. Я верю в это всем своим сердцем. Но, Слоупи… Заика оторвал наконец взгляд от своих башмаков и подозрительно посмотрел на мистера Гонта сквозь занесу рыжих кудрей. — Но пришло время тебе расплатиться за чайник сполна. — О! — Слоупи вздохнул с облегчением. — И это все? А я-то думал… — Но он не пожелал или не отважился продолжить. Он не знал, что именно хочет от него мистер Гонт. — Так вот, ты не забыл, кого обещал разыграть? — Не забыл. Тренера Пратта. — Верно. Твое задание состоит из двух частей. Тебе придется кое-что кое-куда положить, а второе — кое-что мистеру Пратту сказать. И если сделаешь все как надо — чайник навсегда останется твоим. — А разговаривать я тоже теперь буду нормально? — Слоупи с надеждой посмотрел на Гонта. — Тоже навсегда? Мистер Гонт с сожалением вздохнул. — Боюсь, ты снова станешь заикаться, как только выйдешь из моего магазина. Кажется, у меня и в самом деле есть где-то тут устройство от заикания, но… — Пожалуйста! Прошу вас, мистер Гонт! Я сделаю все, что вы захотите. Что угодно скажу, положу… Только вылечите меня! Я терпеть не могу это заикание. — Я тебя понимаю, но тут есть одна загвоздка, Слоупи. Видишь ли, я уже почти исчерпал тот список розыгрышей, который наметил к исполнению. Знаешь, как бывает заполнена у дамы карточка на танцы на балу. Так что ты не сможешь со мной расплатиться. Заика Додд долго молчал, прежде чем сказать то, что вертелось у него на языке. — А вы никогда… мистер Гонт… никогда не отдаете что-нибудь просто так… не дарите, я хочу сказать? Он говорил очень тихо и снова смотрел вниз. На лице мистер Гонта возникло выражение истинного горя. — О, Слоупи! Сколько раз я думал об этом и с какой тоской и желанием! В моем сердце огромные глубокие залежи благотворительности и милосердия. Но… — Но? — Это уже не будет называться бизнесом. — Губы мистера Гонта изображали сочувственную улыбку, но глаза горели таким волчьим огнем, что Слоупи сделал на всякий случай шаг назад. — Ты меня понимаешь, правда? — Э-э-э… да. Конечно! — Кроме того, следующие несколько часов, Слоупи, должны быть самыми решительными для меня. Запустив механизм, я не в силах его остановить… до поры до времени. Я должен сохранять верность своему жизненному правилу. Если ты вдруг перестанешь заикаться, это может вызвать излишние вопросы, что очень нежелательно. Шериф и так уже задал множество допросов, которые никак не должны быть его ума дело. — Мистер Гонт нахмурился, но тут же на его лице снова вспыхнула уродливая и обаятельная, хищная и доброжелательная, в общем неизвестной природы улыбка. — Но я позабочусь о нем, Слоупи. Это наверняка. — Вы говорите о шерифе Пэнгборне? — Да. Именно о шерифе Пэнгборне. — Гонт снова провел по воздуху перед лицом Слоупи двумя пальцами. — Но ведь мы с тобой о нем не говорили, правда? — О ком? — удивился Заика Додд. — Вот именно. Сегодня на Лилэнде Гонте был надет темно-серый замшевый пиджак, из кармана этого пиджака он достал черный кожаный бумажник и протянул его Слоупи. Тот взял вещь аккуратно, стараясь не прикоснуться пальцами к пальцам Гонта. — Ты ведь знаешь машину тренера Пратта? — «Мустанг»? Конечно. — Положи туда вот это. Под переднее сидение рядом с водителем, так, чтобы торчал лишь уголок. Отправляйся к колледжу прямо сейчас, нужно, чтобы эта вещь оказалась на месте до того, как прозвенит последний звонок. Ты понял? — Да. — Затем тебе придется дождаться, пока он выйдет, и тогда… Мистер Гонт продолжал говорить совсем тихо, а Слоупи слушал, не сводя с него полусонного взгляда, приоткрыв рот и время от времени кивая в знак согласия. Несколько минут спустя Заика Додд вышел из магазина Нужные Вещи с бумажником Джона Лапонта за пазухой. жүктеу/скачать 1.39 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|