К СПРАВЕДЛИВОСТИ
Диалог
Эдип.
Сфинкс.
Э д и п. Ты знаешь, Сфинкс, чем больше я живу на земле, тем больше наблюдаю в себя стремление к справедливости. Прямо какие-то приливы справедливости, как бывают приливы в море – накатывают на меня, и я вынужден решать дела не так, как того требует долг царя, а с пользой для всякой малой твари: раба, например, наложницы, крестьянина, даже последней блохи, которую рука моя не поднимается раздавить, хоть это и идет мне во зло. Я очень справедлив, Сфинкс, и в этом моя беда.
Сфинкс. Да, для царя быть справедливым – это большая обуза. Конечно, царь должен в глазах подчиненных казаться справедливым, но – только казаться, и не более того. На деле же он вынужден поступать жестоко и хитро, как того и требует долг перед державой. Мне кажется, Эдип, ты оттого такой справедливый, что в детстве много страдал. У тебя ведь, Эдип, не было настоящего детства.
Э д и п. Ты прав, Сфинкс, у меня не было настоящего детства, какое бывает у всех остальных, нормальных детей, даже у детей жалких рабов. Я в этом смысле был за что-то наказан богами. А тот, у кого не было нормального детства, становится очень чутким к любой несправедливости. Он сразу же видит, когда обижают слабых, и испытывает огромное желание за них заступиться.
Сфинкс. Твое правление, Эдип, стало поистине золотым веком для слабых и беззащитных граждан страны. Все в Фивах благословляют твое имя, тебя провозгласили самым справедливым царем во всей Греции. Ты должен жить и радоваться этому, Эдип!
Эдип. Да, Сфинкс, но несчастья, выпавшие на мою долю в детстве, порождают сейчас, в зрелом возрасте, такие адские страсти, что это делает мою жизнь поистине кошмарной. Помимо чудовищной справедливости, которая в девяти случаях из десяти безусловно вредна, я еще испытываю и чудовищную ненависть к отцу. Ведь это он был моим главным обидчиком в детстве. Ненависть сжигает меня, Сфинкс, не менее, чем желание быть справедливым. Мне кажется, что ненависть – это оборотная сторона справедливости.
Сфинкс. Ты прав, Эдип. Многие революционеры, ниспровергатели тронов и царств, также испытывали гипертрофированное чувство справедливости. Они пролили реки крови, а все из-за того, что у них не было счастливого детства. Они испытывали такие же адские страсти, как и ты, Эдип. Кстати, скажу уж тебе по секрету, что со временем такие страсти станут называться в твою честь Эдиповыми.
Эдип (грустно). Мне-то что до этого, Сфинкс? Я ведь по-прежнему самый несчастный человек на земле. Я царь, я властелин богатейшего города в Греции, подданные обожают меня и готовы носить на руках, а счастья по-прежнему как не было, так и нет в моей несчастной душе. Справедливость сжигает меня, я корчусь в ней, как корчится в огне саламандра. Мой мир, Сфинкс, это мир адских мук и адских страстей. И все это, повторяю, следствие моего несчастного детства. Иногда мне кажется, что я стою на пороге каких-то неслыханных поступков и преступлений.
Сфинкс (грустно). Да, Эдип, стоишь, и от этого никуда нельзя деться. Тот, у кого было несчастное детство, обязательно в зрелом возрасте совершит нечто ужасное. Эдиповы страсти подтолкнут его к этому. И, что самое страшное, чудовищные события будут совершаться из любви к справедливости.
Эдип (поднимает кверху руки). О горе мне, горе!
С ф и н к с (с состраданием). Крепись, Эдип. Такова, очевидно, воля богов. А раз так, примем смиренно все их предначертания и стоически встретим новые бедствия, какими бы ужасными они не были!
Исчезает.
Эдип скорбно опускает голову и предается ужаснейшим думам, но вскоре поднимает голову, и лицо его постепенно светлеет: любовь к справедливости, бесценный дар богов, вновь наполнила его душу благородством и состраданием.
Занавес.
1996
ЭЙНШТЕЙН И ЧЕХОВ
Диалог
Эйнштейн. Я беззаботный зяблик, я беззаботный зяблик!
Изобретает специальную теорию относительности.
Выбегает Чехов.
Чехов. А вот мы тебе клистир поставим! (Ставит ему клистир.)
Эйнштейн (не замечая клистира). Я беззаботный зяблик, я беззаботный зяблик!
Изобретает общую теорию относительности.
Выбегает Чехов.
Чехов. А вот мы тебе второй клистир поставим! (Ставит ему второй клистир.)
Эйнштейн (не замечая второго клистира). Я беззаботный зяблик, я беззаботный зяблик! (Изобретает общую теорию поля.)
Чехов. А вот мы тебя в палату №6 упечем! (Упекает его в палату №6.)
Эйнштейн. Чехов, за что?
Чехов (зло). Я доктор Чехов, я всех вас выведу на чистую воду!
Выводит всех на чистую воду и умирает от злости путем кровохарканья.
1996
СИЛА ЛЮБВИ
Глафира.
3юзюков.
3 ю з ю к о в. Глафира, любовь моя!
Глафира. А вот я тебя по мордам! а вот я тебя по мордам! (Бьет его по мордам.)
3юзюков (возмущенно). За что, Глафира?
Глафира (продолжая бить Зюзюкова по мордам). А за любовь, подлый шельмец, а за любовь!
3 ю з ю к о в (пытаясь спастись от Глафиры, не так пылко). Глафира, но за любовь не бьют по мордам!
Глафира. Еще как бьют, подлый шельмец, еще как бьют! (Хватает Зюзюкова за волосы, и волочит его по земле.)
3 ю з ю к о в (полумертвый). Глафира, я тебя разлюбил!
Глафира (удовлетворенно). А вот это, шельмец, другой разговор. На вот тебе на поправку здоровья (дает Зюзюкову деньги), и чтобы больше не обращался ко мне с этими нежностями! Мы не какие-нибудь тити-мити французские, мы бабы русские, мы про любовь говорить не обучены!
З ю з ю к о в, шатаясь, уходит поправлять здоровье.
Глафира, поправив руками волосы, скабрезно смотрит на продавца в местной палатке, и улыбается, обнажив золотые фальшивые зубы.
Занавес.
2003
ДВА САПОГА – ПАРА
Диалог
Он.
Она.
Он. Мы с тобой два сапога – пара.
Она. Если мы и два сапога пара, то я правая пара, а ты – левая.
О н. Ты хоть и правая, да вся потрескалась, а я хоть и левая, да весь как с иголочки.
О н а. Ты хоть и с иголочки, да не на ту ногу надет.
О н. Я хоть и не на ту ногу надет, но зато сижу на ней, как влитой.
О н а. Ты дурак налитой.
О н. Сама дура, да не лечишься вовсе.
Она. Чего мне лечиться, если на тебя все лекарства потрачены, да не помогает – дуреешь день ото дня.
О н. Я хоть и дурею, да трезвый, а ты хоть и не пьешь, а шатаешься, как кошка подержанная.
Она. Это я кошка подержанная? Вот тебе, вот! (Бьет его по лицу.)
О н. Ах, ты вот ты как, ты, значит, еще и дерешься? (Бьет ее в ответ по лицу.)
Она (прыгает в сторону). Негодяй, ты мне синяк под глазом поставил!
Он. А ты мне скулу расшибла и щеку всю поцарапала; впрочем, что с тебя взять, такая дура, что и тошно смотреть!
О н а. На меня тошно смотреть, а на тебя вообще смотреть невозможно; дурак ты, а еще числишься сторожем!
О н. Я хоть и сторожем числюсь, да стаж зарабатываю, а чем ты зарабатываешь, это еще нужно проверить!
Она (обиженно). Ну и проверяй, да смотри, как бы тебе роги не обломали!
О н. А чего мне роги ломать, я что ли козел?
Она. А то не козел?
О н. Да нет, не козел.
Она. Ну тогда подлый баран.
О н. Сама ты гусыня чертова, а замашки – как у девки с панели.
Она. А ты фря болотная!
Он. А ты пугало несусветное!
О н а. А ты, а ты... впрочем, о чем с дураком рассуждать? я ему слово – а он мне десять; был бы умный – давно уже замолчал!
О н. Да и тебе слово – а ты в ответ десять. Я же говорил, что мы с тобой два сапога – пара; вечно тебе одно и то же по десять раз повторять надо; глухая ты, что ли, или в голове вместо мозгов вата набита?
Она. Это у тебя, дурака, в голове вата набита; ну а ежели мы и два сапога – пара, то я уж непременно правая, лучшая пара! (И прочее, и прочее, все сначала и до конца.)
Конец.
1996
МЕЛОЧИ ЖИЗНИ
Азиатов, туберкулезник.
Недотрогова, медсестра.
Туберкулезный санаторий, жаркий полдень.
Азиатов (хватая сзади Недотрогову за талию). Мадам, как вы прекрасны!
Недотрогова (возмущенно, вырываясь от Азиатова). Но вы же туберкулезник!
Азиатов (вновь хватая ее за талию). И все же, мадам, – как вы прекрасны!
Недотрогова (вырываясь, но не так уверенно). Помилуйте, у вас палочки Коха! (Надменно поднимает голову вверх.)
Азиатов (в порыве отчаяния, протягивая к Недотроговой руки). Мадам, вы похожи на Афродиту!
Недотрогова (внезапно смягчаясь). Ну ладно, только халат не помните! (Хватает Азиатова за рукав и тянет его в чулан.)
Дверь захлопывается. Слышны грохот и хрипы.
Занавес.
2001
ДИНОЗАВРЫ
Сцены юрского периода
Участвуют:
Петр Алексеевич, динозавр №1.
Кузьма Пантелеевич, динозавр №2.
Петр Алексевич. А-го-го-ооо! Ау-ууу, Кузьма Пантелеевич!
Кузьма Пантелеевич. Ого-го-ооо! Ау-ууу, Петр Алексеевич!
Петр Алексеевич. Вымираем мы, Кузьма Пантелеевич! А-го-го-ооо!
Кузьма Пантелеевич. Угу-гу-ууу! Вымираем, еще как вымираем, Петр Алексеевич!
Петр Алексеевич. Прощайте, старые времена! Ого-го-оо! (Бьет в землю хвостом.)
Кузьма Пантелеевич. Уходим мы, уходим, Петр Алексеевич! Угу-гу-ууу! Уходим навечно! (Также бьет о землю хвостом.)
Сыпется град из серы и пепла, на поверхности некоторое время видны шевелящиеся хвосты, потом и они исчезают.
Занавес.
1996
АЛГЕБРА И ГАРМОНИЯ
Моцарт.
Сальери.
Сальери (сидя за столом, испытывая муки творчества; радостно). Я поверил алгеброй гармонию! Я изобрел Формулу Красоты! Теперь никакой Моцарт мне не указ! С помощью моей Формулы Красоты я способен создать симфонию не хуже, чем у него!
Входит Моцарт.
Моцарт (насмешливо). Ну и дурак же ты, Сальери! Неужели тебе неизвестно, что поверить алгеброй гармонию невозможно? Можешь засунуть свою Формулу Красоты в то место, откуда ноги растут! а сейчас не мешай, а лучше садись, и слушай мой новый «Реквием»! (Садится за клавесин, и исполняет свой новый «Реквием».)
Сальери с досады рвет на части свою Формулу Красоты и засовывает ее в то место, откуда ноги растут.
Слышатся мощные аккорды «Реквиема».
Занавес.
2001
ДОМАШНЯЯ АКАДЕМИЯ
Сцены из жизни идиотов
Галкин, изобретатель велосипеда.
Ломакин, изобретатель паровоза.
Глафира, жена Галкина.
Галкин. Эврика, я изобрел велосипед!
Глафира. А вот я тебя по мордам за это, чертов пачкун! (Бьет его по щекам.)
Ломакин. Глафира, не бей Галкина, он гений!
Глафира. А вот я и тебе по мордам заодно, чертов пачкун! (Бьет Ломакина по щекам.)
Ломакин (жалобно). За что, Глафира?
Глафира (грозно). А почто паровоз изобрел, чертов пачкун? Совсем всю экологию извели!
Немая сцена.
Конец.
1996
Достарыңызбен бөлісу: |