1. Поэты и менестрели

Малыш Гвион навязался ко мне сам: так, бывает, пристают дети - очень мило, но в самый неподходящий момент, когда я был занят другой книгой и не мог о нем думать. Я пытался отогнать его, уверяя, что не имею ни малейшего желания вторгаться в область бардического мифа, ни научной подготовки для этого, но не тут-то было. Сейчас, возможно, создается впечатление, что я прилично разбираюсь в кельтской литературе, но тогда я не ответил бы ни на один вопрос из "Ханес Талиезин" (на первый взгляд напоминавший премилую загадку - "всю в стихах и всю о рыбах", которую Белая Королева задала Алисе на последнем пире в Зазеркалье), если бы большую часть ответов не подсказала мне поэтическая интуиция. Оставалось только подтвердить их текстуально. И хотя в моей скромной библиотеке нашлась всего пара необходимых для работы книг, остальные вскоре прислали друзья-поэты, хотя я и не просил их об этом, или же они свалились мне в руки с полок букинистического магазина на взморье. За полтора месяца я набросал первый вариант книги (примерно половину ее нынешнего объема), после чего вернулся к прежней работе. Отделка первого варианта заняла шесть лет.

Цепочка совпадений, облегчивших мне работу над книгой, поэтам прекрасно знакома. Но что вообще значит "совпадение"? Что он значило для Евклида? Допустим, что если при определенных обстоятельствах наложить треугольник АВС на треугольник DEF, то С и F будут более или менее совпадать. Ответы на загадки Гвиона были известны мне ранее, следовательно, необходимые книжные знания существовали и были доступны, и потому нужные книги стали появляться одна за другой. F и С нежно соединились, и у меня появилась возможность придать рассудочную форму тем соображениям, к которым я пришел безрассудно.

Уильям Гамильтон, чей портрет запечатлен на ирландских марках, выпущенных к его столетию в 1943 году, шел однажды через Феникс-Парк в Дублине, как вдруг ему в голову пришла мысль о так называемых "квантернионах". Она настолько опережала развитие математической науки того времени, что этот разрыв был ликвидирован усилиями целой плеяды ученых лишь совсем недавно. Все выдающиеся математики отличались способностью совершать в уме пророческий скачок в неизвестность и твердо приземлиться на обе ноги. Более всех в этом смысле известен Джеймс Максвелл, который выдал секрет своих ненаучных метолов мышления. Он совершенно не умел делать расчеты и, придя к верной формуле, вынужден был опираться на расчеты коллег.

Точно так же диагностируют заболевание выдающиеся врачи, хотя и могут потом подтвердить свой диагноз, логически сопоставляя симптомы болезни. Вряд ли будет преувеличением сказать, что все оригинальные изобретения и открытия, музыкальные и поэтические произведения возникли как результат предвосхищающего, или пролептического, мышления (когда, словно приостановив время, исследователь находит решение, которое невозможно найти методом индукции) или как результат аналептического мышления, когда такого же рода остановка восстанавливает утраченные события.

А это значит, что хотя время и является удобным изобретением разума, его действительная ценность не превосходит, скажем, ценности денег. Размышлять в категориях времени очень непросто и неестественно; многие дети овладевают иностранными языками и арифметикой задолго до того, как у них возникает чувство времени и они принимают легко опровержимый тезис, согласно которому причина предшествует следствию.

Несколько лет тому назад я написал в одном из стихотворений о Музе:

Коль рядом с Нею странное творится,
Коль скажут, что отверзлись все могилы
И мертвые встают, иль век грядущий
Стал лоном и являет не рожденных, -
Тем чудесам дивиться не пристало:
То вихри, что во Времени рождает
Чрез противленье вечное стихии
Клинок Ее могучей мысли острой.

Поэты могут подтвердить сказанное собственным опытом. Уже после того, как это стихотворение было написано, Дж. У. Данн в книге "Эксперимент со временем" высказал мысль о том, что время - это не равномерно движущийся эскалатор, каким его на протяжении веков изображают прозаики, а нечто непредсказуемое и колеблющееся, так что теперь и прозаики поймут, о чем я веду речь. В искусстве поэзии время останавливается, в стихи попадают фрагменты того, что произойдет в будущем, как бывает во сне. Это объясняет, почему первую Музу греческой Триады зовут Мнемозина - "Память": о будущем, как и о прошлом, можно помнить. У животных память о будущем называют инстинктом, у людей - интуицией.

Очевидное различие между стихами и снами заключается в том, что в стихах человек контролирует (или должен контролировать) ситуацию, а в снах ему отводится роль параноика, пассивного свидетеля мифологического события. Однако в стихах, как и во снах, время останавливается, и когда ирландские поэты писали об Островах блаженных, где три сотни лет пролетают как один день, и отдавали эти острова во власть Музы, они имели в виду именно эту остановку. Потрясение от возвращения к обычному образу мышления, неотделимому от времени, воплощает в мифе подпруга, лопнувшая в тот момент, когда юный герой возвращается после посещения Острова домой. Он касается ногой земли, и чарам приходит конец: "...и тут невзгоды старости и тяготы недугов навалились вдруг на него".

Поэты чувствуют двусмысленность времени и потому не позволяют себе уповать на будущее или тревожиться о нем: их интерес сосредоточен исключительно на настоящем. Об этом я с пролептическими подробностями писал в стихотворении "Рухнувшая башня Силоама" (1934), которое начинается так:

"Коль зашатается строение, спеши под арку!
Мы были там уже..."

Интересно, что при пролептическом и аналептическом подходе представление о реальности и сама реальность несколько расходятся: точка С совпадает с точкой F, но не настолько, чтобы каждая из них утратила присущие ей особенности. Можно сказать, что они совпадают так же, как совпадают ноты си и до-бемоль, которым на фортепиано ради экономии соответствует одна струна. По частоте колебаний они различаются, но это различие способен уловить разве что абсолютный слух. Или как совпадают число 22/7 и число "пи": если вам нужно, допустим, узнать, сколько обвязки требуется для нижней части шатровой палатки диаметром в три ярда, то в формулу можно подставить число 22/7.

В сентябре 1943 года, когда я денно и нощно гнался в своем сознании за Косулей, причем настолько стремительно, что буквально не успевал записывать мысли, я старался сохранить некую отрешенность. Я сказал себе: "Что-то мне не нравится эта увеселительная прогулка. Какое мне дело до этой незнакомой страны, над которой, словно Ведьму помело, меня несет мой дух и о которой я совсем не уверен, что ее следует наносить на карту". Потом, как шизофреник, обратился к самому себе: "Вот что, Роберт. Я задам тебе простую и хорошо известную, но до сих пор не решенную загадку, и если ты справишься с ней, что ж, в таком случае займись и другими своими открытиями".

Загадкой был последний стих из тринадцатой главы "Откровения":

"Здесь мудрость. Кто имеет ум, тот сочти число зверя, ибо это число человеческое; число его шестьсот шестьдесят шесть".

Еще со школьной скамьи я смутно помнил два традиционных решения криптограммы св. Иоанна. Оба они исходят от того, что в греческом и в еврейском языке числа обозначались буквами: 666 - сумма от сложения букв, входящих в имя Зверя. Самое древнее решение принадлежит епископу Иринею (II век): Lateinos - "латинский", указывает на народ, к которому принадлежит Зверь. Самое популярное современное решение (не помню, кому оно принадлежит): Neron Kesar - император Нерон, которого считали Антихристом. [1] Ни одно из этих решений нельзя признать удовлетворительным. "Латинский" - слишком расплывчатая характеристика Зверя, а "император" пишется по-гречески не Kesar, а Kaisar. Кроме того, число комбинаций букв, дающих в сумме 666, и всевозможных перестановок этой комбинации настолько велико, что практически может считаться безконечным.

"Откровение" написано по-гречески, однако при обращении к этому языку мое аналептическое "я" упорно настаивало на латыни. И вот мне явилось некое видение: на стене комнаты, в которой я находился, мелькнули вдруг римские цифры:

D.C.L.X.
V.I.

Когда цифры замерли, я взглянул на них боковым зрением. Поэты поймут, что я имею в виду: так вглядываешься в трудное слово или фразу, чтобы выявить скрытый за буквами смысл. Я понял, что передо мной titulus - надпись, которую в Риме прибивали над головой преступника на месте казни, разъясняющая, в чем его преступление. Я прочитал вслух:

DOMITIANUS CAESAR LEGATOS XTI

"Домициан, Цезарь, подло убил посланников Христа". I.N.R.I. - titulus Христа; D.C.L.X.V.I. - titulus Антихриста.

Единственное слово, на котором я споткнулся, было viliter: оно читалось как-то неотчетливо.

Меня никогда особо не интересовало преследование церкви при Нероне и Домициане, и проверка, которую я решил провести, была самой обычной - с таким же успехом я мог бы проверить себя стандартной фразой "Полиция Лейта отпускает нас", [2] если бы заподозрил себя в том, что пьян. Никаких исторических предубеждений у меня не было, так что я вполне мог себе доверять.

Во-первых, я знал, что большинство исследователей Библии относит "Откровение" к правлению Нерона (54-67), а не Домициана (81-96), и потому видит в нем антинероновскую направленность. Тем не менее, я прочитал "Domitianus". Во-вторых, я знал, что viliter в Серебряный век латыни значило "дешево" и что производные от него слова предполагают ничтожность, а не злонамеренность. И тем не менее я прочитал viliter.

Прошло несколько недель, прежде чем я разобрался с этим парадоксом. Мне казалось, что мое аналептическое "я" отлично поработало: текст D.C.L.X.V.I. был верным, правильным было и решение. Однако, оказавшись, по-видимому, во власти рассудка, глаза прочитали не совсем то, как это бывает со мной по утрам, когда, не совсем еще проснувшись, я неверно читаю буквы и заголовки в газетах. На самом деле, текст был следующий:

DOMITIUS CAESAR LEGATOS XTI
VIOLENTER INTERFECIT

Но сочетание Domitius Caesar для моего разума не имело смысла (человека с таким именем не существовало), и потому он услужливо исправил ошибку, прочитав Domitianus. И вдруг я вспомнил, что Domitius - Домиций - это имя Нерона до того, как император Клавдий принял его в императорскую семью и назвал Нерон Клавдий Цезарь Друз Германик, и что Нерон страшно это имя не любил, поскольку оно напоминало о его плебейском происхождении. (Об этой слабости Нерона упоминает, кажется, Светоний.) Преступный отец Нерона, Гней Домиций Агенобарб, когда его поздравили с рождением ребенка, холодно заметил, что любой отпрыск его и его Жены Агриппины принесет государству разве что погибель. Язвительное "Domitius Caesar" вполне годилось для этой криптограммы: так противники Гитлера зарабатывали в 1933 году политический капитал на словосочетании "канцлер Шикльгрубер". Естественно, что св. Иоанн Богослов, составляя криптограмму, был далек от того, чтобы щадить чувства Нерона, а буквы D.C., использованные вместо N.C., помогли ему сохранить тайну. Слово violenter значит нечто большее, чем "жестоко" или "гневно": оно подразумевает святотатственную ярость и произвол. По-видимому, мое корректирующее зрение перенесло буквы "en" из "violenter" в слово, написанное над ним: получилось Domitienus, почти Domitianus; оставшееся слово "violter" было бессмысленным, и я, споткнувшись на нем, прочитал viliter, придав ему смысл осуждения.

(Надеюсь, это мое прочтение исторически оправдано. Кто знает, то ли смысл, вложенный св. Иоанном, оказался в мою пользу, то ли мое собственное толкование оказалось в пользу св. Иоанна? Могу лишь сказать, что я прочитал эти слова бегло и не задумываясь, как, скажем, военный цензор без труда прочитывает криптограмму в конце солдатского письма к Жене: "Ц.Ц.Ц. - В.Б.Т.Н.С.Д.Д.!" - "Целую-целую-целую - вот бы так на самом деле, дорогая!")

Но это еще не все. Внимательно вчитываясь в данный фрагмент "Откровения", я обнаружил на полях книги отсылку к Откр.15:2 -

"И видел я как бы стеклянное море, смешанное с огнем; и победившие зверя и образ его, и начертание его и число имени его, стоят на этом стеклянном море, держа гусли Божии".

"Образ" упомянут выше. Смысл фразы, по-видимому, в том, что некие христиане приняли мученическую смерть, отказавшись поклониться статуе Нерона. Таким образом, "победившие зверя и образ его" суть посланники Христовы, которых не удалось запугать и заставить поклониться императору и которые, после того, как их святотатственно убили, попали прямо в рай.

Возникает вопрос: почему мои глаза прочитали Domitianus, когда в тексте было Domitius? Скорее всего, потому, что я был убежден, что имеется в виду Домициан, а не Нерон, и в доказательство своей правоты немедленно исправил текст. Возможно, мое зрение было в услужении у моего безумного аналептического "я". Или имелись в виду сразу ОБА - и Домиций, и Домициан? Вполне вероятно, что текст "Откровения", написанный во времена преследований Нероном христиан, был расширен и приведен в соответствие с событиями своего времени в правление Домициана, который возобновил преследования и имя которого значило "подобный Домицию". А что вы скажете о следующих стихах:

"И видел я, что одна из голов его как бы смертельно была ранена, но эта смертельная рана исцелела. И дивилась вся земля, следя за зверем...

И поклонились зверю, говоря: кто подобен зверю сему? и кто может сразиться с ним?

И даны были ему уста, говорящие гордо и богохульно, и дана ему власть действовать сорок два месяца...

И дано было ему вести войну со святыми и победить их..." [3]

Очевидно, речь идет о распространенной среди современников вере в то, что Нерон после нанесенной ему смертельной раны выжил и придет вновь, и о естественном для христиан предположении, что он воплотился в Домициане.

(Замечательно: только что выяснилось, что точно к такому же выводу в своей работе об "Откровении" пришел доктор Т. У. Крейфер.)

42 - число лет (54-96) между приходом к власти седьмого цезаря Нерона и смертью от меча двенадцатого, и последнего, цезаря Домициана. В такого рода пророчествах годы обычно называют месяцами, а месяцы - днями. Фраза "и дана ему власть действовать сорок два месяца", похоже, связана с другим пророчеством о том, что Домициан, святотатственно называвший себя "Господом" и "Богом", кончит насильственной смертью. При преемнике Домициана Нерве для церкви настали мирные времена.

То, что в некоторых рукописях указано не 666, а 616, моим доводам не противоречит: достаточно лишь отбросить букву L (legatos). DCXVI означает, говоря словами св. Павла, что "зверь снова распял Сына Божьего".

Результат этой проверки меня удовлетворил: надеюсь, он и других убедит в том, что мне еще рано ставить диагноз "паранойя".

Добавлю, однако, что поскольку в 11-й главе "Откровения" предрекается сохранение Храма, то первоначальный вариант этой книги был, скорее всего, написан после смерти Нерона, но до разрушения Храма, когда повсюду ходили слухи о новом воплощении императора. Еврейские буквы TRJVN, дающие в сумме 666 (Tav = 400, Resh = 200, Yod = 10, Vav = 6, Nun = 50), в талмудической литературе образуют обычную цифровую кодировку для Нерона (trijon означает "маленький зверь"), а авторов Талмуда трудно заподозрить в заимствованиях у христиан. Можно предположить, что первый вариант "Откровения" был еврейским националистическим трактатом, написанным на арамейском языке до 70 года, и в нем 666 означало "маленький зверь" и указывало на Нерона; трактат был переведен на греческий и распространен среди христиан в конце I века, когда обращенные Павлом язычники, не знавшие еврейского языка, пытались доказать, что Иисус отверг закон Моисеев и перенес благословения Яхве с евреев на христиан. В этом втором варианте, где немало вставок и некритически сохраняется устаревший материал, числу 666 дается новая разгадка, которую мог понять любой разумный человек, не обращаясь к еврейскому языку, а именно: DCLXVI. Если все именно так, значит, никакой надписи Domitius Caesar и т.д. не было, и, тем не менее, мое аналептическое зрение не ошиблось, поскольку в еврейском языке этому числу соответствовал TRIJON; звериный дух Домиция скрывался в Домициане.

Пролептический или аналептический метод мышления, хотя он и необходим поэтам, врачам, историкам и многим другим, легко спутать с обычной догадкой или дедукцией при недостающих данных, и потому мало кто его использует. Какими бы цитатами, ссылками или сносками я ни подтверждал свои доводы, только что сделанное мною признание об обстоятельствах первого использования этого метода наверняка отпугнет ортодоксальных ученых: не имея возможности отвергнуть, они не осмелятся и принять его.

[1] Это решение основано на еврейском языке: Nun = 50, Resh = 200, Vav = 6, Nun = 50 (Neron). Koph = 100, Samech = 60, Resh = 200 (Kesar). Однако Нерон и на еврейском языке, и на латыни пишется Nero, а в слове Kaisar (что значит "шапка волос" по-латыни и "корона" - на еврейском, оба слова, вероятно, заимствовано из общего эгейского источника) должна стоять буква Kaph (=20), а не Koph, то есть в сумме получается всего лишь 636.

[2] По тому, как человеку удается совладать с труднопроизносимыми сочетаниями согласных в английской фразе "The Leith police dismisseth us", можно судить о степени его опьянения (примеч. перев.).

[3] Откр.13:3-5,7 (примеч. перев.)

ЧАСТЬ 5.    ТРОЙСТВЕННАЯ МУЗА

Зачем поэты призывают Музу?

В первых строках "Потерянного Рая" Мильтон подводит краткий итог классической традиции и заявляет, что, как христианин, собирается ее превзойти:

"Пой, Муза горняя! Сойди с вершины

Аонийская гора [2] - это гора Геликон в Беотии, в нескольких милях к востоку от Парнаса, в классические времена известная как "Обитель Муз". Прилагательное "аонийская" - реминисценция известной строки из "Георгик" Вергилия:

Aonio rediens deducam vertice Musas, -

которую произносит бог поэзии Аполлон, во времена Вергилия почитавшийся также и богом Солнца. Эта строка значит: "Милых мне Муз приведу, возвратясь с Аонийской вершины". Аполлон имеет в виду перенос места поклонения Музам из Аскры, города на склоне Геликона, в Дельфы на гору Парнас, место, ставшее святилищем самого Аполлона. На Геликоне бил родник Иппокрена, "Конский источник", который имел форму лошадиного копыта. По преданию, он появился от удара копыта коня Пегаса, чье имя означает "родниковый". Поэты пили из Иппокрены, чтобы исполниться вдохновения. Отсюда строки Джона Скелтона ("Против Гарнеша"):

"Я дал ему испить сладчайших вод
Кристальной Геликоновой струи".

Можно, однако, предположить, что источники Иппокрена и Аганиппа появились от удара луноподобного копыта Левкиппы ("Белой Лошади"), то есть Тройственной Богини с головой лошади, и что история о том, как сын Посейдона Беллерофонт объездил Пегаса, а затем убил трехликую Химеру, на самом деле сообщает о захвате ахейцами святилища Богини. Пегаса звали сначала Аганиппой. Aganos - прилагательное, которым Гомер описывает стрелы Артемиды и Аполлона и которое значит "убивающий из сострадания", следовательно, имя Аганиппа - кобыла, "уничтожающая из сострадания". Это предположение подкрепляется греческой легендой о преследовании Деметры, Матери ячменя, ахейским богом Посейдоном. Чтобы скрыться от него, Деметра превратилась в лошадь и спряталась в табуне аркадийца Онкия, однако Посейдон превратился в жеребца и покрыл Ее. Гнев, обуявший Деметру при этом насилии, объясняет, возможно, название Ее статуи в Онкее: Деметра Эриния - Фурия.

Почитание Деметры как Богини-лошади под именами Эпона или Три Эпоны было широко распространено у галльских кельтов, а Гиральд Камбрейский в "Топографии Ирландии" приводит странную историю, свидетельствующую о том, что этот культ существовал в Ирландии до XII века. Речь идет о коронации ирландского короля в Тирконнелле, которой предшествовал обряд его символического рождения от Белой Лошади. Он подполз к кобылице голый, на четвереньках, словно был ее жеребенком, после чего лошадь убили, разрезали на куски и сварили в котле. Король залез в котел и принялся хлебать варево и есть мясо. После чего он поднялся на коронационный камень, получил белый жезл и трижды повернулся слева направо, а потом трижды справа налево - "в честь Троицы". Изначально, конечно, в честь Тройственной Белой Богини.

Лошадь или пони в Британии была священным животным с доисторических времен, а не только с Бронзового века, когда здесь появились выносливые азиатские породы. От британского искусства Каменного века сохранилось единственное изображение человека - костяная фигурка мужчины в маске лошади (найдена в дербиширской пещере Пинхоул), далекий предок лицедеев в лошадиных масках из английского "Рождественского представления". Саксонцы и датчане почитали лошадь точно так же, как и их кельтские предшественники, а запрет на употребление конины в пищу сохранился в Британии до сих пор в виде сильнейшего к ней отвращения. Преодолеть его не помогли и попытки популяризировать конину во время Второй мировой войны. У британцев эпохи Бронзы, равно как и у латинян, этот запрет отменялся на ежегодном лошадином пиру в октябре. В средневековой Дании это буйное пиршество, длившееся три дня, было запрещено церковью, но сохранилось среди язычников-сервов. Его подробно описывает Йоханнес Йенсен в романе "Падение короля" и упоминает, что сначала жрец кропил конской кровью на юг и восток - свидетельство того, что коня воспринимали как воплощение Духа Солнечного Года, сына Богини-лошади.

В "Сказании о Пуихле, короле Даведа" Богиня является в облике Хрианнон, Матери Прадери. Хрианнон - искаженное "Ригантона" ("Великая Царица"); а в Давед входит большая часть Кармартена и весь Пемброкшир, включая Сент-Дэвид. Его центральная точка называлась "Темные Врата", здесь находился вход в Преисподнюю. Встретившись с Хрианнон, Пуихл ("Осторожность") влюбляется в Нее и бросается за Ней в погоню на самом быстром коне, но никак не может догнать. Очевидно, в начальном варианте сказания Царица превращалась в белую лошадь. Наконец, Она позволяет ему Себя догнать, через год выходит за него замуж и впоследствии рожает сына, получившего имя Прадери ("Тревога"), который сразу же после рождения исчезает. Служанки оговорили Хрианнон, вымазав Ей лицо кровью щенков и заявив, что это Она съела младенца. В наказание Хрианнон поставили возле дворца Пуихла у коновязи, словно лошадь, и велели возить на спине гостей [3]. Жизнь Ее сына Прадери тесно связана с волшебным жеребенком, спасенным от Гарпии: до него все жеребята от той же кобылы в канун Майского дня безследно исчезали. Прадери, Божественный младенец из числа тех, кого уносят от Матери (подобно Хлеу Хлау, Зевсу и Ромулу), впоследствии получает от Нее имя и оружие, объезжает волшебного коня и наконец становится повелителем мертвых. Таким образом, Хрианнон является Богиней-лошадью, и Она же выступает Богиней-Музой, ибо Сирен, Которые появляются в "Триадах" и "Сказании о Бранвен" и поражают Своим сладкоголосым пением, называют "птицами Хрианнон". История со щенками приводит на ум римский обычай приносить весной в жертву рыжих щенков, чтобы избавить хлеба от пагубного воздействия Собачьей звезды. На самом деле жертвоприношение совершали Матери ячменя, у Которой Собачья звезда была в услужении. Хрианнон, собственно, и есть лошадь-Деметра, Наследница свиньи-Деметры Керридвен. Лошадь-Деметра, подобно свинье-Деметре, пожирала детей. Это подтверждается мифом о Левкиппе ("Белая Лошадь") из Орхомена, Которая вместе с двумя Сестрами лишилась рассудка и сожрала Своего сына Гиппаса ("жеребенок"), а также записанным Павсанием мифом о том, как Рея, родив Посейдона, дала Своему возлюбленному Кроносу съесть жеребенка, а младенца тайно передала на попечение пастухам аркадийской Арны.

Как видно из прозвища Богинь-Муз Пиериды, гора Геликон не была Их первой обителью. Теперь слово "Муза" принято считать производным от mont - "гора". Поклоняться Им стали в героическую эпоху, после переселения сюда беотийцев с горы Пиерия в северной Фессалии. Чтобы переселившиеся Музы чувствовали Себя на Геликоне как дома и не забыли древнюю магию, беотийцы дали ключам, вершинам и гротам Геликона те же названия, что были на Пиерии. Муз было тогда три, неделимая Троица, что признали и католики, построив в Средние века на месте заброшенного святилища геликонских Муз церковь Святой Троицы. Подобающими именами трех Лиц этой Троицы были Размышление, Память и Песня. Поклонение Музам на Геликоне (и, вероятно, на Пиерии) было связано с колдовским проклятием и колдовским благословением. Геликон славился лечебными травами, которые дополняли колдовство, особенно девятилистой черной чемерицей, которой Меламп в Лусе лечил Дочерей Прета. Эта трава могла вызвать безумие и вылечить от него; подобно дигиталису (наперстянка), она стимулирует работу сердца. Геликон был известен также эротическими танцами плодородия вокруг каменной гермы в Феспиях, городке у подножия горы. В этих танцах принимали участие Женщины, давшие обет служения Музам. Спенсер обращается к Музам как к "Девам Геликона". С таким же успехом он мог назвать Их "Колдуньями", ибо в его время Колдуньи поклонялись Белой Богине, названной в "Макбете" Гекатой, точно так же исполняли на Своих шабашах пляски плодородия, умели колдовать и знали лечебные травы.

Чтобы привести Себя в состояние экстаза, Жрицы Муз на Геликоне, видимо, использовали два средства: слизистые выделения кобылы во время течки и черную перепонку (hippomanes) со лба новорожденного жеребенка, которую (согласно Аристотелю) кобыла поедает, чтобы усилить свою Материнскую привязанность. Дидона в "Энеиде" [4] использовала hippomanes в Своем любовном зелье.

Скелтон в "Лавровом венке" так говорит о Тройственной Богине в трех Ее проявлениях как Богини Неба, Земли и Преисподней:

"Диана в зелени листвы,
Луна, что светит ярко,
И Персефона Ада".

Как Богиня Преисподней Она была Богиней Рождения, Продолжения Рода и Смерти. Как Богиня Земли Она была Богиней трех времен года - весны, лета и зимы, дарила жизнь деревьям и растениям и властвовала над всем живым. Как Богиня Неба Она была Луной в трех фазах - молодой Луны, Полнолуния и Луны на ущербе. Это позволяет ответить на вопрос, почему Триаду нередко расширяли до Эннеады, "девятки". Не следует забывать, что Тройственная Богиня, Которой поклонялись, например, в Стимфале, была воплощением первобытной Женщины - Созидательницы и Разрушительницы. Как молодая Луна или Весна Она - Девушка; как Полнолуние или Лето - Женщина; как Ущербная Луна или Зима - Старуха.

В галльско-римском захоронении allee couverte [5] в Трессе близ Сен-Мало в Бретани на одной мегалитической колонне высечены две пары Девичьих грудей, на другой - две пары грудей Материнских. Верхняя часть третьей колонны не сохранилась, однако проводивший раскопки В. Коллэм полагает, что на ней должны быть отвисшие груди Старухи. Очень интересная находка в этом захоронении (судя по бронзовой монете Домициана, оно относится к I веку) - кремневый наконечник стрелы, имеющий форму ивового листа с декоративной насечкой в виде двух полумесяцев. Ива, как мы убедились, была священным деревом Луны, в алфавите Бет-Луис-Нион - это Saille, буква S. Самое древнее начертание буквы S в греческом алфавите - С, заимствованное из критского линейного письма. Сэр Артур Эванс приводит в книге Дворец Миноса таблицу эволюции критского алфавита из идеограмм и толкует знак С как Луну на ущербе - Лунная Богиня как Старуха. Наконечник был, вероятно, подношением третьему Лицу Женской Троицы [6]: для римской Бретани это совершенный архаизм, пригодный разве что для ритуальных целей, как ныне меч Королевы или посох архиепископа. В. Коллэм сделал анализ древесного угля, найденного под этими колоннами, скорее всего, остатков погребального костра, на котором сжигали умершего. Это был уголь ивы, дуба и орешника, символизирующих колдовство, царское достоинство и мудрость.

Поначалу в Европе не было богов-мужчин, которые могли бы оспаривать авторитет и власть Богини, зато у Нее был возлюбленный, им поочередно становились то милосердный Змей мудрости, то благотворная Звезда жизни, Ее сын. Сын воплощался в демонах разных тотемных общин, которыми Она повелевала, - все они участвовали в посвященных Ей эротических плясках. Змей воплощался в священных змеях ("духах мертвых") и насылал ветры. Сына звали также Люцифер, или Фосфор ("носитель света"), потому что как Вечерняя звезда он предшествовал свету Луны, ежегодно возрождался, рос на протяжении года, уничтожал Змея и завоевывал любовь Богини. Любовь Богини убивала его, но из его праха восставал другой Змей, который на Пасху приносил "глайн", или красное яйцо, Она его съедала и снова рождала сына как младенца. Сыном-Звездой был Осирис, и хотя после его смерти он змеем обернулся вокруг мира, его фаллос в пятьдесят ярдов длиной, который несла процессия, был украшен золотой звездой. Это символ обновления Осириса в образе младенца Гора, сына Исиды, Которая была одновременно его Невестой и Губительницей, а теперь вновь становилась его Матерью. Абсолютную власть Богини подтверждало ежегодно проводимое в Ее честь как "Повелительницы всего неистового" жертвоприношение, в ходе которого заживо сжигали птиц и зверей - тотемы всех общин.

Итак, самый известный образ эгейской религии - Женщина-Луна, сын-Звезда и мудрый пятнистый Змей, расположившиеся под плодовым деревом: Артемида, Геракл и Эрехфей. Сын-Звезда и Змей враждуют друг с другом: они поочередно добиваются милости у Женщины-Луны подобно тому, как за зимой наступает лето, за летом - зима, за рождением - смерть, а за смертью - рождение. Солнце светит то слабее, то ярче в зависимости от времени года, ветви деревьев то сгибаются под тяжестью плодов, то оголены, и только свет Луны неизменен. Луна безпристрастна: она с одинаковой легкостью и губит, и созидает. Конфликт между близнецами получает гениальное выражение в "Сказании о Килхухе и Олвен". Гвин ("Белый") и его соперник Гвитур ап Грайдаул ("Победитель, сын Жаркого дня") ведут постоянную войну за Крайтилад (Корделию), Дочь Хлута (Хлира, Лира, Нута, Нуады, Ноденса), попеременно похищая Ее друг у друга, пока дело не передается на суд короля Артура. Тот принимает ироническое решение вернуть Крайтилад отцу, а близнецам "биться за Нее до Страшного суда каждый первый день мая": кто станет победителем, тот Ее и возьмет.

Отцов пока нет, ибо Змей не в большей степени отец сына-Звезды, чем сын-Звезда - отец Змея. Они близнецы, и здесь мы вновь возвращаемся к единственной поэтической Теме. Поэт отождествляет себя с сыном-Звездой, Змей - его ненавистный соперник; лишь выступая в роли сатирика, поэт играет роль Змея. Тройственная Муза - Женщина в Своем божественном облике: Она Волшебница поэта, единственная тема его поэзии. Не следует забывать, что когда-то Аполлона ежегодно приносили в жертву Змею: на его надгробии в Дельфах Пифагор сделал надпись, в которой говорится, что Аполлон погиб в схватке с местным Пифоном, которого, как считалось, он убил. Сын-Звезда и Змей - обычные демоны; на Крите Богиню еще не изображают с божественным младенцем на руках. Она - Мать всего сущего; Ее сыновья и возлюбленные приобщаются к этой священной сути лишь по Ее милости.

Вместе с революционным институтом отцовства, проникшим в Европу с Востока, появился и институт обособленных браков. До сих пор существовали лишь групповые браки всех Женщин одной тотемной общины со всеми мужчинами другой тотемной общины; Кто является Матерью каждого ребенка, вопросов не вызывало, отцовство же было спорным, и ему не придавали никакого значения. После того, как совершилась патриархальная революция, изменился и социальный статус Женщины. Мужчина стал совершать священнодействия, к которым прежде его не допускала половая принадлежность, и в конце концов провозгласил себя главой дома, хотя большая часть собственности по-прежнему переходила от Матери к Дочери. Эта вторая, олимпийская стадия потребовала изменений в мифологии. Недостаточно было ввести в уже существующий миф понятие отцовства, как в орфической формуле, упоминаемой Климентом Александрийским: "Бык, который отец Змея, Змей, который отец Быка". Нужен был новый Младенец, который вытеснил бы и сына-Звезду, и Змея. Он воспет поэтами как младенец-Гром, младенец-Топор, младенец-Молот. Есть самые разные легенды о том, как он расправлялся с врагами. Он или брал золотой серп у Богини-Луны, своей Матери, и оскоплял им сына-Звезду, или сбрасывал его с горной вершины, или оглушал топором так, что тот погружался в безпробудный сон. Змея он обычно убивал на месте, после чего становился богом-отцом или богом Грома, брал в Жены свою Мать и зачинал с Ней божественных сыновей и Дочерей. В сущности, Дочери оказывались несовершенными копиями Матери в обликах молодой и полной Луны. В облике ущербной Луны Они превращались в собственную Мать (Бабушку, Сестру), а сыновья в какой-то мере становились сыном-Звездой и Змеем. Среди них был бог поэзии, музыки, искусств и наук, который со временем стал богом Солнца; во многих странах он превратился в регента своего дряхлеющего отца, бога Грома, а кое-где даже вытеснил его. Этой стадии развития религии греки и римляне достигли ко времени появления христианства.

Третья стадия культурного развития - чисто патриархальная, в ней Богинь вообще нет. Это поздний иудаизм, иудео-христианство, ислам и протестантство. Англия достигла этой стадии ко времени образования Содружества наций, ибо в средневековом католицизме Дева и Сын (перенявшие ритуалы и почести Женщины-Луны и Ее сына-Звезды) имели большее религиозное значение, чем бог-отец. (Змей превратился в дьявола, что и понятно, поскольку Христос змею противопоставил рыбу (Мф.7:10), и христиане сделали рыбу его символом.) Валлийцы поклонялись Деве и Сыну на полвека дольше, чем англичане, а ирландцы делают это и сейчас. Для поэзии эта стадия неблагоприятна. Гимны богу Грома, как бы щедро ни украшали его под бога Солнца (даже великолепный "Гимн богу-отцу" Скелтона), - слабые поэтические произведения, поскольку признание за Отцом неограниченной власти противоречит присущей поэту верности Музе. И хотя бог Грома преуспел в законничестве, логике, декламации и прозе, он никогда не был поэтом и не имел ни малейшего представления о подлинной поэзии, ибо перестал учиться у своей Матери.

В Греции, после того как Богиня-Луна стала Женой бога Грома и подчинилась ему, Она передала покровительство над поэзией Своей так называемой Дочери - когда-то Самой Себе в облике Тройственной Музы. Считалось, что ни одно стихотворение не подпадет под Ее покровительство, если оно не начнется с обращения к Музе с мольбой о вдохновении. Так, древняя баллада "Гнев Ахилла", которая стала зачином к "Илиаде" Гомера, начинается следующими словами: "Гнев, о Богиня, воспой, Ахиллеса, Пелеева сына". Ахилл назван "сыном Пелея", а не "сыном Фетиды", и это свидетельствует об укреплении патриархальной системы, хотя тотемные общины сохранялись для удобства организации общественной жизни. Ахилл был царем-жрецом мирмидонян Фессалии - очевидно, клана Муравья, подвластного Богине как Вертишейке. Понятно, однако, что Богиня - это Тройственная Муза, а не просто одна из девяти Муз, о Которых упоминается в менее древней части "Илиады", и Которых впоследствии Аполлон увел с Геликона на Парнас, сменив, как указано в "Гимне Аполлону Пифийскому", местную Богиню Земли в центральном святилище в Дельфах. В те времена Аполлон ("Разрушитель" и "Избавитель") считался братом-близнецом Богини Артемиды; они были детьми бога-Грома, родившимися на острове Ортигия у побережья Делоса у Богини Латоны Гиперборейской, Дочери Фебы и Койя ("Лунный свет" и "Посвящение").

Здесь мифы несколько неясны, потому что прибывшую на Делос Латону поначалу не хотела признать местная Тройственная Богиня и потому что Артемида - имя Сестры Аполлона некогда было греческим прозвищем Тройственной Богини. Слово Artemis, вероятно, значит "Повелительница Вод" от "ard" и "themis". Аполлон, так сказать, закрепил свое положение, заставив Сестру принять знаки и титулы Ее Предшественницы. Себе он взял знаки и титулы пеласгийского "Избавителя" и "Разрушителя" и в одном из своих проявлений (об этом свидетельствует его прозвище "Сминфей") был критским демоном-Мышью. Позже Аполлон и Артемида взяли в свои руки надзор за поэзией вместо Триединой Музы (в данном случае своей Матери Латоны). Вскоре Артемида уступила первенство Аполлону, хотя оставалась Богиней магических заговоров; постепенно на Ее счет стали относить лишь заговоры во вред. Так, Татиан в "Послании к грекам" пишет: "Артемида - Отравительница, Аполлон - врачеватель". Сходным образом, в Ирландии бог Огма потеснил Богиню Бригитту. В "Словаре" Кормак вынужден был давать объяснение: "Бригитта, Дочь Дагды, Поэтесса, то есть Богиня, Которой поклоняются поэты за Ее великое и славное покровительство". Именно в Ее честь оллав, отправляясь в чужие края, брал с собой золотую ветвь с колокольчиками.

Примерно в VIII веке до Р.Х. Триада Муз расширилась под фракийско-македонским влиянием до трех Триад или Эннеады. Приходят на ум девять оргиастических Жриц с острова Сейн на западе Бретани и девять Дев в "Прайтеу Аннум", Которые согревали Своим дыханием котел Керридвен. Муза в девяти ипостасях более полно, чем Тройственная, отражала вселенский характер владычества Богини. Но заправлявшие в греческой классической литературе служители Аполлона вскоре воспользовались этим изменением, чтобы посредством разграничения ослабить власть Богини. Гесиод пишет о девяти Дочерях Зевса, Которым под покровительством Аполлона были присвоены следующие функции и имена:

 

Эпическая поэзия	КАЛЛИОПА
История	КЛИО
Лирическая поэзия	ЕВТЕРПА
Трагедия	МЕЛЬПОМЕНА
Танцы	ТЕРПСИХОРА
Эротическая поэзия	ЭРАТО
Священная поэзия	ПОЛИГИМНИЯ
Астрономия	УРАНИЯ
Комедия	ТАЛИЯ

 

Каллиопа - ("Прекрасноликая") - имя изначальной Музы в Ее полнолунном аспекте; таковы же имена Эрато - "Возлюбленная", и Урания - "Небесная". В греческом мифе Эрато впервые упоминается как Царица Дуба. На Ней был женат Аркад, в честь которого названа Аркадия; он был сыном Медведицы-Каллисто и отцом Афенеатиса. Остальные имена указывают на те или иные функции Музы. Музы Геликона по-прежнему были склонны к эротике, но главная Их функция (целительство и проклятие колдовством) была отобрана у Них олимпийцами и перешла к Аполлону и его сыну-врачевателю Асклепию.

Бог поэзии и предводитель Муз, Аполлон не претендовал, тем не менее, на то, что ВДОХНОВЛЯЕТ на написание стихов: вдохновение по-прежнему нисходит на поэта от Музы или Муз. Изначально Аполлон был обыкновенным демоном [7], которого его Муза-Мать наделяла поэтической одержимостью; теперь же он требовал, чтобы Она, как Муза в девяти обликах, вдохновляла в его честь поэтов, не доводя их, однако, до экстатического состояния. Этих поэтов, если они проявляли себя преданными и деятельными, он награждал лавровым венком (по-гречески daphne). Связь поэзии и лавра не только в том, что лавр - вечнозеленое растение и символизирует безсмертие: он является наркотическим веществом. Участницы обрядов в честь Тройственной Богини в Темпе, чтобы достичь поэтической и эротической одержимости, жевали лавровые листья подобно тому, как Вакханки жевали плющ. Возможно, daphne - краткая форма daphnoine - "кровавая", одного из прозвищ Богини. Когда Аполлон захватил дельфийское святилище, оставшаяся там пифийская Жрица научилась жевать листья лавра для пророческого вдохновения. Лавр стал священным деревом Аполлона: легендарное преследование им Нимфы Дафны означает захват святилища Богини в Темпе близ горы Олимп. Теперь Аполлон превратился в бога разума с девизом "Все в меру", и его почитатели-мужчины носили лавровые венки, но листья уже не жевали. Эмпедокл, как полубожественный преемник Пифагора, считал, что жевать листья так же ужасно, как употреблять в пищу бобы. Познания как магическая практика клонилась к упадку.

Завоевав Грецию, римляне привезли Аполлона в Италию. Они были народом воинов и стыдились своего незамысловатого поэтического предания. Некоторые римляне отнеслись к греческой поэзии очень серьезно, как к составной части обучения политической риторике, которую они считали полезной для закрепления своих военных завоеваний. Ее изучали под руководством греческих софистов, усвоив от них, что поэзия больших форм - разновидность риторики, гораздо более музыкальная и философская, чем проза, а поэзия малых форм - самое утонченное общественное достижение. Подлинные поэты согласятся с тем, что поэзия - это духовное откровение, которое поэт сообщает равным, а не искусное умение поразить слушателей-простолюдинов или оживить подвыпивших гостей на званом ужине, и вспомнят Катулла, одного из немногих поэтов, сумевших преодолеть греко-римскую поэтическую традицию. Возможно, все объясняется его кельтским происхождением; во всяком случае, он обладал безстрашием, оригинальностью и эмоциональной чувственностью, что в римской поэзии в целом отсутствует. Он один демонстрировал искреннюю любовь к Женщине; остальные довольствовались тем, что воспевали дружескую верность или кокетливую гомосексуальность. Его современника Вергилия почитают вовсе не за те качества, которые являются поэтическими, то есть свидетельствуют о присутствии Музы. Музыкальное и риторическое мастерство, звучные перефразы и плавно текущие периоды вызывают восторг любителей античной литературы, однако "Энеида" написана, чтобы поражать и подавлять, и потому подлинные поэты, отличающиеся цельностью натуры, не желают следовать примеру Вергилия. Они больше почитают Катулла, которого никак невозможно заподозрить в том, что он призывает потомков рукоплескать творениям своего безсмертного гения. Скорее, он обращается к ним, как к современникам: "Разве не так?" Они могут любить Горация как автора изящных стихов, и восхищаться его стремлением избегать эмоциональных крайностей и естественной для римлян склонности все упрощать. Но, несмотря на весь его ум, воспитанность и мастерство менестреля, Горация вряд ли сочтут подлинным поэтом, как, скажем, не сочтут таковым Кэлверли или Остина Добсона.

Подведем итоги в истории греческих Муз.

Тройственная Муза, или три Музы, или Муза в девяти лицах, или Керридвен, или как бы Ее еще ни называли, - это Великая Богиня в Своем поэтическом, или колодовском, проявлении. У Нее есть сын, он же Ее возлюбленный и жертва - сын-Звезда, или дух Прибывающего года. Свою любовь Она поочередно обращает то к нему, то к его танисту Пифону, Змею мудрости, демону Убывающего года, темному "я" сына.

Далее, за Ней ухаживает бог Грома (взбунтовавшийся сын-Звезда, заразившийся восточной патриархальностью), у Нее рождаются от него близнецы, мальчик и Девочка (в валлийской поэзии Мертин и Олвен). Она остается Богиней колдовства, но часть Своих владений, в том числе законотворчество и свидетельствование клятв, передает богу Грома.

Затем Она разделяет силу поэтического колдовства между близнецами, которых символизируют Утренняя и Вечерняя звезда; Девочка - это Ее собственное умаляющееся "Я", а мальчик - возродившийся сын-Звезда.

Далее число Ее ипостасей возрастает, а власть уменьшается: теперь это группа из девяти Богинь, Каждая из Которых ведает небольшой областью вдохновения под предводительством бывшего брата-близнеца.

В конце концов Аполлон провозглашает себя Вечным Солнцем, а девять Муз становятся его свитой. Их функции он передает богам-мужчинам, то есть самому себе во множественном числе.

(Легенда о происхождении японской поэзии гласит, что она родилась при встрече Богини Луны и бога Солнца, когда те прогуливались вокруг столпа Вселенной навстречу друг другу. Первой заговорила Богиня Луны и сказала стихами:

Что за радость несравненна

Бог Солнца рассердился: Ей не пристало первой заводить разговор, да еще таким неподобающим образом. Он велел Ей вернуться и снова выйти ему навстречу. На этот раз первым заговорил он:

Деву зрю: столь совершенна, -
Что за радость несравненна!

Так возникли первые стихи. Иными словами, бог Солнца перехватил у Музы власть над поэзией и сделал вид, что сам создал ее, - ложь, которая не принесла японским поэтам ничего хорошего.)

Поэзия становится академической и переживает упадок до тех пор, пока Муза не проявляет порой Свою силу во времена так называемых романтических возрождений.

В средневековой поэзии Деву Марию напрямую приравнивали к Музе, передавая в Ее ведение котел Керридвен. В своем издании стихов Талиезина Д. У. Нэш пишет:

"Христианские барды XIII-XIV веков неоднократно обращаются к Самой Деве Марии как к котлу или источнику поэтического вдохновения. К этому их, видимо, отчасти подтолкнули перекликающиеся слова pair - "котел" и производное от него - mair, что также значит "Мария". Мария была Mair, Мать Христа, сокровенное вместилище Святого Духа, а Pair - это котел (вместилище, источник) христианского вдохновения. Так мы встречаем в стихотворении Давита Бенфраса (XIII век):

Crist mab Mair am Pair pur vonhedd.

В средневековой ирландской поэзии Марию точно так же отождествляли с Богиней поэзии Бригиттой, ибо св. Бригитта, Дева в облике Музы, была известна в народе как Мария Гэльская. Богиня Бригитта - это Триада: Бригитта поэзии, Бригитта целительства и Бригитта кузнечного дела. В гэльской Шотландии Ее символом был белый лебедь, и Ее знали как Невесту-Златовласку, Невесту с Белых Холмов, Мать Короля Славы. На Гебридах Она покровительствовала родам. Ее эгейским прототипом была, по-видимому, Бризо Делосская, Лунная Богиня, в жертву Которой приносили корабли, а Ее имя, как считали греки, произошло от слова brizein - "колдовать". Поклонение Бригитте было очень распространено в Галлии и Британии во времена римлян, о чем свидетельствуют многочисленные Ей посвящения. Кое-где в Британии св. Бригитта сохранила ипостась Музы до пуританской революции, и к Ее целительской силе обращались у священных источников посредством стихотворных заговоров. Женское исправительное заведение Брайдуэлл в Лондоне некогда было Женским монастырем св. Бригитты [8].

А вот как призывали местную Триаду Бригитты в Корнуолле:

"Три Дамы к нам пришли с востока,

Это заговор от ожога. При этом девять листков ежевики опускали в воду источника, а затем прикладывали к обожженному месту. Чтобы заговор возымел силу, нужно произнести его трижды над каждым листком. Ежевика - священное растение Пентады и Триады Богинь Времен года, число листьев на одном стебле у нее разнится от трех до пяти, и поэтому в Бретани и кое-где в Уэльсе есть ежевику запрещено. В этом заговоре Богини явно различаются по временам года: Богиня лета приносит огонь, Ее Сестры - мороз. Обычно как подачку духовенству добавляют четвертую рифмующуюся строку: "Во имя отца, сына и святого духа".

Кроме Бригитты в Средние века почитали как Музу еще одну Марию - Марию-Цыганку (Mary Gypsy), или св. Марию Египетскую, Чьим именем (Marry или Marry Gyp) клялись. Этой очаровательной Девой в голубой одежде с жемчужным ожерельем была древняя языческая Богиня Мариан, скрывавшаяся под легко распознаваемыми именами: Мариан [9], Мириам, Мариамна ("Морской Агнец"), Миррина, Миртея, Мирра [10], Мария, Марина - Покровительница поэтов и влюбленных и гордая Мать Лучника любви. Ее именем клянется в балладах Робин Гуд. Она была смугла лицом и, как свидетельствует средневековая "Книга Святых", отправившись в Святую Землю (где Ей предстояло долгие годы провести Отшельницей в пустыне) на единственном ходившем туда корабле, вынуждена была в виде платы за проезд предлагать Себя, как Проститутка, всей команде. Оказавшись на небесах, Она выказывала особую терпимость к плотским грехам.

Обычное воплощение Мариан - Русалка, Mermaid, или, как когда-то писали это слово, Merry-Maid. Общепринятое изображение Русалки в виде прекрасной Женщины с круглым зеркалом, золотистым гребнем и рыбьим хвостом олицетворяет выражение "Богиня Любви восстает из моря". Каждый посвящаемый в элевсинские таинства, имевшие пеласгическое происхождение, выполнял любовный ритуал с Представительницей Богини после купания в котле наподобие Хлеу Хлау. Возможно, круглое зеркало (в пару к гребню) появилось в результате ошибки древнего художника, изобразившего его вместо плода айвы, который Мариан держит в руке как дар любви. Впрочем, зеркало тоже входило в число священных атрибутов таинств и, вероятно, имело значение "познай себя". Гребень изначально был плектром для игры на лире. Греки называли Мариан Афродитой ("Восставшей из морской пены") и использовали посвященных Ей тунца, осетра, устрицу и барвинок как афродизиаки. Самые знаменитые Ее храмы были построены у моря, что помогает символику Ее рыбьего хвоста. В Мариан можно узнать Лунную Богиню Эвриному, статуя Которой в аркадийской Фигалии представляла собой вырезанную из дерева Русалку. Священные деревья Мариан - мирт, мурекс и мирр; Ей посвящены пальма (которая растет на соленой почве), преданная голубка, а также белый, зеленый, голубой и алый цвета. Почитали Ее именно такой, какой Она изображена на картине "Рождение Венеры" Боттичелли. Высокая, золотоволосая, голубоглазая, бледнолицая Богиня приплывает в устричной раковине к роще миртовых деревьев, а Земля в цветочном одеянии спешит укутать Ее в алый, с золотом по краям, плащ. В английских балладах Русалка символизирует горькую сладость любви и опасность, которой подвергаются в чужих портах нестойкие моряки - mariners (когда-то это слово писали merriners); Ее зеркало и гребень символизируют тщеславие и безсердечность.

Первый христианский император Константин официально отменил поклонение Марии, однако большая часть древнего ритуала сохранилась в церкви, в том числе у коллиридиан, арабских сектантов, жертвовавших Марии точно такую же лепешку и вино, какие они некогда жертвовали Аштарот. Приносили и мирр, что более допустимо, поскольку св. Иероним славил Деву как Stilla Maris, "Мирр моря". Св. Иероним играл с именем Мария, которое он соотносил с еврейскими словами marah ("соленые волны") и mor ("мирр"), вспоминая при этом дары волхвов.

Когда в Святую Землю вторглись крестоносцы, они, понастроив замки и обосновавшись, обнаружили там несколько существовавших под покровительством мусульман еретических христианских сект, которые быстро отвратили их от ортодоксального вероучения. В результате культ Марии-Цыганки попал в Англию - через Компостеллу в Испании его принесли бедные пилигримы с пальмовыми ветвями в руках, апокрифическим Евангелием в дорожных сумах и устричными раковинами Афродиты, пришитыми к шапочкам. Эти паломники прославлены в песне Офелии в "Гамлете". Трубадуры в красных чулках, с лирами в руках, из которых в Британии лучше других помнят короля Ричарда Львиное Сердце, с восторгом приняли культ Мариан. Из их французских песен возникла лирика анонимных авторов - важнейшее достижение ранней английской поэзии; прелестные рождественские песенки берут свое начало, благодаря паломникам, в апокрифических Евангелиях. Самый впечатляющий итог крестовых походов - распространение в Западной Европе идеи романтической любви. Переданная словами древневаллийских сказаний, она в конце концов превратила неотесанных разбойников-феодалов и их неопрятных Жен в блестящее общество изысканных лордов и Леди. Из замков и усадеб изящные манеры и куртуазное обращение постепенно распространились и на сельских жителей: теперь понятно, почему в Merry England [11] так почитают Марию - Mary.

В английской деревне Марию-Цыганку вскоре отождествили с Богиней любви, известной саксонцам как Майская Невеста из-за Ее древней связи с культом Майского дерева, принесенным в Британию атребатами в I веке до или по Р.Х. Упоминали Ее наряду с Мертином, которого к тому времени уже окрестили Робином Гудом: по всей видимости, по саксонскому имени Мертина - Rof Breoht Woden, "Блеск силы Уодена". Он был известен и под эвфемизмом Robin Good-fellow, Славный малый Робин. По-французски слово Robin (его считают уменьшительным от Robert, хотя оно имеет дотевтонское происхождение) означает "баран", а также "дьявол". Robinet ("водопроводный кран") называют так потому, что на сельских водопоях его делали в виде бараньей головы. Оба значения ("баран" и "дьявол") объединились в иллюстрации к брошюре, изданной в 1639 году в Лондоне под названием "Славный малый Робин, его сумасбродные выходки и веселые проделки". Робин изображен непристойным богом Колдуний с небольшими бараньими рожками на лбу, с бараньими ногами, колдовской метлой через левое плечо и зажженной свечой в правой руке. За ним идет в хороводе целый шабаш колдунов и Колдуний в пуританских одеждах, на него преданно взирает черный пес, музыкант играет на трубе, над его головой летит сова. Напомним, что Робином называли Своего бога сомерсетширские Колдуньи, а Алиса Кайтлер, знаменитая Колдунья XIV века из Килкенни, называла "Робином, сыном искусства" Своего дьявола. Иногда он принимал облик черного пса. Классический пример дьявола в образе барана - тот, которому в 1303 году епископ Ковентри служил черную мессу и которого почтил поцелуем в зад. На корнуолльском наречии Robin значит "фаллос". Robin Hood - крестьянское название красного лихниса (red campion, то есть red champion), возможно, потому, что его раздвоенные лепестки напоминают копыто барана и потому, что Red Champion ("Красный победитель") - прозвище бога Колдуний. Вероятно, не простое совпадение и то, что "баран" на санскрите - huda. Слово Robin со значением "баран" в мифологическом смысле уравнялось с Robin (rubens по-латыни) со значением "малиновка".

Здесь история совсем запутывается. Тесно связаны с оргиями Майского дня веселые похождения знаменитого разбойника из Шервудского леса Робина Гуда, который, как доказал Дж. У. Уокер [12], был реальной личностью. Он родился в Уэйкфилде, графство Йоркшир, между 1285 и 1295 годами и в 1323-1324 годах пребывал на службе у короля Эдуарда II. Возможно, эта связь возникла потому, что его отец, лесничий Адам Гуд, окрестил его Робертом, и потому, что пробыв двадцать два года в лесу, он отождествил себя с Робином, а Жену из Матильды переименовал в "Девицу Мариан". Судя по одной из ранних баллад "Изгнанник", Матильда, чтобы принадлежать к братству лесных разбойников, обрезала Себе волосы и стала носить мужское платье. В Албании и по сей день молодые Женщины ходят с мужчинами на охоту, одеваются как они и ведут Себя как мужчины - наподобие Аталанты из Калидона, Участницы охоты на калидонского вепря. Разбойники составили шабаш из тринадцати человек, а Мариан была Puselle, Девицей шабаша. Во время оргий в Майский день Она, как Невеста Робина, наверняка надевала Женскую одежду. Успешно сопротивляясь церковникам, Робин снискал себе славу народного героя, а впоследствии его называли основателем религии Робина Гуда, первоначальную форму которой восстановить очень непросто. Во всяком случае, Hood (Hod, Hud) означает "чурбан" - тот самый чурбан, который клали позади костра, и который был взят от священного дуба, росшего в том месте, где некогда обитал Робин Гуд. Отсюда "конь Робина Гуда" - мокрица, убегающая из сжигаемого на святки полена. По народному поверью, Робин спасался, превратившись в малиновку, через дымовую трубу, а с окончанием святок выходил в облике Белина против своего соперника Брана, или Сатурна, который во время святочных увеселений был "царем дураков". Бран в облике королька прятался в плюще, но Робин непременно ловил его и вешал. Об этом поется в песенке:

"Кто поймает королька?" - крикнул Робин Боббин.

Девица Мариан (Maid Marian) выступала "Царицей дураков" святочных веселий. Поскольку Она бросала Робина ради его соперника, нетрудно понять, откуда у Нее дурная репутация. Вместо Maid Marian нередко писали Maud Marian: Maud - это кающаяся Мария Магдалина. В "Песне Тома из Бедлама" Она - Муза Тома, "Веселая Сумасбродка Магдалина".

Весело было в Средние века на Рождество, а на Майский день - еще веселее. Это время майских шестов с лентами, коллиридийских "пирогов и пива", венков и букетов, подарков возлюбленным, состязаний лучников, merritotters (качелей) и merribowks (огромных кадок с молочным пуншем). Но в первую очередь - время сумасбродных свадеб "под деревом зеленым", когда танцоры, взявшись за руки, уходили в чащу, строили себе там шалаши любви и с надеждой прислушивались, не запоет ли соловей. Mad Merry, "Сумасбродная" - еще один вариант написания Maid Marian, который в виде определения перешел к волшебнику Мерлину (в народных календарях его сначала называли "Старым Мавром"), чьи предсказания продавались на ярмарках и гуляньях с лотков. Как поясняет Спенсер в "Королеве Фей", в действительности Мерлин - это Мертин, но Робин Гуд занял его место возлюбленного Майской Невесты, и Мерлин превратился в старого бородатого пророка. Merritotters, возможно, назвали так в честь весов (символизирующих осеннее равноденствие) в руках Девы - одной из фигур Зодиака в календаре Сумасбродного Мерлина. Верующие читатели наверняка отождествляли зодиакальную Деву со св. Марией Египетской, ибо судьбы влюбленных колебались на Ее весах, раскачиваясь, словно на качелях, вверх и вниз.

Многие из "лесных" браков, которые благословлял расстрига-монах по прозвищу Брат Тук, впоследствии были закреплены в церкви, но нередко отцы отказывались от своих "детей веселья". По старинной традиции каждый год в деревне выбирали самого рослого и крепкого парня на роль Крошки Джона (или Дженкина), представителя Робина на карнавале Весельчаков; возможно, поэтому самые распространенные в Англии фамилии - Джонсон, Джексон [13] и Дженкинсон - "дети веселья" Крошки Джона. У Робина тоже неплохо получилось с Робсоном, Хобсоном, Добсоном (уменьшительные от Робина), Робинсоном, Ходсоном, Хадсоном и Гудом. Кто был отцом Гринвуда и Мерримэна [14], с точностью сказать трудно. Святочные гуляния, как отмечает сэр Джеймс Фрэзер в "Золотой ветви", тоже приносили свой урожай детей. Кто знает, сколько Моррисов и Моррисонов получили свои имена от любвеобильных morris men [15] ("весельчаков") Мариан, а Принсов, Лордов и Кингов - от святочного короля и "царя дураков"?

Немаловажная часть святочного праздника в Англии - представление в Рождественскую ночь: сохранилось семь-восемь вариантов пьесы. Главные события в ней - обезглавливание и возвращение к жизни Рождественского Короля или Рождественского Дурака. Это один из несомненных отголосков дохристианской религии, берущей свое начало на древнем Крите. Фирмик Матерн в сочинении "О заблуждениях языческих верований" рассказывает, как критский Дионис (Загрей) был убит по приказу Зевса, сварен в котле и съеден титанами. По его словам, критяне ежегодно устраивали поминальный пир, на котором разыгрывали драму страданий этого мальчика (и то, как он менял свой облик) и съедали вместо него быка. И все же Дионис не умер; согласно Эпимениду, которого цитирует св. Павел, Минос сочинил ему следующий панегирик:

"Не умираешь ты, но предстаешь для жизни вечной".

Св. Павел приводит похожий отрывок из поэта Арата:

"Мы им живем, и движемся, и существуем".

В Афинах такие праздники назывались ленеями ("Праздник неистовых Женщин"), они приходились на день зимнего солнцестояния, на них сходным образом разыгрывали смерть и рождение младенца урожая Диониса. В изначальном мифе не титаны, а неистовые Женщины, Представительницы Богини Луны Геры, разрывали младенца на части и поедали его. На ленеях съедали не быка, а годовалого козленка; когда Аполлодор сообщает, что Диониса превратили в козленка Эрифа, чтобы спасти его от гнева Геры, это значит, что когда-то Гера съела его в виде младенца, но к тому времени, когда на пиршество были допущены мужчины (титаны или наставники), младенца стал заменять козленок.

Самое древнее свидетельство о европейском религиозном обряде - ленеях Палеолита - ориньякский пещерный рисунок в Когуле на северо-востоке Испании. Юный Дионис с огромным фаллосом, одинокий, безоружный, измученный, стоит среди расположившихся полумесяцем лицом к нему девяти танцующих Женщин. Он обнажен, если не считать плотно облегающих ногу сапожек, зашнурованных у колена; Женщины одеты, на головах у Них небольшие конусовидные шапочки. Возраст этих неистовых Женщин, отличающихся друг от друга фигурой и деталями одежды, возрастает вдоль полумесяца по часовой стрелке. В начале ряда справа - три юные Девушки, первые две длинных юбках, в конце слева - две тощие смуглые пожилые Женщины и высохшая Старуха. Лицо у Старухи, как у ущербной Луны, и движется Она против часовой стрелки. В середине - три полные сил златовласые Женщины, одна из Которых - в коротком нарядном платье. Они, несомненно, представляют Собой триады молодой, ущербной и полной Луны, а Старуха - Антропос, Самая старшая из триады ущербной Луны.

Перед старшей Девушкой из триады молодой Луны стоит животное, частично скрытое Ее юбкой: по-видимому, черная свинья. На переднем плане, за спинами триады полной Луны, отскакивает в сторону то самое существо, которое явилось Ойсину в видении, когда Ниам Златовласка переносила его в Страну молодости, - безрогий фавн. На шее фавна, обернувшись назад, балансирует похожий на мальчишку чертенок или эльф - очевидно, это отлетающая душа обреченного Диониса. Подступающие к нему неистовые Женщины вот-вот разорвут его на куски. На рисунке ничто не указывает на время года, но наверняка это зимний солнцеворот.

Мы вновь возвращаемся к драматическому сказанию о Гвионе, мальчике, которого проглотила злая Колдунья Керридвен и который родился вновь как чудесное дитя Талиезин, и к спору между Филипом Бридитом и "неотесанными рифмоплетами" за право первым исполнить своему королю песню на Рождество. "Сказание о Талиезине" - нечто вроде рождественской пьесы, в которой страдания меняющего свой облик ребенка представлены в виде загадки. Это более старый вариант, отражающий религиозные представления древнего европейского общества, в котором судьбу мужчины решала Женщина: преследующая, но не преследуемая, насилующая, но не насилуемая, как можно понять из поблекших легенд о Дриопе и Гиласе, Афродите и Адонисе, Артемиде и Эндимионе, Кирке и Улиссе. Острова Женщин были опасны тем, что оказавшийся там мужчина мог подвергнуться сексуальному насилию, грозившему смертью, подобно тому как, согласно "Сексуальной жизни дикарей" Б. Малиновского, в северо-западной Меланезии расправляются с мужчинами, если они нарушат привилегии Женщин. В южном Уэльсе во времена раннего Средневековья существовало по меньшей мере одно сообщество из девяти неистовых Женщин. Св. Самсон из Дола, который на склоне лет путешествовал с юным спутником, к несчастью, попал в Их владения. Внезапно раздался дикий вопль, и из чащи леса выбежала седая Старуха в красной одежде с окровавленным трезубцем в руке. Св. Самсон замер на месте, а его спутник бросился бежать, но Старуха догнала его и убила. Старуха оставила без внимания упреки св. Самсона и сообщила ему, что Она - одна из девяти Сестер и что Они живут здесь с Матерью (вероятно, с Богиней Гекатой). Успей к месту происшествия Сестры помоложе, молодой человек наверняка стал бы жертвой группового изнасилования. Девять несущих гибель Женщин в черном фигурируют в исландской "Саге о Тидранди". Однажды вечером Тидранди открыл дверь на стук, хотя его предупреждали о возможных последствиях, и увидел, что девять Женщин бегут к нему с северной стороны. Какое-то время Тидранди отбивался мечом, но вскоре пал от смертельной раны.

Превращения Гвиона следуют одно за другим в строгом соответствии с временами года: заяц в сезон осенних гонов, рыба в период зимних дождей, птица, когда весной возвращаются перелетные стаи, пшеничный колос во время летней жатвы. Фурия преследует его в виде борзой, выдры, сокола и наконец настигает его в облике черной курицы: красный гребень и черные перья свидетельствуют о том, что это - Богиня Смерти. Солнечный год в этом рассказе заканчивается в пору веяния хлебов ранней осенью - свидетельство его восточно-средиземноморского происхождения. В классические времена год на Крите, Кипре, в Дельфах, а также в Малой Азии и Палестине заканчивается в сентябре.

Когда победа патриархальных индоевропейцев вызвала революционные изменения в общественной системе восточного Средиземноморья, в мифе о сексуальном преследовании произошла перестановка. В греческой и римской мифологии есть немало историй о том, как боги (особенно двое старших, Зевс и Посейдон) в образе животных преследуют и насилуют убегающих от них Богинь и Нимф. Точно так же в европейском фольклоре имеются десятки вариантов сюжета о колдуне, который после ожесточенной погони одолевает Колдунью и похищает Ее Девственность. Пример такой перевернутой погони - английская баллада "Чумазый кузнец", где естественный порядок времен года нарушен, поскольку забыт первоначальный контекст. Колдунья превращается в рыбу, колдун - в выдру; Она становится зайцем, он - гончей; Она - мухой, он - пауком и затаскивает Ее в паутину. Наконец, Она превращается в одеяло на его кровати, он - в покрывало, и игра выиграна. В еще более испорченном французском варианте Колдунья заболевает, колдун оказывается врачом; Она превращается в Монахиню, он - в священника и исповедует Ее день и ночь; Она становится звездой, он - тучей, и закрывает Ее.

Колдун главенствовал и в британском культе Ведьм, хотя кое-где в Шотландии до сих пор правит Геката, или Королева Фей; вполне возможно, что балладу "Чумазый кузнец" исполняли на театрализованном представлении охоты на шабаше Колдуний. Связь кузнецов и рогатых богов так же стара, как Тубал Каин, бог-козел кенитов. Рогатый дьявол вступал в половую связь со всеми присутствовавшими на шабаше Колдуньями, хотя при этом использовался, по-видимому, огромный искусственный фаллос. Анна Армстронг, уже упоминавшаяся нами нортумбрийская Ведьма, в 1673 году в Своих показаниях на суде призналась, что на многолюдном шабаше в Аллансфорде одна из Ее Спутниц, Энн Бейтс из Морпета, поочередно превращалась в кошку, зайца, борзую и пчелу, чтобы дьявол - "высокий темнолицый человек, Их покровитель, которого Они называли богом", - мог оценить Ее способности к превращению. Поначалу я думал, что он гнался за Энн Бейтс (Которая была Девицей шабаша), огибая стоявших кругом Колдуний, и что Она по очереди изображала бег и крик разных зверей, а он сообразно Ее превращениям менялся сам. Формулы из "Чумазого кузнеца": "он превратился в гончую" или "он превратился в бурую выдру", "он привел Ее снова домой". "Снова домой" в данном случае означает "к Ее собственному облику". На суде в 1662 году Изабель Гауди из Олдерна привела следующее заклинание для превращения в зайца:

"Как Я зайчихой оборочусь,

Из последующего рассказа ясно, что менялся не Ее внешний облик, а только поведение, по стихам можно предположить, что это был театрализованный танец. Насколько я теперь понимаю, Энн Бейтс представляла все одна, попеременно изображая то преследуемого, то преследователя, а дьявол довольствовался тем, что аплодировал Ей. Кажется, порядок преследований соответствовал временам года: зайчиха и борзая, форель и выдра, пчела и ласточка, мышь и кошка - и был унаследован от более ранней формы, когда преследователем была кошка-Деметра, Которая в конце концов убивала мышь Сминфея на току в пору просеивания зерна. Песню нетрудно восстановить в ее первоначальном виде.

"Хитер и искусен - всем одарен,
Но свистнет Она - и вернется он.

О, как я зайцем оборочусь,

- Заяц, смотри, по всем лескам

Хитер и искусен - всем одарен,

А еще форелью оборотясь,

- Выдра, форель, из твоих врагов,

Хитер и искусен - всем одарен,

А еще пчелою оборочусь,

- Пчела, берегись, нрав ласточки крут,

Хитер и искусен - всем одарен,

А еще я мышью оборочусь

- О кошке белой попомни, мышь.

Хитер и искусен - всем одарен,

Промежуточную рифму мифа о колдуне приводят Диодор Сицилийский, Каллимах в "Гимне Артемиде" и Антонин Либерал, мифограф II века, в "Преображениях", причем все трое относят его к разным странам. Речь идет о том, что преследование Богини Артемиды (Афеи, Диктинны, Бритомартиды, Атергатис) заканчивается неудачей и Она ускользает от преследователя в облике рыбы. Каллимах изображает сладострастным преследователем критского Миноса, а Бритомартиду - невинной Преследуемой, в его изложении погоня продолжается девять месяцев с начала паводков до веяния хлебов. Миф должен был объяснить рыбий хвост у статуй Богини в Аскалоне, Фигалии, Крабосе, Эгине, Сефаллении, на горе Диктиннеум на Крите и в некоторых других местах, и вохдать Ее местным поклонникам должное за их верность доэллинским брачным обычаям. Заметные фигуры в этом повествовании - рыбаки (Диктинна значит "сеть"), а рыбаки известны постоянством своих верований. В филистимлянском варианте из Аскалона, который приводит Атеней, Богиня звалась Деркето, а преследовал Ее Мокс, или Мопс. Возможно, это Мосх, предок племени царя Мидаса, который нанес поражение хеттам. Похожий миф - неудавшееся покушение Аполлона на девственность Нимфы Дафны.

Как ни странно, любовное преследование лежит в основе ковентрийской легенды о Леди Годиве. Ключ к ее пониманию - откидное сиденье в соборе Ковентри, один из образцов причудливой староанглийской деревянной резьбы. На нем изображено то, что в путеводителях названо "фигурой, символизирующей распутство": закутанная в сеть длинноволосая Женщина едет, усевшись боком, на козле, перед Ней бежит заяц. В историях из еврейского "Таргума", собранных по всей Европе, Гастер рассказывает об одной Женщине, Которой Ее царственный возлюбленный велел, испытывая Ее любовь, прибыть к нему "не одетой и не голой, не пешком и не верхом, не по воде и не посуху, не с подарком и не с пустыми руками". Женщина приехала, завернувшись в сеть, верхом на козле, одну ногу опустив в канаву, с зайцем, которого тут же отпустила. Эту историю с небольшими изменениями Сакс Грамматик приводит в "Истории Дании" (конец XII века). Аслог, последняя из Вольсунгов, Дочь Бринхильды и Сигурда, жила на хуторе Спангерейд в Норвегии под видом чумазой Кухарки, Которую звали Краке ("ворона"). Тем не менее, Ее красота настолько поразила свиту героя Рагнара Лодброка, что он решил взять Ее в Жены, а чтобы испытать сообразительность, велел явиться к нему не пешком и не верхом, не одетой и не голой, не постясь и не пируя, без свиты и не одной. Краке приехала не козле, волоча одну ногу по земле, завернувшись в Свои волосы и рыболовную сеть, к губам Она прижимала луковицу, а рядом бежала гончая.

Если эти две истории сложить в одну картину, то у "фигуры, символизирующей распутство" черное лицо, длинные волосы, над Ее головой летит ворон, впереди бежит заяц, у Ее ног - гончая, к губам Она прижимает плод, на Ней сеть, сидит Она на козле. Нетрудно распознать Богиню любви-и-смерти Фрейю (Фригг, Хольда, Хельд, Хильда, Года, Остара) накануне Майского дня. В эпоху Неолита или в начале Бронзового века Она отправилась на север из района Средиземноморья, где была известна как Диктинна (из-за сети), Эгея (из-за козла), Коронида (из-за ворона), а также как Рея, Бритомартида, Артемида и так далее, и принесла с Собой танец Лабиринта.

Плод у Ее губ - вероятно, яблоко безсмертия, ворон символизирует смерть и пророчество (пророческого ворона Один позаимствовал у Фрейи точно так же, как Бран - у Дану, а Аполлон - у Афины). Богиня обосновалась в Британии как Хрианнон, Арианрод, Керридвен, Блодайвет, Дану и Анна задолго до того, как очень похожих Богинь принесли с собой саксы, англы и датчане. Хильда была тесно связана с Млечным Путем, подобно Рее на Крите и Блодайвет (Олвен) в Британии, причем и Той и Другой соответствовали козлы, а на Брокене в канун Майского дня козла приносили в жертву в Ее честь. Как и Хольда, Богиня восседала на козле в сопровождении двадцати четырех гончих, Своих Дочерей (24 часа кануна Майского дня). Иногда Ее изображали пестрой, чтобы отразить Ее двойственный характер, в котором сочетается черный цвет Матери-Земли и трупный цвет Смерти - Хольда и Хель. Как саксонская Богиня Остара, в честь Которой назвали Пасху (Easter), Она присутствовала на шабаше в канун Майского дня, где Ей приносили в жертву козла. Ее ритуальное животное - заяц: он до сих пор "откладывает" пасхальные яйца. Козел символизирует плодовитость скота, заяц - хорошую охоту, сеть - удачную рыбалку, длинные волосы - высокие хлеба.

Как видно из обрядов английских Колдуний и шведского майского представления "Бюккервизе", козел в канун Майского дня становился мужем Богини, затем его приносили в жертву, и он возрождался: то есть Жрица Богини прилюдно совокуплялась с Царем года, одетым в шкуру козла, после чего его то ли убивали, а потом возрождали в облике наследника, то ли приносили вместо него в жертву козла, а он продолжал царствовать. Этот обряд плодовитости лежал в основе высокоумных "малых элевсинских таинств", которые проводились в феврале и представляли собой бракосочетание козла-Диониса и Богини Фионы, "неистовой Царицы", смерть и возрождение Диониса [16]. В Ковентри Богиня, судя по всему, исполняла этот обряд, восседая на козле, дабы подчеркнуть Свою власть над Дионисом, - так Европа восседала на быке Миноса, а Гера - на льве.

Как уже говорилось, заяц был священным животным в пеласгической Греции и в Британии: он быстр, плодовит и спаривается на виду у всех. В этом контексте следует упомянуть, что в древней Британии существовал запрет охотиться на зайцев (нарушивший его мог стать трусом), который изначально отменяли лишь раз в году, в канун Майского дня, подобно тому как охотиться на королька разрешалось лишь в день св. Стефана. (Боадикея в сражении с римлянами выпустила на поле брани зайца в надежде, что противники набросятся на него с мечами и утратят свою храбрость.)

В канун Майского дня устраивали ритуальную охоту на зайцев, и "фигура распутства" на откидном сиденье (в данном случае очень точное изображение Богини) выпускает зайца, чтобы его гнали Ее Дочери. Наверняка с этими развлечениями Колдуний в канун Майского дня связана народная песня "Кабы молодцы...":

"Кабы молодцы в горах зайцами скакали,
Все Девицы пригожие давно бы ружья взяли".

"Ружья взяли" (get guns) - это уже XVIII век; правильнее читать: "обернулись гончими" (turn hounds). Есть и другие строки:

"Кабы молодцы в воде рыбой обернулись,
Быстры красны Девицы за ними бы нырнули".

С сетями? Как известно из рассказа об Элфине и Малыше Гвионе, канун Майского дня - подходящее время, чтобы забрасывать сети, да и Богиня не стала бы брать на шабаш сеть просто так.

"Кабы добры молодцы камышами стали,
Мигом красны Девицы бы с косами сбежались".

Опять любовное преследование: душа священного царя, окруженного оргиастическими Женщинами, пытается спастись в облике зайца, рыбы и пчелы, однако Женщины неумолимо преследуют его и в конце концов ловят, разрывают на части и поедают. В одном из вариантов этой песни мужчина оказывается не преследуемым, а преследователем:

"Скачут зайцем по холмам Молодухи тут и там.
Будь я парень юных лет - побежал бы Им вослед".

В истории о Леди Годиве, записанной Роджером Уэндоверским, летописцем из Сент-Олбана (XIII век), говорится, что незадолго до нормандского завоевания саксонская Леди Годива (Годгифу) попросила Своего мужа Леофрика, графа Мерсийского, освободить жителей Ковентри от невыносимых поборов. Он согласился, но при условии, что Она проедет обнаженной по людному рынку в ярмарочный день, что Она и сделала. Годиву сопровождали два рыцаря. Она сохранила приличие, прикрывшись волосами так, что видны были лишь "очень белые ноги". Эта история (ее рассказывают также о Графине Хэрфордской и "короле Джоне" в связи с раздачей хлеба и сыра на празднике св. Бриавеля в Глостершире) не может быть исторически достоверной, поскольку во времена Леди Годивы Ковентри был всего-навсего деревушкой и не знал ни поборов, ни ярмарок. Несомненно, однако, что в 1040 году Годива уговорила Леофрика построить в Ковентри монастырь бенедиктинцев и жертвовать на него средства. По-видимому, произошло следующее. После нормандского завоевания монахи, чтобы замаскировать проводившуюся в тех местах в канун Майского дня процессию в честь Богини Годы (во время которой благочестивые христиане не должны были выходить из дома), сочинили историю о своей Благодетельнице Леди Годиве по образцу истории Сакса Грамматика. Этот обман разоблачает процессия "Леди Годивы" в Саутеме (он располагался в двенадцати милях от Ковентри и входил во владения Леофрика), во время которой проносили две фигуры - в белом и черном: Богиню в обликах Хольды и Хель, Любви и Смерти. Историю о любопытном Томе-портном Роджер Уэндоверский не упоминает, возможно, она представляет собой более древний вариант. Церемония в честь св. Бриавеля, подобно процессиям в Саутеме и Ковентри, проводилась на праздник Тела Христова (в Йорке и Ковентри в этот день исполняли пьесу-мистерию) и якобы отмечала освобождение народа от налога на сбор валежника в соседних лесах. Праздник Тела Христова всегда приходится на пятницу, день Богини, и примерно соответствует кануну Майского дня. Возможно, пьеса-мистерия берет начало в праздновании кануна Майского дня, "Бюккервизе", в честь Годы, Доброй Богини, Bona Dea. Скорее всего, мужчинам запрещалось участвовать в процессии, подобно тому как в Риме им не разрешалось присутствовать на церемониях Доброй Богини, а в кельтской Германии, согласно Тациту ("Германия", 40), не дозволялось видеть, как Герта совершает ежегодное омовение, возвращаясь в Свою священную рощу, как это было в Греции в дни Актеона, когда Артемида принимала омовение в лесу, и любопытный Том, видимо, не забыл об этом.

Англичане - нация неоднородная, но среди них преобладает нетевтонское поклонение Богине, чем и объясняется языческий дух английской поэзии. Британскому складу ума чуждо библейское представление о безусловном превосходстве мужчины над Женщиной: в общественной жизни сентиментальные британцы подчиняются правилу "сначала Дамы". Дворянин охотнее умрет за Королеву, чем за короля; самоубийство считается доказательством великой любви:

"А за милую Энн Лори

В Британии живет подсознательная тяга к Богине - если не к столь всевластной, как исконная Тройственная Богиня, то хотя бы к способной смягчить всеобъемлющее мужское начало христианской Троицы. Мужская Троица все в меньшей степени соответствует системе британского общества, в котором Женщина, получив право на собственность и голосование, заняла почти такое же положение, какое занимала до пуританской революции. Конечно, мужская Троица появилась гораздо раньше, чем совершилась пуританская революция, но это понятие из богословия, а не из области эмоций. В период между крестовыми походами и гражданской войной Царица Небесная со свитой Женщин-святых гораздо сильнее занимала воображение народа, чем Отец и Сын. Одним из последствий разрыва Генриха VIII с Римом стало то, что когда его Дочь, Королева Елизавета, стала главой англиканской церкви, в народе Ее восприняли как божество: поэты не только видели в Ней свою Музу, но и присваивали имена (Феба, Виргиния, Глориана), отождествлявшие Ее с Богиней Луны. Она с невероятной силой овладела чувствами Своих подданных, чему в немалой степени способствовал этот культ.

Самое примечательное событие в современной английской истории - временное восстановление бога Грома в его религиозном всемогуществе в период существования Содружества наций. Причиной тому стало брожение умов, которое вызвала Библия короля Иакова среди торгового люда больших городов и тех районов Шотландии и Англии, где в жилах у людей кельтской крови было поменьше. Первая гражданская война шла в основном между благородной знатью и с ее вассалами и настроенными против них торговцами при поддержке ремесленников. Англо-саксонско-датский юго-восток единым фронтом выступил за парламент, а кельтский северо-запад был единодушно роялистским. Неудивительно, что в битве при Несби, решившей исход войны, сторонники парламентаризма кричали: "Господь - наша сила!", а роялисты: "За Королеву Марию!" Королева Мария была Католичкой, Ее имя напоминало о Царице Небесной и о Царице Любви. Победа досталась богу Грома, и он выместил злобу не только на Деве Марии и сопровождавших Ее святых, но и на Девице Мариан с майской свитой и на еще одном культе Тройственной Богини, тайно существовавшем во многих уголках Британских островов, - культе Колдуний. Впрочем, триумф бога Грома длился недолго: добившись победы, он погубил своего главного представителя - короля [17]. Во времена Реставрации бог Грома был отстранен от власти, а когда в 1688 году вернулся вместе с протестантским королем, его ярость заметно поутихла. Бог Грома обрел второе дыхание во времена религиозного возрождения, которое с энтузиазмом проводило купечество в эпоху промышленной революции, но в начале XX века вновь утратил свои позиции.

Елизавета была последней Королевой, игравшей роль Музы. Королева Виктория, как и Королева Анна, предпочла роль Богини войны: Она вдохновляла войска и стала достойной заменой бога Грома. На троне уже восседал Ее внук, а солдаты 88-го полка индийской армии по-прежнему распевали:

"Кух парвани,
Ждет нас славный век!
Королева Виктория -
Добрый человек!
Поднимайся утром
Рано, как звезда.
Нет, не быть британцам
В рабстве никогда..."

Однако Королева Виктория ожидала, что английские Женщины будут относиться к мужьям с тем же уважением, с каким Она относится к Своему, и совершенно не проявляла ни сексуального кокетства, ни интереса к любовной лирике и наукам, без которых Королеве не стать Музой поэтов. Королева Анна и Королева Виктория дали Свои имена значительным эпохам английской поэзии, но с именем Анны связывают безстрастную благопристойность стиха, а с именем Виктории - назидательность и украшательство в стиле рококо.

Создается впечатление, что любовь британцев к Королеве зиждется не только на общеизвестной истине: "Британия процветает, когда на троне Королева". Скорее, она отражает их упрямое убеждение в том, что Британия - Родина-Мать, а не отчизна (греческие классики то же самое говорят о Крите), и что главная задача короля сводится к тому, чтобы быть супругом Королевы. Такого рода национальное убеждение, или навязчивая мысль, является источником всякой религии, мифа и поэзии, и его невозможно истребить ни завоеванием, ни просвещением.