Партия социалистов-революционеров после октября 1917 г.: современные документальные публикации

Важнейшей предпосылкой научного изучения истории партии социалистов-революционеров (ПСР) является публикация источников. В советскую эпоху специальных научных изданий документов по послеоктябрьской истории ПСР не было. Единственной крупной публикацией документов партии эсеров оставался сборник, составленный голландским историком М. Янсеном в основном по материалам архива Международного института социальной истории (г. Амстердам) [1]. Восполнить этот пробел была призвана 3-х томная публикация документального наследия ПСР за 1900 – 1922 гг., осуществленная в рамках большого проекта по изданию документов российских партий Центром политической и экономической истории России Российского независимого института социальных и национальных проблем и издательством «РОССПЭН».

Применительно к послеоктябрьскому периоду наибольшее значение имеет публикация второй части третьего тома сборника «Партия социалистов-революционеров. Документы и материалы», охватывающего период октября 1917 – 1925 годов [2]. В сборник вошли около 300 документов, значительная часть которых публикуется впервые – материалы VIII Совета ПСР 1918 г., протоколы заседаний и иные документы ЦК за 1918 – 1920 гг. Часть материалов вполне оправданно перепечатана из эсеровских изданий, давно ставших библиографической редкостью. Это отчет о работе IV съезда ПСР, многочисленные документы, публиковавшиеся в органе Заграничной Делегации ПСР – «Революционной России». В целом материалы сборника позволяют воссоздать целостную картину истории ПСР 1917 – 1925 гг.

В то же время необходимо отметить ряд моментов, снижающих значимость этой, безусловно, полезной, публикации. Во-первых, вызывает сожаление, что составитель сборника Н.Д.Ерофеев ограничился документами только двух фондов Российского государственного архива социально-политической истории – ф. 274 (Центральный Комитет партии социалистов-революционеров) и ф. 76 (Ф.Э. Дзержинский). Это привело к тому, что целый ряд неопубликованных документов ПСР, представляющих значительный интерес, в сборник не попал. Так, публикация документов сентябрьской (1920 г.) конференции ПСР осуществлена по отчетам в «Революционной России» (с. 652–677). В то же время сохранился протокол конференции, содержащий как доклады с мест, так и доклад ЦК, резолюции и др.[3]

Не использованы в сборнике и документы ф. 673 РГАСПИ, содержащие микрофильмированные документы из архива ПСР в Международном институте социальной истории (г. Амстердам). В частности, не опубликована важная выписка из протокола заседания ЦК ПСР от 26 октября 1920 г. (в сборнике последний опубликованный протокол ЦК ПСР датируется 26 апреля 1920 г.), содержащая решение по вопросу о поведении членов партии на допросах: «В некоторых случаях, по соображениям конспиративного характера, и является допустимым для членов Партии сокрытие на допросах своей принадлежности к партии, но совершенно недопустимой и этически неприемлемой должна быть признана для членов партии дача подписок об отказе от политической деятельности или вообще каких бы то ни было обязательств перед розыскным органом, в той или иной мере связывающих на будущее политическую деятельность» [4]. Не попали в поле зрения публикатора протоколы заседаний ЦК ПСР (к сожалению, очень краткие) за 1921 г., также хранящиеся в РГАСПИ.

В приложении к сборнику опубликованы некоторые документы советского и партийного руководства о борьбе против партии эсеров после судебного процесса 1922 г. Сборник только выиграл бы от включения материалов комиссии ЦК РКП (б) по руководству процессом эсеров, а также по организации работы среди бывших эсеров и подготовке их съезда в 1923 г.

Этот пробел был частично восполнен выходом в свет документального сборника о процессе ПСР 1922 г., составителями которого выступили С.А. Красильников, К.Н. Морозов и И.В. Чубыкин [5]. Сами источники распадаются на две части. Опубликованные впервые документы из фондов АП РФ (три тематических дела) раскрывают механизм подготовки процесса, сущность агитационно-пропагандистской кампании, реакцию зарубежных наблюдателей на процесс. В приложении приведены документы из разных архивов (ГАРФ, РГАСПИ, ЦА ФСБ, МИСИ), в том числе подлинники последних слов подсудимых, переданных заключенными через своих жен и опубликованные за границей в «Революционной России». Использование этих автографов позволило увидеть все те текстологические изменения, которые не вошли в опубликованный в 1922 г. вариант. Весьма подробные комментарии, объемные качественные биографические справки существенно дополняют картину послеоктябрьской истории ПСР. В то же время, к сожалению, вновь осталась не введенной в научный оборот стенограмма процесса 1922 г. Пока лишь в некоторых работах имеются ссылки на этот ценный источник.

Анализу истории эсеровского процесса посвящены монографии М. Янсена [6] и К.Н. Морозова [7], диссертационное исследование И.А. Сафонова [8]. Вместе с комментариями к материалам сборника документов, где К.Н. Морозов выступил одним из составителей, они представляют собой наиболее полное исследование различных сторон противостояния ПСР с властями в первой половине 1920-х годов. Впервые процесс 1922 г. получил освещение на основе наиболее важных источников, хранящихся в ЦА ФСБ, в первую очередь материалов предварительного следствия и – частично – стенограммы. Хронологические рамки монографии К.Н. Морозова охватывают период до середины 1926 г., включая в себя, таким образом, и «послепроцессную» стадию – тюремное противостояние заключенных эсеров и властей – сюжет, до этого известный поверхностно. К этой работе примыкает сборник документов, посвященный судьбе социалиста-революционера В.Н. Рихтера [9].

Вместе с тем долгое время основной источник по истории процесса 1922 г. – стенограммы судебных заседаний – оставался недоступен большинству исследователей и не был введен в научный оборот. В связи с этим значимость публикации этих документов, начатой в 2011 г., трудно переоценить. Составителями сборника выступили В.К. Виноградов, В.Н. Сафонов, В.С. Христофоров под научной редакцией профессора Казанского университета А.Л. Литвина [10].

Публикация стенограмм, осуществляемая по машинописным копиям из архива ЦА ФСБ РФ (фонд Н-1789), содержит стенографические отчеты 47 судебных заседаний Верховного революционного трибунала ВЦИК. В первых двух томах (из планируемых четырнадцати) опубликованы стенограммы за первые девять дней процесса, вплоть до 17 июня 1922 г. включительно. В центре внимания Трибунала в это время находились процессуальные вопросы – отвод всего состава суда, заявленный представителем 1-й группы обвиняемых М.Я. Гендельманом, вызов свидетелей, приобщение документов, формальный опрос обвиняемых о признании ими своей вины. Чрезвычайно важным для выяснения позиции партии социалистов-революционеров по целому комплексу проблем истории послеоктябрьской России является декларация обвиняемых 1-й группы, зачитанная 10 июня 1922 г. Е.М. Тимофеевым. Между Трибуналом и зарубежными защитниками (Э. Вандервельде, К. Розенфельдом, А. Вотерсом, Т. Либкнехтом) шел спор из-за различных интерпретаций соглашения, подписанного в Берлине представителями трех Интернационалов (в этом соглашении речь шла о публичном характере процесса, допуске защитников, неприменении смертной казни и ведении стенограммы суда). Постоянные нарушения этого соглашения, отклонение практически всех просьб защиты привели к тому, что иностранные защитники покинули процесс.

С 12 июня 1922 г. Трибунал начал рассматривать вопросы, изложенные в «Обвинительном заключении»: юнкерское восстание в Петрограде 28–29 ноября 1917 г., защита эсерами Учредительного собрания, работа военной организации ПСР в 1918 г., Собрание рабочих уполномоченных. По всем этим вопросам сталкивались две точки зрения: Трибунала, активно поддерживаемая частью обвиняемых, и обвиняемых 1-й группы, отстаивавших свою позицию. Стенограммы судебных заседаний дают весьма четкую картину того, что Трибунал исходил вовсе не из юридических норм, а из политической логики партии, захватившей власть. После октября 1917 г. любая другая власть на территории России или оппозиционная политическая партия, стремившаяся к власти, считалась большевиками незаконной. По логике Трибунала, партия социалистов-революционеров должна была сразу же признать власть большевиков и отказаться от любых попыток борьбы с ней.

К сожалению, сборник не лишен определенных недостатков. Первый из них заключается в отсутствии перевода на русский язык выступлений иностранных защитников на процессе и показаний свидетелей (Л. Фроссара). Второй недостаток – отсутствие комментариев и именного указателя, что лишь в определенной степени компенсируется содержательным введением. Стенограмма процесса 1922 г. является сложным источником, требующим внимательного анализа. Со стороны всех участников процесса были и умолчания, и сочетание правды, полуправды и откровенной фальсификации. И подсудимые, и сам Трибунал рассматривали судебный процесс как продолжение политической борьбы. В связи этим научный комментарий был бы весьма полезен. Тем не менее, начало публикации стенограмм судебного процесса социалистов-революционеров 1922 г. – важное событие в исторической науке. Оно позволит существенно обогатить наши знания по целому ряду проблем истории России революционной эпохи.

Из других документальных публикаций последнего времени наибольший интерес представляет сборник «Антибольшевистское правительство», посвященный деятельности Временного областного правительства Урала (Екатеринбург, август – ноябрь 1918 г.), в состав которого входили меньшевики и эсеры [11], а также документы Комуча, опубликованные В.А. Лапандиным [12]. Практически все документы Комуча из фондов ГАРФа (журналы заседаний, приказы и иные материалы – постановления, декларации, обращения) также введены в научный оборот [13]. Стоит отметить небольшой сборник документов по истории ПСР, составленный британским историком Ф.Кингом и посвященный 1917 г. [14] Кинг опубликовал 47 документов, взятых из эсеровских публикаций, а также советских и постсоветских изданий. Сам по себе этот сборник, возможно, и не представляет особого интереса, однако показателен в плане внимания к истории социализма и социалистических идей в России в зарубежной исторической и общественной мысли (издание осуществлено «Обществом истории социализма» – Socialist History Society, основанным в Лондоне в 1992 г. и занимающимся проблемами истории социализма и рабочего движения).

В 2006 г. в журнале «Вопросы истории» под общим заголовком «Партия социалистов-революционеров в первые годы советской власти» Ю.Г. Фельштинский и Г.И. Чернявский опубликовали некоторые мемуарно-публицистические произведения В.М. Чернова и В.М. Зензинова, написанные в эмиграции и хранящиеся в коллекции Б.И. Николаевского в Гуверовском институте войны, революции и мира при Стэнфордском университете [15]. Представленные работы, безусловно, дополняют картину деятельности ПСР в послеоктябрьский период, являясь продолжением предыдущей публикации тех же авторов [16]; в то же время ряд моментов снижает научную значимость этой публикации. Прежде всего, публикаторы не указали, что рукопись В.М.Чернова «Из истории партии социалистов-революционеров» («Вопросы истории», 2006, № 4, с. 812) уже была опубликована М. Янсеном в 1989 г. в известном, в том числе и Ю.Г. Фельштинскому и Г.И. Чернявскому сборнике [1, с. 512]. Частично была опубликована и рукопись В.М. Зензинова [17]; однако публикаторам это, видимо, неизвестно. Кроме того, они не провели сравнительный анализ воспоминаний Зензинова (1919 и 1953 гг.) и публикуемого текста с целью выяснения его новизны. Комментарии к публикуемым документам частично уже становились предметом критики [18]. Можно добавить еще ряд примеров неточностей: в состав ЦК ПСР на IV съезде было избрано не восемь человек, а двадцать пять (двадцать членов и пять кандидатов); на процессе 1922 г. фигурировало не 47, а 34 обвиняемых, сам процесс начался не 18, а 8 июня; Заграничная Делегация ПСР была образована не в 1921 г., а в 1918 г.; А.Н. Потресов был не выслан из России в 1922 г., а уехал в 1925 г.; бездоказательно утверждается, что член ЦК ПСР В.В. Лункевич «в 1917 г. примкнул к левым эсерам» и т.д. Подобные небрежности подрывают доверие к работе исследователей.

Небольшая часть листовок ПСР за 1917 – 1918 гг. из фондов ГАРФ была представлена в обзоре Г.И. Злоказова [19]. Отдельные эсеровские документы публикуются в региональных изданиях. Так, Э.И.Черняк опубликовал 29 документов эсеровских организаций Сибири за 1917 г. (отчеты о совещаниях, конференциях, съездах – в основном по материалам периодической печати), и 9 документов в период до ноября 1918 г.

Создание полноценной научной картины истории социалистических партий после октября 1917 г. требует полноценного использования всех групп исторических ис­точников. Это дает возможность сравнить и проверить информацию, содержа­щуюся в документах, мемуарах или в печати, дополнить исследование редкими и малоизвестными подробностями. Большое значение, на наш взгляд, имеет ак­тивное изучение тех источников, которые до сих пор еще не получили должной разработки, в первую очередь это документы местных партийных организаций, судебно-следственные материалы, эсеровская и меньшевистская печать, особенно после 1918 г. Анализ этих источников поможет существенно расширить представления об истории оппозиционных социалистических партий, помочь в более правильном понимании их роли и места в рос­сийской действительности 1917 – 1920-х гг.

В то же время стоит подчеркнуть, что новый материал стимулирует исследования, привносит новые темы, разрешает фактические неточности, но сам по себе не способен породить новую парадигму. Важным является обновление методологической базы, использование подходов политической и социальной истории. Прежде всего имеются в виду антропологические методы, рассматривающие взаимосвязи индивидов и социальных структур, и культурологические, обращающие внимание на партийную риторику. Важно включить проблему взаимоотношений социалистических партий в общий социокультурный контекст.

Примечания

1. Партия социалистов-революционеров после октябрьского переворота 1917 года: Документы из архива П.С.-Р. / cобрал и снабдил примечаниями и очерком истории партии в пореволюционный период Marc Jansen. Amsterdam: Stichting beheer IISG, 1989.

2 Партия социалистов-революционеров. Документы и материалы. В 3-х тт. / Т. 3. Ч. 2. Октябрь 1917 г. – 1925 г. М.: РОССПЭН, 2000.

3. Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ). Ф. 17. Оп.84. Д.138. Л. 16 – 29.

4. РГАСПИ. Ф. 673. Ролик 844. ЦК П.С.-Р. Разные обращения и т.д. 1919 – 1920 гг.

5. Судебный процесс над социалистами-революционерами (июнь – август 1922 г.): Подготовка. Проведение. Итоги. Сборник документов / cост. С.А. Красильников, К.Н. Морозов, И.В. Чубыкин. М.: РОССПЭН, 2002.

6. Янсен М. Суд без суда. 1922 год. Показательный процесс социалистов-революционеров: Пер. с англ. М.: Возрождение, 1993.

7. Морозов К.Н. Судебный процесс социалистов-революционеров и тюремное противостояние (1922–1926): этика и тактика противоборства. М.: РОССПЭН, 2005.

8. Сафонов И.А. Процесс партии социалистов-революционеров 1922 г.: Политический и социально-психологический аспект: дис. … канд. ист. наук. М., 2005.

9. «Сын вольного штурмана» и тринадцатый «смертник» процесса с.-р. 1922 г.: Документы и материалы из личного архива В.Н.Рихтера / cост., коммент. К.Н. Морозова, А.Ю .Морозовой, Т.А. Семеновой (Рихтер). М.: РОССПЭН, 2005.

10. Правоэсеровский политический процесс в Москве. 8 июня – 4 августа 1922 г. Стенограммы судебных заседаний: в 14 т. Т.1 и 2 / науч.ред. А.Л. Литвин. М.: РОССПЭН, 2011.

11. Антибольшевистское правительство: (Из истории белого движения): Сб.док. – Тверь: Твер. гос. ун-т, 1999.

12. Эсеровские политико-государственные образования в годы гражданской войны. Комитет членов Учредительного собрания (июнь 1918 – январь 1919 гг.): исторические источники: [В 2 т.] / cост. В.А.Лапандин. Самара: Самарский Центр аналитической истории и исторической информатики, 2006.

13. Журналы заседаний, приказы и материалы Комитета членов Всероссийского Учредительного собрания: (Июнь – октябрь 1918 г.) / отв. ед. Б.Ф Додонов; отв. ост. К.Г. Ляшенко; сост.: В.М. Осин, Л.И. Петрушева, Е.Г. Прокофьева, В.М. Хрусталев. – М.: РОССПЭН, 2011.

14. King F. The Narodniks in the Russian Revolution. Socialist History Occasional Pamphlet Series. London: Socialist History Society, 2007.

15. Партия социалистов-революционеров в первые годы советской власти / публ. Ю.Г. Фельштинского и Г.И. Чернявского // Вопросы истории. 2006. № 2. С. 3–14; № 3. С. 3–18; № 4. С. 3– 4; № 6. С. 3–34.

16. Протоколы заседаний ЦК партии эсеров (июль 1917 – март 1918 г.) с комментариями В.М. Чернова / публ. подгот. Фельштинский Ю.Г., Чернявский Г.И. // Вопросы истории. 2000. № 7. С. 3–31.

17. Зензинов В.М. Борьба российской демократии с большевиками в 1918 году. Москва – Самара – Уфа – Омск: Воспоминания // Россия антибольшевистская: Из белогвардейских и эмигрантских архивов. М., 1995. С. 11–26.

18. Аврус А.И. Неточности в биографических сведениях о В.М.Чернове // Вопросы истории. 2006. № 7. С. 175.

19. Меньшевистские и эсеровские листовки 1917 – 1918 годов / [Публ. подгот. Г.И. Злоказов] // Отечественная история. 1993. № 1. С. 150–173.

Политические настроения крестьянства в годы нэпа носили весьма сложный, неоднозначный и противоречивый характер. Они зависели от целого ряда социально-экономических и политических факторов и колебались от принятия Советов до пассивного сопротивления властям, а иногда и прямых восстаний. Первые годы нэпа характеризовались поворотом большевиков к установлению «правильных» отношений с крестьянством. Это был период, когда отношения «крестьянство – власть», с одной стороны, представляли из себя неустойчивое равновесие, базирующееся на разного рода «соглашениях» с крестьянством (продналог, свобода торговли, разрешение аренды земли и найма рабочей силы). С другой стороны, крестьяне, по возможности, перекраивали политику большевиков на свой лад в соответствии с собственным менталитетом, местными традициями.

В отечественной историографии долгие годы преобладающим было утверждение, что после перехода к нэпу крестьяне резко изменили свое отношение к власти в лучшую сторону, что среди крестьянства резко возрос авторитет Советов. Историки, изучавшие эту проблему, ссылались при этом, в основном, на официальные материалы и документы и, прежде всего, на отчеты самих местных органов власти, материалы периодической печати, к которым относились без достаточной критичности.

Обращение к такой группе источников как крестьянские письма, позволяют иначе взглянуть на проблему взаимоотношений крестьянства и Советов. Данные источники создают в целом картину весьма настороженного и недоверчивого отношения деревни и власти друг к другу. Так называемые «письма во власть», объединяющие различные формы апелляции крестьян к государству (письма, заявления, жалобы, предложения, доносы и т.д.), относящиеся к периоду новой экономической политики, являются незаменимой источниковой базой для изучения особенностей своеобразного диалога между властью и деревней посредством писем «с мест» (имея в виду письма как элемент политических и управленческих отношений). Анализ писем, показывающий настроения низов и их реакцию на конкретные примеры произвола и злоупотреблений со стороны низовых Советов, облегчали государству решение задачи контроля над местной властью, необходимости держать ее в рамках общегосударственного политического курса.

Крестьянские письма являются также неисчерпаемым источником для изучения динамики изменения политического сознания сельского населения в 1920-е гг. Эпистолярный деревенский жанр в этот период развивался весьма своеобразно – преимущественно как защитная реакция крестьянства на бесконечные государственные эксперименты. По своему содержанию письма стоят особняком от других документов. Многие крестьянские письма трудно отнести к какой-либо одной тематической группе. Дело в том, что отличительной чертой крестьянского сознания является неразрывная связь отдельных фактов и поступков с общим порядком, под которым они понимают оптимальную организацию хозяйственной жизни села. Кажущаяся при первом прочтении даже двух писем повторяемость сюжетов, явлений и жизненных обстоятельств отражает типическое состояние деревни; различия касались лишь названий уездов, деревень да степени проявления одних и тех же беспорядков. При этом крестьяне резко различали центральную власть как «справедливую» и местную «несправедливую».

Анализ 267 крестьянских писем, поступивших из Нижегородской губернии в редакции «Крестьянской газеты» и «Бедноты» только за вторую половину 1925 г., традиционно считающегося одним из самых благополучных за весь период нэпа, показал, что, если 68,6% деревенских корреспондентов, высказавших отношение к советской власти в целом, относились к ней положительно, то 95,8 % были недовольны действиями местных Советов [1, дд. 42, 43, 119].

С переходом к нэпу сельские и волостные Советы по-прежнему не имели должной полноты власти и функционировали как сугубо бюрократическая аппаратная структура. Реальными органами власти были не Советы, а их исполнительные комитеты, фактически уже полностью подчиненные РКП (б). Низовые Советы основную свою деятельность направляли, прежде всего, на выполнение директив центра, которые часто не согласовывались с социально-экономическими возможностями и интересами крестьянства. Это приводило к обострению и без того напряженной обстановки в деревне и отсутствию доверия к Советам подавляющей части крестьянства.

Политические настроения крестьянства в концентрированном виде особенно находили свое выражение при выборах в низовые Советы. В исследуемый период избирательные кампании в Советы играли важную роль в общественно-политической жизни деревни. Через них шло формирование низового звена советской власти в деревне. Они являлись основным средством привлечения крестьянства к делам управления, показателем отношения крестьян к экономической политике государства.

Главное противоречие состояло в том, что политические установки власти, декларировавшей «вовлечение» масс в управление, в действительности были несовместимы с лозунгами «свободных выборов». Попытки проведения таковых осенью 1924 г. привели к срыву выборов. Явка избирателей в Нижегородской губернии составила всего 19 % к общему числу избирателей, проживавших в сельской местности. А в ряде уездов губернии (Ветлужском, Краснобаковском, Лукояновском) голосовало всего 8 – 9 % крестьян [2, л. 14].

Абсентеизм крестьянства был связан со многими факторами. Разумеется, сказывался низкий уровень общей политической культуры, одним из проявлений которого было слабое участие в выборах женщин. Сказывались также организационные ошибки и недоработки. Активность сельского населения при выборах в Советы тормозилась, а иногда и всецело подавлялась принципом неравенства избирательных прав различных социальных слоев деревни, отстраняющим наиболее грамотную и авторитетную часть крестьянства. Так, в 1925 г. в Нижегородской губернии, например, избирательных прав были лишены 1,2% сельского населения, в 1926 г. – 1,6 %, а в 1927 г. – 3,8 % крестьянства [2. л. 4].

Многочисленные крестьянские письма и жалобы, направляемые во ВЦИК и в редакции центральных газет, свидетельствуют о том, что крестьянский абсентеизм был связан также и с нарушением демократических принципов, администрированием, диктатом местных партийных органов при проведении выборов. В своих письмах крестьяне писали о фактах произвола местных органов власти, о нарушениях норм советской демократии, сообщали о том, что председателей сельских Советов зачастую не выбирали, а назначали, как это наблюдалось в целом ряде уездов.

В письмах крестьян отмечались и факты нажима на избирателей. Так, крестьяне Ардатовской волости жаловались на то, что представители уездного исполкома «чинили препятствие к перевыборам и допустили их на условиях, что останется старый состав» [1, д. 43, л. 18]. Заслуживает внимания коллективное письмо крестьян Гагинской волости Сергачского уезда в газету «Беднота», в котором приводились сведения о том, что из состава делегатов волостного съезда были выведены 10 членов сельсовета, подвергших на избирательных собраниях критике хозяйственную деятельность волисполкома. «Чтобы отделаться от них и запугать остальных членов волостного съезда, – сообщалось в письме, – волостная избирательная комиссия вынесла постановление об отводе из состава делегатов этих 10 граждан по 23 статье Конституции, как опасных для республики» [1, д. 43, л. 46].

Все эти нарушения приводили к отрыву Советов от крестьянских масс, к усвоению крестьянством мысли, что «какое бы горячее участие они не приняли в выборах, все равно коммунисты или комсомол проведут своих». Крестьяне свой отказ идти на выборы зачастую объясняли следующим образом: «Иди не иди, все равно выберут того, кого захочет власть, и сделают так, как захочется власти» [1. д. 42. л. 134].

Характерной особенностью избирательной кампании 1924 г. в Нижегородской губернии являлось то, что при понижении общей явки избирателей на выборы в составе сельских Советов и волостных исполкомов значительно возросло число коммунистов. Так, в 1923 г. в сельских Советах губернии было 992 коммуниста (7,5 % к общему числу членов сельсоветов. После выборов 1924 г. в составе сельсоветов оказалось 1132 коммуниста (9 %). На волостных съездах Советов в 1923 г. присутствовало 17,3 %, 1924 году – 24,9 % членов РКП (б) к общему числу членов волостных съездов. В составе волостных исполнительных комитетов в 1923 г. было 46,6 %, в 1924 г. – 63,7 % коммунистов [2, д. 13, л. 213]. С внешней стороны в деревне все обстояло как бы благополучно, процент коммунистов в составе Советов Нижегородской губернии был сравнительно высоким. Однако здесь необходимо учитывать то обстоятельство, что рост коммунистов произошел при значительном сокращении явки избирателей на выборы. Кроме того, рост численности коммунистов в низовых органах власти в 1924 г., как уже отмечалось выше, происходил в значительной степени за счет навязывания кандидатур крестьянам при выборах, что также подтверждается многочисленными крестьянскими письмами.

«Письма во власть» дают также полную и довольно объективную информацию о состоянии Советов, их практической деятельности, об отношении крестьянства к местным органам власти. В них, в частности, отмечалось, что Советы стоят в стороне от хозяйственной жизни деревни, что вопросами, которыми живет крестьянство, и которые являются для них главнейшими, советские работники не занимаются. «Представители местной власти, – писали по решению общего схода крестьяне Семеновского уезда, – не ведут никакой хозяйственной работы. В деятельности волисполкома в подавляющем большинстве преобладают карательные вопросы, а вопросы переустройства сельского хозяйства занимают в их работе чрезвычайно незначительное место» [1, д. 119, л. 3]. Довольно распространенными явлениями были превышение ставок налога, принудительные работы, всевозможные штрафы и повинности. Крестьянские письма позволяют выявить многочисленные случаи превышения власти, администрирования, командования со стороны работников Советов и т.п. Вот что писали по этому поводу в одном из писем крестьяне Елфимовской волости Лукояновского уезда: «Представители местной власти превышают ставки налога самовольными прибавками к нему сумм на местные нужды. Когда крестьяне протестуют против незаконных прибавок, то «крикунов» облагают штрафом и принудительными работами» [1, д. 42, л. 22]. В другом письме сообщалось о том, что «…с крестьян требовались бесплатные подводы и проводились принудительные мобилизации на работу. И если крестьянин заявит, что бесплатно не поедет, то ему предлагают за это неделю ареста в административном порядке или облагают штрафом». В письме высказывалось мнение о том, что «за советскими чиновниками не видать Советской власти»[1, д. 119, л. 67].

Повсеместные факты администрирования, превышения власти не могли не вызвать недовольства крестьянства действиями местных Советов, о чем также свидетельствуют многочисленные крестьянские письма и жалобы в центральные органы власти. Так, крестьяне деревни Вязовой Краснобаковского уезда, обращаясь во ВЦИК, писали: « У нас берут все, а нам не дают ничего. Никто не разъясняет, к чему собирают хлеб и кому раздают. Население не понимает, что у нас в РСФСР власть Советов и живет в ожидании какой-то новой власти. Граждане до того напуганы местной властью, что они питают злобу. Семена все попрятали у родственников. К продналогу так же, как и к советской власти, относятся неудовлетворительно» [3, л. 4]. В письмах сообщалось и о фактах рукоприкладства и угрозы применения оружия при сборе налога.

Анализ крестьянских писем показывает, что слабость деревенских органов власти, их непопулярность у крестьянства объяснялись, в основном низким образовательным и профессиональным уровнем работников Советов. Это подтверждают и анкеты членов сельских Советов Нижегородской губернии, избранных осенью 1924 г. Из 12 595 человек 10 873 (86,6 %) имели низшее образование, 879 (7 %) были малограмотными, 237 (1,9 %) совсем неграмотные и только 566 (4,5 %) имели среднее образование[2, д. 16]. В силу этого деревенские Советы оказывались неспособными осуществлять сложную, творческую работу по экономическому соглашению с крестьянством на основе возрождения и развития товарно-денежных отношений.

Бездеятельность и непопулярность низовых Советов, слабая материальная база привели к тому, что значительно большую роль в решении всех вопросов деревенской жизни в первой половине 1920-х гг. играли не Советы, а крестьянские сходы, являвшиеся распорядительным органом земельных обществ и располагавшие реальной экономической властью. В их ведении находилось почти все деревенское имущество (мельницы, кузницы, различные кустарные мастерские и т.п.). Это приводило к тому, что крестьяне за материальной поддержкой и по хозяйственным нуждам шли не в Совет, а к уполномоченному земельного общества, так как, по мнению крестьян, «сельсовет больше администрирует и взимает налоги, а земобщество строит и хозяйствует» [1, д. 119, л. 84].

Сельский сход, опираясь на свой бюджет и традиции деревенской жизни, воспринимался крестьянами как основной орган власти и, зачастую, не только противопоставлял себя Советам, но нередко и поглощал их. Довольно частыми были случаи, когда крестьянские сходы отменяли решения сельсоветов на том основании, что считали себя, а не Совет высшим органом власти. Большевистское руководство, не желая усиления в деревне политического и хозяйственного влияния общины и существования двоевластия, во второй половине 20-х гг. все более настоятельно ставит вопрос о необходимости усиления контроля над крестьянскими сходами со стороны сельских Советов. Декреты ВЦИК и СНК 1926–1927 гг. значительно расширили права и полномочия низовых органов власти. Однако сам процесс ликвидации общины и передачи ее традиционных прав местным Советам начался только в ходе сплошной коллективизации на рубеже 1920 – 1930-х гг.

Таким образом, рост политической активности крестьянства, с одной стороны, слабость и непопулярность Советов, с другой, определили необходимость перехода осенью 1924 г. к политике «лицом к деревне». Ее основным содержанием стал комплекс мер, направленных на «оживление Советов», расширение их массовой базы и демократических форм работы. Это было официальным признанием того, что Советы, которые все время нужно было «оживлять», не имели авторитета у крестьян, не защищали, как органы государственной власти, их интересы. Крестьянские письма свидетельствуют, что роль Советов в хозяйственной и общественно-политической жизни деревни в годы нэпа продолжала оставаться незначительной, крестьяне не воспринимали местные Советы как власть, защищающую их интересы.