Великий каган Беледа в своем орду

62.Великий каган Беледа в своем орду

Такие хорошие мысли с начала года проповедал в своем хуннагурском племени и в главном стойбище-орду верховного кагана Беледы худой телом и морщинистым лицом главный шаман западного гуннского крыла Мама, этельбер по происхождению, но с юных лет пожелавший перейти в святое сословие гадающих по звездам, камешкам и внутренностям животных, знающих прошлое и предсказывающих будущее ясновидящих людей.

Еженедельно встречаясь с верховным ханом степной державы сенгиром туменбаши Беледой, главный знахарь западного крыла Мама внушал ему:

– Мой великий хан, этот год лошади дарует тебе неимоверную живучесть, брызжущую энергичность, ясность мышления и искреннюю веселость. Твои денежные дела будут в этом году очень хороши. Для того, чтобы ты, мой хан, был в этом году по-настоящему счастлив, тебе надо сдерживать свои эмоции, ты должен быть свободным духом. Но тебе мешают некоторые злые духи – алпы, они сбивают тебя с истинного пути, указываемого нашим верным другом лошадью, являющегося хозяином нынешнего года. И потому они вызывают у тебя желание не признавать чужого мнения, они зачастую лишают тебя выдержки и постоянства, заставляют тебя быть чрезвычайно упрямым и агрессивным. Это из-за этих злых албысов ты, мой хан, впадаешь в ложное чувство безысходности и причисляешь себя к самым несчастным людям. Ты должен отвернуться от нехороших и вредных мыслей, навеваемых тебе этими зловредными алпами, и обратиться к благим пожеланиям небесной лошади, которая в этом году покровительствует всем степным жителям, и, в первую очередь, предохраняет от беды своих смелых гуннских сыновей и дочерей.

Но не становилось хорошо на сердце у великого кагана Беледы от таких добрых и правильных слов своего преданного и знающего шамана-знахаря. Не было у него на лице даже подобия улыбки. Болело сердце, ныла печень и отвратительные мысли и желания наполняли его душу. Почему-то в последние ночи ему стали приходить во сне казненные две зимы назад сорок бургундских женщин. Они, окровавленные, неся в руках свои головы с выкатившимися из орбит глазами, полуголые и голые, с длинными железными ногтями, как у есхатунок⁴¹⁵, сопровождали выступающую в центре круга обнаженную молодую бургундку Хильду, его последнюю младшую жену. И его мертвая токал приближалась к нему во сне, вызывая в нем два чувства. С одной стороны, он ее страшно пугался, когда она протягивала, сверкая пустыми глазницами, свои источающие холод руки с длинными медными ногтями. С другой стороны, он любовался ее бархатной белой кожей, невысокими грудями с розовыми сосками, округлыми и неширокими бедрами, узкой талией и темной кучерявой порослью между ее ног; он ее страстно желал.

Просыпался от таких сновидений каган Беледа среди ночи в холодном поту. Пытался снова уснуть, но то ли в полусне, то ли наяву ему снова виделась его юная бургундская жена, сливающаяся в любовном экстазе с каким-то неясным мужским силуэтом. Обе плохо различимые фигуры уходили на задний план, а на передний в полном своем очертании выходила женская срамная впадина впереди меж ног Хильды и соприкасающаяся с ней мужская детородная твердая плоть, по всей вероятности, принадлежащая ее любовнику.

И снова просыпался верховный хан Беледа и уже даже не старался заснуть, хотя была только полночь. Он окликал дежурного нукера, тот, в свою очередь, поднимал поспешно в соседних шатырах обслуживающих рабынь, которые бежали к нему в его белую высокую юрту, где в центре всю ночь тлел небольшой костерок в очаге, и помогали ему одеваться. Накинув на себя зеленый бархатный, шитый золотом чекмень, застегивающийся, как у всех знатных тарханов, справа налево на квадратные золотые пуговицы, великий каган выходил наружу, садился около большого яркого костра перед юртой на высокое гуннское седло, поставленное на траву, и думал свою мысль, смотря временами в небо. Там ему подмигивали на темном небосводе тумены и тумены неярких красных, розовых и желтых звезд. Каждая из них имела свое наименование. Как и все гунны, сенгир-хан Беледа знал большинство имен ночных далеких небесных светил. Но своей звездой-покровительницей он считал Большую северную звезду – Чолпан⁴¹⁶.

И мысленно обращался к Чолпан с искренней речью верховный сенгир. Он просил свою звездную покровительницу успокоить там на небесах душу-жан его казненной токал Хильды, чтобы ее душе стало там хорошо и она бы не являлась к нему во сне и не пугала его. И на этот его страстный призыв высокая, светящаяся желтым отблеском звезда Чолпан возражала ему: «Вина за тобой, сенгир, ты должен был уже привыкнуть, что призрак Хильды будет посещать тебя. Гонна бараа сена⁴¹⁷, – и далее повторяла последние слова уже по-готски: – Гоннан фаран сейнан⁴¹⁸».

И пугающийся уже наяву каган Беледа приказывал принести ему хмельного густого красного галльского вина, торопясь испивал одну большую чашу вместимостью в два румийских секстария и ожидал, когда исчезнут страхи. Через короткое время он уже забывал свой ночной испуг, вызываемый образом умерщвленной токал Хильды, из его мыслей улетучивались предостережения небесной покровительницы Чолпан, выражаемые по-гуннски на языке его отца и по-готски на языке его матери. В его воспаленном вином воображении оставались лишь отчетливые видения прекрасных и округлых женских форм бургундки Хильды и он желал уже такое тело наяву. Большим пальцем левой руки по-гуннски он подманивал к себе широкозадую рабыню, стоявшую поодаль с небольшим кувшином вина в руках и возвращался в свое жилище, раздевался, залезал в постель и подминал под себя очередную, еще даже не успевшую полностью разоблачиться из своих одежд безропотную пленницу-готку, румийку или эллинку. Удовлетворив свои первые сладострастные желания, он начинал рассматривать женские груди и чистосердечно радовался, когда у его очередной наложницы они оказывались большими. Крупные груди вызывали в его памяти смутные чудесные воспоминания о детстве, когда он был еще совсем маленьким мальчиком и его, еще младенца, прикладывала к своей огромной чудотворной груди широкотелая рыжая германская кормилица, которую он называл одним общим и у готов, и у гуннов прекрасным именем амма⁴¹⁹. Насколько помнит великий каган Беледа, будучи уже пяти и даже шести лет, он после шумных детских игр тайно прибегал в юрту к своей любимой амме потыкаться, понюхать и пососать мягкие и увесистые груди, и его любимая мамка только радовалась этому и угощала его всегда вкусным шокери⁴²⁰, изготовленным из меда, муки и топленого масла. А когда его амма несколько лет назад ушла в иной мир в небесные чертоги германской богини Фрейи, покровительницы женщин, детей и семьи, он поспешил на ее похороны в окрестности Виндобоны и, не смея как истинный гунн плакать и ронять слезу, был оглушен, подавлен и растерян, что его кормилица, являющаяся в его глазах олицетворением добра и вечности на этой земле, покинула его и ушла вверх в небесное царство. Больше всего его тогда поразило осознание того, что и он тоже таким же образом может расстаться с этой бренной землей и взлететь своей душой-жаном на вечно-голубые пастбища всевластного Тенгири.

И после удовлетворения своего сладостного желания поиметь женщину верховный хан выпивал еще одну большую чашу, но на этот раз крепкой араки и проваливался в долгий темный сон без сновидений и спал до пополудни.

После обеда, в сопровождении главного шамана западного крыла Мамы и оберегаемый воинской сотней, он скакал к Тиссии, где на высоком левом берегу спешивался, садился, скрестив ноги по-степному, на расстеленную кошму и долго смотрел на лениво бегущие на юг волны широкой реки. Вода просматривалась в теплую весеннюю погоду до дна, такая она была чистая. Лишь белые камни на прибрежных перекатах отсвечивают на солнце серебряными бликами. Еще ближе к берегу под самым откосом видны набирающие зеленую силу кувшинки и осока. Левее и правее от места нахождения великого кагана и главного шамана западного крыла гуннов берегá реки уже пологие, покрытые густым ковром низкой весенней травы с блестками ковыля. Одинокая ракита по правую руку свисает своими ветвями над водой.

Шаман Мама что-то говорит верховному хану, но он не слышит его, он находится в в объятиях какого-то странного чувства виновности перед собой и перед другими людьми. Ему представляется, что он совершил нечто такое, чему нет прощения. Он уже в который раз пытается понять, чего он такого непростительного совершил. И вот сегодня, наконец, он понимает: он выпивает слишком много крепкого вина и выдержанной араки и зачастую не помнит, что он делал и что говорил. А такое не полагается совершать последователям и земным сынам Тенгири-аты. Ведь он, в сущности, добровольно лишает себя разума, который дарован ему, как и всем прочим людям на земле, всевластным и всевышним небесным Коко Тенгиром. Но как же быть иначе? Ведь если не забываться после нескольких больших чаш с вином, аракой и хорзой, то тогда по ночам его неотступно будет преследовать образ казненной им токал, бургундки Хильды.

А главный знахарь хуннагуров и других племен западного гуннского крыла этельбер Мама говорит ему в это время:

– Мой великий хан, я скажу честно, многие в нашей половине государства от Сингидуна и до Виндобоны высказывают опасение о твоем здоровье. Ты слишком много думаешь о благе для всех гуннов и о том, как сделать твой верный гуннский народ и твоих союзников довольными и радостными; о том, как обеспечить их богатой добычей, в которой было бы много золота, серебра, яхонтов, карбункулов, янтаря, скота и молодых, способных к деторождению дев. Все твои верные тарханы и воины: конунг остготов Валамир, конунг гепидов Ардарих, этельбер хуннагуров Барсих и многие другие – просят тебя поберечь свое драгоценное здоровье.

– Ты лучше ответь, шаман Мама, когда прибудет моя доля от этого братца Аттилы, говорят, там у них была захвачена очень большая дань? – чувствовалось, что великий каган Беледа не желает слышать того, что говорит ему старший шаман хуннагуров, и намеренно переводит разговор на другую тему : – Когда прибудут сенгир Атакам и каринжи Константин? – верховный хан вспомнил почему-то по-женски красивое лицо белокожего молодого секретаря-румийца, недавно каким-то загадочным образом появившегося в его орду. – Ведь этот каринжи Константин умеет хорошо считать...

– Мой великий каган, я смею испортить твое хорошее настроение. Ночью сенгир Атакам вернулся один, он сообщил, что каринжи Константин бежал от него с частью добычи в неизвестном направлении.

Шаман Мама сузил свои серые глаза, его усы даже как бы затопорщились, он ожидал обычного в таких случаях взрыва недовольства и гнева, но, к огромному его удивлению, великий каган отнесся безучастно к высказанному им сообщению о побеге румийца Константина. Ему даже показалось, что верховный хан Беледа издал легкий вздох облегчения.

После воровского побега молодого секретаря Константина особенно оживился пару лет тому назад появившийся при дворе великого кагана карлик Зерко. Большеголовый уродец стал неотъемлемым атрибутом всех вечерних пиршеств в большой каганской юрте. Он оказался весьма способным к языкам и очень быстро выучил язык повелителей степи и мог не только говорить, но и складно петь и рассказывать героические песни-олены по-гуннски. Но основное его достоинство, с точки зрения кагана Беледы, заключалось в том, что он зло, метко и очень кстати мог высмеивать конунгов, коназов, племенных ханов, беков, этельберов и тарханов всех подвластных гуннских народов и племен.

Например, рыжебородого и вечно хмурого остготского вождя крепыша Валамира он высмеял так крепко (сделав скорбное лицо и прицепив себе и своему козлу, на котором он въехал в юрту, искусственные рыжие бороды), что все участники вечерний торжественной трапезы в каганской юрте покатились со смеху. Германский конунг даже вскочил от злости с места, но был осажен предводителем гепидов, также рыжеватым Ардарихом.

В один из дней в пьяном угаре кагану Беледе пришло в голову женить этого зловредного насмешника карлика Зерко. Он повелел подобрать ему в жены большую телом, но с глупой головой гуннку и однажды в присутствии своих сотрапезников сыграл свадьбу, а после соответствующего пира-туя повелел отвести молодоженов в соседний, специально для такого случая поставленный шатыр, где вдоль деревянных решетчатых стен были развешаны горящие румийские фитильные лампы. При ярком свете великий каган со своими гостями с огромным любопытством и удовольствием наблюдал, как голый карлик барахтается меж ног крупнотелой обнаженной гуннки, последняя при этом хихикала и прилаживала своими большими руками пыхтящего уродца Зерко промеж своих бедер, то раскидывая ноги в стороны, то сжимая их вместе крепко.