Барбара о'брайен

Мысль поразила меня как громом. У меня сердце екнуло.

— Ты что, пытаешься ее разогреть? — поинтересовался суд который вел строгий подсчет очков.

— Да, — ответила первая Муха. — Ведь это разрешается, верно?

— Сердце отреагировало, — объявил судья.

— Сбавь жар на десять пунктов и выше не лезь.

— Да я уже кончила, — буркнула Муха. — Реакция получена. К делу приступила вторая Муха. Представляю ли я, что со мной будет, когда меня доставят к Гадли? Верно, приходилось видеть или слышать о подопытных животных, которых медики режут и муча живьем, чтобы вести наблюдения и изучать их? Вот и со мной будет то же самое, только я ведь не животное.

— Да вы уже это делаете, — выпалила я. — Разве не так?

— Ты недалеко продвинулась, — объявил судья второй Мухе, Выходишь из Игры.

Теперь за меня взялась третья Муха. Знаю ли я, что Гадли собрал в своей лаборатории целую клетку чокнутых Вещей, на которых проводит свои опыты? О его экспериментах известно по всей стране; У него есть одна женщина, которую убедили, что она проповедник солнца, а та и вправду верит, что каждый вечер обедает самим солнцем. Свой бред она преподносит Вещам как новую религию, причем неплохо зарабатывает на этом деле. Я тоже могла бы сколотить приличный капитал на том, что меня ожидает, но еще неизвестно, какие чудища будут преследовать меня день и ночь.

Мороз пробежал по коже. Да ведь это сумасшедший ученый, озарило меня, и я рассмеялась. Муха отошла с недовольным ворчаньем.

Наконец первая партия подошла к финишу. Судья объявил победителя, и тот сгреб все собравшиеся на кону очки, поскольку каждая Муха делала ставку. Смысл Игры был довольно ясен. Каждая Муха запускала в меня капельку яда и наблюдала за реакцией. Победителем оказалась та, которой удалось напугать меня больше всего.

— Вообще-то мы играем иначе, — сообщила мне одна из Мух, когда очки были собраны для следующей Игры. — Обычно Вещи нас не слышат, хотя ощущают те мысли, что мы впрыскиваем. Но у тебя мозг открыт, поэтому ты нас слышишь.

Игра все продолжалась. Я собрала все свои силы, чтобы противостоять словесному напору и хотя бы внешне выглядеть спокойной. Для этого понадобилось немало часов. Игра шла всю ночь. готова была броситься в реку к тому времени, когда поезд прибыл в Новый Орлеан. На вокзале, в зале ожидания меня перехватили Хинтон, Проныра и Ники.

— Во имя твоего и нашего блага, пользуйся только автобусами, — взмолился Хинтон.

— У нее сердце сейчас из груди выскочит, так сильно бьется, — произнес Ники. — Скорее в гостиницу.

В номере я разделась и рухнула на кровать.

— Дадим ей снотворного, — сказал Проныра. — Ей надо как следует выспаться.

Я провалилась в сон и проспала семнадцать часов. У меня было намерение на время задержаться в Новом Орлеане, но за окном уныло моросил дождь, в городе было холодно и сыро. У меня начался страшный кашель, и я решила перебраться поближе к солнышку, на автобусе компании "Гончие Псы", конечно.

Я купила билет в небольшой техасский городок и стала обдумывать план побега. Мне надо как-то оторваться от своих спутников и попробовать найти Оператора, который закроет мой мозг.

— Вы настроились на эту Вещь? — спросил Ники у Проныры и Хинтона. — Мы так заботимся о тебе, — произнес он с укором. — А ты этого не понимаешь.

— Чудовище, — с возмущением пробурчал Хинтон.

— Мы только что отсосали информацию из твоего мозга, объяснил Ники. — Нам надо было знать, о чем говорили Мухи. С помощью отсоса мы получаем полные сведения о том, что ты слышала, думала и видела. Это не Мухи, а стая бешеных псов!

— А на каком предельном расстоянии Оператор может воздействовать на разум Вещи? — спросила я. Эта мысль только что пришла мне в голову.

— Около двух с половиной кварталов. Правда, это удается не каждому Оператору. Для некоторых и метров шесть — предел. Это зависит от размера и качества зубцов у Оператора.

Если мне удастся оторваться от Операторов квартала на три, подумала я, для моего разума наступит покой, и он сам излечится и зарастет. По всей вероятности, Операторы раскрыли мой мозг, чтобы любой из них имел к нему доступ. Для осуществления плана мне требовались деньги. Если я вернусь домой и сниму со своего счета все, что у меня накопилось, я смогу приобрести маленький домик, но с большим участком. Операторам будет до меня не добраться, и мой мозг, возможно, со временем закроется. А потом я смогу лучше узнать себя без вмешательства Операторов. Может, мне удастся понять, почему я так отличалась от самой себя в те годы, когда мной управляли Хинтон и Берт. Люди проживают всю свою жизнь, совершая странные поступки, и даже не подозревают, что ими управляют Операторы. Та Игра в поезде — страшный вид спорта, но, наверное, в отношениях между Операторами и Вещами случаются и более страшные моменты. Вещи можно заставить совершать жестокие, безжалостные поступки.

— Это точно, — неожиданно подтвердил Ники. — Я знал одного Оператора, который велел ей убить другого Оператора, которого ненавидел. Правда, такие вещи не сходят Операторам с рук. Его приговорили к пожизненному отстранению и больше ни к одной Вещи и близко не подпустили.

Если разобраться, все эти законы установлены для защиты Операторов, но нигде не видно ни капли сострадания к Вещам или ответственности за них.

— Тебя возмущает, что Вещами манипулируют? — спросил Ники — А разве вы, люди, не извлекаете выгоду из любого живого существа, если представляется такая возможность? Нет ничего безжалостнее Вещи. Так что не вам критиковать.

— Я, по крайней мере, надеялась, — заметила я, — что Операторы относятся к Вещам хотя бы как Вещи к собакам.

— Приблизительно так, — произнес Ники.

— Нет, не так. Природа создала два вида людей. Одни помогают и делают добро окружающим. А другие без сожаления их эксплуатируют.

К разговору подключился Проныра.

— Ты упустила одно обстоятельство: неуемная жажда денег власти — вот что дает возможность воздействовать на Вещь. Точно так же, как деньги дают Вещи ощущение надежности и самоуважения, то же самое дают Операторам набранные ими очки. У кого много очков, у того и власть. С очками можно основать собственную организацию, скупить хартии сотен Вещей и не опасаться других Операторов. Чем же Оператор хуже Вещи? Если копнуть, то выяснится, что и Операторы, и Вещи действуют из одних и тех же побуждений. Все мы в одном котле варимся.

Хорошо бы снять где-нибудь маленький домик с большим участком, подумала я. Тогда Операторам до меня не добраться. Вернувшись в родной город, я сняла все деньги, что хранились в банке, и вопреки мрачным пророчествам моих компаньонов, купила билет на автобус, направлявшийся в северную часть страны. Добравшись до сравнительно пустынного местечка в одном из самых малолюдных штатов, я связалась с агентом по продаже недвижимости и тот сразу же предложил посмотреть славный летний домик в горах. Воздух там — чистый бальзам, нахваливал агент. Мы сговорились, он отбыл, а я отправилась знакомиться с окрестностями.

— Индейцы, — недовольно фыркнул Хинтон.

— Ей-богу, настоящие индейцы.

С разочарованием пришлось констатировать, что моя компания никуда не делась. Где бы они могли быть, задумалась я, и решила, что, вероятнее всего, они укрылись в одной из окружавших мой домик хижин, в которых ютились несколько испаноговорящих мексиканских и индейских семей. Как выяснилось, мой домик вовсе не был уединенным, как мне показалось вначале. Из-за густой листвы я не разглядела, что помимо хижин мой дом окружают с десяток таких же летних строений, одно из которых было совсем рядом.

В надежде избавиться от голосов я уходила на ежедневные прогулки далеко от дома, но они следовали за мной повсюду.

— Проныра пользуется стробоскопом, — наконец объяснил мне Ники. — Это увеличивает наш радиус действия до мили.

Примерно в миле от моего домика находилось заведение, представлявшее собой совмещенную почту, бакалейную лавку и промтоварный магазин. Каждый день я наведывалась туда, чтобы сделать покупки и поболтать с семьей хозяина заведения.

— До чего же здесь воздух хорош, — восхищенно заметил Ники. — Я тут, пожалуй, растолстею. Лучшего места для здоровья не сыскать.

Хинтон и Проныра, напротив, без конца твердили, что надо двигаться дальше.

— Нам только индейцев не хватало, — ворчал Хинтон.

Примерно через месяц моего горного отшельничества я решила наведаться в ближайший городок. Эту мысль подсказал мне владелец почты, заметив, что ему приходится бывать в городе раз в месяц, но, возвращаясь, он каждый раз восторгается, какой же он счастливчик, что живет в горах. (Кстати, как я потом вспомнила, он никогда не отправлялся в путь без револьвера).

Пройдя три мили до шоссе, я дождалась автобуса и приехала в городок до обеда. Погуляв по улицам, я вернулась на автобусную остановку и выяснила, что мой рейс отменен и следующий будет через три часа. Пришлось опять бродить по городу. Хинтон уговорил меня зайти в хозяйственный магазин и купить ручной фонарик. Как мне показалось, совершенно бессмысленная просьба, но покупку я сделала.

Однако я оценила подсказку Хинтона, когда вышла на своей автобусной остановке в горах. Ночь уже спустилась, а мне предстояло пройти три мили густым лесом. Включив фонарик, я отправилась в путь, прислушиваясь к голосам моих спутников и к неясным звукам и шорохам леса.

Дорога близилась к концу, вот уже показался мой дом, стоявший как раз за домом испанской супружеской четы. У них был громадный участок, по которому бегали семь брехливых собак. Moи ребята обсуждали вопрос об индейцах и о возможности их использования Операторами в будущем, когда неожиданно рядом со мной материализовался улыбающийся Ники. Это меня удивило, поскольку Операторы уже давно не появлялись передо мной.

— Быстро направь фонарик на собак, — произнес Ники.

Возможно, я начала бы препираться, скажи это Проныра или Хинтон. Но услышав эти слова от милого, улыбчивого Ники, я подняла руку и стала махать фонариком, пока его луч не упал на собак. Они залились визгливым, яростным лаем.

— А теперь быстро обернись, — приказал Ники, — и посвети в обратную сторону. Я повиновалась и увидела невдалеке на дороге что-то огромное, размером с датского дога, со сверкающими металлическим блеском глазами.

— Направь луч прямо в морду и води рукой вверх и вниз.

Я отчаянно замахала рукой перед горящими глазами. Вдруг глаза словно выключились и что-то огромное свернуло в лес и скрылось в его темноте.

— Теперь опять посвети на собак и беги, — приказал Ники.

Я припустила по дороге не хуже поднятого охотником зайца, не спуская луча с собак. Те прямо задохнулись от лая и готовы были снести забор. Не успела я добежать до них, как во двор выскочил хозяин и затарахтел на своем испанском со скоростью пулемета.

Тут я остановилась, перевела дух и стала извиняться за беспокойство. Испанец укоризненно покачал головой, а собаки все никак не могли уняться. Я вошла в дом, но меня все преследовали горящие желтые глаза. Вдруг Ники напомнил мне, что я собиралась нарвать маленьких белых цветочков, что росли на участке. Собрав небольшой букетик, я поставила его в воду, послушала, как Ники рассказывает о цветах, вскоре позабыла о желтых глазах и улеглась спать.

Наутро Проныра решительно объявил, что во что бы то ни стало нам следует отсюда уезжать. На этот раз его поддержал и Ники, добавив, что из-за плохого снабжения водой я моюсь только раз в неделю и вскоре вся обрасту микробами. Хинтон ядовито заметил, что если я пыталась укрыться в горах от них, то попытка явно провалилась.

Мне пришлось согласиться, что, пожалуй, нет дальше смысла оставаться здесь и что завтра утром я попрошу кого-нибудь из соседей подбросить меня до города.

За завтраком Ники сообщил, что получил известия от фирмы, где я работала. Они сожалеют, что загнали такую отличную работягу-лошадь.

— Для фирмы каждая Вещь — или ломовая лошадь, или дикий мустанг, в зависимости от темперамента, — объяснил Ники. — Лошади обычно загоняют свои тревоги внутрь и ничего не предпринимают для их разрешения. Для Игры лучшего материала не найти. Совсем другое дело — мустанги. Эти не будут переживать втихомолку. Случись беда, они бьют копытом, идут напролом и так или иначе устраивают свои дела. Ты была мустангом, пока за тебя не принялся Берт, он-то "и превратил тебя в лошадь. Затеянный нами эксперимент задуман в общем-то не ради тебя, но одно точно пой-i дет тебе на пользу: ты снова станешь мустангом.

Я призадумалась над услышанным, а мои ребята тем временем переключились на Мух.

— Они все время будут тебе докучать, — заметил Проныра. — Даже в автобусах. Надо как можно скорее перебраться в Калифорнию.

— А давайте через Канаду, — предложил Ники. — Там Мухам не очень-то дают разгуляться.

— Умнее не придумаешь, — съязвил Хинтон, — особенно если учесть, что у нас нет лицензий для работы в Канаде.

Решение пришло мгновенно. Дойдя до телефонной будки, я позвонила в аэропорт и узнала, когда будет ближайший рейс в Канаду.

— Этого только не хватало, — ахнул Хинтон.

— Не ты ли нас уверял, что с этой Вещью у нас не будет хлопот? — возмутился Проныра. — Нас трое и мы едва управляемся с нею.

Через несколько часов я летела в Канаду. Неужели удалось избавиться от моего постоянного эскорта?

— У нее голова прямо-таки распахнута настежь, — произнес чей-то голос. — Никакого прикрытия на голове: ни тебе дощечки, ни покрышки, ни шалашика. Похоже, эта Вещь понимает, о чем мы говорим.

— Да, голова у нее раскрыта, и она вырвалась из-под надзора, — подтвердил другой голос. — Я займусь ею. Как говорится, на ловца и зверь бежит.

— Перехватишь ее на выходе из самолета, — сказал первый Оператор.

— Так ты полагаешь, что она знает кое-что об Операторах?

— У нее голова просто забита информацией об Операторах, я успеваю ее отсасывать. И где она только набралась всех этих сведений? — изумился второй Оператор.

— Я немного поработаю с нею, — заявил первый Оператор. — Дамы и господа, в моем распоряжении оказалась весьма необычная Вещь. Думаю, вы таких еще не встречали. Она знает о существовании Операторов.

— Не может быть! — воскликнул женский голос. — Кому же она принадлежит?

— Пока что мы работаем с нею. Можете подходить, подключаться к Вещи и исследовать ее мозг. Только сначала внесите пятнадцать очков. Работать с Вещью не разрешается.

С десяток голосов возникли один за другим и, уплатив свои очки задавали мне вопросы, на которые я демонстративно не отвечала.

— А теперь, — предложил второй Оператор, — кто хочет участвовать в Игре? Ставка — двадцать очков.

Операторы только было собрались делать ставки, как стюардесса неожиданно объявила, что самолет скоро приземлится. Первый Оператор с сожалением вздохнул.

— Как бы то ни было, а мы набрали двести очков. Очень недурно. Эта Вещь — просто золотая жила. Меня теперь от нее и бульдозером не отдерешь.

Однако в аэропорту я быстро нырнула в такси, добралась до автобусной остановки и благополучно улизнула от своих новых знакомцев. Добравшись до одного из городов на севере Канады, я тут-же попала в руки канадского ловца, который немного спустя продал меня другому Оператору. Пересаживаясь с автобуса на автобус, я направилась обратно в Штаты и немедленно угодила в зловещие сети Доррейна.

— У него есть свои достоинства, — заверила меня женщина. -| Одно плохо: он ненавидит Вещи. Сделаю для вас все, что в моих силах, но боюсь что этого будет маловато. Попытайтесь сбежать, если подвернется случай.

Речь шла о Доррейне, а женщина была его женой. Как только они вошли в мою жизнь, у меня началась дикая головная боль. Стиснув зубы, я вжалась в свое сиденье и приготовилась терпеть. Но вся моя выдержка мгновенно улетучилась, и меня охватил страх, когда я узнала, что головная боль — дело рук Доррейна.

— Он хочет разрушить те клетки головного мозга, которыми вы мыслите, — пояснила жена. Повернувшись к мужу, она прикрикнула на него:

— А ну-ка, прекрати это. Ты уж и так выдолбил ей на полсантиметра всю левую сторону. Не остановишься, сделаешь из нее придурка.

Уж этого я не позволю. Я вышла из автобуса на следующей остановке и направилась в ближайшую гостиницу.

— Ложись в постель и вызови врача, — посоветовала миссис Доррейн. — Да не мешкай. Эта долбежка — дело опасное.

В телефонной книге я нашла номер первого попавшегося врача, вызвала его и забралась в постель. Доктор приехал быстро, обследовал меня и велел немедленно собираться в больницу.

— Я отвезу вас в своей машине.

— А что у меня с головой?

— С головой? — он как-то странно глянул на меня. — У вас воспаление легких. Жду вас внизу;

Час спустя я уже лежала на больничной койке. Надолго погружаясь в сон, я изредка просыпалась, слышала, как препирается чета Доррейнов и снова засыпала. Наверное, они засели где-нибудь в гостинице по соседству или припарковались у больницы, решила я.

Через неделю мне стало значительно лучше. Обдумывая свое положение, я пришла к выводу, что, пожалуй, мне будет на руку, если Доррейны затеют свою Игру. Они уже пытались завербовать игроков среди Операторов-больных. Но я выяснила, что Доррейны не всем по душе и что имеются желающие мне помочь.

— Ты безнадзорная, — заключил один из Операторов, выдававший себя за выздоравливающего после удаления аппендицита. — А для таких есть особые правила. Победивший в Игре получает право владеть безнадзорной Вещью в течение суток. Мы попробуем тебя выиграть и, если нам повезет, дадим тебе передышку.

Победителем в Игре считался тот Оператор, которому удавалось вызвать у Вещи наиболее выраженную эмоциональную реакцию. Это не составило бы труда для Доррейна, которого я до смерти боялась. Но я собрала в кулак всю волю и, контролируя свои эмоции, сама определяла победителя. К глубочайшему возмущению Доррейна, день за днем меня выигрывали другие Операторы. Среди них была и пара работавших на кухне женщин, которые убедили меня написать письма моим друзьям.

— Мы тебе поможем составить текст, — пообещала одна из них. — Если твои друзья — Операторы, они расшифруют письма и поймут, что с тобой происходит.

Написав под диктовку письма, я внимательно их прочитала, но так и не заметила никаких признаков шифра. Только жизнерадостные описания мест, где я побывала, и восторги от полученного удовольствия. Почти в каждом письме повторялась фраза: "Наконец-то мне удалось как следует отдохнуть от однообразия повседневной работы. Об этом каждый мечтает, но я и думать не могла, что для меня это станет реальностью".

Больницу я покидала неохотно. За порогом меня уже поджидала чета Доррейнов. С ними был и Щит, полицейский Оператор из вашингтонского городского совета. По его словам, он должен был oxpанять меня, пока я не пересеку границу штата. Думаю, это было оргaнизовано не без участия моих друзей-Операторов из больницы. У меня мелькнула соблазнительная мысль никогда не покидать штат, а колесить по нему бесконечно, пересаживаясь с автобуса на автобус.

Только мы выехали за пределы Вашингтона, как Доррейны засуетились и стали вербовать Мух для Игры. Ко мне вновь вернулась мучительная головная боль. Меня не столько тревожила сама боль, сколько разрушения, творимые Доррейном в моей голове.

По прибытии в город Бьютт в штате Монтана Доррейны затеяли Игру с Оператором, назвавшимся Доном и заявившим, что он принадлежит к организации Лесорубов. Мне показалось, что его тронули мои злоключения, а когда он узнал, что эксперимент проводится на основании свидетельства о воскрешении, он как-то сразу заволновался и куда-то исчез. Примерно через час, когда я чистила зубы у себя в номере гостиницы, передо мной вдруг возникла картинка, изображающая пятерых мужчин и двух женщин в красно черных клетчатых костюмах.

— А это еще кто? — заинтересовалась миссис Доррейн.

— Команда Операторов из организации Дона, — ответил супруг. — Картинка вполне четкая, только почему-то не могу войти с ними в контакт. Ну-ка, используй удлинитель, может, у тебя получится.

Через мгновение раздался голос:

— Мы Лесорубы. Впустите нас.

— Встречу вас в холле. — ответил Доррейн. — Пока воздержусь называть номер своей комнаты, а то не ровен час эта Вещичка подложит мне бомбу.

Вскоре Доррейн вернулся, ведя за собой Лесорубов. Операторы предложили ему за меня выкуп в двести очков, но Доррейн стал рьяно торговаться. Слушала я их, слушала и как-то незаметно уснула. Пробудилась я все под тот же гул голосов.

— Послушайте, она проснулась, — произнес чей-то голос. — Все равно мы не знаем, где будет вынесено окончательное решение - здесь или в Солт-Лейк-Сити. Ясно одно: мы никуда не продвинемся, пока не поднатаскаем эту Вещь, чтобы она понимала что к чему.

— Это свидетельство о воскрешении — чистое мошенничество, — продолжил другой голос. — Такая подлость как раз в духе Гончих. Больно много силы они набрали. Давно пора их укоротить и лучшего случая, чем это свидетельство, не представится. Мы беремся за твое дело и будем его отстаивать.

Ни от одного Оператора я еще не слышала более приятных слов. Выразив свою признательность, я поинтересовалась, чем могу помочь.

— Всему свое время, — продолжил Лесоруб.

— Мы прибегли к отсосу и в основном знаем твою историю. Теперь послушай нас...

Организация Лесорубов, включающая более ста Операторов, намерена обратиться в совет штата с требованием судебного разбирательства, на котором они опротестуют выдачу свидетельства, по их мнению, представляющего для меня опасность.

Не могли бы они заодно заявить, попросила я, что я вовсе не нуждаюсь в воскрешении.

— Это рискованно, — возразил Лесоруб. — Свидетельство выдается только если Вещь находится при смерти. А мы не можем доказать, был такой факт или нет. Если мы сделаем подобное заявление, Гончие станут утверждать, что все было по закону, решение затянется на месяцы, пока судья будет копаться в твоем прошлом.

Из этого я заключила, что в мире Операторов власть и престиж являются мощным оружием и не так-то просто одолеть Гончих.

— Что верно, то верно, — подтвердил Лесоруб. — Мы и не рассчитываем на легкую победу. Потребуем назначить разбирательство на ближайшее воскресенье, только еще не решили, в каком штате его проводить. Пожалуй, лучше всего подойдет Юта. В Солт-Лейк законники строгие, они особо и разбираться не станут, просто аннулируют свидетельство сходу.

Меня это более чем устраивало.

— Хотя, конечно, с тобой могут разделаться и Мормоны, — поразмыслив, добавил Лесоруб. — Ну, что делать, придется рискнуть.

Мне было ясно, что эксперимент Гадли вряд ли вызовет одобрение Операторов Мормонов, но такое же неодобрение у них вызовет и Вещь, голова которой забита сведениями об Операторах. Взвесив все "за" и "против" и понимая, насколько сомнительны мои шансы остаться в мире живых, я в итоге решила довериться Лесорубам.

Тьма народу собралась на автовокзале Гончих в Солт-Лейк, когда мы туда прибыли.

— Недостатка в зрителях явно не будет, — заметил руководитель Лесорубов, обращаясь ко мне. — Разбирательство начнется в полдень. Устраивайся в гостинице и возвращайся.

Ровно в двенадцать я была на автовокзале. Заседание началось с выступления защитника от Лесорубов. Он вкратце изложил предысторию всего дела и выдвинул следующий довод: если разрешить этот эксперимент, то нельзя будет отказывать другим в подобных опытах; со временем число Вещей, обладающих информацией об Операторах, возрастет настолько, что все основы мира Операторов и Вещей окажутся под угрозой.

Мне было не по себе. Надо признать, что защитник бил прямой наводкой, но этот огонь, без сомнения, накроет и меня без малейшей надежды на выживание. Выступление юриста от Гончих выглядело очень неубедительно. Когда было запрошено свидетельство о воскрешении, заявил он, не были сообщены подробности эксперимента. Предполагалось, что опыт совсем простенький, поэтому Гончие дали ему добро, Я с ужасом ожидала главного вопроса судьи: "Что эта Вещь уже знает об Операторах?" — ибо от него зависела моя дальнейшая судьба. Но он его так и не задал. — Они подключились к твоему мозгу и отсасывают информацию, — шепнул мне на ухо один из Лесорубов. — Сиди спокойно, расслабься. Все идет как по писаному. Затем снова выступил юрист от Лесорубов с уничтожающей критикой порядка выдачи Гончими свидетельств и потребовал запретить компании выдачу каких-либо документов, пока не будет проведено официальное расследование ее деятельности и наведен должный порядок.

Слушая его, я засомневалась, не попаду ли я из огня да в полымя, избавившись от Гончих, но попав в руки сурового судьи.

В три часа слушание было прервано до следующего утра, и я вернулась в гостиницу. Лесорубы заказали бутылку шотландского виски, чтобы отпраздновать успех и изрядно напились и разбушевались. Оператор гостиничной обслуги пожаловался было на шум, но один из Лесорубов немедленно его пришиб. Как потом выяснилось, на языке Операторов "пришибить" означает использовать определенный мыслительный прием, с помощью которого один Оператор может временно вывести из строя другого. Тут же на месте происшествия появились несколько гостиничных Операторов и пришибли двух Лесорубов. Эта "пришибеевщина" растянулась на долгие часы. К полуночи большинство Лесорубов настолько ослабли от умственной потасовки, что отключились от меня, и я слышала только голоса их руководителя и одного из его помощников.

В наступившей относительной тишине я еще раз обдумала сложившуюся ситуацию и пришла к выводу, что дело принимает скверный оборот. Позвонив на всякий случай в бюро западных авиалиний, я выяснила, когда первый утренний рейс, и легла спать. Утром мне сообщили, что расследование уже закончилось и свидетельство о воскрешении признано недействительным.

— Более того, — продолжал главный Лесоруб, — нам удалось очень ловко вызволить тебя. Судья просто в ужас пришел, когда узнал, что Гадли собрал уже целую коллекцию Вещей с вывихнутыми мозгами. Он опасается, что в ней могут оказаться такие, как ты. Мы обещали отвезти тебя в Калифорнию и доказать, чего бы нам это ни стоило, что с головой у тебя все в порядке.

В пути меня сопровождали главный Лесоруб и его помощник по имени Плющ. Самолетом мы добрались до Сан-Франциско, а затем автобусом (но не компании Гончих Псов) до города, где находилась штаб-квартира организации Гадли. Я отправилась в гостиницу, а Лесорубы — к Гадли.

Почти сразу же к голосам Лесорубов присоединился голос Ники. Напуганный неожиданным поворотом событий, он поспешил обо всем доложить Гадли. Плющ тоже заторопился, чтобы подать прошение о новом расследовании. Ники отсутствовал недолго.

— Коль скоро тебе придется задержаться здесь на какое-то время, неплохо было бы снять меблированному квартиру, — заметил он. Предложение показалось мне разумным, и я отправилась в подсказанном Ники направлении и вскоре поравнялась с домом, где висели объявления о сдаче квартир в наем. Не успела я толком устроиться в снятой квартире, как выяснилось, что она находится буквально в нескольких шагах от здания, где размещается Гадли и его штаб, а на этой улице в основном проживают странные экземпляры из его коллекции. Лесорубы с трудом уговорили меня подождать и не выезжать сразу после вселения.

Операторы Гадли тут же настроились на меня и просовещались почти всю послеобеденную часть дня. С удивлением отметив их прекрасное расположение духа, я и сама постепенно расслабилась и приняла активное участие в разговоре. Мне удалось узнать, что Проныры и Хинтона в городе не было, они уехали по делам организации, а великий Гадли был в бегах, поскольку совет штата Калифорния грозился отстранить его навечно от операторской деятельности из-за его ненормальной коллекции.

Обстоятельства складывались для меня весьма благоприятным образом. Следующий день тоже принес добрые вести. Гадли, приговоренный к пожизненному отстранению, скрылся, и организацию временно возглавил добродушный Оператор по имени Увалень, не лишенный чувства юмора и симпатии к Вещам.

Как выяснилось, Операторы Гадли были известны в здешних краях как Западные Парни и Операторы из других организаций их заметно побаивались. Несмотря на задиристую репутацию, Западные Парни мне понравились. Они без конца сновали туда-сюда, задавали множество вопросов о моем отношении к миру Операторов и, казалось, мои ответы забавляли их.

Один из них, по имени Пройдоха, называл меня не иначе как "Эта Самая".

— Вы только послушайте, что Эта Самая говорит, — восклицал он, как только заводил со мной беседу. — Она опять выступает. — Пройдоха считал, что мое поведение определяется тем, что я по природе мустанг.

— Лошадь, та обычно изведется до полусмерти, — замечал он философски. — Совсем другое дело мустанг. Попробуй задать ему какую-нибудь головоломку — и вместо того чтобы убиваться над ней, он мигом врежет тебе копытом по зубам.

— Не совсем так, — возразил Ники. — Она и есть мустанг. Просто она возвращается к своей первоначальной личности. Правда, с самого начала эксперимента ее удерживал якорь. Якорь, — пояснил он для меня, — это нечто вроде долго действующего снотворного. Успокаивает нервы. Якорь приглушает все эмоциональные реакции.

Приятное окружение радовало меня, особенно если учесть, что предстояло на какое-то время здесь задержаться. Мне было весело в компании Операторов Гадли, и у меня даже зародилась надежда, что если их уговорить, они помогут Лесорубам освободить меня. Поздно вечером, когда я уже приготовилась ко сну, как-то незаметно исчез последний Оператор, который до этого еще оставался со мной. Прошло несколько мгновений, и женский голос зашептал мне на ухо:

— Я не работаю у Гадли, я живу в этом доме. Можешь звать меня Бабуля, меня все так зовут. Не тревожься, у нас тут живут очень славные люди, они будут приглядывать за тобой, да и я буду проведывать тебя, узнавать, все ли в порядке.

Голос как будто отдалился и затих, а я мирно уснула.

Не прошло и недели, как моих Западных Парней купил некий Оператор по имени Громила.

— Это подонок, — сообщил мне один из Операторов. —Но мы сделаем все возможное, чтобы защитить тебя.

Громила настроился на меня как-то утром, когда я завтракала. Показал он мне и свое изображение, что с его стороны было довольно необдуманно, поскольку его квартира была почти рядом с моей. Думаю, он хотел взять меня на испуг. Эта была настоящая гора с квадратным злобным лицом. Он уставился на меня холодным рыбьим взглядом, я смотрела таким же.

— С этим хлопот не оберешься, — прорычал он.

До меня как-то не сразу дошло, что под "этим" он имел в виду меня. Подобное вступление меня несколько обескуражило, но, собравшись с мыслями, я напомнила, что участь "великого" Гадли может ожидать и его.

— Да у этой Вещи наглости хоть отбавляй, — возмутился Громила. — Оболванить ее!

Изображение и голос сразу пропали.

— Как ты его отбрила, просто чудо! — одобрил меня Оператор по имени Буравчик. — Я и сам об этом мечтал. Однако было бы лучше, если бы ты промолчала. Ничего хорошего тебе не светит, коль речь идет об оболванивают.

Ники совсем приуныл.

— Приказ есть приказ, только выполнять его не хочется. Бог его знает, во что ты превратишься после оболванивания.

Я насторожилась. Что же это такое — оболванивание по-операторски?

— Это определенная процедура, в результате которой у Вещи удаляется структурная решетка мозга и приходится ждать, пока вырастет новая, — объяснил Ники. — В решетке хранятся твои поведенческие навыки, она похожа на те деревянные решетки, по которым вьются растения, отсюда и название. Новая решетка вырастает довольно быстро, но какие в ней будут заложены навыки, зависит от Операторов, которые будут отвечать за это дело.

— Да, компания у Громилы собралась разношерстная, — поддакнул Буравчик.

— Могут сделать из тебя конфетку, а могут набить голову мякиной.

— Давайте удалим только небольшой участок решетки, — предложил Оператор по имени Каток. — Может, Громила успокоится. У Буравчика родилась идея получше.

— Надо связаться с Увальнем.

Увалень пришел в восторг от рассказа о том, как я пообщалась с Громилой.

— Мне Эта Самая нравится такой, какая она есть. Оставьте ее решетку в покое. А Громилу я отговорю от оболванивания. Ники высказал явное облегчение.

— Этот Громила вполне мог сделать из тебя полного болвана. Это на него похоже, — произнес Ники. — А нам тогда хлопот полон рот. Чтобы получился полный болван, надо не только удалить решетку, но и постоянно соскабливать все, что будет вырастать заново. Болван полностью зависит от своего Оператора, ему Нужно постоянно обо всем напоминать: когда помыться, почистить зубы, поесть. Чуть ли не дышать за него приходится.

Меня охватил ужас. Какой же смысл в том, чтобы превращать Вещь в болвана?

— Операторы, например, используют их как болванки для шляп, — объяснил Ники.

— Кстати, большинство знаменитых комиков — болваны. Взять хотя бы Боба Хоупа. Он только повторяет то, что подсказывает Оператор. Управлять им проще простого, никакая решетка не мешает. Для умного Оператора болван просто находка, все равно что собачка на поводке.

Мне все еще было не по себе. Пойму ли я, что со мной происходит, если какой-нибудь Оператор начнет меня оболванивать?

— Нет, — немедленно отреагировал Ники. — Это совсем не больно. Но если в твою голову заглянет другой Оператор, он сразу увидит следы операции. Кое-что ты и сама заметишь. Голова будет словно в тумане. Но не беспокойся, Увалень тебя отстоит.

На следующее утро я проснулась с острой болью в затылке. В панике я позвала Ники и Увальня, уверяя, что меня оболванивают. Оба немедленно подключились.

— Никто тебя не трогал, — успокоил меня Ники. — Думаю, это просто невралгия. Может, стоит купить грелку.

— Или бутылку виски, — хохотнул Увалень. Через минуту их голоса постепенно отдалились, а у меня в ухе послышался шепот Бабули:

— Вот два дурака! Отправляйся-ка к доктору, у тебя с шеей явно что-то неладно.

Еще до обеда у меня уже был адрес доктора. Заявился Буравчик и сообщил, что доктор — Оператор.

— Да не простой, а какой-то начальник. Он тебе может здорово помочь.

К моему удивлению, доктор оказался приятным, жизнерадостным человеком. Он определил у меня воспаление височного нерва в направлении к уху и шее.

— Хорошо, что вы вовремя обратились ко мне, — сказал доктор. — Если болезнь запустить, то могут быть очень неприятные осложнения.

Я вернулась домой с чувством благодарности Бабуле за ее хлопоты и сострадание.

Западные Парни часто оставляли меня одну, и у домашних Операторов вошло в привычку заглядывать ко мне в такие моменты. От них я узнала подробности о Рите, богине храма солнца, самом выдающемся экспонате в коллекции Гадли, А однажды я даже присутствовала на проработке, которую устроили для Риты.

— Рита всегда была прелестной Вещицей, — с симпатией заметила Смуглянка, одна из соседок. — Да вот беда — любит выпить. Муж у нее Оператор. Понадеялся, что Гадли выправит Риту, да и отдал ему Ритину хартию. Гадли, конечно, стал объяснять, что он затеял все это дело с солнечными картинками, чтобы напугать Риту и тем самым отвадить ее от бутылки. Такого проходимца, как Гадли, никогда не прищучишь, он всегда найдет отговорку, почему у него получился еще один придурок.

Как выяснилось из рассказов соседок, увидев изображение бега солнца, Рита бухнулась перед ним на колени, а потом соорудила в своей комнате алтарь. Через короткое время вместе с Ритой у этого алтаря отбивали лбы еще с десяток женщин. Солнцепоклонницы все прибывали, и в комнате стало тесновато, пришлось вместе с алтарем перебраться в гараж. Муж Риты готов был живьем съесть Гадли за его терапию, однако хартию тот так и не вернул.

Тут в рассказ вклинился чей-то голос:

— Смуглянка, ты с Этой Самой?

— Это ты, Салли? Заходи. Здесь только мы с Верой.

— Вы знаете? — начала Салли. — Камерон, Водила и Паук собираются в четыре часа устроить Рите проработку. Здесь где-то есть щеколда из квартиры Громилы в комнаты Этой Самой. Вот бы нам найти ее, мы могли бы настроиться и все послушать.

— Это я устрою, — пообещала Смуглянка. — Эта Самая, садись в гостиной на диван. Там как раз и находится щеколда. Тебя настроят на квартиру Громилы, а мы настроимся на тебя и будем в курсе всех событий.

Я попросила объяснить, о какой щеколде идет речь.

— Это подслушивающий луч, — объяснила Вера. — Делается это мысленно. Большинство Операторов запирают свои Вещи на щеколду, когда те засыпают. А ребята Громилы орудуют отмычками. Вот почему они всегда во время бесед усаживают тебя на диван.

Тогда им не нужен удлинитель.

Ровно в четыре я расположилась на диване. Перед моими глазами появилось изображение трех незнакомых лиц. Одно было смуглое и хищное.

— Это Паук, — пояснила Смуглянка.

Под подбородком у Паука виднелся галстук-бабочка кричащего оттенка.

— Интересно, почему они собираются ее прорабатывать? — спросила Вера.

— Да у Риты опять появились сомнения, — откликнулась Салли. — Какая подлость все-таки! Если бы они оставили Риту в покое, она давно бросила бы все эти солнечные глупости. Но как только у нее появляются сомнения, они туг же берут ее в оборот.

Способность видеть и слышать у женщин оказалась выше, чем у меня. Но они мне рассказывали то, что я не смогла уловить. Лица мне были видны хорошо, я заметила, что Операторы стоят у окна.

Смуглянка объяснила:

— Рита живет в доме как раз напротив квартиры Громилы, поэтому они работают через окно. По существующим правилам, если у Вещи появились сомнения относительно той мании, которая была успешно внушена ей Операторами, Вещи дается шанс избавиться от этой мании. Устраивается проработка, и Вещь начинают по очереди убеждать те, кто за, и те, кто против мании.

Сегодня Паук попытается доказать Рите, что бог солнца на caмом деле существует, а Камерон попытается уверить Риту в том, что весь этот бред про солнце не что иное, как мания. А какая роль у Водилы, я не знаю.

— Он будет вести счет, — сказала Салли. — Наверное, Ритин муж пожаловался в городской совет и те затребовали официальный протокол подсчета очков.

— А Ритиного мужа видишь? — спросила Вера.

— Нет, — ответила Салли. —. Бьюсь об заклад, что он сидит у какой-нибудь другой щеколды. Тихо, тихо! Хочу изучить их приемы. До чего же головастый мужик этот Паук!

Я слышала комментарии Смуглянки и ее подружек, но не уловила ни одного слова из проработки. Смуглянка подытожила:

— Дело обстоит так. Камерон пытался убедить Риту в нелепости самой мысли о том, что бог солнца выберет для общения какую-то жалкую Вещь. Рита совсем сникла, и Камерон был на грани победы. Но тут за Риту взялся Паук и сказал, что даже солнцу нужно поклонение смертных, чтобы утвердиться в своей божественности, и что Рита должна исполниться благодарности и смирения за то, что она стала избранной. Вот по этому руслу он и направил Ритино ощущение собственной ничтожности. Какая ни есть, а все перемена. Раньше Рита слишком воображала насчет своего храма, а теперь станет смирная, как овечка.

— Бедняжка, — вздохнула Салли. — Когда же ее мужу удастся получить хартию обратно?

— Не раньше чем через полгода, — ответила Вера. — Боюсь, что как только он вылечит ее от этого бреда, она снова запьет. И охота ему столько возиться с этой Вещью, не понимаю.

— Но ведь у них дети, — возразила Салли. — Я вообще считаю, что Операторам не следует жениться на Вещах. Никогда не знаешь, что от этого брака родится. Даже если получатся Вещи, все равно их жалко, ведь они свои.

Я заметила, что подслушивающий луч доходит до самой середины моей кровати. Значит, они могут следить за мной ночью, если я не сплю. Наверное, на луче всю ночь кто-то дежурит, чтобы я не сбежала.

Мое отношение к богине солнца было довольно неопределенным, но остальные опыты Гадли приводили меня в бешенство.

Взять хотя бы Костелло, девочку лет пятнадцати. Ярко выраженный интроверт. Гадли выиграл ее хартию и превратил девчонку в еще одну уродину для своей коллекции. И самое обидное, что орудием ему послужил английский язык. Девочка поглощала книгу за книгой.

— Гадли убедил девчушку в том, что земная жизнь лишь чистилище, — рассказывала Смуглянка, — а земля населена душами, ищущими путь на небеса. Все людские невзгоды только очищают человека и делают его совершеннее. Настроив ее на такой лад, он уверил девочку в том, что во всех книгах и газетах содержатся зашифрованные послания одних дьяволов другим. Так они общаются друг с другом. Он совсем запутал ей мозги, объяснив этот код. Например, для обозначения душ используются слова "маленький", "малыш", "зверюшка". А слова "рыбак", "рыболов" — закодированное слово "черт". Звукосочетание "ай" указывает на муки, насылаемые дьяволом, например: "майка", "каравай".

— Мне кажется, сам Гадли комплектует на почве религии, — заметила я.

— Да нет, — возразила Смуглянка. — Просто это такая тема, где Гадли легче всего развернуться. Что ни говори, а девчушка-то совсем свихнулась. Миссис Костелло просто в отчаянии. Она уже обращалась в городской совет, но Гадли, как всегда, выкрутился.

У многих подростков бывают проблемы с нервами. Как правило, с возрастом все проходит. Надо же было этому негодяю так искалечить девочке жизнь.

Смуглянка сочувственно закивала.

— После того как Гадли смылся, миссис Костелло все время держит девочку на лекарствах и оберегает от всяких треволнений Малышка и вправду на грани помешательства.

Я решила расспросить Ники о девочке Костелло.

— Откуда ты это узнала? — насторожился он. — Небось от этих квочек, соседок твоих? Хочу тебя предостеречь. На этом участке работает Щит по имени Вышибала. Он в хороших отношениях с миссис Костелло и пытается уговорить Громилу вернуть ей дочкину хартию Кроме того, он подал прошение о расследовании, чтобы заполучить эту хартию. Как мы предполагаем, он приведет в пример тебя, чтобы показать, что в конце концов может сделать с девочкой Громила. Поостерегись, если здесь появится Вышибала и начнет вынюхивать.

Как-то вечером ко мне заглянула миссис Костелло и привела с собой Вышибалу. С кулаками у этого человека все в порядке, подумалось мне. Такого лучше иметь в друзьях. Сама миссис Костелло произвела на меня весьма приятное впечатление. В ней была какая-то утонченная чувствительность, что редко встречается у Операторов, а ее горе тронуло меня до глубины сердца. Я почти все рассказала Вышибале о себе, правда, полностью умолчав о Лесорубах. Мне хотелось, чтобы до него дошло, что моя собственная жизнь в опасности и мое заветное желание — выйти из эксперимента. Однако меня совсем не устраивает перспектива быть уничтоженной только потому, что я узнала о существовании Операторов.

— Что за глупости! — возмутился Вышибала. — Да любой Оператор в любое время может использовать амнезию, чтобы отбить тебе память. Не позволяй Западным Парням морочить тебе голову. Твоя жизнь их совсем не волнует. Они за себя беспокоятся. А потом, тебе только кажется, что ты много знаешь об Операторах. На самом деле, это капля в море. Главное, что примет во внимание совет — это то, что ты не проронила ни слова ни одной из Вещей о том, что знаешь.

Вечером ко мне пришел Плющ, Оператор от Лесорубов, и сообщил, что слушание моего дела откладывается. Совет запросил все подробности обо мне, и Лесорубы сильно подозревают, что на это потребуется не меньше месяца.

— Откуда же они возьмут эти сведения?

— От Операторов, что были с тобой знакомы, и от фирмы, где ты работала, — ответил Плющ. — Наш адвокат советует тебе немедля отправить в фирму заявление об уходе. Твое руководство само окажется на крючке, и если тебя к моменту запроса уже не будет в штате, характеристика, скорее всего, окажется положительной. Ведь твое участие в эксперименте ложится малоприятной тенью и на них. Тем же вечером я отправила телеграфом свое заявление об уходе. Сделала я это с сожалением, поскольку предполагала вернуться на работу спустя какое-то время. Дома меня встретил голос Хинтона:

— Слава Богу, наконец-то ты навсегда разделалась с этим заведением.

Мне на мгновение вспомнился Берт, и я пожалела, что не вижу голову Хинтона. С удовольствием запустила бы в нее чем-нибудь.

— Возвращается Мудрец, — сообщил мне Ники. — Его ждут сегодня вечером. Он тебе понравится. Когда-то он входил в нашу организацию и отлично ладил с Гадли. Паук его просто боготворит, это он попросил Мудреца вернуться, как только Гадли сбежал.

Скажи мне кто твой друг... А если друг — Паук, то это уже вызывает сомнения, у меня во всяком случае. Но я все-таки решила не настраивать себя заранее пробив Мудреца. На деле он оказался такой обаятельной личностью, что сразу покорил меня.

Сразу же по прибытии Мудрец заявился ко мне в сопровождении почти всех знакомых Операторов. В нашей беседе я описала ему свое состояние подопытной морской свинки в клетке и посетовала на то, что мои финансы тают, как мартовский снег и несправедливо возлагать на меня все расходы по проведению эксперимента.

— Дело еще больше осложняется тем, — продолжала я, — что я живу не просто в клетке, а в кривой клетке. Операторы даже не представляют в полной мере, как я страдаю от этого эксперимента. Я живу в двойном мире. Это все равно что жить повседневной жизнью на земле и в то же время через волшебное зеркало видеть все, что происходит на Луне.

В ответ Мудрец нарисовал несколько картинок, изображающих морскую свинку в клетке. Вот она стоит на задних лапках и спорит о чем-то с врачами в белых халатах. А вот она забилась в уголок, пересчитывает мелочь в кошельке и жалуется, что скоро на еду не хватит. Рисунки были очень остроумные, а свинка вызывала симпатию. Итак, Мудрец, как и остальные Операторы, считает меня забавной. Учитывая обстоятельствами это неплохо, вряд ли стоит надеяться на большее. Моя личная судьба вызвала у Мудреца довольно отстраненную реакцию.

— Клетка не только ограничивает, она же и защищает. Мирясь с Операторами, ты избавлена от малоприятного общения с Вещами.

Ты недооцениваешь выигрышность своего положения. Жаль, что в тебе нет философской жилки, ты вся занята насущными проблема ми. Тебе не хватает перспективного видения. Одного не могу понять: кто додумался выбрать для эксперимента Вещь с самым неподходящим для этого характером?

— Но ведь она — самая типичная американская Вещь, — возразил Ники. — Именно поэтому Гадли остановил на ней свой выбор. А потом эта Вещь умеет держать язык за зубами, и мы были спокойны насчет того, что она не растрезвонит обо всем другим Вещам.

— Может, ее личность и типична для Америки в том смысле, что в сложных ситуациях она проявляет волю и желание действовать, все же не пытайтесь меня убедить, что Гадли интересовала лишь реакция американских Вещей на то, что ими управляют Операторы.

— Именно это и было одной из его целей, — вставил Проныра. — У него вызвали беспокойство исследования, которые ведутся в одном из университетов. Ему показалось, что они настолько продвинулись, что могли подойти вплотную к истине. Хотя, честно говоря, зная характер американцев, можно допустить, что, даже наткнувшись на истину, они просто в нее не поверят.

— Ну, и как же Гадли собирался завершить эксперимент? — поинтересовался Мудрец.

— Он не успел проработать детали, — ответил Ники. — Пpeдполагалось, что когда сознание будет полностью перестроено в должном направлении, Вещь будет помещена в соответствующее медицинское учреждение, откуда ей пришлось бы выбираться самостоятельно. Ее рассказ обо всем, что она знает, мог вызвать самые разнообразные последствия. Во-первых, бред душевнобольного человека, зафиксированный прежде чем университет выступит с публикациями на эту тему, подорвет доверие к этим "открытиям". Правда, были некоторые опасения. В общении с психиатрами эта Вещь могла и не разговориться, понимая, что все ее слова будут приняты за бред сумасшедшей.

Когда все ушли, я задумалась над планом Гадли и над тем, продолжит ли его Громила. Из раздумий меня вывел шелестящий голосок Бабули:

— Послушай, детка. Одно дело рассказать все это в психбольнице, и совсем другое — посоветоваться с частным психиатром, к которому ты придешь на прием и которому заплатишь. Пойми наконец, что твое молчание — золото для Громилы. Эксперимент прекратят, как только ты заговоришь. Полистай телефонный справочник, найди доктора, договорись о приеме и отправляйся к нему.

Полистав страницы, где указывались адреса, я наугад выбрала имя.

— Вот еще что. Быстренько где-нибудь запиши следующее: "Если я потеряю память, следует запомнить одно: никогда, ни при каких обстоятельствах я не вернусь в фирму, где я работала".

— А почему я должна потерять память? — спросила я.

— Это один из немногих способов оставить тебя в живых. Даже если Лесорубам удастся отстоять тебя на слушании, боюсь, что судья вынесет приговор об амнезии.

Когда Бабуля оставила меня, я подумала, почему она так отговаривает меня от возвращения на прежнюю работу. Причина, наверное, в Берте. Они его никогда не любили. Все это не обещало мне ничего хорошего. Хотя у меня и появились некоторые надежды вырваться из клетки, знакомый мне мир был уже разрушен в силу неподвластных мне обстоятельств. Если мне суждено вернуться в мир Вещей, придется строить свою жизнь заново.

Как-то днем ко мне заскочил Ники, чтобы сообщить, что ко мне прикрепили на постоянную работу Простака.

— Я его попросил особо позаботиться о твоем быте. Ты что-то становишься беспамятной. Сегодня утром забыла почистить зубы, а на ночь забыла накрутить бигуди. Следи за собой. А то будешь ходить распустехой.

Пришлось с огорчением признаться, что Ники прав. Я и вправду стала подзабывать даже об элементарной личной гигиене. В голову пришла страшная мысль.

— Именно так, — вздохнул Ники. — Тебя уже частично оболванили. На этом настоял Громила, а Паук как-то ночью выполнил его приказ, когда ты спала. Ты уже утратила кое-что из своих навыков. Да ты не расстраивайся. Как только вырастет новая решетка, появятся новые навыки. А Простак позаботится, чтобы выросло все что надо.

Оболванили. Меня словно громом ударило. А вдруг Паук перестарается и превратит меня в законченного болвана? Большими буквами я записала на бумажке номер телефона доктора и прикрепила на стенку у аппарата. Если память все больше станет отказывать мне, пойду к доктору и обо всем ему расскажу.

Простаку было не больше девятнадцати. Умом он не блистал, зато нрава был доброго и кроткого. В первый же день своей работы он уговорил меня выйти на прогулку и повел в направлении кинотеатра.

— Давай отвлечемся, — предложил он.

Не доходя до театра, Простак попросил подождать его.

— Мне надо вернуться обратно, навестить кое-кого, в двух кварталах отсюда. А ты иди до угла, зайдешь там в кафетерий и выпьешь содовой.

В кафетерии я заказала солодовый напиток.

— Что ты делаешь? — раздался незнакомый голос у меня в голове.

— Пью солодовый напиток, — подумала я.

— Кто это сказал? — переспросил голос.

— Эта Вещь сказала, — ответил второй голос. — А если тебя интересует, что делаю я, то я смотрю на ее решетку. Не решетка, а черт знает что, в первый раз такое вижу. Догадываешься, кто это? Эта Самая, что принадлежит Громиле.

— Дай взглянуть, — произнес первый голос.

— Ни доски, ни перекрытия, ни крышки, — изумился второй голос. — На одной петле держится.

— Похоже, череп у нее почти все время открыт, — заметил первый. — Смотри-ка, когда ее спрашиваешь, она разговаривает.

— А ну, пошли отсюда ко всем чертям, — прогремел голос Простака.

— Ба, да это Простак, — воскликнул первый. — Сейчас мы его заблокируем и как следует разглядим эту Вещицу.

— Черт! — раздался негодующий голос Простака и исчез.

Не зная, то ли мне бежать к дому, то ли остаться на месте, после некоторого колебания я выбрала последнее, надеясь побольше разузнать о Громиле, о котором Западные Парни в основном помалкивали.

— Ой, меня пришибли, — неожиданно застонал первый. — Выдыхаюсь. Сам пришибить не могу, у меня заряд кончился.

— Зато я могу, — откликнулся второй. — Я совсем недавно зарядился на полную катушку. А ну, тронь меня, узнаешь почем фунт пороху.

Прошло несколько мгновений, и у меня в ушах раздались его отчаянные вопли.

— Наконец-то отделались, — произнес Простак. — Мать честная! Об Этой Самой уже столько народу знает, что с ней по городу спокойно не пройдешь. Обязательно кто-нибудь привяжется.

— Кому еще башку пришибить? Желающие есть? — раздался чей-то пронзительный голос.

— Это мой дружок Фриско, — усмехнулся Простак. — Это я к нему забегал. Он один из лучших пришибал в городе, а у самого черепок такой крепкий, что и целой ораве Операторов с ним не справиться.

— Эти два хмыря из банды Конроя, — произнес Фриско. — Могут вернуться с подмогой. А куда ты с этой Вещью направляешься?

— Мы привыкли называть ее Эта Самая, — поправил Простак. — Увалень считает, что так покрасивее звучит, не хочет ее обижать. Он велел мне сводить ее в кино, вот мы туда и идем.

Только боюсь, эти битые горшки вернутся и мне не сдобровать.

— Я иду с вами, — благородно предложил Фриско. — Все равно делать нечего.

В кино меня ожидал приятный сюрприз: показывали диснеевскую "Исчезающую прерию".

— Ладно, вы любуйтесь на зверюшек, а я буду держать ухо востро, — произнес Фриско.

Не успели промелькнуть первые кадры, как возвратились исполненные жаждой мщения Операторы Конроя. Первым свидетельством их успеха был отчаянный крик Простака:

— Они меня достали. Выхожу из строя. Послушай, Эта Самая... Его голос внезапно оборвался.

— Эта Самая, оставайся на месте, — крикнул Фриско. — Сейчас я разнесу этих типов по кочкам.

В ушах у меня поднялся невообразимый гвалт. Я окаменела в своем кресле и ждала, что будет дальше. Пронзительный голос Фриско перекрывал весь этот бедлам. Я решила, что, пока я его слышу, дела обстоят не так уж плохо. Голоса стали понемногу стихать. Вскоре только один орущий голос Фриско звучал у меня в ушах, да и тот начал постепенно успокаиваться.

— Хорошо, что я зарядился под завязку, — сообщил он мне, весьма довольный собой. — Ну и задал я жару этой шайке. Не одна голова будет болеть этой ночью в команде Конроя. Ты сиди тут, а я пойду позвоню Простаку. Он сейчас у Громилы.

Фильм подходил к концу, когда я заметила, что уже более часа не слышала голоса Фриско. Я так обрадовалась тишине, что осталась на следующий сеанс. Отлично отдохнув, я вернулась домой. У самого порога квартиры голос Фриско произнес:

— Вот и доставил тебя в целости и сохранности. Да и к тому же отлично выспался. До встречи.

Охрипший, но знакомый голос Простака произнес:

— Спасибо, Фриско. Заходи, Эта Самая. Ночью с тобой побудет Каток. Я совсем не в форме.

Каток с интересом выслушал мой рассказ о битве Фриско с подручными Конроя.

— А что Фриско имел в виду, когда сказал, что зарядился под завязку? — спросила я.

— Наверное, он только что принял дозу препарата. С его помощью Операторы пришибают друг друга. В каждой аптеке продаются такие маленькие таблеточки. Чтобы зарядиться энергией, Оператор принимает сразу несколько штук.

Я вспомнила разговор конроевых Операторов.

— Они сказали, что у меня череп на одной петле держится.

— Верно, — подтвердил Каток.

Перед моими глазами появился рисунок головы.

— Чтобы было понятно, смотри на картинку. Когда мозг у Вещи открывается на петле, его наружные клетки плотно закрыты, за исключением небольшого участка на самой макушке.

На картинке из головы словно невидимым ножом вынули тонкий ломтик, как будто это был пирог.

— Если мозг открывают широко, то открываются и остальные клетки.

Дырка от ломтика на рисунке постепенно превратилась в зияющую дыру на три четверти головы.

— Когда мозг так распахнут, в него могут легко пробраться десятки Операторов. У Вещи, которую используют в качестве приманки, мозг всегда нараспашку. На такую вещь Операторы слетаются, как мухи на мед. Тут уж их ничем не остановить.

— Люди Конроя сказали, что у меня голова не прикрыта ни дощечкой, ни какой-нибудь покрышкой.

— Конечно, нет, — подтвердил Каток. — Все эти доски и перекрытия означают процессы, с помощью которых клетки запечатывают, чтобы они стали недоступными для Операторов. Само собой, необходимость в перекрытии отпадает, если мозг можно запереть, то есть его закрывают и запирают с помощью особого мыслительного кода, который известен только работающему с Вещью Оператору. Большинство Операторов оберегают свои Вещи, держа их головы на запоре.

— А что, моя голова так сильно повреждена, что ее уже нельзя закрыть?

— Если начистоту, то думаю, что сильно. Да ты не отчаивайся. Не так, так эдак, а любую голову починить можно.

— Каток, а ты не можешь показать мне рисунок решетки? Внутри изображающего голову круга он нарисовал кружок поменьше, зазор составлял сантиметра два-три.

— Вот это и есть решетка. Иногда она бывает и пошире, в зависимости от необходимых Вещи навыков. У тебя они соскоблили часть решетки по бокам. Как правило, с помощью навыков большинство Вещей вполне справляются с повседневными делами, если Оператору нужно отлучиться. Знала бы ты, как на удивление мало думают Вещи. Большинство из них просто слепо выполняют программы, тщательно разработанные для них Операторами. Когда соскабливают решетку, Вещь замечает, что ей становится труднее думать. На самом деле мыслительные способности ни в коей мере не страдают. Просто Вещь привыкла больше полагаться на свои навыки, чем на разум.

— Насколько нужно соскоблить решетку, чтобы получился полный болван?

Перед глазами возник еще один рисунок головы. На этот раз внутренняя линия находилась в самом верху черепной коробки и расстояние до стенок черепа было около полусантиметра.

— Это болван с макушечным узлом, —. пояснил Каток. — Стоит Оператору глянуть на такого, как ему ясно, что эта Вещь абсолютно не отвечает за свои поступки. Вещью управляют ее навыки. А когда у нее остается только мыслительная способность, из нее может вить веревки даже самый слабенький Оператор, Самостоятельное мышление у Вещи весьма ограничено.

— Насколько ограничено?

— Скажу прямо, — решительно заключил Каток, — если бы не Операторы, Вещи до сих пор сидели бы по своим пещерам.

Нежданно-негаданно заявились Лесорубы и сообщили, что слушание возобновится в ближайшую неделю.

— И вот еще что, — добавил Плющ, — Нам удалось на время откупить тебя. Мы наняли местного Оператора, женщину по имени Кареглазая. По нашему поручению она будет управлять тобой.

Еще до ухода Лесорубов прибыла Кареглазая, боевая, грубоватая особа с зычным голосом. Она мне сразу пришлась по душе. Громиле не так-то просто будет ее запугать. Люди такого сорта без лишних слов сами переходят в наступление. Мне было хорошо в ее обществе, и я с радостью встречала ее каждый полдень. Простак ее недолюбливал и старался улизнуть, как только она появлялась. После ее ухода он возвращался и какое-то время дулся на меня.

При каждой возможности Кареглазая отпускала шпильки в адрес Громилы и его ребят и рассказывала множество историй о творимых ими гнусностях. После одной из таких бесед Простак вернулся домой, весь кипя от негодования.

— Послушал я, что она тут плела. Поверить ей, так мы просто стая одичавших собак. А почему она не объяснит, что это нормальная работа крючколова? Что в ней плохого?

Я попросила его высказаться яснее.

— Понимаешь, крючколовством занимаются все Операторы. Это самый лучший способ оттачивать свое хитроумие, Один из двух Операторов старается загнать другого в угол, и тогда проигравшему приходится откупаться, чтобы противник его отпустил. Возьмем к примеру Герба Кларксона, Оператора, что живет в доме напротив. На днях совершенно случайно погибла одна Вещь: упала с лестницы и сломала шею. Герб поспорил со своим другом Фредом, что устроит все так, словно Вещь убил Фред. Ударили по рукам. Герб хитроумно заставил Фреда обронить одно-два словечка, из которых следовало, что он и в самом деле замешан в этой смерти. Тут за него взялся Вышибала, Щит из нашего участка. Фреду ничего не оставалось, как уплатить Гербу двадцать очков, чтобы тот его вызволил. Если бы у Фреда было время, он попытался бы столкнуть вину на кого-нибудь еще и сорваться с крючка. Это вполне допустимый прием в крючколовстве. А если бы Гербу не удалось подцепить Фреда, он сам заплатил бы ему двадцать очков. Кареглазая рассказывает тебе всякие байки, а не объясняет, что все это абсолютно законная практика.

Мрачновато все это выглядит. Неужели все Операторы балуются крючколовством?

— Само собой, если ума хватает. А потом, занятие-то прибыльное. У Громилы дело поставлено на широкую ногу. Его крючколовы - самые мозговитые в штате. А потом у него своя система.

Какая еще система?

— У Громилы заведено досье почти на каждого Оператора в городе. Допустим, Громиле становится известно, что некий Оператор, назовем его Ф., заработал тысячу очков за один присест. Громила начинает продумывать способ, как бы наложить лапу на эти очки. Если его ребята начнут подъезжать к Ф., тот сразу сообразит, что им нужны его очки, и откажется от игры. Стало быть, надо исхитриться и подцепить Ф. на крючок так, чтобы у него и мысли не появилось, что это дело рук громиловых подручных.

— Подручные выясняют, с кем дружит Ф. Пусть его другом будет Оператор А., его быстренько насаживают на крючок и ждут. А. выкручивается и цепляет на крючок своего друга Б. Тот проделывает то же самое с Оператором В., а тот в свою очередь передает эстафету, то бишь крючок, другу Г. За всем этим внимательно следят подручные Громилы, пока крючок не добирается до Ф. К этому времени крючок превращается в здоровенный крюк, с которого бедолагу Ф. может снять один лишь Громила, но за это он заламывает бешеную цену.

Значит, Операторы просто охотятся друг на друга.

— Это тебе так кажется, потому что ты всего лишь Вещь и не умеешь думать иначе. Образование мешает. Операторы работают чисто, никакой законник не придерется. Уж эта мне Кареглазая!

Если кто и ведет себя непорядочно, так это она. Пытается внушить тебе, что крючколовство. — незаконное дело.

В наступившем молчании хрипловатый насмешливый голос Мудреца прозвучал резко, как дверной звонок.

— Простак, да ты у нас просто оратор. Вот уж не думал. У меня новость. Непобедимый Громила попался на крючок.

— Шутишь, — не поверил Простак.

— Хотелось бы, чтобы это было шуткой, или по крайней мере, чтобы крючок был мой. К несчастью, я и сам в любой момент могу угодить на крючок. У меня уже уложены чемоданы. Отбываю в другие края.

— Бежишь! — потрясенно возопил Простак. — Что случилось?

— Давай-ка, оставь на время Эту Самую и отправляйся в штаб-квартиру. Громила уже смылся, а с ним и Камерон. Дело в том, что двое... смертных, с которыми они работали, прошлой ночью покончили жизнь самоубийством. Есть подозрения, что в этом вина организации Громилы. Совет просто вне себя от гнева. — Мудрец понизил голос до шепота. — Один из... смертных был весьма ценным работником, из инженеров. Сами знаете, какое за это следует наказание. Auf wiedersehen, мой любезный Простак, и ты тоже, моя дорогая Эта Самая. Желаю тебе светлого будущего и душевного счастья.

Простак исчез.

— Послушай, что произошло? — подключился любопытный голос Смуглянки.

Я молчала. Насколько я успела узнать, Операторы часто мстили друг. другу, причиняя вред их Вещам. В таком случае мне может не поздоровиться от Оператора, чья Вещь совершила самоубийство. Что же мне делать, ломала я голову. А сама стала быстренько собирать сумки.

Не успела я упаковаться, как пришла Кареглазая.

— Не принимай все близко к сердцу. У нас еще остались кое-какие дела, а я не смогу гоняться за тобой по стране, если ты сбежишь из города.

Я призналась ей в своих опасениях.

— Да если ты помрешь, кому от этого прок, черт побери! Разбирай свои сумки, а потом сядем и попьем кофейку.

— А если за мной придет кто-нибудь из Операторов тех двоих, что покончили с собой?

— Это моя забота. Хочу тебе сказать, что в ближайшие дни в организации Громилы будет ряд отстранений, головы будут лететь направо и налево. Вот тут-то надо не прозевать свою выгоду. Будь в гуще, когда начинается бой.

Вернулся Простак.

— Они все трясутся, как осенние листы, — сообщил он. — Пожалуй, надо держаться возле Этой Самой, она мое алиби. Это мое постоянное задание, а все остальное меня не касается. Веришь, первый раз в жизни рад, что все это время был приставлен к одной из этих чокнутых.

Мне приходилось слышать, что людей иногда охватывает непреодолимое импульсивное побуждение совершать какие-то действия. Но когда это произошло со мной, до меня не дошло, что это работа Операторов. Ники как-то сказал мне:

— Когда не удается убедить Вещь что-то сделать, приходится применять такое средство, как компульс, и таким образом вынудить ее действовать как требуется.

Я проснулась глубокой ночью. Страх комком подкатил к горлу
— Быстро собирай вещи, — приказал Простак. — Скорее. У нас совсем не остается времени.

Но не его слова вызвали у меня страх, он поднимался изнутри сам по себе, готовый прорваться наружу, как кипящий гейзер. Трясущимися руками я побросала вещи в сумку, вызвала такси и направилась на автобусную станцию.

Не успела я сесть в автобус, как ко мне присоединилась Кареглазая.

— Надо додуматься — ехать в такое место, как Пасадена! - изумилась она. — Я с тобой. Простак, кто тебе велел применить компульс?

— Велели и все, — угрюмо буркнул Простак. — Ты на машине? Если нет, садись в мою.

— Годится, — согласилась Кареглазая, - Ага, значит запахло паленым? А вдруг Эта Самая приедет в Пасадену, развернется и прямиком двинет обратно?

— Если она попытается это сделать, я снова применю компульс. У меня приказ. Все эти чертовы Вещи, что принадлежат нашей Западной организации, должны разъехаться кто куда.

Поездка не внушала мне особого беспокойства, но только я вошла в автобус, как у меня сразу заболела голова.

— Это все Медяк, — сказала Кареглазая. — Когда-то он работал у Гадли, но тот его выгнал. После этого он в отместку нападает на всякую Западную Вещь, что ему повстречается. Он здесь, в автобусе. Мы попробуем подъехать поближе и пришибем его.

Но Медяк пришиб Простака.

— Ах ты, чертов шакал, — заорала Кареглазая. — Ты у меня за решетку сядешь, если не отвяжешься от этой Вещи.

Я вспомнила, что у Гончих водитель одновременно является и полицейским, который должен обеспечивать безопасность Операторов.

— Почему ты водителю не пожалуешься? — спросила я у Кареглазой.

— Да потому что водитель — Вещь, и к тому же сволочь. Такое случается один раз на тысячу поездок, и надо же, чтобы нам достался этот самый раз.

Голова болела все сильнее, внутри все горело и пульсировало. Голос Кареглазой вдруг смолк. Но голоса Медяка я тоже не слышала. Видно, он все свои усилия направил на мою голову. Когда мы прибыли в Пасадену, снова раздался голос Кареглазой, к которому присоединился хриплый шепот Простака.

— Он ей все синапсы в голове переломал, — произнесла Кареглазая. — Я натравлю на этого Медяка Щит. Это ему просто так с рук не сойдет, не будь я Кареглазая.

Было такое ощущение, что у меня на плечах не голова, а муравейник.

— А что будет, если переломать синапсы?

— Их можно отремонтировать, за его счет, конечно. Вот подонок, он ведь запросто мог тебя убить.

— Ужас! — потрясение прошептал Простак, видимо, тоже заглянув мне в голову. — Страшное дело, лучше не смотреть.

После минутного молчания Кареглазая промолвила, растягивая слова:

— Да, потребуется много времени. Что тут говорить, времени надо много.

— Времени для чего? — спросила я с нарастающим страхом. Это уже был мой собственный страх, без всякого побуждения.

— Он соскоблил всю решетку до самой кости, — произнес Простак. — Остался только макушечный узел. Болван. Я чувствовала, что этим кончится.

Следующим рейсом я возвратилась обратно, спокойная, полумертвая. Случилось худшее и больше не о чем беспокоиться.

Смуглянка и другие соседки тут же пришли ко мне и, заглянув в голову, стали сокрушаться, проклинать Медяка и утешать меня.

— Да ты не убивайся, — успокаивала меня Смуглянка. — Правда, не один месяц понадобится, чтобы выросла новая решетка, но зато потом все будет в порядке.

Я попыталась вспомнить, на какой день было назначено слушание моего дела, и не могла. Попробовала припомнить имена Операторов Громилы — не вышло. Наверное, у меня амнезия. Я нашла документы, которые приготовила для такого случая, и стала их перечитывать.

— Это не амнезия, — пояснил Простак. — Ведь ты теперь - болван. Почитай-ка лучше книжку или журнал.

Читать я не могла. Смысл слов не доходил до меня. Я пошла в кино, но не понимала, что происходит на экране. Сон тоже нарушился. Наконец я сходила к врачу, и он прописал мне сильное снотворное.

Как-то утром, проснувшись, я обнаружила рядом одного лишь Хинтона.

— Они ушли, — лаконично сообщил он. — Лавочка Громилы накрылась.

Хорошая новость, но все чувства во мне словно вымерли. Я ничего не могла произнести в ответ. Да и чему радоваться? Если не Громила, так Хинтон, выбор невелик.

Вошла Кареглазая.

— Быстренько запиши вот этот адрес. В случае опасности обратись туда, они могут провести чрезвычайное слушание, если потребуется.

Я записала адрес на листочке и сунула в сумку. — Что собираешься делать? — спросила Кареглазая у Хинтона.

— Да уж не буду сидеть сложа руки и дожидаться, пока городской совет вынесет свое решение. Надо подстегнуть события. — А как ты их подстегнешь?

— Есть у меня один знакомый. — Хинтон на мгновение замолчал.

— Возьми-ка телефонный справочник, — обратился он ко мне. По его подсказке, я нашла раздел, где были перечислены все церкви. Хинтон указал на один из адресов.

— Пойдешь туда и найдешь священника. Предварительно напиши на бумаге терминологию Операторов и определение к каждому термину. Я тебе продиктую. Когда встретишься со священником, отдашь ему этот список и скажешь, что термины тебе объяснили голоса Операторов.

Под диктовку Хинтона я составила список. В голове было пусто, на сердце тоска. Болван, вот я кто — единственная мысль постоянно кружилась в голове. Даже если Хинтону и удастся как-то помочь мне, нужны месяцы и месяцы, прежде чем вырастет новая решетка и я смогу пуститься в самостоятельное плавание.

Найдя нужный адрес, я вошла в храм и спросила, где можно найти священника. Меня проводили в его кабинет, и я увидела приятного, улыбчивого человека. Он прочитал мой список и внимательно выслушал меня. Улыбка мгновенно слетела у него с лица и на нем появилось выражение такой жуткой озабоченности, что мне стало его жаль даже больше, чем себя.

Он не сразу пришел в себя. Наконец спросил:

— Почему вы пришли именно ко мне?

Я объяснила, что меня послал к нему Хинтон. Мы немного поговорили на эту тему. Наконец священник мало-помалу собрался с мыслями.

— Я позвоню своему другу, у которого есть знакомый психиатр в окружной больнице. Пусть он попросит его принять вас.

Священник тут же связался с кем-то по телефону, еще немного побеседовал со мной и убедительно попросил не пропустить встречу с психиатром, о которой он договорился на завтра.

— Не забудь прихватить словарик, — напомнил Хинтон, когда я собралась на прием. — Это ускорит слушание твоего дела.

Я явилась точно в назначенное время, с бумажками в руках и с пугающей мыслью: "Может, это и есть последнее слушание? Кто знает, выйду ли я отсюда живой".

Психиатр внимательно прочитал мой терминологический словарь.

— Посмотри в окно, видишь здание? — спросил голос Хинтона. Я глянула и увидела крыло здания, в котором находилась.

— Тебя могут туда поместить. Не бойся этого. Тебе там закроют голову и выпишут через две недели. А пока ты будешь там, к тебе не сможет подступиться ни один Оператор. Это "островок спасения" для тебя.

Я еще раз с надеждой взглянула на крыло здания.

— Вы давно живете в Калифорнии? — спросил доктор. Я ответила.

— А до этого в каком штате жили? Я ответила.

— Часто слышите голоса?

— Постоянно.

— У вас есть близкие родственники?

— Немного, но они живут в штате, откуда я родом. — Да и что от них толку, подумала я. Ведь они — Вещи.

— Вы недостаточно долго проживаете в нашем округе, чтобы мы могли положить вас в нашу больницу, — произнес доктор.

— Скажи ему, что у тебя есть деньги, шепнул Хинтон.

— Я могу оплатить лечение в больнице, — ответила я.

— Неделя пребывания у нас стоит 125 долларов. Не думаю, что вы долго продержитесь. А вам нужно длительное лечение.

— Скажи ему, что хватит и двух недель, чтобы голова закрылась, — подсказал Хинтон.

Я повторила.

— У нас есть бесплатные медицинские учреждения, но вас и туда не примут, — со вздохом сказал доктор. — Требуется не меньше года прожить в штате. Самое большое, что они могут сделать, это подержать вас у себя, пока за вами не приедут родственники.

Уставившись в мою бумажку, доктор совсем пригорюнился.

— Давайте вот как поступим, — произнес он наконец, — Вы вернетесь в свой родной город. Для этого вы вполне дееспособны. Я дам вам адрес одного врача. Вы не мешкая встретитесь с ним и расскажете ему все, что говорили мне.

Секретарша принесла ему справочник, он быстро нашел нужный адрес и выписал его на листок бумаги. Я взяла листок, заплатила доктору десять долларов (гонорар он назвал сам) и вышла на улицу. В глазах у меня стояли слезы. Я была так близка к спасению, но шанс ускользнул.

— Пойди в аптеку напротив, — сдавленно произнес Хинтон. Следуя его указаниям, в специальном справочнике о психологической службе я выбрала номер телефона и договорилась о встрече. На следующий день, вооружившись своим словарем операторских терминов, я отправилась на прием.

— На безрыбье и рак рыба, — утешил меня Хинтон. — Может, он сможет организовать слушание. Хотя будет ли какой прок, кто его знает.

Хинтон проводил меня до самого входа в здание, и я поднялась по лестнице в кабинет. Как выяснилось, я попала не к психиатру, а к психоаналитику. Мне было все равно. Я вручила ему свой словарик, он внимательно его прочитал, выслушал меня и, дав мне целый список телефонов, по которым его можно найти в любое время суток, предложил прийти к нему на следующий день в то же время.

Час, проведенный у врача, был для меня истинным блаженством. За это время я ни разу не видела и не слышала Хинтона. Зато он ждал меня внизу у лестницы. Открыв кошелек, чтобы заплатить таксисту, я увидела бумажку с адресом, который мне дала Кареглазая. Решив, что мне нечего больше терять, я попросила таксиста отвезти меня туда. Название улицы было мне совершенно не знакомо, но таксиста оно не смутило. Он завез меня в какую-то незнакомую часть города и высадил по указанному адресу. Я было задумалась, под каким предлогом мне заявиться в дом, как увидела дощечку с надписью "Мануальный терапевт".

— Войди и расскажи ему о своих головных болях. В общем, найдешь о чем поговорить, — подбодрил меня Хинтон. Я пожаловалась врачу на головные боли. Он так ретиво взялся за дело, что, казалось, вот-вот сломает мне позвоночник.

— Вы слишком напряжены. У вас мышцы как автомобильная резина, — комментировал он жизнерадостно, разминая мне спину. Я вернулась домой и рухнула в постель. Меня охватила страшная усталость.

На следующий день я снова отправилась к психоаналитику. После третьего визита Операторы исчезли.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ