— Далеко еще? — устало спросил Мирр-Мурр.
Вот уже несколько часов подряд они карабкались по старым крышам и были теперь где-то на окраине города. Дома стали ниже, черепицы крыш покрывал скользкий, гниющий мох, а гулкие дымовые трубы поднимались все выше.
Ориза-Тризняк ничего не ответил; упруго вытянув тело, он неустанно пробирался все дальше по гребням крыш, без колебаний сворачивая направо или налево у разветвлений. Мирр-Мурру не оставалось ничего иного, как поспешить, чтобы не отстать от своего приятеля.
Так они молча шагали в мягкой, как сажа, ночи — ибо было темно, как в кожаном мешке. Но они хорошо видели и в темноте. Глаза их фосфоресцирующе поблескивали, как две пары крошечных паровозных огней. Ориза-Тризняк, кстати, и пыхтел, как паровоз; вдруг он затормозил, а Мирр-Мурр заметил это только в последний момент — они слегка столкнулись.
— Вон! Видишь? — возбужденно прошептал Ориза-Тризняк, показывая лапой куда-то вперед.
— Что там? — спросил Мирр-Мурр, вскакивая.
— Луна! Великая Бродячая Кошка! Мышей пошла ловить!
— Что-то я не вижу никаких мышей, — сказал Мирр-Мурр.
— Она и не ест таких маленьких бестолковых мышей, как, скажем, ты!
Мирр-Мурр обиделся — зачем переходить на личности! Но любопытство его было сильнее, и он спросил:
— А каких же мышей она ест?
— Вот каких! — показал Ориза-Тризняк на звезды, искрившиеся в небе. — От этого она так и лоснится. Каждую ночь она съедает по десять — двадцать звездных мышей.
— Давай посмотрим, как она их будет есть! — предложил Мирр-Мурр, жадно глотая слюну, и не отрываясь стал наблюдать за луной; от усердия у него скоро зарябило в глазах.
Полная луна приветливо смотрела на Мирр-Мурра, но все никак не глотала ни одной звездочки.
— Это не так просто делается! — объяснил с многозначительным видом Ориза-Тризняк. — Сначала она обходит все поле охоты. Выбирает себе, какую потолще, и проглатывает ее. Разве ты сам не так поступишь?
«Я-то как раз не так», — подумал Мирр-Мурр, но промолчал.
— Во всяком случае, давай вознесем ей хвалу! — сказал Ориза-Тризняк.
— Как это? — спросил Мирр-Мурр, неотрывно глядя на луну, — ему не хотелось пропускать ни одного мгновения небесной охоты на мышей.
— Мне кажется, — размышлял вслух Ориза-Тризняк, — мы вполне можем вознести ей дружескую хвалу. Ведь теперь мы тоже бродячие коты. Но не мешало бы также, чтобы вознесение хвалы было эффектным. То есть не мешало бы, чтобы она обратила на нас внимание.
Стоять все время с задранной головой было неудобно: у Мирр-Мурра уже начало сводить шею. Жадно глотая пересохшим горлом, он смотрел на луну, в блеске катившую все дальше и дальше по небу. Азарт воображаемой охоты на мышей совершенно захватил его. Подгоняя Великую Бродячую Кошку, он хрипло шептал, глядя в небо:
— Вот эту! Вот эту! Вот эту толстую глотай! — Когда луна покатилась дальше, Мирр-Мурр, охваченный возбуждением, тоже скользнул чуть дальше по крыше, шепча: — Или вон ту, другую! Там, справа! — Совершенно увлекшись, он не видел, что делается рядом с ним.
Мысли Ориза-Тризняка были заняты тем, чтобы вознесение хвалы было возможно более ярким. Тогда, кстати, можно будет упомянуть о нем у Большой Гулкой Трубы! В поисках подходящего места он бегал кругами, останавливался, но каждый раз казался себе слишком маленьким для того, чтобы привлечь внимание. «А слишком маленькое, — бормотал он про себя, — заведомо не может быть эффектным!»
Он стал искать взглядом что-либо особенно бросающееся в глаза. Но на крыше, как назло, все дымовые трубы были совсем низкие и .никуда не годились — Ориза-Тризняк смотрел на них с презрением. Однако над трубами возвышалось нечто, что ему понравилось больше. Рядом с дымовыми трубами, стройно вытянувшись, стоял тонкий железный брус, к его вершине была накрест прикреплена короткая железная планка, над ней возвышались белые фарфоровые изоляторы, на которые были натянуты электрические провода. «Вот это подойдет! — отметил Ориза-Тризняк удовлетворенно. — На этой штуке я буду заметен!»
Разбежавшись, он вспрыгнул на дымовую трубу, поднялся на задние лапы, обхватил железный брус и стал взбираться наверх. Отталкиваясь задними лапами, он подтягивался на передних и при этом соскребал когтями ржавчину с трубы, ржавчина попала ему в глаза, и некоторое время он ничего не видел. Нащупав один из проводов, Ориза-Тризняк схватился за него и подтянулся. Стерев с глаз ржавую пыль, он, пытаясь встать понадежнее и нащупывая лапой второй провод, нашел взглядом Великую Бродячую Кошку.
В небо взвился дикий вопль. От испуга Мирр-Мурр вздрогнул так, что чуть не скатился с крыши.
Острый, как нож, вопль прорезал ночную тьму, рассекая души людей — то тут, то там распахивались окна.
Наконец Мирр-Мурр собрался с мужеством и посмотрел в ту сторону, откуда доносился вопль.
Зрелище, открывшееся его взору, было столь ужасным, что он еще раз едва не скатился с крыши.
Вопил Ориза-Тризняк.
Но он не только вопил. Двумя лапами он стоял на двух проводах и искрился. Он был похож на электрическую лампу странной формы. На вопящую электрическую лампу.
Охваченный ужасом, Мирр-Мурр бегал кругами по крыше и быстро-быстро шептал:
— Слезай, слезай, слезай!
Наконец ему удалось произнести громко:
— Слезай!
Ориза-Тризняк жалобно проорал:
— Не могу! Я прилип!
От водлей, или от ужасного зрелища, или, быть может, обратив внимание на непривычное приветствие, Великая Бродячая Кошка спряталась за облако. Потом, словно торопясь, еще за одно облако. Небо совсем потемнело, один Ориза-Тризняк светился на крыше, как неутомимая электрическая лампочка. И вопил, вопил уже совсем охрипшим голосом.
Наконец Мирр-Мурр несколько пришел в себя и полез на железный брус, чтобы стряхнуть вниз Ориза-Тризняка, но соскользнул, и в глаза ему попала ржавчина. После двух-трех безуспешных попыток он в унынии сел на крышу возле железного бруса.
Ориза-Тризнлк уже совсем охрип. Теперь он только светился.
В это время подул сильный ветер; он пригнул к земле чахлые акации, тяжело хлопая, промчался по крышам и сдул Ориза-Тризняка с проводов.
Ориза-Тризняк упал на Мирр-Мурра, они вместе покатились вниз и застряли в желобе на жестяном навесе.
Счастливый Мирр-Мурр обнял Ориза-Тризняка за шею и шепнул ему на ухо:
— Бежим!
Ориза-Тризняк молча кивнул — от воплей он совершенно потерял голос. Они выбрались из желоба и во весь дух помчались прочь.
Достарыңызбен бөлісу: |