Cудьбы российского парламентаризма и Америка

Памяти Егора Летова

Перед Клинтоном и его командой стояла дилемма, от решения которой во многом зависело дальнейшее развитие не только российско-американских отношений, но и сугубо внутренних событий в России. Последуй руководство США заключению и рекомендации Тоби Гати, одного из самых осведомленных своих советников⁴, в 1993 году первой занявшей должность специального помощника президента США по России, Украине и евроазиатским государствам в Совете по национальной безопасности (СНБ) США, «избежать наиболее характерного (и ошибочного) элемента прежней политики США в отношении России – персонализации процесса реформ», и ход российской истории, как бы патетически это ни звучало, мог избрать иное направление. К сожалению, Гати не была приглашена для участия в совещании в Овальном кабинете и ее предупреждение о том, что «для Соединенных Штатов важно продолжение ельцинских реформ, а не президентства Ельцина]»⁵, как такого, не было повторено ни Лейком, ни Бёргером.

Возобладала другая точка зрения. По словам Стефанопулоса, «может быть, Ельцин действовал вне рамок новой конституции [Стефанопулос ошибается: до принятия «новой» конституции в России оставалось еще 9 месяцев. – А.Д.], но казалось, что он делает это во имя демократических реформ». Приятель Клинтона по стажировке в Оксфорде в 1969-1970 гг. С.Тэлботт (впоследствии корреспондент и глава вашингтонского отделения журнала «Тайм», получивший известность благодаря переводу мемуаров Н.С.Хрущева)⁶, «настоял» на том, что «Ельцин был единственной лошадью реформаторских сил» в России.

Результатом совещания стала следующая уродливая формула, официально озвученная Стефанопулосом на брифинге 21 марта 1993 года: «Мы поддерживаем демократию и реформы, и Ельцин – лидер движения реформ»⁷. (Иными словами, нет бога, кроме «движения реформ», и Ельцин – пророк его). Тем самым администрация США полностью солидаризировалась с Ельциным и дала ему санкцию на государственный переворот. Не получилось в марте – получится через полгода.

Сразу после 17-минутного телефонного разговора с Ельциным, состоявшегося через 20 минут после ельцинского выступления по телевидению, Клинтон сделал официальное заявление о том, что он «полностью» поддерживает президента России. Более точно заявление Клинтона звучало следующим образом: «При демократии [сами] люди должны принимать окончательные решения по вопросам, находящимся в центре политических и социальных дебатов. Президент Ельцин сделал свой выбор, и я его поддерживаю полностью»¹¹.

Первое предложение явно не состыковывалось со вторым. В 1990 году «[сами] люди» избрали верховную законодательную ветвь власти, распускать которую президент был не в праве. Единоличное решение Ельцина о разгоне Верховного Совета и Съезда народных депутатов и о назначении новых парламентских выборов, «полностью» поддержанное Клинтоным, не имело ничего общего с демократией.

Апеллирование Клинтона к апрельскому (1993 г.) референдуму «да-да-нет-да», якобы давшему Ельцину «моральное право» распускать парламент¹², также не выдерживает критики. Во-первых, согласно решению Конституционного суда РФ (а не по решению «легислатуры», как пишет Эрлангер), результаты референдума сами по себе не давали оснований для фактического проведения досрочных выборов. Во-вторых, если американское руководство является горячим сторонником такой формы народного волеизъявления как референдум, отчего оно отказалось признать еще более внушительные результаты прошедшего в октябре 2004 г. в Беларуси референдума, санкционировавшего выдвижение столь нелюбимого Вашингтоном А.Лукашенко на третий срок. Наконец, разве не поддержали США Ельцина еще во время его первой попытки распустить парламент и ввести «особый порядок управления в стране» в марте 1993 года, за месяц до референдума?

Разве не было выражено отношение правящей элиты США к первой попытке конституционного переворота в России в заголовке передовицы в «Нью-Йорк таймс» 22 марта 1993-го: «На баррикады с г-ном Ельциным»¹³? Как пошутил советник президента по национальной безопасности Энтони Лейк, сравнивая сентябрьский кризис в России с мартовским, это был «’День сурка’ только хуже»¹⁴.

Cам Билл Клинтон пишет в своих мемуарах, что наблюдал речь Ельцина о введении ОПУСа по одному из телевизоров, установленных в Овальном кабинете Белого дома. По другому в это же время транслировалась игра в баскетбол между университетскими командами из Нью-Йорка и Арканзаса, родного штата Клинтона. «В обоих случаях, - пишет экс-президент, - были команды, за которые я болел»¹⁵. Очень образное сравнение…

По словам Клинтона, он «почти со вздохом облегчения» воспринял обещание Ельцина провести в декабре новые «свободные и справедливые» выборы «во имя демократии» и «обеспечить этой осенью мир, стабильность и открытый политический процесс». Отказываясь признавать издание указа No.1400 конституционным переворотом, Клинтон заявил, что, напротив, действия Ельцина «подчеркивают сложность процесса реформ, которые он проводит», и сами вызваны «конституционным кризисом, который достиг критической остроты и парализовал политический процесс» в России. Ельцин в глазах Клинтона и членов его администрации представал «лучшей надеждой на демократию» в России, «своего рода российским Шарлем де Голлем, прибегающим к авторитарным полномочиям для спасения страны из хаоса».

Клинтону вторили его коллеги по партии. Лидер демократов в сенате, только что избранный вице-президентом США, Джозеф Байден со всей ковбойской прямолинейностью назвал президента России «единственной лошадью, на которой [нам] можно ехать»¹⁶.

Опытный юрист-практик, выпускник престижной Стэнфордской школы права госсекретарь США Уоррен Кристофер на встрече с представителями американских СМИ со словами «я не намерен вдаваться в дискуссию о конституционных и правовых вопросах России» отказался отвечать на вопрос «выходят ли действия г-на Ельцина за пределы его властных полномочий». Однако предельно откровенно заявил, что реформы Ельцина являются «инвестицией в национальную безопасность Соединенных Штатов» (выделено мной. – А.Д.). В этом всё дело! А если мы сопоставим заявление Кристофера со словами общавшегося с репортером «Нью-Йорк таймс» на условиях анонимности 21 сентября высокопоставленного лица администрации США (может быть, Тэлботта?) о том, что в ходе телефонного разговора Ельцин дважды заверил Клинтона в своих намерениях «ускорить темп реформ», то становится еще более очевидным, что президенту России «вашингтонским обкомом» был фактически предоставлен карт-бланш. Указ No.1400 стал крупной «инвестицией в национальную безопасность Соединенных Штатов».

Всё тот же анонимный источник сделал еще одно исключительно любопытное признание, фактически являющееся ответом на вопрос, знала ли администрация США о готовящемся конституционном перевороте в России. По его словам, еще 13 сентября, то есть за 8 дней до обнародования Ельциным пресловутого указа No.1400, находившийся в Вашингтоне при подписании израильско-палестинского мирного соглашения «дорогой Андрей» Козырев отозвал в сторону своего американского визави госсекретаря Уоррена Кристофера и предупредил его о «драматических событиях», которые должны были «скоро» произойти «Ясно», что «Козырев старался дать госсекретарю сигнал», писала «Нью-Йорк таймс».

«Уолл-стрит джорнал» сделал важное уточнение: Козырев не только информировал американцев о планах президента РФ, но и призвал правительство США оказать ему необходимую поддержку (Wall Street Journal, 22.09.1993). Доверительное сообщение Козырева было, несомненно, доведено до Клинтона, и санкция была получена.

Приведенные заявления представителей Белого дома документально подтверждают заключение ряда наблюдателей, в том числе автора этих строк, о том, что Ельцин и его окружение часто (или даже, как правило) информировали администрацию Клинтона о подготовке наиболее важных внутриполитических событий и решений в Москве. По крайней мере, до перевыборов Ельцина на второй президентский срок и до осложнения отношений между РФ и США из-за агрессии НАТО на Балканах.

Дмитрий Саймс (Симис) делает еще более сильное заявление. По его словам, «без особых размышлений» администрация Клинтона начала давать «мгновенные советы, часто больше похожие на откровенное давление на правительство Ельцина, относительно того, как Россия должна проводить экономические реформы – и даже в отношении того, какие именно люди подойдут для этой работы». «Духовный отец реформаторов» Тэлботт играл при этом роль «проконсула Строуба», как называли его в российском МИДе¹⁷.

Отставка Коржакова, Барсукова и Сосковца в июне 1996-го, например, не была спонтанным и неожиданным шагом непредсказуемого президента РФ. Согласно Тэлботту, «Ельцин снял Коржакова после намека, сделанного им [Ельциным. – А.Д.] в ходе телефонного разговора с Клинтоном за месяц до события» ¹⁸. Не соответствует действительности официальная версия о том, что в январе 1994 года Егор Гайдар и Борис Федоров «подали в отставку». (Такая информация содержится, например, в справочнике «Федеральная элита. Кто есть кто в политике и экономике» (М.: Центр политической информации, 1999). О своем намерении уволить этих реформаторов «в розовых штанишках» Ельцин сообщил Клинтону еще «накануне». Несмотря на попытку замминистра финансов и ближайшего подельника «молодых реформаторов» в американской администрации Ларри Саммерса (впоследствии министра финансов и президента Гарвардского университета, со скандалом изгнанного из стен этого уважаемого заведения) через Тэлботта «передать Клинтону, чтобы он немедленно надавил на Ельцина оставить Гайдара и Федорова на их должностях»¹⁹, президент США не стал размениваться на такой, как он считал, «второстепенный кадровый вопрос», и «реформаторы» вылетели из правительства.

Помимо официальных каналов связи между Москвой и Вашингтоном, важным источником политической информации для американского госдепартамента, как свидетельствуют мемуары Строуба Тэлботта, служил «крот» в кремлевской администрации - помощник Ельцина по международным делам Д.Б. Рюриков, на дочери которого вторым браком женат президент Центра Никсона Д.К. Саймс. По словам Тэлботта, запрятанным в набранные мелким шрифтом примечания в конце его книги, Рюриков через свою дочь организовывал утечки информации из Кремля Саймсу, а тот «передавал ее нам», то есть в госдеп. «Почему нам давалась возможность заглянуть за закрытые ворота Кремля, никогда не было вполне понятно», - неубедительно лукавит Тэлботт²⁰. Экстраполируя на США эту совершенно нездоровую для любой нормальной государственной машины ситуацию, когда помощник одного президента по налаженному каналу через члена своей семьи передает служебную информацию в правительство другой страны, хочется спросить: а был бы сам Тэлботт утвержден на свою должность сенатом, если бы, скажем, его сын Эдриан был женат на дочери генерала КГБ? Абсурд! Но только не в «демократической» России времен «царя Бориса».

После прочтения мемуаров Тэлботта, в которых он, в частности, засвечивает Рюрикова, я долго не мог найти ответа на вопрос, зачем он это сделал. Или почему он так откровенен в признании, что долгие годы фактически давал указания, инструктировал Козырева.

Конечно, никого не удивляет, что особую теплоту и симпатию как бывшего замгоссекретаря, так и его шефа Уоррена Кристофера вызывал именно Андрей Козырев, называемый в мемуарах Тэлботта не иначе, как «архитектор не только независимости России, но и ее соседей» (стр. 166), человеком, «персонифицирующим радикальный разрыв России с ее прошлым» (стр. 160), чья отставка, в конечном итоге, была вызвана тем, что «его видение его страны совпадало с нашим собственным» (стр. 189). Козырев трогательно плачется в жилетку Тэлботта: «Я долго не продержусь. Я устал быть единственным голосом, устал быть единственным человеком в окружении Ельцина, который защищает такие позиции, которые вы, американцы, признали бы приемлемыми» (стр. 178). Ну, а поскольку Козырев и не скрывает, что его взгляды на Россию и ее внешнюю политику совпадают с госдеповскими, то Тэлботт позволяет себе открыто инструктировать министра РФ. «Андрей, - сказал я, - отправляйтесь домой и примените свою магию на своем боссе [Ельцине - А.Д.], чтобы он и Леннарт Мери [президент Эстонии] решили эту проблему [о выводе российских войск из Эстонии. - А.Д.] раз и навсегда» (стр. 128). «Дорогой Андрей» послушно берет под козырек.

Думаю, что хотя бы в какой-то мере ответ на эти вопросы заключается в том, что американцы не любят «шестерок». (Да и кто их любит?) И вот уже Тэлботт начинает подтрунивать и издеваться над Козыревым, который умоляет госсекретаря США Уоррена Кристофера в апреле 1996 года в Нью-Йорке организовать ему совместную фотосессию с Клинтоном в Овальном кабинете Белого дома, что, по мнению Козырева, должно было укрепить его положение в глазах Ельцина: Клинтон-де меня ценит и не даст в обиду. «По поручению Криса [Кристофера. - А.Д.] я вылетел в Нью-Йорк для того, чтобы попытаться убедить Козырева в том, что его просьба просто смехотворна», - пишет Тэлботт. И, подразнив, предлагает сделку. Баш на баш! «Я сказал ему [Козыреву. - А.Д.], что он увидит президента только и исключительно в том случае, если он подтвердит Крису план, который мы подготовили». План, о котором говорит Тэлботт, - это не что иное, как план расширения НАТО на Восток, активнейшим сторонником которого был «Стробович», несмотря на первоначальные возражения Пентагона и прохладное отношение со стороны Уоррена Кристофера. Козырев «согласился, прибыл в Вашингтон, сказал все правильные слова Крису, заработал короткую поездку на лимузине на Пенсильвания-авеню, 1600 для встречи с Клинтоном» (стр. 157).

Но, как мне представляется, есть еще одно объяснение «засветки» Рюрикова в мемуарах Тэлботта. Разгадка, видимо, заключается в том, что в своей книге Д.Саймс называет Игоря Малашенко ближайшим пособником Тэлботта в ближнем круге Ельцина и координатором активного вмешательства администрации Клинтона в ходе президентской избирательной кампании 1996-го года в России. По сути, Тэлботт в своих мемуарах сводит счеты с Саймсом за это заявление и наносит ответный удар, обвиняя Рюрикова и самого Саймса в сливании закрытой информации о происходящем «за закрытыми воротами Кремля» в госдеп.

Подленькие мемуары получились.

И не только в этом эпизоде. Вспоминается такой случай. На излете своей дипломатической карьеры в конце второго президентского срока Клинтона и, видимо, не веря в победу на президентских выборах 2000 года демократа Гора, «Стробович» объехал ведущие академические центры США в поисках места для мягкой посадки после ухода в отставку. (В конечном итоге он сначала получил предложение создать и возглавить Центр изучения проблем глобализма при Йельском университете, а затем занял должность президента The Brookings Institution в Вашингтоне). В феврале 2000-го Тэлботт был с помпой принят на юридическом факультете Нью-Йоркского университета, где я в то время преподавал. Представленный Тэлботту деканом Школы права (ныне - президентом всего университета) Джоном Секстоном, как первый за историю факультета приглашенный профессор права из России, я не мог не доставить себе такого удовольствия и не обратить внимание заместителя госсекретаря на то, что в 1990-1993 гг. работал ведущим, а затем главным специалистом Комитета по международным делам Верховного Совета России. «Если Вы полагаете, что первый российский парламент действительно был «бандой коммунистов и фашистов», то я из их числа». «Я никогда не говорил о фашистах в Верховном Совете», холодно произнес Тэлботт и демонстративно отвернулся, давая всем своим видом понять декану факультета, что его выбор русского приглашенного профессора был не самым удачным.

Признаюсь, первое, что я сделал после выхода мемуаров Тэлботта – открыл страницы, посвященные Верховному Совету. И что мы видим? Многочисленные упоминания «красных» и «коричневых» в Верховном Совете, блокировавших в начале 1990-х ельцинские «реформы» по рецептам американских советников и МВФ. Как же так, г-н Тэлботт? Что «фашисты», что «коричневые» - разницы никакой! Даже Клинтон в своих мемуарах такого не позволяет и в худшем случае называет оппонентов Ельцина (почему-то в «Думе, парламенте России»)²¹ «реакционными элементами» или «старыми коммунистами и прочими реакционерами»²². (А преподавать в Нью-Йоркском университете меня, кстати, больше не приглашали).
5. Во второй половине дня 21 сентября Кристофер проинформировал американских конгрессменов о событиях в Москве и призвал их «удвоить усилия по принятию амбициозного пакета помощи» «реформаторам» в России и республиках СНГ размером в два с половиной миллиарда долларов! «Я думаю, что причины [для такого принятия. - А.Д.] еще более веские сейчас, чем они были» раньше, заявил Кристофер (Wall Street Journal, 22.09.1993). 29 сентября Палата представителей 321 голосом против 108 приняла пакет помощи «реформаторам». Голосование в Сенате 30 сентября, в последний день финансового года, было еще более единодушным: пакет был поддержан 87 сенаторами против одиннадцати. Тем же вечером финансовый закон был подписан Клинтоном. Впрочем, как пишет Сциолино, у Конгресса США и без слов Кристофера не было намерения «наказать г-на Ельцина, приостановив предоставление американской помощи» (New York Times, 22.09.1993)²³.

Было бы несправедливо не сказать о тех редких голосах, которые иногда раздавались в Конгрессе против финансовой «помощи» Москве и безоговорочной поддержки Ельцина и «реформаторов». Так, член Палаты представителей Джеймс Трафикант (республиканец от штата Огайо) обратил внимание своих коллег на то, что «может быть, впервые в истории Дядя Сэм предоставляет иностранную помощь стране, у которой не один, а два президента». И повторил: «У России сейчас два президента». «Пусть Дядя Сэм отступит, - заявил Трафикант, - и пусть русский народ сам финансирует демократию в России»²⁴.

Дж.Трафикант не впервые выступал с подобными призывами. Во время первой попытки роспуска парламента России в марте 1993-го года он высказался еще более резко: «Г-н спикер, Борис Ельцин в беде. Мистер Ельцин хочет еще денег от Дяди Сэма… Г-н спикер, я хочу заявить Конгрессу, что если бы у нас были лишние деньги для инвестирования в демократию, Конгрессу следовало бы» инвестировать их в развитие американской демократии и «начать читать граффити на брошенных зданиях в нашей великой стране». А потому, вместо предоставления Ельцину наличных денег, по словам конгрессмена, Америка должна научить русских «как ловить рыбу, возделывать поля и добывать золото и нефть из недр»²⁵.

Еще через год, 27 сентября 1994-го во время очередного визита Ельцина в США Дж.Траффикант, сравнив мольбы о финансовой помощи со стороны российский реформаторов с «заезженной пластинкой» (или «сломанным патефоном»), заявил, что Америка не «свинья-копилка» и что «настало время Конгрессу сказать, наконец, Ельцину отправляться обратно в России и заняться возделыванием чёртовой кукурузы… Наши города погибают, их мэры нуждаются в американских инвестициях, просят Конгресс вложить деньги в их города, а мы что делаем? Опять развлекаем Бориса!»²⁶. Несмотря на всю прямолинейность выражений Траффиканта, это была честная и последовательная позиция. Сам Клинтон признает, что против «предоставления России новых денег» в 1993-м году выступали 75 процентов американцев²⁷.

Призывы немногих американских законодателей «не класть все яйца в одну корзину» и не оказывать безоговорочную поддержку Ельцину в ущерб демократическому процессу в России остались гласом вопиющего в пустыне. Исключение (в данном случае в виде речей Джеймса Траффиканта или Арлена Спектера), как говорится, только подтверждает правило.

Конституционный переворот в России был горячо поддержан не только президентом США, но подавляющим большиством голосов в обеих палатах Конгресса.

22 сентября 1993 года, то есть уже на следующий день после издания указа No.1400, конгрессмен-демократ от штата Мэриленд Стени Хойер (в настоящее время лидер демократического большинства в нижней палате Конгресса) выступил с показательной речью в Палате представителей. Признавая, что указ о роспуске российского парламента был «технически... незаконным», Хойер утверждал, что Ельцин «действовал, следуя духу демократии, нарушая букву закона». Однако «основная причина продолжающейся западной поддержки Ельцина» в его противостоянии с законодательной властью, согласно конгрессмену, заключалась даже не в демократическом характере ельцинского режима, но в том, что «Ельцин является откровенно проамериканским, прозападным, прорыночным» политиком, тогда как Верховный Совет «обвиняет Запад в стремлении подорвать и ослабить Россию» и «выступает против ельцинской программы приватизации». Таким образом, резюмировал Хойер, «проведение необходимых реформ» правительством Ельцина и «удержание им России на прозападном курсе» является «императивом... для наших собственных интересов».

Конгрессмен-демократ от Калифорнии и один из главных русофобов на Капитолийском холме Том Лантос заявил о своем желании «пожелать удачи Борису Ельцину». Почему? Потому что «первый за 1000 лет русской истории демократически избранный президент сейчас ведет борьбу против сил тьмы, зла и тоталитаризма, стремящихся повернуть вспять часы истории»²⁸.

В тот же день, 22 сентября сенатор-демократ от штата Род-Айленд Клэборн Пелл приветствовал «быструю, недвусмысленную поддержку администрацией Клинтона действий президента Ельцина по консолидации демократических реформ в России» и призвал сенат проголосовать за выделение пакета «помощи» для того, чтобы «продемонстрировать реформаторам, что мы на их стороне».

Ельцин распустил парламент? Не страшно! Ведь у него «длинный послужной список приверженности демократическим принципам», как заявил 23 сентября еще один видный конгрессмен-республиканец от штата Нью-Йорк Джеральд Соломон. Ельцин призвал к быстрому проведению выборов, а потому парламент был распущен ради «усиления, а не ликвидации парламентской демократии в России».

26 октября 1993 г. все тот же конгрессмен Соломон направил официальное обращение президенту Клинтону, в котором прогнозировал, что предстоящие выборы в России «приведут к образованию первого действительно представительного парламента в истории России», который «почти наверняка» будет «значительно более демократическим и дружественным по отношению к Западу, чем только что распущенный Верховный Совет». Далее следовал призыв объявить предстоящие выборы в России одним из «основных приоритетов внешней политики США» и предоставить «как можно больше помощи демократическим кандидатам в России»²⁹. Один из прогнозов конгрессмена все же сбылся: в декабре 1993 года в России был-таки избран «действительно представительный парламент», но без большинства столь любезных Соломонову сердцу «реформаторов».