Даров не возвращают
жүктеу/скачать 1.76 Mb.
|
Лесной СтанЛесной воздух, любезные роммелеты! Совсем свежий, не отравленный дымом пожарищ! Налетай – всего пять ассов кубок... Консул Лонги привычно старался сдернуть себя с сияющих горних вершин, куда воспарил его взбудораженный ум. А зачем? Зачем вытравлять, убивать в себе лучшее, если жизнь так коротка и так хороша? Прекрасна, как вековая чащоба, как звонкая песня осенней птицы в недоступной вышине, как ладонь самого близкого существа на твоем плече... Он – первый имперец, удостоенный чести посетить святилище лонгов, Лесной Стан. Лоно Вечного Леса, источник его силы, самой жизни... что там еще говорил Греф? Илларий верил всему. Ведал ли жрец, что в глубине чащи, куда даже лучи солнца не проникают, притаилось зло? Такое же зло, что таится на дне их душ – гордыня, источник гибели всего живого. Пройди по лесной поляне, загляни в высокое, перечеркнутое бурыми линиями ветвей небо и ответь – сам себе ответь: чего ты хочешь? Продолжать войну? Лелеять гордыню? Мстить? Убивать? Нет. Ничего подобного воин Илларий Каст не хотел. Во всяком случае, сейчас. Он дал клятву и Брену, и себе, и миру – либо мы, либо Инсаар – и всеми силами старался сдержать ее. Упивался бойней, старался придумать способ убийства получше, обставить врага, но оказалось, что они воюют сами с собой. А когда выродок без куска сердца, выпитый почти досуха, рухнул на землю, илгу Илларий принял последнее, что видели глаза умирающего... Север тоже видел, не мог не видеть, но они не говорили об этом. Темень пожирала мир, пожирала их души, как чудовищный паук. «Мы умираем!» – кричали тысячи безымянных голосов в разуме Главного – озера, реки, далекие горы, лесные тропинки, и гасли мириады ярких огоньков... И Амплиссимус, погибая в огне, ненавидел их за смерть мира. «Губители! Утка и курица, упившиеся гордыней! Не сделавшие для жизни ничего полезного, даже новых Дароприносителей не породившие!.. Пившие силу вокруг себя все свои никчемные годы...» Им было не до мыслей издохшего врага – они победили. Но после обнаружили врага в себе – сомнение, а уж с этим врагом ничего поделать было нельзя. «Сомнения губительны для воина», – говорил консул Максим. Илларий всегда старался идти прямой дорогой, и не его вина, что путь ветвился, разделялся и завел в тупик. Он честно дрался, но пришла пора решать. Враг пошел на мировую, значит, боится! Глупо так думать, глупо, ты больше не мальчишка-квестор. Враг предложил мир, потому что видит дальше тебя и второй половины твоей души. На Торговую сторону Трефолы явился в клубах тьмы посланец врага и предложил закончить войну. Последний из Трех Старейших – тех, кому по сию пору молятся на земле, строят храмы и обращают надежды, пусть двоих из них уж нет на свете, – последний вождь народа Инсаар назначил правителям-илгу встречу, и они согласились. Нечто дикое, неподвластное восставало внутри, противилось, рвалось драться дальше – вновь века Жертв?! Вновь тысячи мальчишек, что не смогут спать ночами из-за ужаса перед тварями? Подневольная любовь под недремлющей карой? Бессилие человека перед нелюдью? Невежество, покорность и тьма? Как смеет наглая гадина предлагать им мир, после того, как они убили, собственной силой иссушили рожденного с ним в одном тьеле? Или Старейший считает их младенцами, слепыми щенятами? Твари боятся людей, потому и хотят обмануть. Илларий еще помнил, как сжался в комочек Брен, следя за каждым движением посланца из царства Абилы. Нет, мрази, сотворившей такое с мальчишкой, не место на земле! А сколько их таких – только и ждущих возможности напасть и доить, как корову, юные жизни? В Брене больше не было юности, надежды, смеха, он никогда не сможет любить! Все забрали, жадные твари... Консула трясло от ненависти, он принуждал себя слушать серого посланца, а рядом точно так же сжимал кулаки Север... никогда и никого они не ненавидели так страшно и с каким удовольствием выпили бы мразь! И это бы не составило труда – нелюдь был слаб, твари вообще ослабли, их так много сдохло. И продолжают дохнуть, и сохнут их мерзкие коконы. Но посланец говорил, убеждал: у них нет выбора. Инсаар тоже ненавидят илгу, но не держат зла на маленького аммо, напротив, Старейший готов заплатить любую виру, ведь маленький аммо принес в мир огромную силу, может, благодаря ей мы и живы еще. «А как же “погибель”? – съязвил Север. – Брена хотели убить, а потом доили только потому, что выродку примерещилось, будто мальчик всех погубит». – «Не примерещилось, – оборвал посланец. – Все, что видели илгу, а до них – внук Райна Астигата, свершилось. Уже сбылось предначертанное, уже погибли те, кому было суждено погибнуть. За нарушение союза Дара заплатил другой Старейший – Амплиссимус, как зовете его вы, заплатили и те, что пошли за ним, утянув за собой тысячи невинных. Маховик смерти запущен, илгу! Одумайтесь, пока не поздно! Вы хотите править мертвой землей? Хотите, чтобы следующее поколение людей не родилось на свет?» Инсаар говорил мало, но каждое слово точно хлестало по душе раскаленной плетью. «Пусть илгу просто выслушают того, кто ведет Инсаар», – твердил посланец. Он обшарил все окрестности, все ждал проблеска силы, и наконец илгу открылись, и он смог их найти. «Стена внутри вас рухнула от радости и счастья быть рядом, вы открылись – разве я позвал своих сородичей, чтобы убить? Разве делаю вам что-то дурное? Маленький аммо, скажи им, что я говорю правду, ведь ты же знаешь! Мир погибает. Погибает, глупые илгу! Послушайте! Можете выпить меня, только согласитесь на встречу, последний из Старейших убедит вас, он мудр...» Они спорили, а Брен молчал – только смотрел на нелюдя, бледнея на глазах. Потом сказал: «Встреча с правителем Инсаар не принесет нам вреда. Я его видел, он не показался мне злым». После этих слов все долго молчали, а серый посланец пялился на Брена, точно на шкатулку с драгоценными камнями. И наконец Север принял решение. В тот миг Илларий был готов убить союзника, но, подумав, решил, что благодарен ему. Нечто, входившее в сны; нечто, смотревшее из глаз умирающих под пытками серых врагов; напугавшее в день разлива Лонги и тогда, когда они слушали жалобы людей, понимая, что урожая не будет, уже убедило лучше любых слов. «Люди выслушают Быстроразящих, но решения я не обещаю», – заявил Север. Карвир вновь казался лесным духом – даже в этой убогой комнате: низкий ровный голос, лицо, прикрытое светлыми прядями, только хмурая улыбка на губах видна... «Но вот что, тварюга серая, если хоть волос с головы брата упадет, вам всем не жить, ясно?» Нелюдю было ясно. Он еще раз заверил, что его народ благодарен маленькому аммо, и спросил, где людям будет угодно назначить встречу? Илларию захотелось заорать: Север, они трусят! Только побежденные загодя соглашаются на все условия противника. Побежденные – или лжецы. Но правда была в том, что люди тоже боялись. Как решить, гордыня или понимание истинности своих решений правят ими в нежелании идти на мировую? Но они выслушают, и баста! А потом... это «потом» пугало вне зависимости от исхода переговоров. Людям не выдержать новой войны с Инсаар, но и вновь вернуть обряды – мерзко, до того мерзко, что просто нутро переворачивается... В день сожжения Трефолы илгу уничтожили около восьмидесяти нелюдей, включая очень сильных, о коих давно знали и долго выслеживали. Но безуспешно – видно, те прятались, как и подписавший себе приговор живой мертвец, Амплиссимус. Они и раньше убивали тварей, иногда десятками, но сколько людей погибло за время войны? Карвиры даже приблизительно подсчитать не могли, ясно одно – много! После боя в Трефоле осталось тринадцать илгу из шестидесяти... такие потери немыслимы в любой армии. Они сами живы лишь благодаря нити, что росла и крепла в их телах, но везение в любой миг может кончиться. А пьющих, способных выйти с Инсаар на бой один на один и победить, осталось всего четверо: Север – и смерть Главного его заслуга, у Иллария не хватило силы! – сам Илларий, Крейдон и Цесар. Мать-Природа жестко обошлась с людьми, не дав им равных с врагами возможностей, илгу родится мало, и большинство недостаточно сильны. Жестоко или мудро? Брен говорил, что мир не может жить без Дарособирателей, равно как и без Дароприносителей. Рассказывал, как сам поил мир своей силой, когда любовник-нелюдь брал его. Может быть, оттого Мать-Природа Величайшая в своей женской мудрости, направленной не на сокрушение, а на созидание, не дала обоим народам возможности уничтожить друг друга? Разве нападали бы Быстроразящие небольшими отрядами, будь их силы неограниченны? Наибольшее количество врагов в одном месте собралось в ночь третьего нападения на Трефолу, когда консул думал, что нить вот-вот порвется, Север умирал... они вдвоем выпили тогда десятка четыре тварей, но тут в бойню влетел сильный аммо... Откуда дурак там взялся, Илларий даже выяснять потом не желал! Ему пришлось отвлечься, чтобы спасти отдающего от смерти, и оставить Севера одного... после этого консул издал указ, под страхом немедленной казни запрещающий аммо выходить во время боя с нелюдями на открытое место. Он сам едва не убил аммо – тут же, своими руками, – ощутив, как Север тянет из него силу, тянет неосознанно, пытаясь выжить. Это была страшная ночь, но и тогда Инсаар не набралось больше двухсот. Что это, как не слабость? Оба народа исчерпали, иссушили друг друга в бойне – яснее ясного. А трезены ждать не собирались, Ульрик Рыжий послал в бой сто тысяч человек, келлиты и четыре приграничных легиона не справятся. И что теперь? Север, не раздумывая больше, назначил серому посланцу встречу в Лесном Стане – через месяц, когда ляжет снег. «Нет!» – нелюдь выкрикнул это вслух, а Илларий про себя, правда, по иной причине. В святилище лонгов не пускали чужих, и если вождь желает этим уберечь своего карвира от беды, то консул сейчас просто оторвет его упрямую башку! Посланец же молил: «Быстрее, нужно встретиться быстрее! Каждый день без обрядов делает гибель мира все более неотвратимой, очнитесь же, илгу! Ваше сопротивление, глупая война скоро распространится на другие земли, а вы и так натворили столько бед». – «Бед натворил ваш Главный, – зарычал Север, – разорвав союз Дара!» Посланец кивнул, соглашаясь: он не спорит, просто умоляет – поскорее. Вождь лонгов заявил: союзники будут в Лесном Стане через двадцать дней. Илларий не понял, как Север намеревается ввести имперца в святилище, но все равно вздохнул с облегчением. Быстроразящий поклонился и исчез в своей тьме. И вот вчера они расседлали коней под сводами вековых деревьев. В Лесном Стане будто задержалось лето, и хвоя пахла... удивительно. Илларий обошел все святилище, остро жалея, что не был здесь раньше и едва ли попадет потом. Ничего особенного – шатры из шкур, несколько хижин, огромная поляна для Ка-Инсаар, деревянные идолы, изготовленные в старом стиле, в Риер-Де такие были в укромных храмах... но как здесь хорошо! Лесной Стан дышал покоем. И покой накрыл измученную войной душу, точно мать, укрывающая ребенка и касающаяся губами лица... – Греф, ну ненавижу я эти омовения – не знаешь, что ли?! – голос Севера весел, отчего? На карвира тоже подействовали чары этого места? Ничего, скоро стемнеет, явится Инсаар из Абилы, и станет не до веселья. – Не будет сегодня Ка-Инсаар, так что убирай свои травки и ковши! Вот же проклятье! Союзник влетел в шатер, за ним – Брендон. Мальчик... хватит звать Брена мальчиком, он давно не ребенок – слишком уж страшные муки пережил, да и первый обряд прошел со своим серокожим любовником-нелюдем, и этого более чем достаточно, чтобы считаться взрослым. Но заставить себя относиться к Брендону иначе просто не получалось. Мальчик был драгоценностью... маленький аммо. Хотелось потрепать его по волосам, говорить часами – Брен так интересно мыслит... но это подождет. Брат Севера не пожелал поехать вместо Лесного Стана к матери, уперся и заявил: вождь отвезет его на обратном пути – благо, становище, где жила имперская пленница, находится неподалеку. Ну да, воистину неподалеку, всего в десяти днях езды! Илларий с трудом привыкал к кошмарным расстояниям Заречной. Предречная тоже велика, но не настолько. Луциан прав: лонги богаты, союз богат, – но смогут ли они воспользоваться этими благами? У карвиров не хватало денег, не от хорошей жизни они принялись чеканить монеты с профилем Кладия. Просто консулу Касту стало трудно доставлять собственные деньги в провинцию, после заключения союза над его владениями нависла опасность, а у Севера Астигата риров отродясь не было. Отчаянно не хватало грамотных, умных людей – и война, война, бесконечная война... – Вилы б жрецу в задницу, а не омовения!.. Он к тебе еще не приставал со своими ритуалами? Братья сели рядом на шкуры – оба белокурые, статные, сильные, умные. Его семья. Аристократ Каст сидит в варварском шатре, в святилище бывших врагов – один среди лонгов, ни капли не опасаясь за свою жизнь, и наслаждается каждым прожитым мигом. Так странно, так невозможно странно и хорошо! Ну вот, магия Лесного Стана окончательно заморочила ему голову. – Не больше, чем обычно пристают все жрецы. Я заверил его, что совокупляться сегодня не намерен, даже если Абилец предложит в обмен на Ка-Инсаар половину царства Арамея, но Греф все равно осыпал меня какой-то травой. Впрочем, пахла она отменно. Послушайте, любезные братья Астигаты... Они повернулись к нему одновременно, и Илларий невольно улыбнулся. Почему на душе нет тревоги, будто они сюда пришли говорить со старым другом, а не врагом? В шатер вошел Райн Рейгард, помялся у входа, но Север махнул ему рукой. Карвир назначил Райна охранником Брена, и гордый поручением десятник сиял, как только что отчеканенный рир. Все радуются, безумие... – Скажите мне, отчего тут так хорошо и спокойно? Может быть, я, как имперец, не понимаю чего-то, но вдруг Абилец нас все же загодя заморочил? Север пожал плечами, открыл было рот, но первым ответил Брен. Брат вождя уже успел сунуть нос в какой-то очередной пергамент – отлично! Как бы Север ни ругался, что союзник сверх меры нагружает брата, не давая ему вздохнуть, а Брену дело идет на пользу. Запутанные торговые и налоговые загадки творили чудо, давая ощущение нужности, с лица мальчика исчезло это загнанное выражение, хоть он все еще был очень слаб и, что каждый раз пугало, до сих пор рвался постелиться им в ноги. – Инсаар не смогут нас заморочить. Ни тебя, брат, ни тебя, консул. И меня тоже не смогут – слишком крепка защита, – Брен по-прежнему видел силу лучше любого из них. Это и плохо – потому что не по-людски и оттягивает выздоровление, и хорошо – потому что полезно... в случае новой войны. – Я слыхал от старейшин, что некогда в Лесном Стане жило большое племя Инсаар, – нехотя прибавил Север. – Потом они оставили становище и ушли, а люди возблагодарили их и стали справлять тут обряды. Здесь прошел Ка-Инсаар между прадедом и Главным, а потом тут начали выбирать вождей лонгов. Я люблю это место... здесь я стал мужчиной, под этими кронами меня избрали вождем, но... – Но любишь ты его не только поэтому? – как хорошо он знает Севера и как плохо! Илларий понимал: карвиру сейчас тоже хорошо и спокойно, оттого он и любит Лесной Стан – за этот нежданный Дар. Но в то же время консул не мог сообразить, как поведет себя союзник на переговорах с Абильцем. Север на все способен, ему ли не знать! – Да. Не только... тут дышать легко, уходить не хочется – всегда так. Лесной Стан поит нас. Это святилище, здесь много силы, вот что. Лар, пойдем-ка... Астигат связал волосы узлом и встал. Илларий тоже поднялся, и они вышли из шатра. Карвир что-то надумал? Охрана расставлена, но илгу так мало, могут не уследить, а на раф надежды почти нет. Хорошо, что здесь Брен, он учует предательство и угрозу. Консул отошел подальше от шатра, к бочке с чистой водой, что стояла на козлах из такого старого дерева, что колец не сосчитать, приготовился слушать, но Север просто обнял его, и Илларий с облегчением ткнулся лицом карвиру в плечо. Сдерживаться так тяжело, а приходилось всю дорогу – из-за Брена, но желание близости становилось нестерпимым. Север неторопливо целовал его, Илларий отвечая, провел ладонью по тут же напрягшимся соскам под черной туникой. – Чтоб я сдох... Лар... понимаешь, это место – оно будит желание... страшно просто... с ума сойдешь, если любви не отведаешь... а я и так по тебе с ума схожу, – Север шептал ему прямо в губы, и Илларий ответил со стоном: – Я тоже. Каждый миг, каждый час... всегда, – они, не сговариваясь, оторвались друг от друга, поправили одежду. Нелюди морочат даже там, где их нет столетия! – Лар, если он скажет или сделает что-то дурное, Абилец этот, мы его выпьем, и все тут. Нам бояться нечего. Только... Консул кивнул. Да, «только». Нечего бояться, верно. Кроме того, что их гордыня выпьет весь мир. ****
Они расставили раф вокруг поляны, и Илларий надеялся, что всех дозорных Инсаар не заметят, а, следовательно, не смогут уничтожить. Илгу сидели у костра, а аммо нынешним вечером в Лесном Стане не было – ни одного, кроме Брена и замершего за его спиной Райна. Сын стратега не сводил с середины поляны настороженных глаз, а его отец что-то говорил Северу вполголоса. Наконец консул не выдержал и возмутился: «В приличном обществе люди разговаривают на языке, который понимают все присутствующие! Не мог бы Крейдон повторить сказанное по-имперски?» Впрочем, возмущение скорее было данью тревоге, становившейся все сильнее и прорвавшейся раздражением. Правила хорошего тона для стратега – пустой звук, да и вообще: какая разница, как ведет себя Крейдон, если ему сразу после встречи отправляться на границу с трезенами? Это более чем веское доказательство его верности союзу! Стратег буркнул: «А то ты, роммелет Илларий, лонги не понимаешь! Шутишь, да?» Север сжал колено консула и хлопнул Крейдона по плечу – давайте, мол, переживем эту встречу, а после будем спорить, хорошо? Стратег взъерошил свою черную гриву, помотал головой, выдал: «Да я о том вождю говорил, чтобы... вы, словом, в Трефоле особо не задерживайтесь, трезенов жуть как много и дерутся, точно звери!» – «Да, – отозвался консул, – я всегда слышал, что трезены – лучшие воины на Матери-земле». Оба лонга взвились, точно подброшенные: как это лучшие?! Года не пройдет – уши Ульрика Рыжего на наших доспехах болтаться будут... Когда на поляне возник первый ноо, Илларий хмыкнул: они чуть не прозевали появление нелюдя. Хотя тот был точен, и сразу стало ясно: последним Старейшим Инсаар может быть лишь этот – высокий, тонкий, как плеть, сильный, будто буря, и спокойный, точно гладь озера в летний полдень. Нелюди почти всегда разгуливали голыми, но сегодня на Инсаар были какие-то хламиды из льна, странно... Север, оглядывая выстроившихся на поляне врагов, рявкнул: «А ну, распахните свои тряпки!» Те послушались без возражений. Никто из людей не встал, даже и не подумал приветствовать пришельцев, а консул и сам напрочь забыл о манерах, и союзнику не стал напоминать. Впрочем, места для нелюдей были приготовлены, и главный жрец усадил Быстроразящих на шкуры. Время текло, а все молчали. При всем желании – а консул понимал, что многие с облегчением бы вернулись к состоянию войны – они не могли обвинить Инсаар во враждебности. Во врагах не было ни грана злобы и страха, и в самом Илларии блаженный покой не уступил место стремлению к драке... Если б еще успокоить тяжесть в чреслах и разгоравшийся огонь страсти... что за колдовское место! Нелюди расселись вокруг костра. Их было штук двадцать – меньше, много меньше, чем людей, и вдруг Брен тихо вздохнул и прошептал: «Ланий! Брат, смотри! Вот Инсаар, что спас мне жизнь». И показал на нелюдя, сидевшего справа от Старейшего, с редким пушком на голове... а, ну да! Ланий – Пушистый! Брен рассказывал им, как сумел избежать смерти от когтей Главного – Быстроразящий, рожденный с любовником мальчика в одном тьеле, отвел удар. Наконец Абилец, видно, вдоволь наглядевшись на врагов, заговорил, и голос его звучал ровно, устало и властно, но без малейшего желания подчинить и унизить... – Люди, да будет принята речь моя с пониманием. Я прожил на свете восемьсот лет и за годы свои повидал всякого. Да будет ведомо вам: не первый раз Дароприносители восстают против законов мира, и даже не второй. И Дарособиратели иной раз нарушают вековые порядки, хотя люди и Инсаар не часто стремятся к убийству друг друга, ибо тогда мир давно бы погиб, и мы б не сидели в благословенном месте за беседой. Темно-серые губы двигались, бесстрастное плоское лицо излучало покой и уверенность. Он действительно был мудр, этот Инсаар, и не приведи Мать-Природа сцепиться с таким!.. Черные провалы глаз не отрывались от карвиров, но Илларию не было страшно. Не вызывал Абилец и ярости – может, оттого, что не участвовал в войне? Встреть они его хоть раз на лесной тропинке за этот сумасшедший год – непременно запомнили бы, такую силу не пропустишь. – Ты спрашивал про погибель, таящуюся в твоем брате, илгу с золотыми волосами, – так знай же истину. Погибель была и есть! – Абилец кивнул в сторону Брена. Тот дернулся, словно пытаясь закрыть лицо руками, но удержался, только снова побелел. У мальчишки больше силы духа, чем у его брата и самого Иллария вместе взятых! Если бы консула столько времени подряд обвиняли в стремлении погубить все живое, он давно бы спятил и принялся кидаться на любого встречного. Чтоб уж не попусту обвиняли. – Мой брат не сделал миру ничего дурного, – Север выпрямился, и нить натянулась – карвир начал злиться. Но Инсаар из Абилы поднял руку: – Выслушай меня, вождь союза племен. Видение было порождено и твоей силой тоже, и оно было истинным. Но мой последний брат, рожденный со мной в одном тьеле, не сумел проявить мудрость. Я долгие часы думал о гибельном видении и лишь подтвердил для себя давний закон: бездействие иной раз куда мудрее попытки изменить предначертанное. К Дароприносителю по имени Брендон сошлось тысячи нитей, мириады путей, и лишь один из них был истинным, ибо свершился. Не старайся мой последний брат убить маленького аммо, кто знает, каким был бы мир сегодня? Многое из того, что ныне мертво, осталось бы живо, но и многое, что выжило, погибло бы. Война лесных племен и имперцев не завершилась бы союзом Дара, и по сей день Большая река несла б в своих водах кровь и трупы. Подумайте, илгу, и вы сами поймете, что я прав. Прав, будь он проклят! Илларий взглянул на карвира, и понял: тот думает точно так же. Новый виток войны между Риер-Де и лонгами развязал сам консул, похитив Брена, сделав его орудием против родного брата. Что принес такой ход? Череду проигрышей и выигрышей, завершившихся тупиком и предложением о союзе! Что было бы, не будь Брена на свете? Кто знает?! Вполне вероятно, консул Каст уже год как украсил бы собой погребальный костер. А может быть, они с Севером и по сей день скалились друг на друга через речную границу. В мире столько дорог... как мог Главный быть столь уверен? – Мой последний брат был так убежден в гибельности маленького аммо, что пошел на величайшее преступление, какое можно измыслить: нарушил договор, им самим и заключенный, поднял руку на кровь карвира своего. Я скорблю о слабости брата моего и намерен исправить его ошибки, – Абилец говорил тихо и медленно, а они слушали, слушали, и Илларий невольно прижался бедром к союзнику. Мысли путались, но не от морока – просто так страшно оказалось вдруг понять: не будь оголтелой ненависти Главного, и они с Севером остались бы врагами. – Не все Инсаар поддержали рожденного со мной в одном тьеле, многие осудили войну с людьми, ибо Дарособиратели не имели права забывать о своем долге – передавать миру собранные Жертвы. И потому, хоть мы и скорбим о погибших сородичах, мы не сможем мстить за их гибель людскому племени. Но и вмешаться я не мог, ибо поддержавшие брата моего не вняли увещеваниям, чтобы остановить их, пришлось бы прибегнуть к силе, а кто-то должен помнить о мире и обо всех, в нем живущих. Миесту иерл ай! Тот, кого Брен назвал Пушистым, встал. Льняная хламида соскользнула с плеч. – Ненависть того, кого маленький аммо назвал Амплиссимусом, едва не погубила мир, илгу! Знайте: многие пытались остановить Старейшего, но он не слушал и многих убедил идти с ним. Сегодня они мертвы, и тьелы их высохли, ибо они попрали законы мира, и мир ответил так, как они заслужили. Они в злобе своей убивали не только Дароприносителей, чья сила может быть собрана и отдана миру, но и туоо – женщин, по-вашему. Сила туоо принадлежит лишь родящей и кормящей Матери-земле, для нас она – как для вас морская вода, которую не выпить, но преступники пили. И поплатились. Мы скорбим о глупости наших собратьев, ибо в бойне многие потеряли рожденных в одних с ними тьелах. Ланий сел на место и добавил, глядя на Брена: – Погибшие Дароприносители и Дарособиратели обедняют мир, отбирая у него нужное для жизни. Каждое существо драгоценно для мира, и чем больше оно отдаст добровольно, тем обильней будет урожай, чище вода, быстрее реки, выше горы и ярче солнечный свет. И здоровее народятся младенцы, и будут созданы новые тьелы. Илгу, вы вправе были защищаться, но, отменив обряды, окаменев в ненависти, вы сделали угрозу неотвратимой. – Мы ничего никому не должны, – Илларий прошипел это сквозь зубы. – Разве в нашей воле изменить предначертанное? Разве перестанет действовать на мир судьба маленького аммо, если мы прекратим войну и восстановим обряды? Разве можно вернуть жизни тех, кого погубил разлив Лонги? А тот город, что ушел под землю со всеми жителями? Когда и где это случится? – Север вздрогнул рядом и тоже теснее прижался к союзнику – они думали одинаково. Сомнения. – Что изменится от того, что мы пойдем на мировую? Просто вы, нелюди, будете доить нас по-прежнему. – Ты умен, илгу из Пустой земли, но как же ты недальновиден, – Абилец покачал острой головой и положил подбородок на руки. Он не сердился, просто скорбел. – Твой народ веками порабощал себе подобных, насилием добывая потребное для своей жизни. Я знаю – ты не похож на сородичей, и среди жителей Пустой земли есть схожие с тобой. Так подумай теперь: мир живет силой, собранной на обрядах. Брать жертвы – не наша прихоть, мы не в состоянии сами напоить все живущее. – Так вы же и сами жрете! – Астигат резко выпрямился, откинул волосы с лица. – Что, не так? – Вы тоже, илгу, – спокойно возразил Абилец. – Уразумейте оба: жертвенные Дары – не унижение! Желание отдать часть себя живет в ваших телах, – голос теперь звучал только в их головах, губы не двигались. – В день, когда вы впервые познали друг друга – разве нам, Дарособирателям, принесли вы свой Дар? Нет! Вы принесли его друг другу, но мир возрадовался! Мы готовы умереть, чтобы жило целое, но с нашей гибелью умрет и мир. Мы – часть его, так же как и вы, и не нам, ничтожным, менять установленное веками. Да никто и не сможет изменить порядок. Инсаар из Абилы вновь говорил вслух – для всех. Слушали люди, слушали нелюди, слушал Вечный Лес, тихо звенела ночь, и что-то расправляло крылья в душе. Да-да, вообрази себя вершителем судеб, житель Пустой земли! Вообрази, что твоя мужская сила держит на плечах весь мир... – Выбирайте, илгу. Выбирайте, что важнее для вас: прекратить действие пророчества, остановить гибель всего вокруг или видеть, как превращается в прах и тлен то, что вы любите? Выбирайте. Загляните в свое сердце. Даров не возвращают! То, что отдано, зачтется! Тебе ли, илгу с золотыми волосами, не знать сей простой истины? Женщина из Пустой земли выкормила тебя своим молоком, и через годы ты отдал свой Дар жизни ее сыну. Тебе ли, илгу из Пустой земли, не ведать правды? Ты протянул открытую ладонь врагу, позволил жившему в тебе Дару любви изменить историю рода людей – ты жалеешь? Тебе ли, маленький аммо, не понимать? Тот, кто поил твоей силой мир, умер, чтобы ты жил, а твоя мощь породила новые жизни. Помните: все, что отдано, зачтется – мир щедр. Выбирайте. Выбирайте, ха! Между смертью всего живого и... пониманием. Не покорность скотины – право человека, рожденного приносить Дары, коих не возвращают, не отбирают назад, но отданное будет принято с благодарностью и пробудит ответный Дар. Так? – Чего вы от нас хотите? – Илларий старался говорить спокойно, но душа уже пела, радуясь установившемуся в ней равновесию. Может быть, он потом пожалеет, может быть, в минуту слабости вспомнит свой детский ужас, но война – не выход. Абилец прав. – Одного, – Инсаар поднял голову, обвел их взглядом – поочередно. Вновь задержал глаза на Брене. Мальчик сжался в комочек, но лицо его не было испуганным. – Немедля восстановите Ка-Инсаар – и война будет прекращена отныне и навсегда, пока семя ваше живет на Матери-земле. Отдайте силу миру, и народ Инсаар станет беречь вас от тех бед, что вы не сможете учуять. От глада и мора, от отчаянья и страха, от того темного, что таится и в чащобе, и в душах. Ка мал йерт! Жертву – миру! Шорох прошел по поляне, все Инсаар повторили призыв Старейшего, а Север поднялся. Илларий тоже встал, и теперь они стояли напротив друг друга – люди и нелюди. Астигат коснулся его ладони, и консул тихонько сжал пальцы любовника. Это был сигнал: я согласен, карвир. Говори за нас обоих. – Нам нужно обещание, что больше ни один человек не пострадает от нападения вашего народа, – Север смотрел Абильцу прямо в глаза – в затягивающие черные омуты. – Пойми, илгу, этого я обещать не смогу. Если жертвы будут обильны, у нас не будет нужды брать самим. Но так почти никогда не бывает. Ты – воин, что ты станешь делать, если увидишь, что враг пробил брешь в рядах твоего войска? Постараешься закрыть дыру – пусть даже ценой чьих-то жизней или ценой собственной, верно? Защита мира – наша война. Слабость людей – брешь, мы обязаны. Приносите Дары, и люди не пострадают. – А мой брат? – быстро спросил Север, положив руку на плечо Брена. – Если хоть одна... – Твой брат – лучшее, что породило семя отца вашего, илгу. Рожденный со мной в одном тьеле не испытывал ненависти к маленькому аммо, просто старался предотвратить предначертанное, но раскаленная нить, рожденная страстью к человеку, помутила его разум еще столетие назад. Я не подвластен такой слабости, ибо раз и навсегда запретил себе сближаться с людьми сильнее, чем нужно для взятия Жертвы. Пусть мне и не суждено испытать того, что познали любившие Дароприносителей больше себя и мира... но наши народы не созданы друг для друга. Просто у нас общий долг – и все. Верно, думал Илларий, страсть вечно путает карты и расчеты, сминает разум, ему ли не знать? Он мог понять мудрость Абильца, но для того, чтобы достичь подобной отстраненности, нужно прожить на свете восемьсот лет. Какое счастье, что самому Илларию не суждено такое наказание. – Мы согласны, – медленно проговорил консул Лонги и сжал зубы. Решено. Кончено. Время подошло к перелому, впереди новая эпоха. Что она принесет? – Готовы ли вы немедля объявить Ка-Инсаар, позволив вашим людям выполнить долг Дароприносителей? – Быстроразящие поднялись со своих мест, склонили головы, и союзники тоже кивнули невольно. – Тогда мы тотчас уйдем, чтобы в тиши принять жертву и передать ее дальше. – Готовы. Но вы обещали... Север взмахом руки подозвал жреца, и Греф швырнул в ближайший костер какую-то траву. Пламя полыхнуло, и в глубине существа Иллария отозвалось нечто – жарким, сильным спазмом. И тут же натянулась раскаленная нить. – Я хочу жить, – просто ответил Абилец, запахивая хламиду. – Хочу видеть рассветы и знать: погибель отведена. Помните и вы об обещаниях. И каждый раз, принося Дар, повторяйте себе: он отдается миру! – Инсаар растаял во тьме, и консулу даже стало жаль. Будь все нелюди так мудры, так спокойны и уверенны – а ведь это самый верный признак могущества! – бойни бы не случилось, и две расы столько могли бы узнать друг от друга! Впрочем, хорошо, что Инсаар уходят, хотя Илларию было все равно, станут ли нелюди смотреть на первый после долгого перерыва обряд. Еще чуть-чуть – и он согласится принести жертву на глазах дядюшки Кладия! Это клятое место – нет, благословенное место! – Лесной Стан и собственное желание творили с ним невыносимое. Нутро просто скручивало от потребности ощутить в себе плоть белокурой змеи, любовника, что стоял рядом с ним, а после повалить его, развести в стороны сильные бедра, заполнить собой... они так давно не были вместе – двадцать дней. Даже больше. – Лар, ну что? Объявляем? Греф уже вовсю скакал вокруг них, осыпая травами и брызгая водой – видно, то самое омовение. Воины радостно переговаривались, высоченный келлит, не теряя времени, лапал Крейдона, а верховный стратег улыбался во весь рот. Оставалось только жалеть, что Ка-Инсаар нельзя проводить каждый день – обряд явно улучшал характер командующего армиями Лонги. Консул взял союзника за руку, потянул ее вверх: – Ка-Инсаар! – вместе с Севером легко орать, не нужно прилагать слишком много усилий, чтобы быть услышанным. – Ка-Инсаар! – воины ответили таким ревом, что, должно быть, перепугали все зверье в округе, но это было хорошо! В становище больше трех тысяч Дароприно... тьфу ты, мужчин! Видно, теперь он долго будет употреблять словечки нелюдей! Жертва должна быть обильной. Почти все Инсаар уже убрались в свои ноо, лишь несколько Быстроразящих задержались на поляне... а где Брен? Север вдруг дернул его за рукав и тут же сорвался с места, Илларий, не задумавшись, кинулся следом. Они выбежали из круга костров и увидели... Мальчик стоял у кромки леса, разговаривая с тем самым нелюдем, Ланием. Страх сжал сердце, но тут же пропал. Брен внимательно слушал Быстроразящего и улыбался, склонив голову к плечу – а ведь они так давно не видели его улыбки! Как ни старались, не могли заставить его улыбнуться. Север с облегчением выругался: – Он же Брену жизнь спас, да? Не станет же он?.. Консул всмотрелся в сумерки, прикрыв глаза от света костров. За спиной младшего брата вождя застыл Райн Рейгард. Десятник был на полголовы выше Брена и в плечах почти так же широк, как сам Илларий. Отличный охранник. А Брен, видно, сбежал от набиравшей мощь силы обряда... как же жаль! Ему нужна страсть тела, иначе не ожить... но время лечит все, сейчас Илларию хотелось в это верить. Они все же дождались, пока Пушистый последний раз кивнул Брену и, отпустив ладонь мальчика, – нелюдь, оказывается, за руку его взял, а они и не заметили! – открыл ноо и ушел. Младший Астигат, сгорбившись, побрел к лесу, следом тихо скользнул Райн... – Проклятье, – пробормотал Север, – когда ж он очнется? Знаешь, некоторых из тех, кого Инсаар пили толпой, как раз обряды в Лесном Стане и спасали... я думал... – Так-так! – Илларий закинул руки на плечи карвира, слыша, как у костра уже кто-то стонет в голос. – Я говорил, что ты совершенно не умеешь врать, вечно до конца тон не выдерживаешь? Ты меня все же надул, змей лесной! – Ну, немного, – союзник обнял его за талию, потом отстранил от себя, любуясь, и сжал обе ладони консула в своих. – Я хотел, чтобы ты согласился, а Лесной Стан на всех действует... ну, хорошо действует. Только если б ты сам не решил, я б отказался мириться. Веришь? – Верю. На этот раз верю. Но ваше святилище и впрямь что-то со мной сделало. Так что учти, карвир, если ты немедленно не выполнишь свой долг перед миром, мне придется напомнить тебе, что житель Пустой земли может взять и силой. Искра, полыхнувшая в серых глазах, сказала лучше любых слов: Север держится того же мнения. Ночь – для них! Ночь и костры. И желание – всевластное, неодолимое. – Догоняй! – консул первым помчался по лесной тропинке, полагаясь на опыт воина и здравый смысл своих сапог. Чудо чудное, но в темноте они оба не свернули себе шеи и остановились лишь на берегу небольшого озера, оставив позади распаленных обрядом воинов. Стояла поздняя осень, но было тепло, даже жарко, и покой водной глади не нарушало ничто. Долой одежду! Оба торопливо разделись и вошли в воду по колено. Безумие лезть в озеро перед зимой, но, когда руки Севера легли на его бедра, Илларий лишь засмеялся – жадно, весело, глядя в очи бесстыжей полной луны. Он задыхался под ласками, всем своим существом желая одного – стать частью безмерной красоты вокруг них... покоя, радости. Будто видел сон, и просыпаться не хотелось. – Год. Послушай, год же прошел, – Астигат прижал его к себе, вжимаясь пахом в ягодицы, и Илларий ощутил капли влаги на плоти любовника, его неистовое нетерпение. Тело откликалось покорно и яростно. Член прижался к животу, и Илларий, взяв ладонь карвира в свою, заставил того ласкать себя, провести пальцем по головке. – Верно, год. – Да, такой же осенней ночью они впервые познали друг друга – и оба до сих пор живы! И даже довольны. Жизнь полна чудес, ха! – Ка-Илларий, – союзник уже не улыбался. Горячие губы коснулись затылка – и словно огромный молот ударил в сердце, сокрушая разум, высвобождая первобытную силу. Они мужчины, верно? Они рождены, чтобы приносить миру Дары, коих не возвращают... – Ка-Север! – он выкрикнул ответ, уже лежа на песке, на берегу колдовского озера, где лунный свет ласкал плечи любимого с не меньшей жадностью, чем руки человека. Стена рухнула давно, мир брал их силу, а сейчас возьмет еще больше. Да! Только так: друг другу – и миру! Никому иному, нелюди пусть ищут сами... Илларий заставил Севера перевернуться на спину, придавил ладонями плечи, вгляделся в огромные темные глаза, в которых танцевала луна... карвир уже нашел его вход влажными пальцами... Илларий оседлал бедра любовника, готовясь совершить обряд. Бери меня, мир! Пей нас обоих – нить крепка, пей и живи! Бери меня, Север, а я – тебя. Сила разорвала последние оковы, любимый под ним выгнулся дугой, железной хваткой вцепившись в его бедра, и Илларий медленно опустился на набухшую плоть. Эпилог жүктеу/скачать 1.76 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|