Сергей Наумов
Последний час
Драматический эпизод в одном действии
Действующие лица
М
арта.
Лотта, ее дочь.
Иван, советский солдат.
Курт, пожилой немец.
Люди в берлинском метро.
Действие происходит и Берлине мая 1945 года и Москве наших дней. На занавесе — теневой контур кремлевских башен. Звон курантов. Перед занавесом появляются Марта и Лотта.
Лотта. Это и есть Красная площадь, мама?
Марта. Да, девочка моя.
Лотта. От гостиницы не так уж далеко... Мы могли прийти сюда и днем, зачем было подниматься в такую рань? Вся наша группа еще спит.
Марта. Тишина, Лотта, бывает только рано утром. А мы должны постоять здесь в тишине. Подумать и вспомнить.
Лотта. Что вспомнить, мама?
Марта. День, когда он погиб...
Лотта. Отец?
Марта. Отец твой погиб раньше, в сорок четвертом в Африке. А этот парень — в последний день войны в нашем Берлине.
Лотта. Он кто?
Марта. Он был русский. Звали его Иван. Он родился в этом городе и ходил по этой площади. Ездил в этом московском метро. Голубей любил очень.
Лотта. Иван... Почему я не знаю? Ты никогда но рассказывала мне...
Марта. Я должна была сделать это здесь, в городе, где он вырос. Может быть, здесь ты лучше поймешь, почему он поступил так...
Звучат четкие шаги по брусчатке — смена караула у Мавзолея.
Как они похожи... Солдаты...
Лотта. Мама, мы почти одни на всей площади... могут подумать... И вообще это неудобно — глазеть, когда... когда все спят...
Марта, Что ты говоришь, Лотта? Сюда приезжают отовсюду. Здесь любому человеку и но всякое время найдется место, где постоять и послушать себя. Я понимаю твое смущение. Но сейчас ты спрячь его... Я расскажу тебе о человеке, который баюкал тебя, когда ты была совсем маленькой, о человеке, который отдал мне последнюю галету... Я расскажу тебе о его жизни столько, сколько знаю. А знаю я так ничтожно мало... Но этот город часть его жизни, и потому мы приехали сюда...
Возникает тревожная музыка. Силуэт Кремля исчезает, как бы растворяясь во времени. На занавесе — красные всполохи света.
Берлин горел как факел. Люди сходили с ума от беспрерывного грохота. Многие ушли под землю, спустились в метрополитен. Там было безопасней. На седьмой день спустилась туда и я. Мне было тяжело нести тебя туда... Но наверху рушились целые здания... К тому же я боялась русских. Выступал Геббельс и говорил о них такое...
Занавес раздвигается, открывая мрачное, полутемное помещение. Видна группа людей, сидящих на ступенях, среди них Марта с завернутым в одеяло ребенком. Все громче звучит симфония боя: грохот разрывов сливается с треском пулеметов. И над этим старческий голос читает католическую молитву. Равнодушно и заученно звучит латынь. Внезапно раздаются гулкие шаги наверху. Голос Ивана: «Эй, там, в подземке! Есть кто? Выходи!» Голос немки: «Что теперь будет?» Скороговоркой звучит молитва, слышатся вздохи, кашель, скрип, приглушенный плач. Голос немки: «Они будут стрелять в детей. Появляется солдат с автоматом — Иван.
Иван. А ну, публика, — все наверх! Гитлер воду в метро пустил... Ну, быстрей! Шнель!.. Да вы что? Оглохли? Вода идет! Здесь — капут... А, Якиманка-Полянка, не понимаю я по-немецки. Вода... Пугнуть вас — только и остается...
Слышится автоматная очередь.
Ну вот. Язык понятный. Хоть и в потолок палил, а перепугал. Ну, это мы сейчас поправим...
Люди поднимаются, проходят мимо солдата.
Гутен таг! Войне капут... (Весело.) Гутен таг, фрау. Война капут!.. Намаялись! Ну, ничего. Теперь скоро... Эй, стой! Куда?! Цурюк!
Марта, прижимая к себе ребенка, убегает в темноту. Солдат бежит следом. Прожекторы гаснут. Голоса начинают звучать гулко.
Иван (выбегая). Стой, стой! Хальт! Цурюк!
Эхо шагов бегущего по туннелю человека.
Стой, говорю! Хальт!.. А черт, темно, как в кулаке! Где тут фонарик-то мой?.. Эй!.. Убежала... (В его руке вспыхивает фонарик.) Все равно без фонаря далеко не уйдешь... (Бежит; слышно, как под ногами хлюпает вода.) Э-эй! Фрау! Комен... Как это... Комен зи хир!
В луч фонаря неожиданно попадает Марта.
Стой!.. Вот вы где... Эх, Якиманка-Полянка! Вот дурья башка... и ребенка с собой... Куда же ты? Там смерть... Капут.
Марта. Наин! Киндер найн... (Плачет.)
Иван. Ну будет, будет. Слышишь? Вода, слышишь? Во-о-да! Ну... Вассер, вассер... Понимаешь? Ферштейн?
Марта. Вассер? О, вассер!
Иван. Так. Теперь спокойно. Будем уходить... Марш за мной. Айк-цвай... Шнель!
В полной темноте слышны хлюпающие шаги и плеск капель, методично падающих в воду. Голос Ивана: «Не отставай». Время от времени вспыхивают с разных сторон прожекторы. Негромкий вскрик Марты. Голос Ивана: «Да осторожно ты, не поскользнись». Испуганный голос Марты: «Вассер!» Луч тусклого прожектора освещает сцену.
Иван. Постой-ка. Я вперед пройду. Глубину проверю. Здесь стой, здесь! (Уходит в темноту.)
Марта (шепчет). Лотта, майн киндер, Лотта... Иезус Мария...
Иван (возвращаясь). Эй, фрау, поворачиваем. Туда уже нельзя. Не пройдем. Полный сапог начерпал. Попробуем в другой туннель.
Марта (умоляюще). Золдат...
Иван. Тяжело? Ну, давай ребенка сюда... Держи фонарь... Свети под ноги... Шнель... Вот так...
Марта. Так... так...
Иван. Не спеши, фрау. Выйдем. Ваня Лопушков и не в таких переделках бывал, и ничего — живой. А девчонка умаялась... Спит киндер... Ишь, белесая, как песок речной. Хорошая у тебя девочка. Марта. Так... так...
Иван. Теперь затакала, как пулемет. Ни гу-гу по-русски-то? Не учили, думали, обойдутся... Хотя я и сам гусь хорош. В московской школе учился. «Анна унд Марта баден...».
Марта. Я — Марта. -
И
сод ар-
ван. Вот тебе раз. Осталось Анну найти и фарен нах... Куда нах? Ну, скажем, до станции Снегири... Грибная станция... Леса вокруг... Мы туда с классом в поход ходили. (Негромко поет.) «Здравствуй, миилая картошка тошка-тошка, пи-и-онеров идеал-ал-ал...».
Марта. Я — Марта...
Иван. Познакомиться хочешь, вон что... Ладно. Ваня. Лопушков. Москвич...
Марта. Ванья... Москва...
Иван. Можно и так... А ну-ка постой. Гаси фонарь... Идет кто-то. Стой! Хальт!
Слышатся шаги убегающего по воде человека и автоматная очередь.
Держи девку... Здесь, оказывается, водяные крысы водятся... Тихо... руих... Ферштейн?.. Я сейчас... (Уходит в темноту.)
Марта. Так... так...
Совсем неподалеку в туннеле вспыхивает стрельба. Плеск воды. Голос Ивана: «Хенде хох! Спокойно!» Появляется Иван, ведя за собой Курта — немца в пилотке и штатском пиджаке.
Иван. Марта, зажги фонарь... Вот земляка тебе привел... (Курту.) Кто такой? Вер?..
Курт. Курт Шредер. Историк. Школа. Учитель.
Тотальмобилиэация... Я не хотел убивать... Страх-
Иван. Со страху, значит, палил... Со страху тоже
убить можно... Пуля, она — дура. «Тоталь»... Под пятьдесят, а туда же фауст-пафроиом баловаться… Эх папаша
Курт. Фаустпатрон — смерть. Смерть — нет. Конец
война... Жизнь...
Иван. Прятался здесь... Думал отсидеться? Понятно. А ну, повернись, руки за спину! Ремнем тебя, что ли, скрутить... (Связывает Курту руки.)
Курт. Вода.. Вода... Нужно идти...
Иван. Сам знаю. А куда? Куда идти-то?
Курт. Не знаю...
Иван (Марте). Заблудились. Факт. И вояка этот заблудился. Ладно. Все равно идти нужно. Курт Шредер, — вперед. Марта, — за ним... Я замыкающим... Пошли...
Марта. Да-да... по-ошли... так...
Идут. Скова вспышки прожекторов. Плеск воды. Вдали возникает отдаленный гул.
Курт (кричит). Ахтунг! Свет... Я вижу свет...
Марта. О майн гот...
Сцена подсвечивается. Все стоят перед обвалившейся стеной.
Иван (осматриваясь). Свет, да не тот. Солидная бомбочка здесь пропахала... Был выход — и нету выхода. Эх, Якиманка-Полянка! Даже руку не просунуть.
Курт. Тупик... Обвал...
Нарастающий гул воды, бульканье.
Марта. Вассер!..
Курт. Гитлер — сволочь... Ничтожество... Обманул... Целую нацию... Подлец... А сейчас — смерть... Германии нет будущего. Развяжите мне руки, солдат... все равно конец... Вам нельзя бросать женщину и ребенка, я пойду вперед и посмотрю, что там... Если там есть выход, я вернусь...
Иван. Похоже, Курт, что ты говоришь верно... Иди... За поворотом попробуй свернуть налево... Держи фонарь, у нас здесь светло. (Вдогонку уходящему Курту.) Курт, если что — ты плавать-то умеешь?
Курт уходит, не ответив.
Ушел... А ну, попробуем эту глыбу сдвинуть. Приклад не сломать бы... И — эх! Ну-ка раз! Эх, Ваня, да не Поддубный... Черта ее сдвинешь, десяток лошадиных сил нужно...
Марта. Ванья... пойдем... пойдем...
Иван. Куда пойдем-то?
Марта. Цурюк.
Иван. Цурюк нельзя. Вода. Вассер. Капут скоро...
Марта. Наин, найн...
Плачет ребенок.
Иван. Ты чего, киндер? Чего кричишь-то? Чего она?
Марта. Эссен... Брот...
Иван. Бутерброт — вот что! Голодная киндер. А ну, обожди реветь-то. Посмотрим, что у меня там в вещмешке. Нда, ничего нету, ну ни-че-го... Одни патроны, леший бы их побрал. Хотя постой-ка. Вот! Галеты. Трофейные. Маша-санитарка подсунула, добрая душа... Бери, Марта, ешь. Нету больше ничего. Сахарку бы сейчас девчонке.
Марта. Битте. (Ест.)
Иван (склоняясь над плачущей девочкой). Эй, человек! Не плачь, скоро выберемся... Гули-гулюшки-гулю! (Делает из растопыренных пальцев «птичку», машет «крыльями) Смотри, какая/птичка! Голубь. Го-лубь... (Марте.) Ох, голубей до войны любил гонять!.. У нас во дворе на Большой Полянюй голубятня была., с сеткой такая... Влезешь высоко — Кремль видно, и сизаря в небо — фьють!.. Большая Полянка — это улица такая в Москве. Там еще Третьяковская галерея рядом, ну, вроде вашего музея в Дрездене.
Марта. Ванья, смотри... там, в воде...
Иван. Что это?.. Пилотка. Так это же Курта... Погиб - учитель...
Гул воды становится грозным, он уже напоминает водопад.
Марта. Ах, вассер, Ванья... Вода!
Иван (решительно). Держи каску, фрау. Надень, чтобы обломки не клюнули... Вот так...! И — в туннель... как можно дальше... в воду... А мы попробуем тут ковырнуть этот «Сезам». Хорошо, что у Курта оказался фаустпатрон. В нем не десять, а все сто лошадиных... и еще еще одна моя... Только и остается, что подорвать эту глыбу. Ферштейн? Бах! И все.
Марта (в ужасе). Найн, найн.
Иван. Не понимаешь ты по-русски, а то рассказал бы я тебе, по каким улицам ко мне в гости идти надо. Может, случится так, что будет настоящий и вечный мир на земле после такой войны и можно будет ехать, куда захочешь без всяких там пограничных формальностей. А пока иди, Марта, ступай...
Марта уходит.
(Еще раз оглядывает обрушенную стену). Да, позиция не из удачных. За угол не спрячешься. Черт, было бы время... гимнастерку — на лоскуты и — узел на спусковой крючок. Может, и уцелел бы. А так... коротка кольчужка. Жалко, лейтенант потеряет меня... сбежал, скажет, Ваня Лопушков в последний день войны...
Сквозь грохот воды доносится голос Марты: «Ванья!»
Все нормально! Сейчас! (Поднимает фаустпатрон). Ну, Якиманка-Полянка... Э-эх!
Грохот. Ослепительная вспышка света как бы фотографирует Ивана — подавшегося вперед, с поднятой «трубой» фаустпатрона-— для будущих зеков. В наступившей после грохота тишине бьют кремлевские куранты. На сцена перед занавесом опять Марта и Лотта.
Марта. Когда я вынесла тебя на поверхность, первые минуты ничего не слышала. И ты тоже ничего не слышала. Ты даже не плакала. Нас оглушил взрыв. Потом мне показалось, что где-то играет музыка. Это играли военные оркестры. А в небе каждую секунду вспыхивали разноцветные ракеты. Люди радовались миру...
Лотта. Он ничего не оставил тебе, мама? Ну, вещь какую-нибудь?
Марта. Он оставил мне свою каску. Я уже говорила... У меня украли ее. Тогда из них делали кастрюли. Но это не важно. Он оставил нам самое дорогое и великое, что принес с собой на нашу землю. Свободу и мир. Вот почему мы с тобой в этом городе. И мы не туристы. Ты не должна так думать. Мы его гости, мы гости города, в котором он вырос.
Лотта. Ива-ан... Ты обязательно, обязательно должна рассказать о нем моим детям: и Паулю и Берте...
Звук четких шагов по брусчатке — идет смена караула у Мавзолея.
Марта (задумчиво). Как они похожи на него... Солдаты..
Достарыңызбен бөлісу: |