Докладов участников III международного конгресса «Россия и Польша: память империй / империи памяти»

докладов участников

III Международного конгресса

«Россия и Польша: память империй / империи памяти»

Санкт-Петербург, 26-28 апреля 2012 года
(на русском языке, в алфавитном порядке)

Антончик Виктория Леонидовна, Варшавский Университет Исторический факультет Институт Музыкологии. Магистр, докторант.

ПАМЯТЬ ИМПЕРИИ В ТВОРЧЕСТВЕ ПОЛЬСКИХ КОМПОЗИТОРОВ ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫ XIX ВЕКА.

В свете теории memory studies музыкальные сочинения обретают символическое значение «мест» и «носителей памяти». К «местам» билатеральной памяти России и Польши можно причислить произведения польских композиторов 1-й пол. XIX в. Деятельность Ю. Эльснера, К. Курпинского, И. Ф. Добжинского, творцов польского национального стиля в музыке, способствовала сохранению этническо-культурной идентичности. В то же время, занимая ведущие должности в варшавских музыкальных учреждениях, эти композиторы являлись активными участниками общественно-политической жизни Империи, а их музыка, украшавшая государственные торжества, способствовала репрезентации российской имперской идеи. Материальным выражением этого были подарочные экземпляры нот (с посвящениями представителям императорского дома), которые были мной проанализированы в петербургских архивах. В XX-XXI вв. эти посвящения, как знак негативного опыта прошлого, вытесняются польской наукой в область забвения. Стремясь впервые охарактеризовать польские произведения, созданные в честь царей, я обращусь к творчеству ведущих композиторов 1-й пол. XIX в. Их наследие неединожды подвергалось реконтекстуализации и в зависимости от политической конъюнктуры служило легитимизации противоположных идей: имперской памяти и национальной идентификации.

В начале первой мировой войны в 1914 году главнокомандующим русской армией Великим князем Николаем Николаевичем было подписано Воззвание к полякам, в котором возвещалось об историческом примирении Польши и России. Этот документ, связанный с надеждой на русско-польское примирение, с воодушевлением был принят русской интеллигенцией и некоторыми польскими политическими кругами.

Под впечатлением, связанным с возможностью решения русско-польского вопроса, В. Брюсовым был написан ряд стихотворений, которые вошли впоследствии в его книгу стихов «Семь цветов радуги» (1916). Центральное положение в книге занимает стихотворение «В Варшаве», которое было написано по случаю торжественного приема В. Брюсова 24 августа 1914 г. в Варшаве польскими литераторами.

Таким образом, «внешние обстоятельства» написания стихотворения «В Варшаве» во многом предопределили его содержание. Показательным в этом отношении является и посвящение стихотворения А. Р. Ледницкому, адвокату и журналисту, либеральному политику, основоположнику Прогрессивно-демократического союза (Związek Postępowo-Demokratyczny), который высказывался в это время за сплачивание польских политических сил вокруг русского правительства.

Основная тема стихотворения – историческое примирение двух народов – связана с воодушевлением лирического героя. В начале стихотворения автор определяет позицию лирического героя в противопоставлении темному прошлому. Торжественность настоящего времени связывается с возможность запечатления братских отношений России и Польши. Ощущение значимости времени возникает благодаря обращению к образам солнца, дня, которые являются традиционными при изображении эманации.

Однако манифестативность содержания при использовании этих образов уже отчетливо проявляется во второй строфе. Действие эманации подменяется конвенциональными отношениями, что нарушает логику вертикального развертывания смысла и сакрального самовыражения. Ощущение военной пропаганды, агитационности возникает при обращении автора к схематичным образам. Возможно глубокая вера поэта в мессианское, освободительное значение войны определило политически-манифестативный и информационно-фактографический стиль его стихотворений. Главным в организации поэтического высказывания становится идея, а в патриотической лирике – призыв, с его установкой на однозначность прочтения. Новые познавательные и художественно действенные смыслы в военной поэзии В. Брюсова уходят на второй план, и тема единения России и Польши представляется автору в пафосном контексте патриотического воззвания. В лирике В. Брюсова усиливается внимание к внешнему, материальному миру, вследствие чего в его творчестве появляются черты эмпирического реализма.

Последствия II мировой войны – это крайне сложный и насыщенный процесс в геополитике XX века. Военные поражения и оккупация привели к гибели Третий рейх и Японскую империю, деколонизация конца 1940-х годов разрушила Британскую империю. Их заменили новые имперские модели: США и СССР, хоть и не использующие слово «империя» в самоопределении, но де-факто являющиеся ими. Более того, СССР и США не признавали себя империями и постоянно обвиняли друг друга в имперских амбициях и агрессии.

С 1946 года между СССР и США развернулась «холодная война» - новые имперские модели противостояли друг другу идеологически. В советской пропаганде возникал образ новой империи – «социалистической системы», включающей в себя множество национальностей, объединяющей Европу и Азию от Пекина до Берлина. Во главе его стоял генералиссимус (это звание - тоже символ имперских традиций) И. В. Сталин. Советские победы над грозными империями – «III рейхом» и Японией были интерпретированы советской пропагандой как символ успешности и легитимности советской власти (подчеркивалось, что этих же побед не смогла достичь Российская империя в Русско-японской и I мировой войне).

Согласно советской пропаганде, социалистическому сверхгосударству угрожали и тайно готовили III мировую войну американские «империалисты» (подчеркивалось, что они преемники идей и агрессии III рейха). Так Европа стала полем борьбы двух имперских идеологий – США и СССР. Для коммунистической пропаганды в Европе в 1947 году создается Информационное бюро коммунистических и рабочих партий (Коминформ), эта организация формировала в европейских странах негативный образ империалистических «поджигателей войны», а советское государство изображала миротворцем. Как утверждал министр иностранных дел СССР В. М. Молотов: «Сталин вел дело к гибели империализма и к приближению коммунизма» (см. Чуев Ф.И. Сто сорок бесед с Молотовым. М: Терра.1991.).

В развязывании «империалистами» войны советская пропаганда была уверена, поэтому патриотизм советских граждан усиленно воспитывался на фоне целенаправленной ксенофобии: советская пропаганда проводила широкую борьбу против «низкопоклонства перед Западом» и «космополитизма», шло активное создание образа англо-американского врага. Надо отметить, что слово «империя» имело в СССР негативную коннотацию и употреблялось советскими пропагандистами в адрес идеологических противников (нацистов, милитаристов, империалистов).

Создание Культа Победы в материалах пропаганды формировало уверенность у населения в том, что грядущая (ее непременно развяжут «империалисты») война будет выиграна. Но для этого гражданам СССР предлагалось крепить социалистическую систему, помогать ее частям (Восточной Европе, Китаю, Корее). Широко публиковались ангажированные материалы о внешней политике, тем самым советскому населению внушалось, что они граждане великой страны, что живут они в огромной социалистической системе, что государственные достижения и трудности касаются каждого. А руководитель государства изображался как защитник мира на всей планете.

Изучение истории российского высшего образования имеет долгую историографическую традицию. Тем не менее ряд аспектов этой проблематики исследован лишь частично, в частности история Императорского Варшавского университета. Как известно русскоязычный университет в Варшаве, основанный в 1869 г. на базе Главной Школы, должен был служить делу «единения Царства Польского с Россией». Следует отметить, что создание университета было одним из шагов на пути планомерной ликвидации самостоятельности Королевства Польского, проводившейся Петербургом с середины 1860-х гг.

Первые исследования российских ученых, посвященные истории Варшавского университета появились еще во время его существования (И.Щелков, А.Горский, П.Кулаковский, В.Есипов). Преимущественно эти работы писались в официальном ключе и подчеркивали значимость основания университета для государства. В послереволюционный период университет упоминался исключительно в контексте истории Ростовского университета, основанного в 1917 г. на базе Варшавского (Н.Дернов, В.Вершковский, С.Белозеров).

До начала шестидесятых годов, а именно до появления работ Е.Брауна, Ц.Орликовской, И.Игнатовича, польские исследователи избегали детального изучения истории Императорского Варшавского университета. Произошло своеобразное «выпадение» этого учебного заведения из контекста истории польского высшего образования. Как писал И.Игнатович, университет не вызывал симпатий поляков, которые помнили, что возник он на месте польской Главной Школы и видели в нем исключительно инструмент русификации Привислинского края. Вследствие этого университет воспринимался как инородный организм на образовательном пространстве польских земель. В научной литературе использовались термины «российский университет» и «российский Императорский Варшавский Университет» (Ш.Ашкенази, Т.Мантойфель, В.Собочинский, Х.Бродовска). Показательна мысль профессора Краковского университета С.Куршебы, который в 1915 г. писал, что этот университет «не был нашим». Отмечалось, что введение русского языка, изменение учебной программы и приезд русских преподавателей «с низким уровнем знаний» предрешили его позиции в обществе и роль в развитии польской культуры.

В современной российской науке прошлое Императорского Варшавского университета изучают А.Иванов, А.Белоконь и А.Данилов. Особенно следует выделить труды С.Михальченко и К.Краковского, которые смогли отойти от обобщающих исследования и обратиться к рассмотрению истории отдельных факультетов. Качественно новую страницу в изучении истории университета открыли также работы современных польских ученых. Особенно значимы труды Й.Шиллер, Э.Тылинской, Л.Блащика и С.Парки, которые попробовали отойти от существующих в историографии стереотипов и по-новому посмотреть на прошлое университета и его роль в становлении польской интеллигенции.

Очевидно, что история Императорского Варшавского университета требует дальнейшего всестороннего детального изучения, что возможно лишь при совместной работе российских и польских ученых.

С особым вниманием предполагается отнестись к феномену имперской памяти в рамках современной глобализации, «новой локализации/регионализации», и кризиса национальных идентичностей в целом.

Имперский срез цивилизации в своих проявлениях многообразен и многолик. Продолженность имперского духа порой гораздо менее значима, нежели признаки остаточных феноменов империального бытия, однако несомненно, что ежели что и способствовало осознанию универсализма в истории и сотворению почти универсальных исторических практик действия и взаимодействия субъектов, объектов и обстоятельств, так это имперскость как измерение социальной реальности. Парадоксальным образом она способствовала персонализации индивида, который будучи отрываем от родовых корней, изыскивал способы обрести опору в квази-трайбалистской соединенности ради общего дела и общего блага. Будучи однажды обнаруженной и воплощенной, имперская модель цивилизационного обустройства настоящего и генерации будущего зиждилась на преодолении националитета и национализма: как «сверхобщество» империя есть союз размываемых уникальностей, теряемых ради нового, более высокого единства. Для нового прочтения диалектики относительного и абсолютного в историческом развитии опыт империй незаменим, хотя и не всегда востребован: имперский стиль исторического творчества предполагает обращение к «hard-power», но именно в противостоянии империализму и через его преодоление зарождается тенденция к применению мягкой силы для разрешения социальных противоречий.

Для субъекта истории имперское самосознание – один из возможных доводов и аргументов в пользу возможности понять смысл истории через преодоление субстантивизма и субстратности исторического творчества. Только узостью исторического горизонта современного гражданского мышления в России и других европейских странах можно объяснить филиппики и инвективы в адрес преемственности Российской Империи, Советского Союза и Российской Федерации: скованные одной целью, они все же антитетичны по сути, и если их развитие демонстрирует перерывы постепенности исторического развития, то не в этих ли точках бифуркации и проявляется рефлекторность имперских исторических установок? От смысла империи до смысла истории один шаг, но всякий знает, насколько непросто осуществить это почти естественное движение ума, души и сердца.

Представленный доклад посвящен эпохе Николая I, в период правления которого художественное произведение или определенный экспозиционный ряд могли успешно превратиться в политическую декларацию. Речь пойдет о выражении определенной политической позиции в контексте организации в средине – второй половине XIX в. государственно-представительского пространства, к которому в то время равным образом принадлежали императорский дворец и императорский музей.

Автор планирует представить материалы о размещении в Оружейной палате Московского Кремля польских исторических ценностей, вывезенных после восстания 1830-1831 гг. Прежде всего, речь пойдет об экспозиции Большого зала первого здания музея (арх. И.В. Еготов), где предметы располагались по образцу трофеев, а также Коронного зала современного здания Оружейной палаты (арх. К.А. Тон), в котором были установлены польские троны.

Кроме того, будут затронуты изменения, произошедшие непосредственно в залах императорского Зимнего дворца в Санкт-Петербурге, в частности появление в 1854 г. в Фельдмаршальском зале (непосредственно у входа в Малый тронный зал) картины О. Верне «Взятие русскими войсками Воли, предместья Варшавы 25 августа 1831 г.».

Предполагается прояснить вопрос о том, какие символические задачи решали акции подобного рода, а также насколько востребованной была такая позиция в дальнейшем.
Бредихин Антон Викторович, студент 5 курса кафедры теоретической и прикладной политологии факультета социологии и политологии Южного федерального университета, Россия, г. Ростов-на-Дону

УКРАИНСКИЙ ВОПРОС В СИСТЕМЕ ВЗАИМООТНОШЕНИЙ РОССИИ И ПОЛЬШИ

В системе взаимоотношений Российского царства и Речи Посполитой одним из наиболее спорных моментов вставал украинский вопрос. Суть его заключалась в понимании того, кто есть на самом деле украинцы и кому должны принадлежать территории от Карпат до Донбасса.

И здесь можно встретить две альтернативные точки зрения о происхождении украинцев, использовавшиеся в качестве пропаганды польской и российской стороной. Если в российской исторической литературе было, повсеместно начиная с Ломоносова и Татищева, принято, что украинцы, они же малороссы, это часть русского народа, даже не имевшие права на свою этничность, то в тоже время на территории Польши происходило распространение политизированной теории о польском происхождении украинцев. Польский писатель Ян Потоцкий в своем сочинении «Историко-географические фрагменты о Скифии, Сарматии и славянах», изданном в Париже на французском языке в 1795 г., сформулировал концепцию о том, что украинцы, населявшие малопольскую Украину, являются, как и поляки, одним из ответвлений древних сармат, а, следовательно, имеют отличное от русских происхождение. Сами же земли Правобережной Украины со столицей в Львове признавались Малой Польшей и несомненной частью польской культурной плиты.

Следует отметить и культурной противостояние России и Польши в борьбе за Украину. Не смотря на вхождение Левобережной Украины, а вследствие разделов Речи Посполитой и Правобережной в состав Российской империи, польскими интеллектуалами разрабатывался концепт «третьей унии» Украины и Польши, притом, что и та и другая находились в составе России. «Третья уния» должна была привязать к Польше (естественно, с одновременным отмежеванием от Великороссии) Украину (Малороссию) в сфере культуры. При этом для ее реализации были призваны поляки-чиновники, находившиеся на службе в Малороссии, а так же представители польской шляхты, вхожие в императорский дом. Активно развивалась и система начального образования в польских поместьях на Украине, призванная объяснить украинцам, что они являются частью польской культуры и имеют одно с поляками происхождение.

Этнокультурный фактор продолжает играть свою значимую роль и сейчас. Украина, не смотря на то, что нынешнее ее государственное образование представляет собой «мозаику регионов», все же является соединением двух этнокультурных пластов. Правобережная Украина, имевшая наиболее значимое польское влияние, и территория которой находилась во владениях польских шляхтичей, идентифицирует себя как отдельный от русских народ и в своих политических решениях отдает предпочтение политикам, ориентированным на Европейский Союз. Левобережная Украина, население которой более привержено русской цивилизационной плите, продолжает сохранять пророссийский вектор ориентации.
Бугаев Денис Сергеевич, соискатель степ. к.и.н. МАЭ РАН им. Петра Великого «Кунсткамера»

ГИБЕЛЬ «ОРЛА» КАК ПАМЯТОВАНИЕ ОБ ИМПЕРИИ

Доклад посвящен фильму Гибель «Орла» [1], который интерпретируется нами как имперский нарратив художественной памяти. Такие способности как метаморфоз юнги в поплавок плавающего самолета и обратно, а также распространенное среди экипажа катера умение через внеязыковое общение индустриальным скрежетом передавать свои мысли мы интерпретируем как демонстрацию образа передового человека новой социалистической эпохи. Окончание общественных чтений мемуаров о корабле и практический подъем описываемого в них корабля можно интерпретировать как окончание обучения и профессиональное становление юнги.

Памятование об империи представлено в фильме Гибель «Орла» в виде деятельности людей новой эпохи в экипаже военного катера, профессионально занимавшегося поднятием для дальнейшего использования в социалистическом хозяйстве затонувших по разным причинам кораблей Российской Империи. Экипаж крошечного катера большую часть дня занят необоснованно масштабными погрузочными и разгрузочными работами, передающими трудность и постоянность процессов реконструкции имперского прошлого экипажем . Значительную часть звуковой дорожки фильма составляет скрежет погрузочных блоков и другие индустриальные звуки, которые в определенные моменты отсекают коммуникацию между героями фильма от понимания зрителем. Так, в сцене представления подводника экипажу по ту сторону экрана герои экипажа как бы слышат и демонстрируют понимание фамилии, а для зрителя подводник анонимен, так как звуковой фрагмент с фамилией заслонен индустриальным скрежетом невидимого на экране механизма. Скрежет как бы заполняет собой то время, когда экипаж катера не вспоминает или говорит об Орле.

Сюжет фильма мы интерпретируем как историю накопления информации из разных источников и реконструкцию давних событий вокруг носящего символическое имперское название затопленного экипажем во время Гражданской войны (1918 – 1922) крупного судна «Орел» в сознании молодого юнги, являющегося метафорическим ровесником СССР (1922). После установления всей полноты связей об утрате и его вспоминания имперский крейсер обнаруживает себя со дна и переходит из измерения художественной памяти в измерение художественной реальности телеэкрана.

Библиография:

1. 
   Журавлев В. – Гибель «Орла». – СССР, Союздетфильм, 1940. – 77 мин.
   

Исследовательский проект финансируется из средств Narodowe Centrum Nauki

Супруги, состоящие в русско-польских браках, находятся под воздействием комплекса противоречий взаимного исторического восприятия России и Польши, одним из элементов которого является память об имперском прошлом обеих стран. Хотя степень и характер этого воздействия являются индивидуальными для каждой пары, специфическая ситуация смешанной семьи создает условия для конфронтации русской и польской имперской памяти, живущей в сознании каждого из супругов.

Непосредственным материалом для исследования послужили записи 24 расширенных интервью с членами русско-польских семей. Не имея физической возможности опросить всех, имеющих подобного рода опыт, мы прибегли к выборке, которая позволяет провести в меру объективную генерализацию: пары, состоящие в браке минимум один год и живущие в крупных городах России (Москва, Санкт-Петербург) и Польши (Варшава, Краков), причем хотя бы один (в большинстве пар — оба) из супругов вырос в городской среде и имеет высшее образование.

Открытая конфронтация с обеих сторон является практикой достаточно редкой, чаще всего это заканчивается разрывом отношений. В случае контролируемой открытой конфронтации имперская память по-разному проявляется в поведении русских и польских супругов. У русских супругов – чаще всего в словесных высказываниях, у польских супругов высказывания могут сопровождаться отказом от частых визитов в Россию, критикой или бойкотированием символов российской принадлежности супруга, подчеркиванием своей позиции в контактах с представителями российского государства.

Очень распространено избегание конфронтации, т.е. игнорирование «опасных» тем. Успешность этой стратегии сомнительна. Подавляемые импульсы находят выход неожиданно для самих супругов, н-р, во время интервью.

Более редкой является стратегия сознательного поиска «общей» имперской памяти, т.е. уникального сплава элементов исторической памяти каждого из супругов, который удовлетворяет потребность позитивной самоидентификации обоих. Любопытный феномен – своего рода заимствование «империализма» супруга. Н-р, польский супруг гордится достижениями российской культуры, формулирует это как «мой русский империализм», русский супруг подчеркивает роль польских культурных заимствований в развитии российского общества.

Некоторые символы имперской памяти: у русских супругов – оппозиция «большой», «крупномасштабный» - «мелкий», «локальный» (н-р, в восприятии выпусков новостей); у польских супругов: «культура», «цивилизационная миссия» – «дикость нравов» (н-р, в оценке культуры поведения).

Имперская память эволюционирует. В результате длительного проживания за границей у одного из супругов может возникнуть даже «двойная» имперская память.
Верещагина-Белявская Елена Евгеньевна, кандидат искусствоведения, доцент Винницкого государственного педагогического университета имени Михаила Коцюбинского (Институ педагогики, психологии и искусств, кафедра музыковедения и инструментальной подготовки). г. Винница, Украина