Крестьянство Восточного Закамья в первой половине ХIХ века

Крестьянство Восточного Закамья
в первой половине ХIХ века

Накануне отмены крепостного права крестьянское население Мензелинского уезда представляло собой довольно пеструю картину. Это можно видеть из таблицы 3.

Башкиры-вотчинники 78244 22,0

Всего: 354920 100

В зависимости от принадлежности крестьянские селения подчинялись различным ведомствам. Так, села и деревни, находившиеся на территории современного города Набережные Челны, в основном принадлежали Удельному ведомству (см. таблицу 4). Преобразование их из дворцовых в удельные произошло в конце ХVIII века. Для укрепления монархической власти в России и упорядочения престолонаследия Павел I издал в 1797 г. «Учреждение об императорской фамилии». В соответствии с ним, для содержания императорской фамилии был образован Департамент уделов (1797-1892 гг., в 1892-1917 гг. — Главное управление уделов Министерства императорского двора), ведавшее удельными крестьянами (до 1863 г.), удельными землями и имуществами. Таким образом, крестьяне Удельного ведомства являлись царскими крепостными. По форме управления, правовому положению и видам повинностей они напоминали государственных крестьян.

с. Мысовые Челны

Всего: 753 2507 2721

Прямые и косвенные повинности крестьян постоянно увеличивались. До поступления в Удел они платили в казну годовой оброк в размере 3 руб. с ревизской (мужской) души. С образованием Удельного ведомства он увеличился до 3,5-5 руб. В 1810 г. произошло новое увеличение до 8 руб., в 1823 г. — еще на 1-2 руб. Накануне отмены крепостного права удельные крестьяне платили годовой оброк в размере 9-10 руб. ассигнациями с ревизской души. Кроме того, примерно еще столько же составляли государственные, земские, мирские платежи. Крестьяне были вынуждены продавать часть своего урожая на ярмарках и базарах, чтобы выручить такую сумму (до 21 руб. асс. на душу м. п.), а также заниматься кустарными промыслами и отходничеством.

Большую выгоду имели в этой связи местные жители от Челнинской пристани. В урожайные годы она давала возможность дополнительно заработать кое-какие средства. За погрузку судов обычно платили по 2 коп. серебром с куля (кули были весом и в 7, и в 9 пудов). Технология погрузки была отработана. Из амбаров, располагавшихся рядом с берегом, хлеб подвозили лошадьми волоком на лубках, по два куля. На мостках, ведущих на баржу, их подхватывали по 3-4 человека и укладывали на место. Среди этих грузчиков, кстати, было много женщин. Безымянный корреспондент газеты «Уфимские губернские ведомости», наблюдавший весной 1861 года погрузку хлеба на баржи, писал в своей заметке, что никого в Челнах не удивляет, когда артели женщин, обыкновенно по 4 человека, раз за разом волокут эти тяжеленные кули по мосткам.

В урожайные годы Челнинская пристань давала работу не только челнинцам, но и жителям окрестных селений и даже других уездов. Так, в удачном 1859 году платили в день за погрузку хлеба рабочим-мужчинам от 75 до 90 коп. серебром, женщинам — 50 коп. Но так было далеко не всегда. Уже в следующем неурожайном 1860 году заготовки хлеба были значительно меньшими, и многие пришедшие наниматься остались совсем без работы. Тем же, кому посчастливилось, платили не более 20 коп., женщинам — 15 коп.

Оставшиеся после уплаты повинностей деньги (если они вообще оставались) крестьяне тратили на ярмарках и базарах для приобретения самого необходимого. В Мысовых Челнах ярмарки проходили 20 января и 20 июля, в Бережных Челнах — 9 мая и 27 сентября, в Орловке — 1 июля и 1 ноября. Обычно в русских селениях они приурочивались к каким-либо христианским праздникам. Самая крупная ярмарка в регионе проводилась в зимнее время в г. Мензелинске.

Велик был соблазн потратить деньги на спиртное. В каждом крупном селении — Бережных и Мысовых Челнах, Орловке, Боровецком, Новотроицком и др. — в начале ХIХ века имелись казенные питейные дома. Однако большинство крестьян традиционно делали домашние заготовки спиртного (браги, самогона). Не гнушались этим, впрочем, и состоятельные люди. В одном из документов, датированных 1799 годом, заседатель Мензелинского нижнего земского суда подпоручик фон Шейхер сообщал начальству, что винокуренных заводов в округе нет, но многие из дворян, помещиков «для домового расходу» производят вино «временно..., не более от семи и до двадцати ведр...».

Однако большинство людей знали меру и к алкоголю обращались лишь по большим праздникам. Зато не уставали заботиться о душе. В частности, в первой половине ХIХ века во многих селениях на средства крестьян были построены каменные церкви. Деревянные храмы в Бережных и Мысовых Челнах, Орловке, Боровецком, Большой Шильне и др. существовали с ХVII века. Однако они изрядно обветшали и встал вопрос о строительстве капитальных зданий. Так, в начале 20-х годов ХIХ века крестьяне Мысовых и Бережных Челнов, Новотроицкого на своих сходах решили осуществить постройку каменных церквей вместо деревянных. На это были изысканы средства, получено разрешение Святейшего Синода и Оренбургского епархиального начальства. Проекты церквей были заказаны и в короткое время изготовлены губернскими архитекторами. Отступать от них в ходе строительства было нельзя. Наблюдать за соблюдением проектов составляло обязанность губернаторов.

Строили церкви подрядчики, с которыми крестьяне заключали соответствующие договоры. В частности, в селе Бережные Челны выстроить храм подрядился елабужский купец третьей гильдии Петр Иванович Новиков со своими сыновьями Петром, Егором, Павлом и Василием. Сделать это они обязались (естественно, за определенную плату) своей наемной силой и из своих строительных материалов. Соответствующие обязательства сторон были оформлены 29 января 1822 г. в Елабужском словесном суде.

Крестьяне села Бережные Челны и деревни Сидоровки (они составляли один приход) обязались по мере выполнения работ выплатить подрядчикам 42985 руб. — внушительную по тем временам сумму. Нелегко было собрать такие деньги. Требуемая сумма сложилась в течение ряда лет из церковных доходов, пожертвований крестьян. Использовали также часть прибыли, полученной от паромной переправы через Каму и от торговых лавок в селе.

Задаток был выплачен, и в 1822 г. работа по сооружению церкви началась. Подрядчики сами добывали и привозили камень для фундамента, изготавливали и обжигали на месте кирпичи для кладки стен. Работа продвигалась довольно быстро и вскоре обозначились контуры величественного храма. Однако в дальнейшем возникли непредвиденные трудности. До 1834 года подрядчикам было выплачено более 20 тыс. рублей. К этому времени возникли сильные сомнения в добросовестности Новиковых. В октябре 1834 г. почти готовое здание осматривала комиссия в составе губернского архитектора Алфеева, уездного стряпчего Пьянковича, чиновника Удельного ведомства Рагузина и приходского священника Григорьева. При этом были обнаружены нарушения архитектурного проекта. В строительстве фундамента, например, был использован мелкий бутовый камень вместо крупного. К тому же он был недостаточно залит известковым раствором. В некоторых местах фундамент вместо извести вообще был засыпан землей и песком. Членам комиссии не составило большого труда даже не выломать, а просто вынуть несколько камней из фундамента. При кладке стен также применялись кирпич и известь не лучшего качества. Из-за этого от свода к фундаменту недостроенного здания уже шли три довольно значительные трещины. Были отмечены и другие факты некачественной работы. Финансирование проекта к этому времени фактически прекратилось.

Те же недобросовестные подрядчики, Новиковы, одновременно подрядились строить церковь и в селе Новотроицком. 22 апреля 1825 г. ими был заключен договор об этом с крестьянами с. Новотроицкого, дер. Сидоровки и дер. Калинов Починок. Стоимость работы подрядчики оценили в 23900 руб. В течение 1825 и 1826 годов какие-то строительные работы здесь еще велись. Был устроен фундамент, частично возведены стены. Однако уже в это время крестьяне замечали, что Новиковы заготавливают некачественный кирпич и даже подавали на это жалобу в Мысово-Челнинский приказ.

Между тем в 1827 г. строительство в Новотроицком совсем остановилось. Объясняли это Новиковы недоброжелательным к ним отношением со стороны начальства. В частности, тем, что летом 1826 г. управляющий Оренбургской удельной конторой Дубецкий, проезжая через удельные селения с осмотром, якобы вымогал у них взятку в тысячу рублей. А получив отказ, он запретил крестьянам выплачивать Новиковым деньги за выполненные работы. При этом за якобы допущенные нарушения этого приказа Дубецкий бил крестьян кулаками и нагайкой до крови, запирал выборных в темных местах, требовал в каждом селении подношения в сумме 20-30 рублей.

В ходе проведенного дознания крестьяне Бережных и Мысовых Челнов, Новотроицкого эти факты под присягой отрицали. Дубецким был действительно наказан (несколькими ударами нагайкой) сотник дер. Шильнабаш Фрол Мокеев, но не в связи со строительством церкви, а за конкретные упущения — медленный сбор подушных денег, отсутствие полевых сельских ворот и др. Что же касалось строительства храма в Новотроицком, то и самих крестьян давно уже беспокоили низкие темпы и плохое качество работы подрядчиков.

Скандал, вызванный недобросовестностью Новиковых, получил широкую огласку, разбирался и в Оренбургском губернском правлении, и в Петербурге, в Департаменте Уделов Министерства Императорского Двора. Завязалась оживленная переписка, которая продолжалась вплоть до 1843 г. Чем закончилось дело, и были ли приняты какие-либо меры против Новиковых — неизвестно.

В с. Мысовые Челны постройка каменной церкви началась 5 мая 1821 г. Ее за 28100 руб. взялся построить другой подрядчик — крепостной крестьянин Иван Дмитриевич Мочалов из дер. Бебрюковой Балахнинского уезда Нижегородской губернии. Он оказался гораздо более порядочным, чем Новиковы.

Почти готовый храм 17 октября 1834 г. освидетельствовала все та же комиссия во главе с губернским архитектором Алфеевым. К этому времени подрядчику было выплачено 25,8 тыс. руб. Но и качество работ было высоким. По крайней мере, комиссия не нашла серьезных нарушений. Мелкие же недоделки И. Д. Мочалов обязался без промедления устранить.

Так вот, не без трудностей, крестьяне сел Бережные и Мысовые Челны, Новотроицкое получили в свое распоряжение каменные церкви. Они благополучно простояли более века и были разрушены уже в советское время. Тогда же, в начале ХIХ века, каменные здания церквей были построены и в ряде других селений — в с. Ильбухтино (1820 г.), с. Большая Шильна (1823 г.), с. Боровецкое (1828 г.)

Государственные крестьяне составляли, как мы видели, самую многочисленную категорию крестьянского населения. Их состав был многонациональным. Проживали казенные крестьяне в Мензелинском уезде в 9 волостях, 360 селениях (в том числе в деревнях Батракова, Шукрали, Купырли, Верхние и Нижние Суксы, Мелекес, Бурдыбаш, Биклянь). Жители села Боровецкого также являлись государственными крестьянами (в том числе, часть — приписными).

Время от времени российские императоры проявляли заботу о казенных крестьянах. Так, при Николае I было учреждено (в 1837-1838 гг.) Министерство государственных имуществ, в ведение которого и перешли государственные крестьяне. Во главе нового Министерства был поставлен просвещенный и гуманный генерал граф П. Д. Киселев. Он довольно много сделал для совершенствования крестьянского самоуправления, удовлетворения хозяйственных, бытовых и образовательных нужд крестьянского населения и его просвещения. Это привело к тому, что к моменту падения крепостного права экономическое положение государственных крестьян было в целом значительно лучшим, чем, например, положение крестьян помещичьих. Сформировавшееся при Киселеве самоуправление казенных крестьян послужило образцом для устройства помещичьих крестьян после освобождения их от крепостной зависимости.

Были, разумеется, у государственных крестьян и серьезные трудности и проблемы. Они не являлись, например, собственниками своей земли. Постоянно увеличивался размер денежных повинностей (подушной подати и оброчного сбора), которые они платили в казну. Так, размер оброка постепенно возрастал: в 1723 г. — 40 коп. ассигнациями с ревизской души, в 1769 г. — 2 руб., в 1797 г. — 4 руб., в 1859 г. — 10 руб. Существовали, кроме этого, еще и местные налоги, а также разнообразные натуральные повинности — рекрутская, дорожная, подводная, квартирная.

В повседневной жизни казенные крестьяне были часто бессильными перед поборами и притеснениями чиновников. Вот только один пример. Летом 1843 г. крестьяне дер. Батраковой Гаврила Андреев и Гаврила Яковлев подверглись жестокому обращению со стороны станового пристава Агрова.

Гаврила Андреев вывез на свой загон, в полуверсте от деревни, древесную щепу и в безветренную погоду, с соблюдением элементарных правил пожарной безопасности, начал жечь ее. В этот момент внезапно появился пристав и, подозвав к себе Андреева, стал бить его кулаками, дергать за бороду, рвать на нем рубаху. На попытки оправдания крестьянина никакой реакции не последовало. Более того, на другой день пристав приказал высечь Андреева розгами, да так жестоко, что крестьянин более месяца не мог встать с постели.

Примерно в это же время пострадал и Гаврила Яковлев. Вместе с односельчанами — Степаном Агеевым и Фомой Емельяновым — они выжигали прошлогодние травы и жнитво на своих загонах. Делали это с разрешения пожарного старосты и с соблюдением мер предосторожности. Прибывший в это время становой пристав Агров немедленно придрался к неправильному будто бы пусканию палов, бил Яковлева по щекам, а потом распорядился сечь розгами.

Выздоровев, крестьяне попытались найти управу на пристава. Они писали жалобы начальнику государственных имуществ Мензелинского округа, в Оренбургское губернское правление. Крестьяне справедливо считали, что их наказали незаконно, просили защитить от злоупотреблений. Свидетели от обоих крестьян подтвердили обоснованность жалоб Андреева и Яковлева. Но государственная машина, как правило, живет по своим законам, и до нужд простых людей ей дела нет. Длительная переписка ничего не дала. Пристав Агров тем временем пошел на повышение — стал служить в Оренбургской Палате Уголовного суда. А батраковские крестьяне так и остались при своих обидах.

Однако в наиболее тяжелом положении находились все-таки помещичьи крестьяне. Основной их повинностью в Мензелинском уезде была барщина. Соотношение барщинных и оброчных крестьян здесь было неравным — соответственно 93% и 7%. Такое положение было в целом характерным и для всей Оренбургской губернии.

Несмотря на некоторые попытки законодательно ограничить сроки барщинных работ, фактически работа крестьян в хозяйстве помещика продолжалась шесть дней. Времени на обработку своей земли часто уже не оставалось.

Оброк помещичьих крестьян колебался в пределах 7-20 руб. серебром с тягла и в 1,5-4,5 раза превышал денежные повинности удельных и государственных крестьян. Если же крестьяне занимались еще и торговлей или ремеслом, то оброк повышался до 40 руб. и более. Одновременно крепостные платили помещику и натуральные повинности — мясом, маслом, яйцами, шкурами и другими плодами крестьянского труда. Женщины были обязаны изготовить определенное количество пряжи, ткани и т. п.

Лучшие умы начала ХIХ века прекрасно понимали всю противоестественность сохранения крепостного права. Это осознание во многом подтолкнуло декабристов на открытое выступление против самодержавия. Некоторые академические ученые в своих публикациях открыто высказывали антикрепостнические идеи. Так, проф. К. И. Арсеньев в книге «Начертание статистики Россий­ского государства» (1818 г.) писал, что «крепостность земледельцев есть ... великая преграда для улучшения состояния земледелия. Человек, не уверенный в полном возмездии за труд свой, в половине не произведет того, что в состоянии сделать человек, свободный от вечных уз принуждения. Доказано, что земля, возделанная вольными крестьянами, дает обильнейшие плоды, нежели земля одинакового качества, обработанная крепостными». Суждения эти звучат актуально не только для начала ХIХ века, но и для нашего времени.

Несмотря на все громче звучавшие антикрепостнические идеи, самодержавие в первой половине ХIХ века продолжало укреплять старые порядки. Незыблемыми оставались права дворянства, усиливались его репрессивные органы (прежде всего введением института становых приставов). Продолжалась практика бесплатной или льготной раздачи земли чиновникам. Так, Указом Правительствующего Сената от 11 апреля 1833 г. Петербургскому военному генерал-губернатору Эссену в Мензелинском уезде было пожаловано из казенного участка 3133 десятины земли. Когда Эссен начал вступать во владение этой землей, выяснилось, что частично она уже заселена, причем незаконно. Дело в том, что в начале ХIХ века поверенный от удельных крестьян разных сел Мысово-Челнинского приказа Антон Мосихин приобрел с торгов отрезанную в казенное ведомство от деревни Сосновый Брод землю. Состояла она из 52 дес. пашни и 490 дес. сенокосов в урочищах по правому берегу реки Мензели. Этой землей челнинские крестьяне должны были пользоваться временно до 1843 г. При этом они изначально обязывались леса не рубить и строений никаких не заводить. Однако, как это часто бывало во все времена, условия эти были скоро забыты. Крестьянам понравилась местность, и они самовольно понастроили там дома и хозяйственные постройки, обнесли их оградами. Возникло новое селение — Верхний Сурончаг.

Новый хозяин требовал от властей освободить свои земли от удельных крестьян. Однако, как отмечалось в документах, на требование дворянского заседателя Казанцева переселиться на прежнее место жительства, крестьяне отвечали «с грубостью и невежеством». Возник конфликт, в который вынужден был вмешаться Оренбургский генерал-губернатор. Он потребовал от уездного начальства прекратить беспорядок со стороны удельных крестьян. И наоборот, Оренбургская удельная контора в этой ситуации поддержала самовольных поселенцев. Поскольку оседлость крестьян уже стала фактом, она просила людей не высылать, а закрепить за ними землю официально. Дело это получилось громким, слушалось в Мензелинском уездном суде. Переписка сторон продолжалась до 1845 года. Судя по всему, крестьяне отстояли свои права.

Однако гораздо чаще случалось так, что крестьяне, особенно крепост­ные, были беззащитны перед злоупотреблениями власти и своих хозяев. Лишь в исключительных случаях дело доходило до суда. Так, в 1854 году Мензелинский уездный суд разбирал случай жестокого обращения помещика П. А. Жукова (с. Ивановка) со своей дворовой работницей Анной Афонасьевой. От несчастной женщины поступила жалоба в том, что по смерти мужа помещик выгнал ее из дома, пустил туда жить других людей, а ее с тремя малолетними детьми причислил к дворовым людям. Одновременно помещик самовольно распродал крестьянский скот — двух кобыл с жеребятами, корову с теленком и пять овец. В своем хозяйстве П. А. Жуков заставил Афонасьеву работать каждый день, в том числе в праздники и воскресенья. Терпение женщины кончилось, и 29 августа (в воскресенье) она категорически отказалась идти на барскую работу. За что была избита по приказанию помещика старостой Федором Ивановым. В деле приложено медицинское заключение, подтверждавшее наличие следов побоев — ссадин, синяков, шрамов и т. п.

Известен был своей жестокостью и помещик В. Тарабарский (его имение находилось недалеко от с. Ильбухтино). Один из случаев также рассматривался в Мензелинском уездном суде. Предварительно расследование дела производил предводитель уездного дворянства Пальчиков. И хотя его трудно было заподозрить в симпатиях к крепостным и дворовым людям, но в данном случае и его поразила жестокость помещика. Свою дворовую работницу Василису Федорову, например, Тарабарский за самые незначительные проступки (неправильно поданный самовар, оставленные ненадолго без присмотра вещи и т. п.) наказывал 200 ударами псовым арапником, бил по лицу и голове руками и чубуком трубки. Также жестоко доставалось и ее сыну Аверьяну.

Часто страдали и другие работники. Повара Якова Тимофеева за то, что якобы неправильно топил печь, привязали за руки к столбам и наказали 300 ударами розг. В другой раз ему проломили голову рукоятью плети. С удовольствием принимала участие в наказаниях и унижениях людей и помещица Анна Тарабарская. При осмотре пострадавших уездный врач засвидетельствовал последствия побоев — спины людей были покрыты черными струпьями и множеством кровоподтеков.

Конечно, дела эти — из ряда исключительных. Обычно случаи жестокого обращения помещиков с крепостными не становились достоянием гласности. К тому же, увы, в условиях широкого применения внеэкономических методов принуждения проявления этой жестокости были неизбежны.

В то же время крестьяне все больше убеждались в противоестественности крепостного состояния. Постепенно зрела и решимость бороться с его наиболее негуманными проявлениями. В 50-х годах ХIХ века в уезде, как и во всей стране, усилились стихийные выступления крепостных крестьян против своих помещиков.

Одно из них произошло в начале октября 1858 г. в сельце Архангельском помещика Карпова. Непосредственным поводом для него послужило телесное наказание одной из крестьянок за неисправное якобы выполнение господских работ. Под предлогом болезненного состояния, наступившего вследствие этого наказания, женщина вообще отказалась выходить на работу. Более того, то ли сам факт несправедливого наказания, то ли слухи о его жестокости взбудоражили крестьян. Они подняли бунт и отказались подчиняться управляющему. Пришлось местным властям вызывать полицию и с ее помощью восстанавливать порядок и спокойствие.

Ряд случаев был связан с самовольными порубками леса. Так, например, крестьяне села Останкова, принадлежавшего ротмистру Матвею Останкову, по ряду причин не запаслись на зиму дровами из общей с башкирами Сарайли-Байлярской волости лесной дачи. 11 января 1859 г. 30 человек явились к управляющему имением и попросили дозволения рубить лес в господском лесу. Управляющий отказал в этой просьбе, сославшись на необходимость получения согласия помещика, находившегося в то время в Казани. Крестьян такой ответ не удовлетворил. На другой же день 12 человек вторглись в помещичью лесную дачу и произвели самовольные порубки. При попытке служащих задержать крестьян один из них — Сергей Ермолаев — бросился с топором на старосту. Остальные крестьяне выкрикивали ругательства и оскорбления в адрес служащих. Особенно доставалось управляющему имением. В следующие дни волнение не только не прекратилось, но и расширилось. К жителям с. Останкова примкнули крепостные крестьяне окрестных имений — помещиков Карпова, Мейендорфа, Пьянковича. Руководили действиями демобилизованные солдаты Вонифатий Яковлев, Михаил Дементьев и Василий Мартемьянов. Прибывший в Останково земский исправник даже с помощью полиции не смог привести крестьян в повиновение. Они же вели себя все смелее, открыто угрожали исправнику и управляющему расправой. Мензелинский предводитель дворянства отказался усмирять бунт без воинской помощи. Такая команда численностью в 25 человек была направлена в его распоряжение Оренбургским гражданским губернатором И. Барановским. Однако конфликт погасил без применения силы сам помещик М. Останков.

Вернувшись в имение из Казани, он вызвал Яковлева, Дементьева и Мартемьянова в земский суд якобы для переговоров. Там крестьянские активисты были арестованы. Лишившись руководства, крестьяне постепенно пришли в повиновение.

Почти одновременно с этим происходили волнения крестьян сельца Александровского, принадлежавших помещику Аристову. Один из жителей, Роман Евгеньев, вопреки запрещению, произвел порубки леса в господской даче. На созванной мирской сходке он не только не покаялся, но «разошелся» еще больше и нанес побои управляющему имением. Крестьяне при этом выказывали явное сочувствие бунтарю. Погасить волнение удалось только с помощью полиции.

Эти события являлись отражением общих тенденций, наблюдавшихся в стране. По далеко не полным данным, в 1857 г. в России произошло 192 крестьянских выступления, в 1858 г. — 528, в 1859 г. — 938. Росла их массовость, усиливалась ожесточенность. Страна стала напоминать бочку с порохом, на которой все ярче разгорался фитиль. Отмена крепостного права, проведение ряда коренных реформ стали настоятельной необходимостью. Всем здравомыслящим людям было очевидно: либо самодержавие, пока не поздно, решится на реформирование «сверху», либо отмена крепостного права, произойдет «снизу», то есть путем массового народного движения, новой крестьянской войны.