Г. Герстнер братья гримм перевод с немецкого Е. Шеншина москва



бет1/25
Дата21.07.2016
өлшемі1.5 Mb.
#213628
  1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   25
Г. Герстнер

 

БРАТЬЯ ГРИММ




Перевод с немецкого

Е. ШЕНШИНА

 

МОСКВА



«МОЛОДАЯ ГВАРДИЯ»

1980

 

OCR и вычитка - Александр Продан, Кишинев



alexpro@enteh.com

20.10.07


 

Герстнер Г.

Братья Гримм / Пер. с нем. Е. А. Шеншина; Предисл. Г. А. Шевченко. — М.: Мол. гвардия, 1980. — 271 с, ил. — (Жизнь замечат. людей. Серия биогр. Вып. 7 (603).

В пер. 1 р. 80 к. 100 000 экз.

Сказки братьев Гримм известны всему миру. Но это лишь часть в поистине огромном и разнообразном творческом наследии братьев Гримм: они с успехом занимались грамматикой германских языков, мифологией и историей права. Они являются крупнейшими знатоками немецкого фольклора. А знаменитый «Словарь немецкого языка» — фундаментальная работа братьев Гримм — и поныне не потерял своего значения.

 

 

СОДЕРЖАНИЕ



 

Предисловие 5

Ханау, первые впечатления 29

Штайнау, детство 32

Годы учебы в Касселе 40

Марбургские студенты 45

Якоб Гримм впервые в Париже 52

Трудное начало профессионального пути 56

Между классикой и романтизмом 62

На нехоженых дорогах научных поисков 68

По следам сказок 77

После Лейпцигской битвы 85

Во время Венского конгресса 94

Второй том сказок 101

Будни, полные труда 109

Результаты этих лет 117

Последние годы в Касселе 130

Из Касселя в Геттинген 141

Библиотекари и преподаватели 146

Счастье и испытания геттингенских лет 152

«Геттингенская семерка» 165

Утешение в труде 177

Приглашение в Берлин 188

Среди теорий и исследований 195

Большой и малый мир 208

Годы политики 217

«Словарь немецкого языка» 226

Бок о бок со «Словарем» 234

Часы прощания 241

Послесловие 253

Основные даты жизни братьев Гримм 255

Именной комментарий 257

Краткая библиография 270

 

 



ПРЕДИСЛОВИЕ

 

Предлагаемая книга фактически является первым на русском языке обстоятельным очерком жизни и творчества братьев Гримм. Потребность в такой книге назрела уже давно, и ее издание сможет в известной мере восполнить этот пробел и в основном удовлетворить интерес широкого советского читателя к личной судьбе и направлениям научных поисков Якоба и Вильгельма Гримм.



Книга принадлежит перу западногерманского писателя Германа Герстнера, автора ряда беллетризованных биографий, в том числе книг о Камиле Демулене, Фритьофе Нансене, Кристофе Вильгельме Хуфеланде, Людвиге Уланде, а также книг для детей и юношества, стихотворных сборников и переводов. Над изучением фактов биографии и творческого пути братьев Гримм Г. Герстнер работал более двадцати лет; кроме настоящей книги о братьях Гримм, им написаны еще две — «Братья Гримм. Иллюстрированная биография» (1952 г.) и «Братья Гримм в царстве поэзии и языка» (1961 г.), а также целый ряд статей по этой теме, опубликованных в периодической печати ФРГ. Многие знают художественный фильм «Волшебная страна братьев Гримм», снятый киностудией «Метро Голдвин Майер» по сценарию Г. Герстнера.

Братья Гримм — Якоб и Вильгельм — относятся к числу универсальных умов своего времени, то есть к той чрезвычайно редкой породе людей, разносторонне одаренных и удивительно трудолюбивых, перед именами которых обыкновенный человек охотно ставит слово «гениальный», испытывая к ним чувство глубокого уважения, иногда, быть может, смешанного со смутным недоверием.

При воспоминании о Байроне, Китсе, Новалисе испытываешь всякий раз чувство горького сожаления, что таким высокоодаренным людям выпал на долю несообразно короткий срок жизни. По отношению к братьям Гримм судьба оказалась щедрее — Вильгельму было отпущено 73 года, Якобу — 78 лет. И если у Вильгельма периоды повышенной творческой активности сменялись периодами спада, что частично обусловливалось ухудшением здоровья, то жизнь Якоба Гримма являла собой беспрерывный напряженный труд и одержимый научный поиск, плоды которого вместе с достижениями

5

 

Вильгельма дают нам право относить обоих братьев к числу великих людей своего времени.



Братья Гримм принадлежат к категории тех знаменитых людей, которых, пожалуй, больше почитают, чем знают, если не считать их популярности как собирателей сказок. А деятельность братьев Гримм была большой и разносторонней, она охватывала многие и очень разные, на первый взгляд кажущиеся совершенно чуждыми друг другу области — скандинавскую мифологию и историю права, собирание произведений немецкого фольклора и занятия грамматикой германских языков, текстологические штудии по немецкой средневековой литературе и поиски надежного научного метода в гуманитарных науках, этнографические исследования и составление исторического словаря немецкого языка и еще многое другое. И в каждой из этих областей знания их вклад трудно переоценить. Если попытаться в двух словах определить роль Якоба и Вильгельма в любой из этих областей, то надо будет сказать, что они являются ни больше ни меньше как основателями обширной комплексной науки — германистики, охватывающей самостоятельные науки о языке, литературе, истории, праве, культуре, быте и нравах германских народов.

Книга Герстнера отличается многими достоинствами своего жанра: достаточно широким охватом биографического материала, включающего в себя массу бытовых деталей и сведений о «второстепенных персонажах», что способствует требуемой полноте картины, единым стилем книги и последовательностью изложения. Немалым достоинством книги является также, на наш взгляд, явное предпочтение точному факту, а не вымыслу. Хочется выделить как удавшиеся главы, рассказывающие о событиях вокруг «геттингенской семерки» и последовавшей за ними ссылки Вильгельма и Якоба, — они написаны с должным драматизмом, на хорошем уровне и читаются с большим интересом.

Несколько необычен ракурс повествования. Стремясь сделать свою книгу доступной для максимально широкой аудитории, Герстнер явно избегает изложения научных концепций братьев Гримм и больше рисует их нам с бытовой стороны, говорит о чисто человеческих проблемах в жизни Якоба и Вильгельма. Такое художественное решение задачи тоже имеет право на существование — в мировой литературе можно найти не так уж мало подобных примеров. Однако этот способ имеет и свои издержки. Портреты могут получиться менее объемными и масштабными (что как раз и имеет место в книге Герстнера), чем если бы автор не побоялся ярче осветить этапы духовной биографии и показать напряженную работу самостоятельной мысли своих героев. Оставаясь верным избранному пути, автор порой увлекается популяризаторством

6

 

и явно упрощает суть излагаемого предмета и те мотивы, которыми руководствуются братья Гримм в ряде ситуаций.



В освещении исторических событий Герстнер с крайней осторожностью подходит к их оценке. В изложении событий, связанных с революцией 1848 года, ни разу, например, не упоминается «Манифест коммунистической партии». Неверно трактуются у Герстнера причины и движущие силы этой революции. Имя Гегеля упоминается только в связи с получением им университетской кафедры, и ни слова не сказано об исторической роли гегелевской диалектики. Некоторое недоумение вызывает также склонность Герстнера проводить параллели между развитием художественной культуры, литературы главным образом, и быстрым техническим прогрессом в XIX веке. Нельзя также признать удавшимися попытки автора дать панораму состояния литературы в те или иные периоды времени — картина выглядит порою фрагментарной и неясной.

Наследие братьев Гримм огромно, и давать исчерпывающую его характеристику в рамках предисловия вряд ли возможно, да это и не входит в нашу задачу; вместе с тем представляется целесообразным дать некоторые дополнительные сведения, отсутствующие или недостаточно отчетливо сформулированные у Г. Герстнера.

 

Мысленно возвращаясь к далеким временам детства, мы волей-неволей думаем о сказке, красочные образы и мотивы которой входят неотъемлемой частью в круг детского сознания.



Три века назад, в эпоху классицизма в европейском искусстве на народную сказку смотрели как на «низкий» вид устного творчества («нянькины сказки»), не заслуживающий сколько-нибудь серьезного внимания. Да и в другие периоды развития культуры находилось немало людей, видевших в сказке только крайне примитивный, полупервобытный вид искусства, раздражающий и в чем-то даже оскорбляющий эстетическое чувство цивилизованного человека.

Такое отношение к сказкам вело к тому, что об их сохранении и изучении мало кто заботился. Сказка жила своей естественной, стихийной жизнью в народе, в памяти энтузиастов-сказителей, часто даже не знавших грамоты, и многих тысяч ее любителей.

Братья Гримм, движимые идеей сохранения древних устных и письменных памятников литературы, проделали обширную и кропотливую работу по сбору, записи, частичному редактированию и изданию немецких сказок центральной части Германии. Их двухтомный сборник «Детские и семейные сказки» (1812—1815 гг.)

7

 

явился первым в истории солидным собранием немецких народных сказок.



Правда, у братьев Гримм были предшественники.

За сто с лишним лет до появления на свет гриммовского сборника, в 1697 году, французский поэт Шарль Перро вопреки господствовавшему пренебрежению законодателей придворного искусства к устному народному творчеству издал сборник «Сказки моей матушки Гусыни». Он был небольшой по объему — всего восемь сказок. Весь читающий мир познакомился тогда с Красной Шапочкой, Спящей красавицей, Синей Бородой, Котом в сапогах.

Значительно позднее, во второй половине XVIII века, появились первые сборники сказок в Германии. Наиболее известным среди них является большой сборник немецкого писателя Иоганна Карла Августа Музеуса «Немецкие народные сказки» («Народные сказки немцев») в восьми томах (1782—1786 гг.). Однако сказки Перро и Музеуса отличались от гриммовских тем, что они подверглись основательной литературной обработке, из-за чего их следует относить не к народным, а к литературным сказкам.

Предельно внимательное и бережное обращение с фольклорным богатством своего народа (и других народов), сохранение не только содержания, способа развития сюжета, направленности, идеи сказки, но и ее неповторимой индивидуальной языковой формы — вот основной принцип, которого почти в равной мере придерживались и Якоб и Вильгельм Гримм в работе по изданию сказок. Но их роль не свелась только к собирательству и записи сказок, хотя это уже сам по себе гигантский труд. У Герстнера хорошо описано, с какими трудностями им приходилось сталкиваться во время этой работы. Собранные ими сказки были получены из разных источников и разных областей, а потому заметно отличались одна от другой по языковой окраске, колориту, бытовым реалиям, по стилю и интонациям рассказчика. Поэтому братья Гримм решили осуществить некоторую их редактуру, чтобы, сохраняя неизменным дух и строй сказки, достичь определенного единообразия их формы и добиться такого впечатления, что все они как бы рассказаны одним рассказчиком. От человека, берущегося за такую работу, требовались тонкое чутье формы и стиля и хороший вкус. Эту важную и ответственную задачу с блеском решил Вильгельм Гримм.

Сборник сказок братьев Гримм вначале не имел четкого целевого назначения, поскольку он был задуман как издание, способное удовлетворить запросы всех категорий читателей — и массового читателя, и людей науки, и людей искусства.

8

 

Уступая настоятельным рекомендациям писателей-романтиков «гейдельбергского кружка», в первую очередь Арнима и Брентано, с которыми братья Гримм находились в дружеских отношениях, они пошли по пути придания сказкам большей литературности. Точнее, эту работу взял на себя Вильгельм, а Якоб предпочел в ней не участвовать.



Подготовленное Вильгельмом второе издание (1819 г.) существенно отличалось от первого. В дальнейшем Вильгельм продолжал литературную правку сборника, идя по пути «сказочной стилизации», придания ему большей выразительности и единообразия формы.

Сколь последовательно более поздние варианты отклонялись от первоначального, столь же последовательно снижалась научная ценность гриммовского сборника. Тем не менее ряд сказок остался в первозданном виде, в некоторых из них была сохранена живописная диалектная окраска языка, в сборнике содержались сведения о том, где, когда и в чьем пересказе была записана та или иная сказка, а издание 1822 года Вильгельм снабдил примечаниями, в которых, кроме текущих пояснений к сказкам, мы находим теоретические обобщения, уже содержащие общие контуры мифологической теории братьев Гримм.

У завзятых любителей фольклора и ученых, естественно, особый интерес проявлялся именно к первому изданию сказок. Но оно быстро разошлось и со временем стало библиографической редкостью. Большой радостью для исследователей немецкого фольклора было известие о том, что в одном из монастырей Верхнего Эльзаса найдена первая рукопись сказок братьев Гримм. История этой находки такова. 2 июля 1809 года, а потом еще раз, 3 сентября 1810 года, Брентано, решивший заняться изучением сказок, просил братьев Гримм прислать ему собранные ими материалы. У Гриммов не было оснований отказать Брентано, и в конце октября 1810 года они послали ему копию рукописи с просьбой вернуть после ее использования. Но получилось так, что Брентано не возвратил ее Гриммам. Много лет спустя его бумаги вместе с рукописью попали в Эленбергский монастырь траппистов и чудом сохранились. Основная же рукопись, с которой Гриммы изготовили копию для Брентано, не сохранилась — после выхода в свет сборника сказок она, по всей вероятности, была уничтожена за ненадобностью. «Эленбергская рукопись», как ее теперь называют, содержит 25 сказок, записанных Якобом, 14 — Вильгельмом и 5 — их знакомыми, а также несколько преданий и фрагментов. Сказки по тексту этой рукописи были изданы Йозефом Леффцем в 1927 году в Гейдельберге и переизданы Манфредом Леммером в 1963 году в Лейпциге.

9

 

«В каждой сказке есть элементы действительности», — писал В. И. Ленин 1. Несмотря на подчеркнутую фантастичность повествования, на якобы полный отрыв от логики и фактов повседневной жизни, ее забот и проблем, на нарочитую «несерьезность», в ней прямо или косвенно отражается жизнь народа, круг его интересов, система ценностей, его идеалы, его культура. Несмотря на «запрограммированную» непритязательность повествования, в сказках нетрудно найти самые жесткие жизненные реалии, отражающие антагонизмы бедности и богатства, власти и бесправия.



Многие любители фольклора отмечают обилие «жестоких сцен» в гриммовских сказках. С этим трудно спорить, но не стоит торопиться идти по пути скороспелых и поверхностных умозаключений (что-де поскольку в сказке отражается душа народа, то, следовательно, ей, видимо, не чужда эта жестокость). Природа этого явления совсем иная — просто в гриммовских сказках пусть несколько больше, чем в сказках других народов, нашло свое отражение глубоко укоренившееся, смутное и бессознательное ощущение присутствия жестокости в круговороте самой повседневной жизни, где каждого человека на каждом шагу подстерегает смерть, болезнь, несчастный случай, большие и малые катастрофы, войны, стихийные бедствия и тому подобное.

Иногда читателя гриммовских сказок озадачивает то, что некоторые из них повторяют сказки других народов. Так, например, среди сказок братьев Гримм есть своя «Золушка», «Красная Шапочка», «Спящая красавица», то есть варианты известнейших сказок Шарля Перро. Но надо сказать, что наличие сходных сюжетов и мотивов — вещь вообще характерная для народной сказки, да и для всей народной поэзии. Приведем для иллюстрации несколько примеров. Сказку, очень похожую на ту, что имеется в сборнике братьев Гримм под названием «Девушка-дикарка», можно найти в английских сказках, и там она называется «Тростниковая шапка», во французских ей соответствует «Дочь испанского короля», в норвежских — «Кари-замарашка», в японских — «Хатикацуги» и т. д. Сказку братьев Гримм «Девушка-безручка» с достаточной точностью повторяет словацкая сказка «Безрукая девушка», сказку «Три ореха» — норвежская «Три тетушки» и итальянская «Вот тебе семь!», сказку «Румпельштильцхен» — английская «Том-Тит-Тот», сказка «Мужичок и черт» очень похожа на русскую «Корешки и вершки», с той лишь разницей, что вместо медведя в гриммовской сказке одураченным остается черт. Природа этого явления все еще не изучена достаточно глубоко и всесторонне, так же как не изучена еще до сих пор история сказки у разных народов. Вполне



1 В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 27, с. 79.

10

 

возможно, что в отдельных случаях действительно имело место заимствование сюжетов, но столь же вероятно и то, что здесь не меньшую роль сыграла культурно-историческая общность развития разных народов, даже не связанных друг с другом, а также повторяемость круга жизненных и бытовых ситуаций.



Над изучением этого явления бились многие десятки ученых различных научных школ и направлений. Братья Гримм, являющиеся представителями так называемой «мифологической школы» в фольклористике, считали, что общность мотивов в устном народном творчестве разных народов, иногда даже географически очень отдаленных друг от друга (например, немцев и индусов), объясняется общностью происхождения этого творчества, истоки которого, по их мнению, следует искать в древнейшей мифологии, общей для всех индоевропейских народов.

Другие ученые пытались объяснить это родство единством национальных и общечеловеческих моментов, простым заимствованием сказочных сюжетов («теория миграции»), биологическим сходством рас и народов, старались найти какое-то объяснение путем кропотливого сопоставления реалий фольклора с историей каждого народа. И хотя в фольклористике с течением времени одна школа сменяла другую и претендовала на единственно верное толкование этого явления, все они давали лишь частичное его объяснение.

 

Жизненная и творческая судьба братьев Гримм оказалась неразрывно связанной с интереснейшей эпохой развития немецкой литературы — с эпохой романтизма. Романтизм — сложное и многоликое явление мировой культуры — возник в Европе на рубеже XVIII—XIX веков. Три десятилетия романтической литературы в Германии дали миру совершенные образцы высокого искусства.



Стихию жизненного и духовного обновления, вдохновлявшую писателей этой эпохи, открытие возможности свободы и движения, острое ощущение обнаруживающейся ненадежности старых общественных устоев, казавшихся ранее незыблемыми как гранит, предчувствие рождения новой эпохи, пусть еще неясно какой, — все это принесла с собой в умы немцев французская революция 1789—1794 годов. Она, по выражению Энгельса, «точно молния ударила в этот хаос, называемый Германией», 1 взбудоражила ее общественную жизнь и общественную мысль и послужила предвестием глубоких социальных перемен в этой лоскутной феодальной

1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., изд. 2-е. М., т. 2, 1955, с 562.

11

 

империи, состоявшей из более чем 360 больших и маленьких княжеств.



Реакция немцев на итоги французской революции была двоякой. С одной стороны, свержение старой, обветшавшей феодальной монархии, крамольные идеи равенства и свободы, провозглашавшиеся якобинцами, оказывали на немцев мощное электризующее воздействие, создавали освежающую атмосферу новых, передовых идей. С другой стороны, практика революционного террора по отношению к врагам революции и первые годы буржуазного развития Франции у многих вызвали разочарование в итогах французской революции и сомнения в самой возможности осуществления передовых идеалов.

В этих условиях и рождается романтизм в Германии. Он начинается с деятельности кружка энергичных и весьма одаренных молодых литераторов в Йене (отсюда и название — «иенский романтизм»), собиравшихся в доме братьев Шлегелей, Фридриха и Августа, начиная с 1796 года. В него входили Новалис, Людвиг Тик и близко стоявший к нему Вильгельм Генрих Вакенродер, философы Фихте и Шеллинг и естествоиспытатели Риттер и Стеффенс.

Иенские романтики, переосмысляя идеи просветительства, немецкой классической философии (в лице Канта) и французской революции, стремились к радикальному духовному раскрепощению человека; задумываясь над возможными путями совершенствования человека, они уже не верили во всесилие разума, как, например, французские просветители Вольтер и Дидро, ибо сами они стали свидетелями того, как разумные принципы французской революции, которая была закономерным завершением просветительской эпохи, породили на практике весьма неразумные общественные порядки и гораздо больше доверяли чувству и творческому началу в человеке. Рациональному познанию мира они предпочитали интуицию гениально одаренной личности. Особая роль в системе их воззрений отводилась искусству — оно рассматривалось ими как высшее проявление человеческих возможностей и человеческой культуры, а путь к высшей ступени человеческого совершенства они видели в развитии художественного дарования. «Придет прекрасная пора, — писал Новалис, — и люди ничего читать другого не будут, как только прекрасные произведения, создания художественной литературы. Все остальные книги суть только средства, и их забывают, лишь только они уже более не являются пригодными средствами — а в этом качестве книги сохраняются недолго» 1.

1 Новалис. Фрагменты. — В кн.: Литературная теория немецкого романтизма. Л., 1934, с. 121.

12

 

Для иенского романтизма было характерно программное соединение поэзии и философии.



«...Всякое искусство должно стать наукой, — писал в этой связи другой теоретик иенского романтизма, Фридрих Шлегель, — всякая наука — искусством; поэзия и философия должны объединиться» 1. Призыв стремиться к высшей ступени духовности искусства, творимого гениальной личностью, — в этом смысл основополагающих высказываний иенских романтиков. Философия же, которой должен следовать романтический поэт, — это, по словам Ф. Шлегеля, не идеализм, не скептицизм, не эмпиризм, а «творческая философия, исходящая из идеи свободы и веры в нее», раскованная философская импровизация самостоятельно мыслящего человека. Рождающееся новое искусство должно было, по мысли писателей-романтиков, преодолеть всякую ограниченность «классического искусства», стать всеохватывающим и по предмету изображения, и по многообразию художественных форм, стать, по выражению Ф. Шлегеля, «прогрессивной, универсальной поэзией».

Хотя гениальность и подразумевалась иенскими романтиками как главная черта нового искусства, однако оно отнюдь не мыслилось ими искусством элитарным, искусством для избранных, посвященных. «От всякого следует требовать гениальности, без того, чтобы мы рассчитывали при этом на успех», — заявлял Ф. Шлегель 2. Такой взгляд на искусство был тесно связан с раннеромантической концепцией человека как существа творческого, таящего в себе скрытые необъятные возможности, как личности, неисчерпаемой в своем богатстве и глубине. «Ни один человек не тождествен другому», — писал философ и теолог Фридрих Шлейермахер, близко стоявший к кружку иенских романтиков. «В жизни каждого есть некая минута, подобная серебряному блеску у неблагородных металлов, когда этот человек, то ли приблизившись к существу высшему, то ли от прикосновения некой электрической искры, бывает поднят над самим собою и достигает высочайшей вершины, доступной ему» 3.

Историю иенского романтизма можно сравнить с короткой и яркой вспышкой на литературном горизонте. Все богатое художественное и философское наследие иенской школы укладывается в считанные годы — с 1798 года и примерно по 1805 год. Поздний немецкий романтизм имеет более долгую историю и представляет собой еще более пестрое явление, чем ранний. Творчество Эрнста Теодора Амадея Гофмана, одного из крупнейших его представителей,

1 Ф. Шлегель. Фрагменты. — В кн.: Литературная теория немецкого романтизма. Л., 1934, с. 171.

2 Там же, с. 177.

3 Н. Я. Бeрковский. Романтизм в Германии. М., 1973, с. 56.



Достарыңызбен бөлісу:
  1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   25




©dereksiz.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет