Глава 13 Глаза, исцеленные благодатью

 

Разве в Библии не говорится, что мы должны любить всех?

 

Глаза, исцеленные благодатью

Всегда, когда мне становилось скучно, я звонил моему другу Мелу Уайту. Он был самым живым и энергичным человеком из тех, кого я знал. Он объездил весь мир и потчевал меня своими исто­риями: подводное плавание с аквалангом среди барракуд в Карибском море, хождение по накап­ливавшемуся тысячелетиями голубиному помету, чтобы на закате сфотографировать сверху Марок­канский минарет, путешествие через океан на борту Королевы Елизаветы II в качестве гостя знамени­того телепродюсера, интервью с последними ос­тавшимися в живых после резни в Гайане после­дователями культа Джима Джонса.

Мэл, невероятно великодушный человек, пред­ставлял собой прекрасную мишень для разных мелких торговцев. Если мы сидели в уличном кафе, и мимо проходил торговец цветами, он по­купал букет просто для того, чтобы увидеть, как загорятся глаза моей жены. Если фотограф пред­лагал сфотографировать нас за какую-нибудь не­лепую цену, Мэл тут же соглашался. «Это на память, — отвечал он на наши протесты. — Па­мять невозможно переоценить». Его шутки и ост­роты заставляли официантов, метрдотелей и кас­сиров смеяться до коликов.

Когда мы жили в центре Чикаго, Мэл обычно посещал нас по дороге в Мичиган, где он работал консультантом на съемках христианских фильмов. Мы ходили в ресторан, посещали выставки кар­тин, бродили по улицам, заходили в кино и гуля­ли вдоль берега озера до полуночи или около того. Затем Мэл просыпался в четыре часа утра, одевался и в бешенном для четырех часов утра темпе печатал, производя на свет документ объе­мом в тридцать страниц, который он в тот же день представлял своему клиенту в Мичигане. Отправив Мэла на такси в аэропорт, мы с женой всегда чувствовали себя уставшими, но счастли­выми. Уж мы-то знали, что Мэл заставлял нас жить полной жизнью.

Рядом с нами по соседству жило много гомо­сексуалистов, особенно на Дайверси Авеню (изве­стной среди местных жителей как «Перверси»). Я, помнится, пошутил насчет этого с Мэлом. «Зна­ешь, насколько отличается нацист от гея? — ска­зал я однажды, когда мы проходили по Дайверси, — на шестьдесят градусов». Я поднял руку, изоб­ражая чопорный нацистский салют, а потом опу­стил ее, имитируя отсутствие эрекции.

«Здесь всегда можно узнать гомосексуалиста, — добавила моя жена, — они какие-то не такие. Я всегда их отличаю».

Мы дружили уже около пяти лет, когда Мэл позвонил мне, чтобы узнать, не могли бы мы встретиться у гостиницы Мэрриот рядом с аэро­портом О’Хара. Я приехал в назначенное время и потом сидел в ресторане полтора часа, читая газе­ты, меню, надписи на обратной стороне пакети­ков с сахаром и все, что попадалось под руки. Мэла не было. Как раз в тот момент, когда я поднялся, чтобы уйти, сетуя на неудобства, вор­вался Мэл. Он рассыпался в извинениях, даже дрожал. Он отправился не к тому Мэрриоту, а затем застрял в громадной чикагской пробке. До вылета его самолета оставался лишь час. Не мог бы я посидеть с ним еще немного, чтобы помочь ему прийти в себя? «Да, конечно».

Взволнованный утренними событиями, Мэл выглядел загнанным и обезумевшим, чуть не пла­кал. Он закрыл глаза, несколько раз глубоко вдох­нул и начал наш разговор фразой, которую я никогда не забуду: «Филипп, ты, наверное, уже понял, что я гей».

У меня никогда не было и мысли об этом. У Мэла была любящая и преданная жена и двое де­тей. Он преподавал в семинарии Фуллера, служил пастором в церкви Евангельского Завета, снимал фильмы и писал бестселлеры на христианские темы. Мэл — гей? А папа Римский — мусульманин?

В то время, если не считать моих соседей, я не знал ни одного гомосексуалиста. Я ничего не знал об этой субкультуре. Я шутил на эту тему и рас­сказывал истории о Гей Прайд Пэрэйд (который маршировал по нашей улице) моим друзьям из пригорода, но у меня не было знакомых гомосек­суалистов, а тем более друзей. При мысли о гомо­сексуализме я испытывал отвращение.

Теперь я услышал, что у одного из моих луч­ших друзей была тайная сторона, о которой я ничего не знал. Я откинулся на стуле, сам сделал несколько глубоких вдохов и попросил Мэла рас­сказать мне его историю.

Я не вторгаюсь в личную жизнь Мэла, расска­зывая здесь эту историю, потому что она уже стала достоянием публики благодаря его книге «Странник у врат: быть геем и христианином в Америке». В книге упоминается его дружба со мной и также говорится о нескольких консерва­тивных христианах, для которых ему раньше приходилось писать: Фрэнсис Шеффер, Пэт Робертсон, Оливер Порт, Билии Грэм, У. А. Крисвелл, Джим и Темми Фэй Бэккер, Джерри Фолуэлл. Никто из них не знал о его тайной жизни, и некоторые из них сейчас обижены на него.

Я бы хотел прояснить, что у меня нет ни малейшего желания участвовать в теологических и моральных спорах вокруг гомосексуализма, как бы важны они ни были. Я пишу о Мэле только по одной причине: моя дружба с ним сильно изменила мои представления о том, как благо­дать может повлиять на мое отношение к лю­дям, «отличающимся» от других, даже если раз­личия между ними и мной существенны и, воз­можно, непреодолимы.

От Мэла я узнал, что гомосексуализм — это не случайный выбор стиля жизни, как я легкомыс­ленно полагал. Как Мэл описывает в своей книге, он ощущал гомосексуальные позывы с подростко­вого возраста, отчаянно пытался их в себе пода­вить и, будучи подростком, страстно желал «вы­лечиться». Он постился, молился, подвергался ритуалу помазания. Он прошел через обряды из­гнания бесов, как под руководством протестантов, так и католиков. Он записался на прохождение лечения посредством выработки у человека отри­цательного рефлекса, во время которого его били электрическим током каждый раз, когда он чув­ствовал возбуждение при взгляде на фотографии мужчин. На некоторое время химическая терапия сделала его заторможенным, и он почти перестал адекватно воспринимать действительность. Но са­мое главное, Мэл отчаянно не хотел быть геем.

Я вспоминаю один телефонный звонок, разбу­дивший меня среди ночи. Не позаботившись о том, чтобы представиться, Мэл сказал тусклым голосом: «Я стою на балконе шестого этажа, глядя на Тихий океан. У тебя есть десять минут, чтобы объяснить мне, почему я не должен прыгнуть». Это не было просто трюком, который должен был привлечь мое внимание; не так давно Мэлу почти удалась попытка покончить с собой, пустив себе кровь. Я умолял его, используя все личные экзи­стенциальные и теологические аргументы, кото­рые только могли придти мне в голову спросонья. Слава Богу, Мэл не прыгнул.

Я также вспоминаю драматичную сцену, про­изошедшую несколько лет спустя, когда Мэл принес мне вещь, подаренную ему на память его любовником. Вручив мне голубой шерстяной сви­тер, он попросил меня бросить его в камин. «Он согрешил, но теперь раскаялся»,- сказал он. И он оставляет теперь эту жизнь позади и возвра­щается к своей жене и семье. Мы ликовали и молились вместе.

Мне вспоминается другая драматичная сцена, когда Мэл уничтожил свою карту члена Калифор­нийского бассейн-клуба. Загадочная болезнь про­явилась среди гомосексуалистов Калифорнии, и сотни геев отказывались от своего членства в по­добных клубах. «Я это делаю не потому, что бо­юсь болезни, а потому что знаю, что это правиль­ный поступок», — сказал мне Мэл. Он взял нож­ницы и разрезал жесткую пластиковую карту.

Мэл сильно колебался между супружеской вер­ностью и неверностью. Иногда он поступал с разгулявшимися гормонами как тинейджер, а иногда как мудрец. «Я понял разницу между скорбью целомудренного человека и скорбью человека виновного, — сказал он мне однажды. — И та, и другая скорбь реальны. И та, и другая мучительны, но последняя гораздо страшнее. Скорбь целомудренного человека, какую ощуща­ют люди, давшие обет безбрачия, знает, от чего она отказалась, но не знает, что она потеряла. Скорбь виновного человека всегда помнит о том, что она утратила». Для Мэла скорбь виновного человека означала преследующий его страх того, что если он решит открыться, то потеряет как свою семью, так и карьеру, возможность отправ­лять обязанности священника, и, вполне воз­можно, свою веру.

Несмотря на весь этот комплекс вины, Мэл в конце концов пришел к выводу, что все его воз­можности сводятся к двум: или он сойдет с ума, или обретет свою цельность. Как попытки пода­вить гомосексуальные желания и жить в гетеро­сексуальном браке, так и попытки оставаться го­мосексуалистом, отказавшимся от брачных уз, по его мнению, точно привели бы к сумасшествию. (К тому времени он посещал психиатра пять раз в неделю по сто долларов за сеанс). Его понимание цельности заключалось в том, чтобы найти гомо­сексуального партнера и броситься в объятия сво­ей гомосексуальной сущности.

Одиссея Мэла смутила и расстроила меня. Моя жена и я проводили с Мэлом долгие ночи, обсуж­дая его будущее. Мы вместе перечитывали те фраг­менты в Библии, которые относились к его про­блеме и разбирали их возможное значение. Мэл постоянно спрашивал, почему христиане заостря­ли внимание на принадлежности человека к сек­суальным меньшинствам, упуская при этом из виду другие типы дурного поведения, упомянутые на тех же страницах. По просьбе Мэла я принял участие в марше геев в Вашингтоне в 1987 году. Я не был непосредственным участником или даже журналистом, а был просто другом Мэла.

Он хотел, чтобы я был рядом с ним, когда он будет принимать решения отностельно вопросов, лежащих на нем тяжким грузом.

Собралось около трехсот тысяч манифестан­тов, отстаивающих права гомосексуалистов, и они явно намеревались шокировать публику, надев на себя такие аксессуары, которые не показал бы ни один вечерний выпуск новостей. Тот октябрьский день был морозным, и серые тучи плевались дож­девыми каплями на колонны, марширующие по столице.

Стоя в стороне от участников, прямо напротив Белого Дома я наблюдал за яростной стычкой. Конные полицейские оцепили маленькую группу противников марша, которым, благодаря их оран­жевым плакатам, изображающим в самых ярких красках адское пламя, удалось привлечь внимание большинства представителей прессы. Несмотря на соотношение сил пятнадцать тысяч к одному, эти протестующие христиане выкрикивали гневные лозунги в адрес участников марша.

«Гомики — прочь!» — визжал их лидер в микрофон, и другие подхватывали хором: «Гомики — прочь, гомики — прочь!» Когда им это наскучило, они переключились: «Постыдитесь того, что вы делаете!» Между лозунгами их ли­дер читал маленькие проповеди, отдававшие ад­ской серой, в которых говорилось о Боге, кото­рый уготовил самое жаркое пламя в аду для содомитов и других извращенцев.

«СПИД, СПИД — вот что вас ждет!» — с наи­большим рвением выкрикивали из группы проте­ста, что было последней насмешкой в ее реперту­аре. Незадолго до этого мы видели печальную процессию из нескольких сотен людей, заражен­ных СПИДом, многие в инвалидных креслах, с отталкивающего вида телами, как у узников кон­центрационных лагерей. Слушая этот лозунг, я не мог понять, как кто-то способен желать такой участи другому человеческому существу.

Со своей стороны участники марша отвечали христианам, кто как мог. Некоторые грубияны показывали им непристойные жесты или крича­ли: «Фанатики! Позор фанатикам!» Одна группа лесбиянок рассмешила репортеров, выкрикивая в унисон с протестующими: «Мы хотим ваших жен!»

Среди участников демонстрации было по мень­шей мере три тысячи тех, кто относил себя к различным религиозным группам. Католическое движение «Достоинство», группа «Чистота» из епископальной церкви и даже одно из направле­ний мормонской секты и адвентисты седьмого дня. Более тысячи человек маршировало под фла­гом «Метрополитен Комьюнити Черч (МСС)» секты, которая исповедует теологию, наиболее близкую к евангелической, за исключением ее отношения к гомосексуальности. У этой после­дней группы нашелся колкий ответ окруженным протестующим христианам. Они подтянулись по­ближе, повернулись, чтобы встретиться с ними лицом к лицу и запели: «Любит Иисус, любит Он меня. Любит Иисус, так Библия говорит!»

Грубые шутки в этой сцене столкновения пора­зили меня. По одну сторону были христиане, от­стаивающие доктрину чистоты (даже Нацио­нальный Совет Церквей не принял секту Метро­политен Комьюнити Черч в качестве своего чле­на). По другую сторону были «грешники», многие из которых открыто признавались, что живут как гомосексуалисты. Но чем больше ортодоксальная группа изливала ненависти, тем больше другая группа пела о любви Иисуса.

Во время уик-энда в Вашингтоне Мэл предста­вил меня многим лидерам религиозных групп. Я не помню, чтобы когда-либо посещал так много религиозных служб за один уик-энд. К моему удив­лению, на большинстве служб использовались гимны и такой же порядок богослужения, как и в большинстве евангелических церквей. И я не ус­лышал ничего подозрительного в той теологии, которая проповедовалась с кафедры. «Большин­ство христиан-гомосексуалистов достаточно кон­сервативны в теологическом плане, — объяснил мне один из лидеров. — Мы ощущаем такую нена­висть и отторжение со стороны церкви, что нет смысла иметь дела с церковью, если ты действи­тельно не уверен в том, что Евангелие говорит правду». Я слышал множество историй от разных людей, подтверждающих его утверждение.

Каждый гомосексуалист, у которого я брал интервью, мог рассказать случаи непонимания, ненависти и гонений, от которых волосы вставали дыбом. Многих из них оскорбляли и избивали со зверской жестокостью бесчисленное количество раз. От каждого второго из тех, у кого я брал интервью, отвернулась его семья. Некоторые из тех, кто был болен СПИДом, пытались связаться с отдалившимися от них семьями, чтобы сооб­щить о своей болезни, но не получили ответа. Один человек после десяти лет, которые он про­вел вдали от своей семьи, был приглашен на день Благодарения домой в Винсконсин. Его мать по­садила его отдельно от всей семьи за отдельный стол, сервированный дешевым фарфором и плас­тиковыми приборами.

Некоторые христиане говорят: «Да, нам следует с состраданием относиться к геям, но в то же самое время мы должны донести до них весть о грядущей каре Божией». После всех этих интер­вью я начал понимать, что каждый представитель сексуальных меньшинств слышал от церкви угро­зы грядущего возмездия. Снова и снова, ничего, кроме угроз. Большинство склонных к теологичес­ким размышлениям представителей сексуальных меньшинств, у которых я брал интервью, по-раз­ному интерпретируют фрагменты Библии, касаю­щиеся этой темы. Некоторые из них говорили мне, что они предлагали сесть и обсудить эти различия с консервативными учеными, но никто не согласился.

Я покинул Вашингтон с вихрем мыслей в голо­ве. Я посещал богослужения, на которых присут­ствовало множество людей. Отличительной чер­той этих богослужений были пламенные песнопе­ния, молитвы и торжественные заявления о своей вере. Все это вращалось вокруг того, что христи­анская церковь всегда считала грехом. Кроме того, я чувствовал, как мой друг Мэл все ближе и ближе подходит к тому выбору, который, я знал это, будет неверным с нравственной точки зре­ния, а именно: развестись с женой и перестать быть священником, для того чтобы начать ужас­ную новую жизнь, полную искушения.

Мне пришла в голову мысль, что моя жизнь была бы гораздо проще, если бы я никогда не знал Мэла Уайта. Но он был моим другом. Как же мне было к нему относиться? Что я должен был сделать в соответствии с законами благодати? Как бы поступил Иисус?

После того, как Мэл вышел из подполья, и его история была опубликована, его бывшие коллеги и работодатели стали обращаться с ним холодно. Известные христиане, которые принимали его у себя дома, путешествовали вместе с ним и зарабо­тали благодаря ему сотни тысяч долларов, внезап­но отвернулись от него. В аэропорту Мэл подо­шел к известному христианскому политическому деятелю, которого он хорошо знал, и протянул ему руку. Этот человек нахмурился, повернулся к нему спиной и даже не стал разговаривать. Когда вышла книга Мэла, некоторые из христиан, для которых он работал, созвали пресс-конференции, на которых осуждали эту книгу, отрицая суще­ствование каких бы то ни было близких контак­тов с Мэлом.

Некоторое время Мэла часто приглашали в раз­личные ток-шоу на радио и в такие телевизион­ные программы, как «60 минут». Светские сред­ства массовой информации привлекала точка зре­ния тайного гомосексуалиста, работающего на лидеров консервативных христиан, и в поисках слухов они исследовали его истории об известных представителях евангелической церкви. Появля­ясь на этих шоу, Мэл слышал отзывы многих христиан: «Почти на каждом ток-шоу, на котором я присутствовал, — говорит мне Мэл, — кто-нибудь изъявлял желание сказать, что я для них воплощение мерзости и со мной следует посту­пать в соответствии с законом Левита. Имеется в виду, что меня следует забить камнями насмерть».

Просто потому, что был упомянут в книге Мэла, я достаточно наслушался от этих христи­ан. Один человек приложил копию письма, на­писанного им Мэлу, в котором содержался сле­дующий вывод:

«Я воистину молюсь о том, чтобы однажды вы истинно раскаялись, истинно возжелали свободы от греха, который порабощает вас, и отказались от ложного учения так называемой «церкви сексу­альных меньшинств». Если вы не сделаете этого, вы, слава Богу, получите то, что заслуживаете: вечный ад, уготовленный всем тем, кто порабо­щен Грехом и отказывается от Раскаяния».

В своем ответе я спросил автора письма, дей­ствительно ли он имел в виду слова «слава Богу». Он прислал мне длинное письмо, полное ссылок на Писание, подтверждающих, что он действи­тельно имел это в виду.

Я начал уделять время встречам с другими пред­ставителями сексуальных меньшинств, живших по соседству со мной, включая тех, за плечами у которых было христианское прошлое. «Я все еще верю, — сказал мне один из них. — Я бы с удовольствием пошел в церковь, но всегда, когда я пытался это делать, кто-нибудь распространял слух обо мне, и внезапно все отворачивались от меня». Он холодно добавил: «Будучи гомосексуа­листом, я обнаружил, что мне легче получить секс на улице, чем любовь в церкви».

Я встречал других христиан, которые пытались обращаться с гомосексуалистами с любовью. На­пример, Барбара Джонсон, христианская писатель­ница, автор бестселлеров, которая первой обнару­жила, что ее сын был гомосексуалистом, и затем поняла, что церковь не знает, что делать с этим фактом. Она создала ассоциацию под названием «Служение шпателя» (по цитате «вам нужно было бы соскребать меня с потолка шпателем»), чтобы оказать помощь другим родителям, оказавшимся в ее положении. Убежденная в том, что Библия запрещает это, Барбара выступает противницей гомосексуализма и всегда объясняет свою пози­цию. Просто она пытается создать укрытие для других семей, которые не находят защиты в цер­кви. Информационные бюллетени, написанные Барбарой, полны историй семей, которые распа­лись, а затем мучительно пытались вернуть друг друга. «Это наши сыновья, это наши дочери, — говорит Барбара. — Мы не можем просто захлоп­нуть за ними дверь».

Я также беседовал с Тони Камполо, высоко­профессиональным христианским оратором, кото­рый является противником гомосексуальной люб­ви, признавая в то же самое время, что гомосек­суальная ориентация глубоко укоренена в человеке, и ее практически невозможно изменить. Oн выступает за идеал воздержания от сексуального общения. Отчасти из-за того, что его жена несет служение в общине сексуальных меньшинств, в адрес Тони злословили другие христиане, резуль­татом чего стала отмена многих встреч, на кото­рых он должен был выступать оратором. На од­ном собрании его оппоненты распространили мно­гозначительную переписку между Тони и лидером сексуальных меньшинств в Нации Гомосексуалис­тов. Письмо, которое, как было доказано, оказа­лось подложным, было частью кампании, при­званной опорочить имя Тони.

К моему великому удивлению, я узнал много об отношении к «другим» людям от Эдварда Добсона, ученого, работающего в университете Боба Джонса, в прошлом — правой руки Джерри Фолуэлла и основателя «Фундаменталистского журна­ла». Добсон оставил организацию Фолуэлла, что­бы принять пасторство в Гранд Рэпидз, штат Мичиган, и во время пребывания там он столк­нулся с проблемой СПИДа в его городе. Он по­просил о встрече некоторых известных в городе гомосексуалистов и воспользовался услугами чле­нов своей общины.

Хотя вера Добсона в неправильность гомосексу­альных отношений осталась прежней, он чувствовал себя обязанным обратиться к обществу геев с хрис­тианской любовью. Активисты этого обществ отнес­лись к нему, мягко говоря, с подозрением. Они знали репутацию Добсона как фундаменталиста, а для них, как и для большинства геев, при слове «фундаменталист» возникали ассоциации с людьми вроде тех демонстрантов, которых я видел в Вашин­гтоне, федеральный округ Колумбия.

Со временем Эд Добсон завоевал доверие об­щества геев. Он начал уговаривать своих прихожан приготовить на Рождество подарки для лю­дей, больных вич-инфекцией и оказать другую реальную поддержку больным и умирающим. Мно­гие из них до этого никогда не были знакомы ни с одним гомосексуалистом. Некоторые отказались участвовать в этом начинании. Однако постепен­но обе группы увидели друг друга в новом свете. Как сказал Добсону один гомосексуалист: «Мы понимаем вашу позицию и знаем, что вы не со­гласны с нами. Но вы, тем не менее, показываете любовь Иисуса, и это нас привлекает».

У многих людей, больных СПИДом, в Грэнд Рэпидз слово христианин вызывает теперь со­вершенно другие ассоциации, чем несколько лет назад. Опыт Добсона показал, что христиане могут иметь твердые взгляды относительно эти­ки поведения и все-таки проявлять любовь. Од­нажды Эд Добсон сказал мне: «Если я умру, и на моих похоронах кто-нибудь просто встанет и скажет: «Эд Добсон любил гомосексуалистов», я буду гордиться собой».

Я также брал интервью у доктора медицинс­ких наук Эверетта Купа, который тогда занимал должность начальника медицинского управления США. Репутация Купа как евангелического хри­стианина была непогрешима. Это он вместе с Фрэнсисом Шэффером помог мобилизовать кон­сервативную христианскую общину, чтобы она приняла участие в политических спорах на зло­бодневные темы.

Выступая в роли «национального доктора», Куп посещал пациентов, больных СПИДом. Глядя на их истощенные, изнуренные тела, он начал испы­тывать к ним глубокое сострадание как врач и как христианин. Он приносил клятву помогать сла­бым и бесправным людям, а это была самая сла­бая и бесправная группа из всей нации.

В течение семи недель Куп обращался только к религиозным группам, включая церковь Джер­ри Фолуэлла, союз « Национальные религиоз­ные радиопередачи»; к консервативным груп­пам, в том числе к иудаистам и римским като­ликам. В этих обращениях, написанных на офи­циальных бланках «Службы здравоохранения», Куп поддерживал необходимость воздержания и моногамного брака. Но он также добавлял: «Я начальник медицинского управления, в ведение которого входят как гетеросексуалы, так и гомосексуалы, молодые и старые, люди высокой морали и аморальные люди». Он напоминал сво­им собратьям христианам: «Вы можете ненави­деть грех, но вы должны любить грешника».

Куп всегда высказывал свое личное отвраще­ние к сексуальной распущенности. Если быть точным, то он использовал выражение «содо­мия» по отношению к гомосексуальным актам, но, будучи начальником медицинского управле­ния, он лоббировал интересы гомосексуалистов и заботился о них. Куп с трудом верил в это, но когда он обращался к двенадцати тысячам пред­ставителей сексуальных меньшинств в Бостоне, они кричали: «Куп! Куп! Куп! Куп!»

«Несмотря на то, что я говорю по поводу их образа жизни, они оказывают мне невероятную поддержку. Я думаю, это происходит потому, что я тот человек, который вышел и сказал, что он начальник медицинского управления для всех людей и будет встречаться с ними, где бы они ни были. Кроме того, я призвал к состраданию по отношению к ним и искал добровольцев, готовых ухаживать за ними». Куп никогда не шел на ком­промисс, когда это касалось его убеждений. Даже сейчас он продолжает употреблять эмоционально окрашенное слово «содомия», но так тепло представители сексуальных меньшинств не принимают ни  одного  евангелического христианина.

Наконец, благодаря родителям Мэла Уайта, я узнал много важного о жизни «других» людей. На телевидении сделали серию передач, в которой брали интервью у Мэла, его жены, его друзей и его родителей. Интересно, что после его призна­ния жена Мэла продолжала поддерживать его и говорить о нем только хорошее. Она даже написа­ла предисловие к его книге. Родители Мэла, кон­сервативные христиане, уважаемые члены обще­ства (отец Мэла был мэром в своем городе) пере­жили трудное время, пытаясь смириться с ситуа­цией. Когда Мэл ошарашил их своей новостью, они прошли через различные стадии шока и от­рицания.

В передаче был момент, когда телеведущий спросил родителей Мэла перед камерой: «Вы знаете, что другие христиане говорят о вашем сыне. Они говорят, что он извращенец. Что вы думаете об этом?»

«Ну, — ответила мама нежным дрожащим го­лосом, — может быть, он и извращенец, но он все равно наша гордость и радость».

Эта фраза запомнилась мне, поскольку я по­нял, что это и есть душераздирающее определе­ние «благодати». Я понял, что мать Мэла Уайта выразила то чувство, которое Бог испытывает по отношению к каждому из нас. В некотором смысле мы все мерзость перед лицом Господа, потому что все согрешили и лишены славы Божией. И все-таки, как бы то ни было, вопреки здравому смыслу, Бог любит нас. Благодать констатирует, что мы по-прежнему гордость и радость для Бога.

Пол Турнье писал об одном своем друге, кото­рый начал бракоразводный процесс: «Я не могу одобрить его поведение, поскольку развод — это всегда  неповиновение   Богу.  Я  бы  предал  свою веру, если бы скрыл это от него.  Я знаю, что в семейных делах всегда найдется другой выход, кро­ме развода,  если мы действительно готовы искать его под руководством Господа. Но я знаю, что это неповиновение не более греховно,  чем злословие, ложь, позывы гордости — грехи, в которых я бываю виновен каждый день. Обстоятельства нашей жизни бывают разными, но реальность наших сердец все­гда одинакова. Если бы я был на его месте, посту­пил ли бы я по-другому? Не имею представления. По крайней мере, я знаю, что мне понадобились бы друзья, которые безоговорочно любили бы меня и которые доверяли бы мне, не осуждая меня. Если он разводится, он, без сомнения, столкнется даже с большими неприятностями, чем те, которые имеет сейчас. Ему тем более понадобится моя поддержка, и это то, в чем он должен быть уверен».

Мне позвонил Мэл Уайт в самый разгар одного из его активистских мероприятий. Он ютился в небольшом домике в Колорадо Спрингс, штат Колорадо, в районе, известном своим полным консерватизмом — «абсолютный ноль» в отноше­нии борьбы за права сексуальных меньшинств. Сидя в своем домике, Мэл разбирал призывы к расправе над геями, распространяемые христиан­скими организациями Колорадо Спрингс. Мэл обратился к христианским лидерам с просьбой воздержаться от риторики, разжигающей рознь, поскольку во многих точках страны преступления на почве ненависти к представителям сексуаль­ных меньшинств приобрели характер эпидемии.

У Мэла была тяжелая неделя. Один местный комментатор сделал по радио несколько завуа­лированных выпадов в его сторону, и ночью его дом окружили рокеры, не давая ему спать свои­ми гудками.

«Один репортер пытается собрать нас всех вме­сте, — сказал мне Мэл по телефону. — Он при­гласил несколько радикально настроенных членов организации «Реакция», несколько лесбиянок из церкви МСС, а также руководителей таких объе­динений, как «В фокусе семья» и «Навигаторы». Я не знаю, что будет. Я голоден, утомлен и напу­ган. Мне нужно, чтобы ты приехал».

И я поехал. Мэл — единственный человек, который способен устроить такое собрание. Люди левых и правых политических взглядов сидели в одной гостиной, в воздухе висело осязаемое на­пряжение. Мне вспоминаются многие моменты этого вечера, но один — особенно. Когда Мэл попросил меня высказаться по поводу некоторых вопросов, он представил меня как своего друга и немного рассказал об истории наших с ним отно­шений. Он закончил рассказ словами: «Я не знаю, как Филипп относится ко всем аспектам вопроса гомосексуальности, и, честно говоря, боюсь его об этом спрашивать. Но я знаю, как он относится ко мне. Он меня любит».

Моя дружба с Мэлом во многом раскрыло мне глаза на благодать Божию. На первый взгляд, это слово может показаться кратким выражением рас­плывчатой либеральной терпимости. Разве мы все не можем просто жить в мире? Однако, благодать — это нечто другое. Если проследить ее теологи­ческие корни, она содержит элемент самопожерт­вования, некую цену.

Я видел, как Мэл раз за разом демонстрировал силу духа тем христианам, которые противостоя­ли ему. Один раз я попросил его дать мне по­смотреть пачку писем, которые он получает от христиан, и я с трудом прочитал их. Их страницы были пропитаны ненавистью. Во имя Бога, авто­ры обрушивали на Мэла поток ругательств, богохульств и угроз. Мне все время хотелось возразить: «Постойте, Мэл — мой друг. Вы не знаете его». Однако для авторов писем Мэл был ярлыком — извращенец! — а не человеком. Зная Мэла, я стал лучше понимать те опасности, которые Иисус так остро обсуждал в Нагорной Проповеди. Как быс­тро мы обвиняем других в убийстве или прелюбо­деянии и отрицаем нашу собственную злобу или похоть! Благодать умирает, когда мы поднимаем­ся друг против друга.

Я также читал несколько писем, которые Мэл получил в ответ на его книгу «Странник у врат: быть геем и христианином в Америке». Большин­ство из них пришло от гомосексуалистов, и в них просто рассказывались истории. Как и Мэл, мно­гие из авторов писем пытались совершить само­убийство. Как Мэл, многие не видели от церкви ничего, кроме отторжения. Продано восемьдесят тысяч книг, сорок одна тысяча отзывов от читате­лей. Может ли эта статистика что-нибудь сказать о жажде благодати в среде представителей сексу­альных меньшинств?

Я наблюдал за тем, как Мэл пытался сделать себе новую карьеру. Он потерял всех своих быв­ших клиентов, и его доход упал на семьдесят пять процентов, ему пришлось переехать из роскошно­го дома в квартиру. Будучи юрисконсультом в деноминации МСС, он теперь большую часть вре­мени проводит, выступая перед маленькими цер­ковными группами, состоящими из мужчин и женщин, относящихся к сексуальным меньшин­ствам, перед группами, которые, мягко говоря, не очень-то подпитывают «эго» выступающего.

Само понятие «церковь представителей сек­суальных меньшинств» кажется мне странным. Я встречал пассивных гомосексуалистов полнос­тью отказавшихся от сексуальной жизни, которые отчаянно хотят, чтобы какая-нибудь другая церковь приняла их, но не нашли ни одной. Мне жаль, дар этих христиан, и также жаль, что церковь МСС, как мне кажется, так зациклена на вопросах секса.

Между мной и Мэлом существуют глубокие различия. Я не согласен со многими его решени­ями, которые он принял. «Однажды мы встретим­ся лицом к лицу, оказавшись по разные стороны баррикад, — предсказывал он несколько лет тому назад. — Что тогда станет с нашей дружбой?»

Я вспоминаю один сложный спор в кафе «Ред Лайон Инн» сразу после моего возвращения из России. Меня всего распирало от новостей о па­дении коммунизма, о том, что почти треть мира готова заново обратиться к Христу, о невероятных словах, которые я слышал из уст Горбачева и сотрудников КГБ. Это, казалось, был редкий мо­мент благодати в этом веке, который видел так мало подобных моментов.

Однако у Мэла была другая повестка дня: «Мо­жешь ли ты поддержать мое посвящение в духов­ный сан?» — спросил он. В этот момент мои мысли были далеко от гомосексуальности, не го­воря уже о сексуальности. Я думал о падении марксизма, о конце «холодной войны», об осво­бождении людей из Гулага.

«Нет, — ответил я Мэлу, подумав мгновение, — основываясь на твоей истории и на том, что я читал в Посланиях, я не думаю, что ты подхо­дишь. Если бы я голосовал по поводу твоего по­священия, я бы проголосовал «против».

Потребовались месяцы, чтобы восстановить нашу дружбу после этого разговора. Я ответил честно, беспристрастно, но для Мэла это прозву­чало как прямое и личное оскорбление. Я пыта­юсь поставить себя на его место, чтобы понять, каково это, продолжать дружить с человеком, ко­торый пишет для журнала «Христианство сегод­ня» и представляет евангелическую церковь, при­чинившую ему столько боли. Насколько это было бы для него легче если бы он окружил себя едино­мышленниками .

Честно говоря, я думаю, что наша дружба тре­бует гораздо больше благодати со стороны Мэла, чем с моей.

Могу себе представить, какие письма я получу в ответ на эту историю. Гомосексуализм — на­столько животрепещущая тема, что она притяги­вает страстные отзывы с обеих сторон. Консерва­торы будут серьезно критиковать меня за то, что я потакаю грешнику. Либералы будут нападать на меня за то, что я не поддерживаю их позицию. Повторюсь, речь идет не о моих взглядах на гомо­сексуальное поведение, а только о моем отноше­нии к гомосексуалистам. Я воспользовался приме­ром моих отношений с Мэлом Уайтом, сознатель­но обходя стороной некоторые вопросы, посколь­ку для меня это был интенсивный и продолжительный тест на то, как благодать призывает меня обра­щаться с «другими» людьми.

Такие сильные различия, каким бы ни было поле сражения, становятся тяжелым испытанием для благодати. Некоторые мучительно ищут ответ на вопрос о том, как относиться к фундаментали­стам, которые оскорбили их в прошлом. Уилл Кэмпбелл взял на себя миссию примириться с глухими провинциалами и ку-клукс-клановцами. Другие, в свою очередь, борются с заносчивостью и узким кругозором «политически корректных» либералов. Белым приходится иметь дело с их отличиями от афроамериканцев и наоборот. Чер­нокожие, живущие в городах, также находятся в сложных отношениях с евреями и корейцами.

Такой вопрос, как гомосексуальность, пред­ставляет собой особый случай, поскольку разли­чия базируются на вопросах морали, а не меж­культурных отношений. В течение почти всей своей истории церковь рассматривала гомосек­суальное поведение как серьезный грех. Тогда вопрос можно поставить таким образом: «Как мы относимся к грешникам?»

Я вспоминаю о тех изменениях, которые про­изошли в евангелической церкви на моей памяти в связи с вопросом о разводе, вопрос, по поводу которого Иисус выражался абсолютно ясно. Одна­ко сегодня разведенного человека не сторонятся, его не изгоняют из церквей, не оплевывают, не кричат на него. Даже те, кто признает развод грехом, стали принимать грешников и относиться к ним цивилизованно и даже с любовью. Другие грехи, по поводу которых Библия также высказы­вается ясно, например, жадность вообще не явля­ются препятствием. Мы научились принимать че­ловека, не одобряя его поведения.

Изучая жизнь Иисуса, я пришел к выводу, что какие бы барьеры нам ни пришлось преодолевать, общаясь с «другими» людьми, они не сравнятся с тем, что преодолел Господь Бог, когда сошел на планету Земля, чтобы присоединиться к нам. Вспомните, Он обитал в Святилище и Его при­сутствие заставляло вершины горы извергать огонь и дым, принося смерть любому нечистому челове­ку, который подходил близко,

Я восхищаюсь тем, что Иисус завоевал репута­цию «друга грешников», таких людей, как прости­тутка, богатый эксплуататор, одержимая бесом женщина, римский солдат, самаритянская жен­щина, страдающая кровотечением, и другая самарянка, имевшая много мужей. Как писал Хельмут Тилике:

«Иисус обладал силой, позволявшей ему лю­бить шлюх, хвастунов и негодяев... он был спосо­бен на это только потому, что его взгляд прони­кал сквозь грязь и коросту дегенеративности, по­скольку его глаза видели божественный образ, который сокрыт во всех наших действиях — в каждом человеке! ... В первую очередь и прежде всего, он дает нам новое видение...

Когда Иисус любил грешного человека и помо­гал ему, он видел в нем заблудшее дитя Господа. Он видел в нем человеческое существо, которое Отец любил и из-за которого горевал, поскольку оно совершало ошибку. Он видел человека таким, каким его изначально спроектировал Бог, таким, каким он задумывался, и для этого его взгляд проникал под внешнюю оболочку из грязи к ис­тинному человеку под ней. Иисус не идентифи­цировал человека с совершенным им грехом, но, наоборот, видел в этом грехе нечто чужеродное, нечто действительно ему не принадлежащее, не­что, что просто сковало человека и овладело им, и от чего Иисус должен был избавить его и вер­нуть к его же истинной сущности. Иисус был способен любить людей, поскольку он любил их прямо сквозь оболочку из грязи».

Может быть, мы и отвратительны, но по-пре­жнему остаемся гордостью и радостью Бога. Всем нам в церкви необходимы «глаза, исцеленные бла­годатью», чтобы увидеть потенциальное в других, увидеть ту самую благодать, которую Господь так расточительно поместил в нас. «Любить человека, — сказал Достоевский, — значит, видеть его та­ким, каким его замыслил Бог».