Дорожная беседа о высоких материях племянника-кагана и дяди-шамана

31.Дорожная беседа о высоких материях племянника-кагана и дяди-шамана

Было холодно. Свистящий ветер дул в лицо с юга. Снег, валивший все последние дни, сегодня однако перестал. Все вокруг было белым-бело. Нежный снежный покров укутал далекие Альпы справа, дунайские тростники слева и равнину спереди, на которой изредка попадались небольшие лески, рощи и кустарниковые массивы. Вода в Дунае местами сверху покрылась тонкой коркой льда. Для степного жителя такая погода еще не была бедствием, поскольку снег не затвердевал и не образовывал поверху ледяную корку. Неприхотливый скот мог без труда добывать себе из-под снега корм, разгребая копытами малозаснеженные участки в горных лощинах, небольших долинах и закрытых от ветров низинах.

– Сдается мне, что это была не девушка-хыс, а самая настоящая молодая медведица, – повернулся к великому кагану главный шаман всех гуннских племен старый сабир Айбарс, подтыкая под коленки полы своего нагольного тулупа и удобно устраиваясь в высоком деревянном гуннском седле на идущей быстрым шагом небольшом гнедом мерине. – Когда в дикое животное вселяется таоээ¹³⁷, то оно может принимать человеческий облик... А вообще ты очень правильно сделал, что выпустил на свободу этого человека-медведя. Если бы ты не сделал этого, таоээ покинул бы этот облик и медведица умерла бы в страшной тоске по воле. И огромный грех лег бы на твою совесть. А таоээ мог бы причинить тебе какое-либо несчастье.

– Ты прав, аба Айбарс, – также развернулся в низком аланском кожаном седле в сторону своего дорожного собеседника верховный хан, его такой же гнедой масти, но более высокий и широкий, готский конь стал убыстрять шаг, чтобы нагнать идущую чуть немного впереди лошадь шамана, – я тоже тогда подумал об этом. Мне вспомнилось, что во времена моего детства, когда хуннагуры проживали еще в низовьях Дуная и в припонтийских степях, как-то раз наши охотники в соседних дакийских горах убили медведицу. И на одного из охотников тогда накинулось, выскочив из берлоги, какое-то дикое существо небольших размеров, но очень сильное. Когда людям удалось с ним справиться и связать, то обнаружилось, что это была девочка лет восьми-десяти. Она издавала рычание и все повадки у нее были чисто медвежьи. Я сам лично ходил смотреть на эту захваченную маленькую пленницу. Охотник-владелец хотел приручить ее, заставить есть вареную пищу и продать заезжим купцам как диковинку. Но у него ничего не получилось. Девочка-медведь умерла через одну луну, так и не притронувшись к еде и сильно исхудав, оставались одни кости и большие глаза. Шаман племени советовал охотнику выпустить это дикое существо снова в лес, но жадность взяла вверх; владелец хотел выручить за нее несколько денариев от торговцев. И впоследствии этого алчного охотника, как говорили тогда, постигли всякие беды и горести, у него умерла жена, потом упал с коня на полном скаку и разбился насмерть его старший сын; затем утонула на речке, полоща белье, его дочь, а, в конце концов, он сам потерял рассудок и прибился в качестве дровосека к обозному кочевью, где и кончил свою жизнь. И вспомнив этот случай, я решил отпустить на волю эту девушку-медведицу.

– Мой каган, я полагаю, задумал ты величайшие деяния, смотрит твой взор на заход солнца, в сторону берегов последнего моря. И срок уже подходит. Уже три года прошло с тех пор, как мы ходили в наше последнее боевое сапари на византийские земли и взяли там изобильную добычу. В нашем степном адате сказано, что раз в четыре года мы должны воевать. За это время подрастают молодые нукеры, ранее ходившие в походы воины становятся их боевыми наставниками, новые табуны объезженных лошадей уже готовы для дальних переходов и для боев, в племенах и туменах насушили достаточно хурута, заготовили про запас вяленого мяса и намололи на ручных жерновах впрок много далгана. Все готово для боевого сапари. Но еще необходима самая важная часть подготовки.

– Какая же, мой уважаемый шаман-аба?

– Мой несравненный племянник-каган, самая важная сторона подготовки к военному походу – это настроить джигитов на будущую удачу, для достижения которой они не должны жалеть и самой жизни. Люди, и только люди: смелые воины, отважные бататуры, дерзкие нукеры, удачливые эрены¹³⁸ и лихие мужчины – добывают победу в страшной сече! Ты не забывай, что наш каганат разноплеменный, состоит из различных народов, поклоняющихся разным богам. Человеческие народы сродни стадам животных. Вот у нас табуны лошадей, стада быков и буйволов, отары овец, гурты яков, верблюдов и еще много животных! И все они находятся на одной равнине и питаются одной травой. Но они по-разному защищаются от своих естественных врагов. Жеребцы безбоязненно защищают свои косяки от волков, гиен и шакалов, и, если какой жеребец смелый и боевой, то хищники обходят его табун стороной. Коровы и буйволицы сами бесстрашно защищают своих телят, образовав круг и выставив вперед острые рога. Бык там у них уже бездействует. Яки и ячихи, не раздумывая, могут в горах атаковать снежного барса. Верблюд-атан¹³⁹ не боится иной раз сразиться с тигром, хотя и проигрывает схватку. Нечто подобное наблюдается и у нас, среди наших народов и племен. Отчаянно смелые германцы четко выполняют боевые команды, но они не дружные и порой так враждуют между собой, что остгот готов перегрызть горло своему собрату-вестготу, говорящему на сходном с ним языке. Славяне мужественные, дерзновенные и дружные между собой, но они не любят дисциплину и порядок, и зачастую запаздывают в бой и подводят своих союзников. Аланы и роксоланы слишком горячие, храбрые и кичливые, они вступают в схватку иногда до указанного срока и также подводят своих союзников.

– Хорошо, мой аба Айбарс, я соглашаюсь с такой нелестной характеристикой некоторых моих подданных и учту их отрицательные качества при планировании будущих сражений. Но что ты скажешь о наших исконных племенах гуннов?

– Что я могу сказать? – переспросил старый шаман, покачиваясь в седле. – Я могу сказать, что мы гунны непритязательные, много не просим у высоких небес, гордые и лихие, любим порядок, подчиняемся начальникам безоговорочно, почитаем старших. Типичный гунн не любит запутанных вещей и явлений. Он мыслит четко воспринимаемыми образами, которые есть логичное отражение действительного положения дел: есть высокие небеса или Коко Тенгир, есть праматерь всего живого на земле Умай-ана, есть бескрайняя степь, есть огромные стада и есть гунны, которые кормятся с этих стад. Денно и нощно они проводят свое время в трудовых заботах и в почитании небес. А также есть чужеземные ленивые и жадные народы, которые разжирели до того, что у них не отличишь женщину от мужчины, у обоих свисают подбородки, выдаются вперед животы и висят пухлые груди. Типичный гунн возмущается такой сладострастной жизнью недостойных оседлых народов, обитающих под крышами в городах, и храбро идет под началом своего хана и туменбаши наказать ленивца и отобрать у него то, чем тот владеет незаслуженно. Он считает при этом, что исполняет волю Коко Тенгира. Гунн любит прозрачность в мировоззрении, твердую заданность предметов и явлений, а также устойчивое равновесие своих взглядов. Если что-либо в этом подлунном мире не соответствует вышесказанному, то гунн теряется, так как ненавидит чувство тревоги и противоречия; он сразу же приходит в замешательство, поскольку становится беспомощным в поисках решения проблемы. Но если умный правитель предлагает ему ясный путь выхода из создавшейся трудности, то простой гунн боготворит этого своего вождя и бестрепетно следует за ним куда угодно, слепо и безукоснительно повинуясь ему во всем, так как этот разумный властитель выступает для него на этой земле в качестве упрощенного подобия небесных сил и Коко Тенгира. Поэтому, мой каган, надо доходчиво разъяснять нашим исконным гуннским верноподданным конечную цель намечаемого великого броска к берегам последнего моря. И при этом размер добычи в походе играет не самую главную роль, а если сказать более точнее, то добыча – это не самое важное. Самое важное – убедить гунна в необходимости его участия в таком сверхдальнем боевом сапари, так как он тогда будет исполнять повеление небес и проявит свое мужество.

– Сверхумные вещи говоришь ты мне, мой дорогой аба Айбарс, – покачал головой также в такт движения своего гнедого верховный гуннский хан: – Вспомнились мне лекции по философии, логике и по софистике, которые читал у нас в педагогикуме в Руме старый благообразный ритор Андрокл, за которым такой же старый беловолосый раб носил амфору с крепким вином; этот преподаватель-ритор каждые полрумийских часа выпивал по бокалу вина и после выпитого он с большим воодушевлением рассказывал нам о философских постулатах Аристотеля, Демокрита и Сократа; были такие знаменитые эллинские мыслители в древности, исписавшие телеги манускриптных пергаментных свитков.

– Я не говорю чего-либо необычного, мой племянник– каган, а высказываю то, что имеет место в этом поднебесном мире, где самым дисциплинированным, самым послушным, самым беспритязательным и скромным, а также самым отважным и удалым является наш любимый народ гуннов.

– А знаешь ли ты, мой уважаемый аба Айбарс, как представляют нас в обоих Румах? Когда я был аманатом и служил в западнорумийском войске в Галлии, все мои сослуживцы вначале сильно удивлялись и всегда вопрошали: неужели ты самый настоящий гунн? Почему в последнем походе на Византию я разрешил своим воинам забирать все ценное из храмов, монастырей и церквей, хотя до этого мы никогда в божьи дома не входили и ничего там не трогали? Даже германцы – последователи сына бога Иссы и те стали растаскивать все освященное религиозное добро. А почему я спрашиваю? Да потому что, отвечу я тебе сам, мой шаман-аба, монахи, священники и духовные пастыри уже на протяжении трех поколений распускают грязные слухи о нас среди своих собратьев по религии и местных прихожан, – чувствовалось что великий каган начинает приходить в сильное негодование, так как голос его повысился и стал очень громким, обе ладони сжались в кулаки, словно он хотел ударить кого-либо, – поскольку только они обладают возможностью передавать слухи, по возможности, большому числу людей одновременно. Ну а ты ведь, мой шаман-аба, знаешь все эти россказни, сам слышал их в бургундском сапари в верховьях Рейна и в походе на вестготов в Южную Галлию. Как я могу после этого жалеть монахов и их добро, коли они люто ненавидят нас, гуннов, и распускают всякие бредовые слухи о нас, позоря и бесчестя нас как самых последних кулов и малаев? Ну давай вспомним, аба Айбарс, что они в обоих Румах говорят о нас! Якобы, готский конунг по имени Филимер обнаружил среди своего племени женщин-колдуний и прогнал их в степь. А там изгнанницы смешались с нечистыми духами, бродящими около Мэотийского болота, вступили с ними в связь и произвели, мол, на свет нас, гуннов. И как только эти священники нас не ругают: мол, гунны-де представляют собой свирепый и безжалостный род; якобы, мы самые коварные и подлые люди на земле, можем подкрасться и убить человека со спины. Мол, гунны мало чем похожи на людей, это безбородые низкорослые существа, похожие, скорее, на карликов, и образом жизни и дикостью своей напоминают зверей. И лица людей из этого звероподобного племени подобны округлому диску с дырками вместо глаз. Детям мужского пола, якобы, гунны рассекают щеки острым железом, чтобы они раньше, чем воспринять питание материнским молоком, попробовали испытание раной. Поэтому все гунны растут безбородыми, с уродливыми лицами, и даже безволосыми на голове и плешивыми. И как можно после этого проявлять сострадание к таким служителям чужеземных богов, хотя в нашем каганате наши небесные боги прекрасно уживаются со всякими иными, которым поклоняются паши союзные негуннские народы.

– Я понимаю твои сердитые слова, мой великий каган, ведь наши гунны не свирепей и не ужасней других воюющих племен. Если сказать больше, то мы даже милосерднее их. Пленных стараемся не убивать без причины, ведь их можно продать как рабов или же получить за них откупные деньги. Стариков и старух мы также не берем никогда в плен, а оставляем их жить там, где они обитают. Что же касается умелых мастеровых, молодых женщин и девушек, подростков и детей, то мы их забираем; да, сначала как кулов и малаев. И обычно всех детей мы усыновляем и удочеряем и они вырастают гуннами, а женщин и девушек берем в жены и они рожают нам детей. Если хорошо рассмотреть любое наше племя, то сколько в нем бывших мастеровых румийцев, фракийцев, иллирийцев, германцев и славян, давно уже ставших гуннами, да и почти у каждого гунна одна из жен не коренная гуннка. Да у тебя самого, мой каган, из трех законных жен только одна байбиче Эрихан из исконных гуннок, а обе другие – германки: хатун Сванхильда – остготка, а токал Гудрун – бургундка. А кто сейчас помнит об этом, когда они обе говорят по-гуннски и воспитывают своих детей в степном духе! А когда румийцы завоевывают город, то они целого камня на камне не оставляют, а всех людей до одного продают в рабство, если только не убивают их. И столетиями они не считают покоренных людей себе равными и своими гражданами, мало того, румийцы их презирают и обзывают варварами, что сродни понятию «ненормальный и подлый человек».