Последнее сапари великого кагана гуннов

56.Последнее сапари великого кагана гуннов

На почетном торе возвышался довольный и улыбающийся верховный хан гуннов Аттила, как всегда в своем скромном одеянии. Рядом с ним сидела нарядная вся в белом и под белым покрывалом красавица-невеста, вся сияющая от счастья – ведь такой отчаянный и дерзкий ээрен и ман, в которого бесповоротно влюблялись самые утонченные высокородные дочери румийских императоров, становился ее законным мужем! И она с сегодняшнего дня перестанет быть рабыней-малайкой, а становится свободной женщиной гуннского народа!

И была потом первая брачная ночь. Испытала прекрасная Ильдихе в эту ночь несильное потрясение, так как в душе уже готовилась к этому. Но все же вытерпела она боли ниже живота в промежности, несильное кровотечение на белую простыню и легкое и недолгое отвращение ко всем мужчинам. Но уже на третий день проснулось у очаровательной ругийки сладострастное желание и стала ждать она с нетерпением вечера и ночи. Лишь изредка в своих мыслях испытывала она чувство стыдливости по поводу своих не слишком больших грудей. Миллион раз благодарила она в мыслях чудесного человека – румийца Ореста, который дал ей тогда стеклянный пузырек с привораживающим зельем!

В первую же ночь, движимая своей искренней любовью, имела желание счастливая молодая жена в порыве откровения рассказать все своему мужу-кагану об этом приворотном зелье, но потом какое-то внутреннее чувство загасило этот порыв искренности. И всемогущая германская покровительница семейного очага богиня Фрейя услышала ее невысказанные мольбы – прислала к ней румийского патриция-тархана Ореста с новой стеклянной амфоркой, полной такой же волшебной жидкости.

За эти шесть дней научилась молодая германская хатун тому, как следует вести себя в постели наедине со своим гуннским мужем-ээреном. В полутьме при неярких настенных лампадах, висящих рядом с широким ложем, балдахин которого был всегда откинут, угадывала она во взгляде, в движениях и в полужестах кагана его желания, понимала невысказанные намеки в его взоре, улавливала его тихий, почти неслышный шепот, тонко чувствовала, чего он от нее ожидает.

И пришло седьмое утро в орду, было тихо в каганском дворце, звенящая пустота давила уши людей. Обычно рано поднимающийся и выходящий на крыльцо в жаркое летнее утро великий каган гуннов почему-то не подавал признаков своего присутствия. Прошло уже столько времени с момента восхода солнца, которое равняется трем румийским часам. Но безмолвствовало все вокруг. Стояла давящая на человеческое сознание и гнетущая человеческую душу тишина.

И главный шаман всех гуннов Айбарс вместе с элтуменбаши Орестом отдали нукерам охраны приказ взломать тяжелую ореховую дверь. Трое сильных воинов-хуннагуров исполнили этот буюрук. И ужасная картина предстала перед их глазами. На широкой ложе лежал безмолвно, полузакрытый тонким летним одеялом, великий каган всех гуннов. Рядом сидела полуодетая молодая жена, отсвечивая белой нежной кожей сквозь прозрачное желтое покрывало, в руках она держала коричневую подушку. Румийский аристократ Орест почему-то вспомнил, что гунны окрашивают покрывала для новобрачных в желтый цвет шелухой лука, а наволочку для подушки в коричневый цвет корой ольхи. Думая эти мысли, элтуменбаши румиец непроизвольно и невольно обратил внимание на руки красавицы-хатун, сидевшей и покачивающейся с отрешенным и бессмысленным взглядом. В ладонях она сжимала отблескивающую стеклом амфорку.

Верховный властитель и правитель гуннского каганата, великий каган гуннов, верховный главнокомандующий над всеми степными туменами, туменбаши, западнорумийский легат и магистр обеих румийских милиций, хан восточного крыла гуннов, сенгир-хан и знатный тархан Аттила был мертв. Об этом свидетельствовала запекшаяся кровь на его подбородке и груди. Великий воитель, одним движением руки посылающий в бой сотни тысяч смелых нукеров, ушел из этой поднебесной жизни.

Старший писарь-каринжи Орест стал успокаивать молодую ругийскую хатун, находящуюся с дикими глазами в беспамятстве, поглаживая ее плечи и руки. Ладони ее разжались на удивление легко, стеклянный пузырек, который не был замечен никем другим, кроме удачливого румийца, незаметно исчез в широких карманах последнего.

Сорок плакальщиц находились в большой белой юрте. Они издавали жалобные причитания, крики, стоны и вопли, провожая в последний путь на небеса величайшего земного властителя и воителя. В центре орду во дворе перед большим дворцом был разбит высокий синьский шелковый шатер с наполовину подоткнутыми краями. Все пришедшие проститься с великим каганом могли видеть его, лежавшего спокойно и величественно в центре шатра на носилках-доржене. Сорок храбрых джигитов-гуннов с разрезанными по адату в кровь лицами, постоянно скакали на конях вокруг разноцветного шелкового шатра; они сменялись беспрестанно. Желающих отдать величайшему правителю последние почести было очень много – до нескольких десятков тысяч, все они толпились пешком и конные, вокруг большого деревянного дворца. В первых рядах стояли плотной стеной, глотая скупые мужские слезы, бестрепетные гуннские пандуры²³², за ними возвышались мужественные атээрены²³³.

И звучала великая песнь скорьби из уст скачущих кругом воинов, горделивая и тоскливая, возвышенная и печальная, торжественная и траурная:

Улуг хун Аттила каган,

Мундзукула,

Харта эльдар хан,

Бири сена болла,

Сармат йери, керман йери,

Румий йери жау чапкан,

Олди калалар бута келадан,

Улуг пушта хун атуйах келадан,

Сена Тенгири-ата кетада,

Сена Умай-ана кетада,

Хун эль жау бара,

Хун ийгиттар жау до,

Сена башига болмада,

Кем олда бара жау ураа,

Кем олда бара жау кыра?²³⁴

По обычаям степей покойный должен был отправиться в путь на высокие синие небеса в день смерти, не дожидаясь вечерних сумерек. Уже к послеобеденному времени умелые мастера-темирши изготовили три гроба: первый снаружи железный, второй промежуточный серебряный и третий, самый меньший внутри, золотой; в последний и был уложен величайший воин Великих степей от Синя и до Рума, сенгир-хан Аттила, в дорогих одеяниях и с драгоценным золотым оружием, украшенным благородными каменьями. Хотя славнейший воитель при жизни не любил таких многоценных вещей и оружие и никогда не имел их, но в потустороннем мире он должен был явиться в золотом блеске своего земного величия.

Железный, блестящий от вечерних солнечных лучей, гроб укрепили на дорженах между четырьмя сильными гнедыми жеребцами-тарпанами. Колонна добровольцев с подменными конями уходила в последний путь вместе с благословенным покорителем огромных земель и богатых государств, каганом Аттилой. Впереди на своем гнедом мерине ехал главный шаман всех гуннских народов, старый сенгир Айбарс. За ним двигались двадцать один человек гуннских тарханов из племени хуннагуров, никакой другой гунн из иного племени (разумеется, кроме сабирского шамана-провидца Айбарса) не имел права сопровождать в прощальное похоронное сапари знаменитого властителя гуннов и союзных народов, происходящего из хуннагуров. Самым знатным хуннагурским провожающим тарханом был жасаул темника тридцатитрехлетний этельбер Газанула, сын тархана Эмека.

Двадцать один верховых хуннагурских воинов вели за собой каждый по три пленных раба-кула, которые также были на конях, но с привязанными к луке седла руками.

Три дня и три ночи скакали сначала по плодородной паннонийской пуште, затем по зеленым карпатским горам, перевалам и ущельям один сабирский шаман, двадцать один хуннагурский джигит и шестьдесят три разноплеменных кулов. На третий день к вечеру величайшего из земных воинов похоронили в середине горной поляны между тремя высокими арчовыми деревьями. Место захоронения раровняли и придали ему первоначальный вид. К вечеру первого дня обратного пути около небольшого горного озерка зарубили рабов, копавших могилу, и сбросили их трупы в воду. На второй вечер пути назад главный шаман гуннов сварил на костре ядовитое зелье и дал напиться каждому воину, который сразу же после первого глотка падал замертво. Шаман Айбарс отпустил здесь на все четыре стороны всех коней с седлами, чапыраками и уздечками, оставив только семь смирных меринов, на которые нагрузил оружие нукеров и заступы кулов. Въехав на третий день к вечеру на срединную площадку орду, главный шаман сабирского народа и всех гуннских племен, родовитый сенгир, потомок замечательного Лаошаня, шестидесятивосьмилетний знахарь-целитель и ведун-провидец Айбарс сошел с коня, бросил на землю поводок-чембур, за который были привязаны семь груженых лошадей сзади, и громко возвестил:

– Гунны, я прибыл назад с вестью, великий каган нашел свое последнее земное пристанище-увар²³⁵, я ухожу вслед за ним, – и упал на траву бездыханный.

Место захоронения величайшего воителя степных народов покрылось мраком, и таким образом, осталось тайной на все последующие времена.

Блаженная радость охватила правителей обеих румийских империй при получении известия о кончине великого властителя гуннов, один лишь взгляд которого насылал боязнь на целые народы и государства. Долго возносились в христианских и языческих храмах, соборах, церквях, молельных домах и монастырях исконного Рума и Византии благодарственные молитвы различным богам. Животный страх перед величайшим из земных воителей стал понемногу улетучиваться. Как сообщал дипломат и историк Приск, императору Восточного Рума в ночь смерти великого кагана явился во сне бог, державший в руках сломанный гуннский лук.

Закончилась величайшая песнь степи в стороне захода солнца, где жили изнеженные и обленившиеся народы.

Гуннские племена, целое столетие нагонявшие священный трепет и ужас на жителей вечерних стран и прошедшие огнем и мечом по Эделю и Танаису, Данаперу и Данастеру, Дунаю и Рейну, Луаре и Роне, Тибру и По, а также Евфрату и Тигру, разошлись в разные стороны Европы и Азии, унося с собой гордое самоназвание «кипчаки»²³⁶.