Великий каган Аттила поспешает к городу Аквилее

49.Великий каган Аттила поспешает к городу Аквилее

Великий каган Аттила в сопровождении главного шамана Айбарса и элтуменбаши Ореста, оберегаемый хуннагурско-угорским полутуменом, первым делом направился в жаркие дни поздней весны в Медиолан, еще недавно бывший на протяжении одного поколения столицей Румийской империи и резиденцией августейших правителей.

Огромный город Медиолан, пощаженный гуннами и их союзниками за разумное поведение его властей и жителей, представлял собой великолепное зрелище. Высокие красивые многоэтажные дома, облицованные белым и черным мрамором; ровные дорожные каменные плиты и высокие гранитные тротуары; отменно действующий акведук, приносящий в город чистую и холодную родниковую воду; красивые крытые колоннады вокруг центрального форума и многое другое приятно поразили великого гуннского кагана. Высоченный храм, сооруженный из желтого камня и по углам обрамленный коричневым гранитом, вмещал в себя за один раз до тысячи молящихся христиан. Но особое восхищение у кагана и его сопровождающих знатных военачальников вызвала большая, на всю внутреннюю стену храма, красочная картина, изображающая сидящего на троне знаменитого и победоносного румийского императора Октавиана Августа, жившего около восемнадцати поколений тому назад. В золоченых одеждах, с короной на голове и со скипетром в руках надменно глядел сверху замечательный августейший правитель на покорно стоящих перед ним внизу на коленях варварских галльских и германских вождей (число которых было двадцать четыре), приносящих ему дары. Каждый из преклонивших колени высыпал из мешка на пол слитки золота, серебра или же драгоценные камни.

Верховный хан оглянулся на стоящих полукругом поодаль сзади своих военачальников: биттогурского рыжеволосого этельбера Таймаса, хайлундурского большеголового бека Порсука, остготского вечно угрюмого конунга Валамира и аланского горбоносого хана Таухуза. Затем великий каган негромко обратился к стоящему рядом с ним справа престарелому гуннскому шаману, но так чтобы его могли слышать все вокруг:

– Аба Айбарс, картина хороша, но уже не соответствует реальности. Рум сейчас не повелевает двадцатью четырьмя народами. Напротив, эти двадцать четыре народа наседают на Рум со всех сторон, а он пока только отбивается или же безропотно сдает свои города, ну, например, как этот город Медиолан.

Стоящий слева от сенгир-хана начальник гуннского военного штаба Орест также хорошо слышал эти слова. Несмотря на свой малый рост и тщедушное телосложение, старший писарь-каринжи имел изворотливый ум, поскольку он в этот же вечер привел в юрту великого кагана некоего медиоланца средних лет и представил его как выдающегося мастера-художника, могущего написать портрет верховного хана Аттилы.

– Если ты, мой император, не имеешь возражений, то я поручу этому мастеру перерисовать ту картину в городском храме, – смиренно предложил хитроумный молодой румиец Орест, – там на троне он напишет тебя, а в качестве коленопреклоненных данников изобразит румийских императоров, и тогда эта картина будет соответствовать реальности.

– Хм, – великий каган с неподдельным интересом взглянул на своего элтуменбаши, – ты имеешь разумную голову и много выдающихся способностей, а такие люди обычно бывают очень лукавыми и всегда себе на уме.

Три раза посещал медиоланский художник верховного хана со своими холстами, красками и кисточками, чтобы хорошо запечатлеть его облик на картине.

В другом румийском сдавшимся на милость победителей городе Тицине, находящимся в отдалении от Медиолана на расстоянии двух конских перегонов, начальник гуннского военного штаба Орест узрел в христианской церкви шестьдесят барельефов на внутренней стене, которые были ликами выдающихся людей (императоров, полководцев и философов) древней Эллады и Рума. Элтуменбаши Орест также распорядился там слепить еще один такой барельеф, но уже с изображением лика великого кагана Аттилы. Он должен был быть размещен в самом центре внутренней глухой «почетной» стены, напротив входа под традиционной настенной картиной с распятым богочеловеком Христом.

Старший гуннский писарь лично проследил за тем, чтобы барельеф с ликом хана Аттилы в Тицине и картина с каганом Аттилой на троне в Медиолане были исполнены красочно и живописно и привлекали бы внимание людей, знающих в этом деле толк. В Медиолане элтуменбаши Орест выговаривал недовольно умелому художнику:

– Ты зачем нарисовал вон того варварского вождя с недовольным лицом и показывающим рукой нехороший знак сидящему на трое повелителю? Он имеет сжатый правый кулак с большим пальцем, торчащим промеж указательного и среднего, а такое сжатие ладони считается у гуннов непристойным, оно, якобы, намекает на женский половой орган. Срочно перерисуй, если не хочешь лишиться головы!

До начала лета задержался великий каган около Медиолана. Там было небольшое чудное озерко с прохладной водой, поросшее вокруг тростниками и камышом и богатое водоплавающей птицей. Продолжала стоять удушливая жара и не хотелось далеко удаляться от прохладного бережка. Рядом с водой был разбит каганский лагерь и на несколько дней верховный главнокомандующий всеми гуннскими и союзными туменами отрешился от повседневных воинских и походных забот. С утра и до вечера он купался в озере, между делом постреливал из лука взлетающих гусей, уток и лысух, лакомился зажаренной дичью, попивал искрометное северогалльское вино и много спал! Но всему хорошему бывает предел.

Вернулись гонцы от туменбаши Стаки, которые привезли пергамент с сообщением, что крепость Аквилея до сих пор еще не взята. Это известие сильно разгневало великого кагана. Как же так! Сорок пять тысяч боевых джигитов уже свыше трех месяцев без толку топчутся вокруг только одного города! И среди них самые лихие, самые удалые и самые бестрепетные воины – сабиры и акациры!

И сильно рассерженный верховный каган решил сам отбыть туда к Аквилее, чтобы самолично руководить взятием этого непокорного города. Все вокруг засуетились, забегали, начались сборы в дальнюю дорогу.

За два дня каганская колонна покрыла расстояние в шесть конских переходов от города Медиолана и до кастелла Брексии, где верховный хан повелел сделать краткую остановку на один день. Его уже ожидали здесь начальники воинских отрядов, которыми командовал широкоплечий и крепкогрудый туменбаши скир Эдекон. Кроме самого командующего, скирского конунга, за четверть конского перегона от города Брексии на запад выехали встречать верховного гуннского сенгир-хана конунг гепидов, краснобородый и ясноглазый темник Ардарих; бек оногуров, приземистый и большеухий туменбаши Эртек и этельбер витторов, толстый и неповоротливый темник Хулатай.

Предводитель этой войсковой группировки, состоящей из двадцати тысяч воинов, конунг и херицога Эдекон, после взаимных приветствий на широкой предвечерней дороге, сразу же обстоятельно стал докладывать о состоянии дел и о количестве убитых и раненых нукеров. Цифры потерь были небольшие и особо не взволновали великого кагана. Бросив поводья подбежавшему нукеру, верховный хан сошел с румийской трассы на придорожную траву, бросил на зеленый покров снятый с себя летний тонкий чекмень и, оставшись только в одной белой шелковой рубашке, благо жара никак не спадала, сел на него, скрестив ноги по-степному. Вокруг стали рассаживаться прямо на траву также сошедшие с седел спутники кагана: главный шаман седобородый Айбарс, элтуменбаши малорослый Орест и младший сын кагана худощавый Денгизих. Встречающие темники оставались стоять на ногах, пока верховный сенгир-хан не пригласил их всех садиться рядом.

Начальник войсковой группировки Эдекон продолжил свой доклад-рапорт. Выявилось, что сейчас подчиненные ему тумены в самом центре североиталийской долины занимаются сбором, комплектованием и отправкой добычи на телегах, возах и каррусах на далекую родину, в паннонийскую пушту. Уже было отправлено шесть охраняемых караванов, в каждом приблизительно по двести пятьдесят-триста повозок. В качестве погонщиков и охраны с каждым караваном уходит до пятисот джигитов.

– Значит, твои тумены уже уменьшились на три тысячи воинов? – осведомился верховный главнокомандующий.

– Ие бол, мой каган, – покачал головой в знак согласия конунг Эдекон.

– И сколько еще таких караванов ты хочешь отослать на нашу любимую родину, туменбаши?

– Мой каган, я еще планирую отправить четырнадцать-пятнадцать таких колонн.

– Итого, у тебя останется из двадцати тысяч только половина войска, так я понимаю, конунг Эдекон? А вдруг завтра предстоит большое сражение, а ты распустил по домам своих людей? Как же мы будем воевать?

– Виноват, мой каган, но я получил срочный пергамент от элтуменбаши Ореста, в котором он приказывает спешно собирать дань с покоренных городов и сельских общин.

Верховный главнокомандующий всеми гуннскими и союзными войсками Аттила с большой заинтересованностью посмотрел в сторону сидящего по его левую руку начальника военного штаба, тот стал оправдываться:

– Мой император, с твоего соизволения и ведома я рассылал через гонцов такие буюруки, но в них нет ни слова, что караваны следует отправлять на нашу дорогую родину под таким усиленным караулом.

– Ты говоришь как человек, несведущий в деле сбора трофеев, – нахмурился великий каган, принимая из рук джигита поднесенный большой турий рог с красным вином. – Где это видано, где это слыхано, чтобы собранный кун сложили бы на чужой, вражеской, земле и ожидали бы от тебя дальнейших распоряжений насчет его транспортировки? Молодая хатун годится для постели, кобылье молоко свежего надоя – для кумыса, ну а кун надо срочно увозить в свои земли, пока за ним не явились бы недобитые хозяева. Иначе будет как в нашей гуннской пословице: Эгер келеди ээ, де береди бээ²¹³. Поэтому здесь туменбаши Эдекон прав, что немедленно организует отправку колонн с трофеями в наши родные степи. Правильно делаешь, конунг, что сберегаешь добро. Хотя сегодня в североиталийских провинциях нет реальных сил нам противостоять. На юге, в стороне Рума, началась черная болезнь, а в Галлии румийцы обороняются от вестготов и сарматов. Но если румийцы и сунутся сюда к нам из Галлии через альпийские горные проходы в провинции Нарбонна, то там их хорошо встретят воины из туменов командующего Таймаса. Разве что только в Аквилее нам пока противодействуют осажденные там легионы, у них производится, как я себе представляю, подвоз продовольствия морем; поэтому уже почти три луны они сдерживают там наши тумены. И оставить город никак нельзя, оттуда могут ударить нам в спину или же перекрыть перевалы в Юлийских Альпах и тем самым серьезно осложнить нам жизнь.

Еще четыре дня скакал каганский сводный полутумен из воинов хуннагуров и угоров от Брексии и до Аквилеи по старинной румийской Виа Постумии. К вечеру четвертого дня при садящемся солнце с пологого холма, расположенного вдоль берегов бескрайней синей Адриатики, торопящиеся гунны увидели высокие, бело-золотистые в свете последних в этот день солнечных лучей зубцы городских стен.

Каганский желтый стяг с черным бунчуком узрели издали и навстречу понеслись на больших скоростях много всадников. Впереди всех мчался на своем буланом коне командующий осадными туменами, русоволосый и крепкоплечий темник Стака, по бокам неслись худощавый и жилистый тайчи, сабирский хан Эллак и черноволосый и темноглазый, аламанско-остготский конунг Лаударих.

Не сходя для приветствий с седла, верховный хан махнул рукой в сторону осажденной крепости: мол, там остановимся, поздороваемся, поговорим и разберемся.

Едва завидел Аттила пробитую и полуразрушенную местами наружную стену Аквилеи вблизи, как понял все. Там между разрушенной внешней и целой внутренней стенами кастелла имелся еще второй наполненный водой ров. Следовательно, надо было осаждать еще три месяца, чтобы проломить последующее укрепление. Но одна какая-то важная деталь на башнях внутренних стен очень привлекла внимание великого кагана и она была, вероятно, до того серьезная, что он резко остановил коня, чуть не подняв его на дыбы, и стал вглядываться куда-то вверх и вдаль. Все прибывшие с каганом спутники и встречающие его сановники и военачальники также воззрились с коней туда же, но ничего не разглядели, кроме двух взлетающих крупных белых аистов, одна из птиц тяжело размахивала крыльями, так как на спине у нее пристроился ее птенец. Птицы гнездились промеж открытых зубчатых фронтонов на высоких стенных башнях. Великий каган показал нагайкой на северный средний пролет стены и обратил внимание туда командующего вспомогательно-техническим туменом херицоги Лаудариха; тот отвечал горячо, сильно раздувая ноздри своего орлиного носа:

– Шесть дней я бил в эту стену каменными снарядами, но там она имеет подземные гранитные основания. Сегодня мы в этом убедились, проведя подкоп. И потому сегодня мы уже прекратили метать туда валуны и обломки скал.

Неоперившийся птенец соскользнул со спины несшего его родителя и, перевертываясь в воздухе, стал падать в ров, но другой аист проворно спланировал сбоку и подставил несмышленышу свою спину. Подхватив пернатого детеныша, он стал набирать высоту. Вскоре обе птицы скрылись вдали, в стороне шумящего моря.

А верховный хан смотрел в предвечернее небо, на котором уже появились едва различимые звездочки, с огромным вниманием и любопытством и обратился к своим знатным подданным с вопросом:

– Разве аисты летают на ночь глядя? – и сам же ответил на него: – Нет, не летают. Разве аисты уносят куда-либо на ночь глядя своих птенцов? Нет, не уносят. Разве аисты покидают после заката солнца свои гнезда? Нет, не покидают.

И развернув назад морду своего коня, верховный правитель гуннов направил его в сторону виднеющегося вдали гуннского воинского лагеря. Все затрусили рядом с ним. Не успели они отъехать на расстояние в два окрика пастуха, как за ними раздался страшный гул, грохот и шум. Все враз развернулись назад. Средний пролет внутренней стены с башней на северной стороне города, откуда недавно улетели птицы, уже обрушился наружу в полузасыпанный ров. Через огромный пролом в обвалившемся укреплении можно было видеть мелкие, бегающие внутри города фигурки растерянных легионеров.

– Посылай на штурм людей! – приказал начальнику осадных туменов темнику Стаке великий каган. Темник-хуннагур радостно распрямил свои широкие плечи и с места взял в карьер, он несся в сторону гуннского боевого стана.

Всю ночь степные штурмовые отряды сражались за городскими стенами, посотенно проникая пешком и верхом в узкие улочки через чудесным образом образовавшийся проход. Рано поутру гуннские воины начали выводить на равнину за город оставшихся в живых румийских пленных легионеров и мирных жителей – мужчин и женщин. Их предстояло пересчитать, прежде чем поделить между победителями. А город все продолжал гореть и черная гарь и дым застилали всю ближайшую округу.