Спор в лесу около добытой туши парды

44.Спор в лесу около добытой туши парды

Небольшая колонна в три десятка верхоконных гуннов поспешает к городу Сингидуну-Белеграду на стыке Дуная и Савы. Великий каган Аттила с двумя сыновьями, старшим Эллаком и младшим Денгизихом, едет в Сингидун на тризну по погибшему в Галлии славянскому коназу, туменбаши Онегизию. Их сопровождает главный шаман всех гуннских племен сенгир Айбарс и баши элтумена, старший гуннский писарь-каринжи Орест. Охранные воины скачут вереди и позади конной процессии.

Сегодня третий день пути. Прошлой ночью в кромешной темноте потеряли ориентиры, сбились с дороги и не обнаружили придорожный каравансарай. Но зато смогли найти небольшую деревеньку, в десяток деревянных срубов, славянских хорватов в густом лесу. Пришлось заночевать у них. Хлебосольные славяне, завидев перед собой живого верховного правителя степного каганата, так возрадовались, что уже после третьей смены блюд усталый сенгир запросился на отдых. Ночевал великий каган в широком и просторном бревенчатом куриене на мягкой постели, постланной у тусклого окна, в которое была вставлена прозрачная рыбья кожа.

Наутро все маленькое селение собралось у дома, где пребывал гуннский сенгир-хан. Молодые хорватки привели своих детей-мальчиков. По их поверьям, если великий коназ дотронется рукой до головки ребенка, тот вырастет смелым, удачливым и добычливым воином. Каган погладил всех детей по волосенкам и одарил их мелкими серебряными монетами – оболами. По своему опыту он знал, что в этих металлических деньгах сегодня же будут пробиты отверстия, в которые всунут кожаные шнурки; и эти оболы повесят на шею мальчикам в качестве талисманов.

Утреннее марево уже растаяло, и всё вокруг дороги: заснеженный лес слева и прибрежные тростники справа – просматривалось отлично до самого горизонта. Вдруг передний десяток ударил пятками по конским бокам и ускорил ход. Вдалеке мелькнул огромный темно-желтый зверь, называемый местным жителями именем «парда»²⁰¹.

– Отец, я поскачу? – взволновался тайчи Эллак, привставая на стременах, его зимний малахай сбился назад; и, не дожидаясь ответа, он гикнул «Чу!» и его вороной тарпан взял с места галопом.

– Зря все они стараются, – пробурчал верховный хан, наклоняясь в сторону элтуменбаши Ореста, – это такая большая кошка, которая бегает в несколько раз быстрее, чем самая быстроходная скаковая лошадь. Я несколько раз пытался охотиться на этого зверя, но безуспешно, он не подпускает к себе человека даже на полет стрелы, сразу же убегает, а догнать его практически невозможно.

Но на этот раз опытный охотник сенгир Аттила ошибался. Огромная пятнистая дикая кошка прихрамывала и не могла бежать в присущем ей стремительном темпе. Пять воинов перерезали отход парды к лесу, а остальные догоняли в стремительном карьере это хищное животное сзади. Азартный тайчи несся на своем быстроходном коне в сторону леса, он полагал, что вскоре зверь уйдет в густую чащобу. И он был прав. Громадная, величиной с добрую матерую гиену, кошка резко увеличила ход и поменяла направление бега, повернув к близкому дубово-хвойному лесу. Тайчи Эллак уже давно бросил поводья, достал из колчана-саадака из-за спины дальнобойную стрелу, выставил перед собой лук, наложил оперенье стрелы на тетиву, а древко стрелы прижал к углублению на переднем изгибе оружия и стал целиться в убегающего зверя. Хотя любой из скачущих в погоне гуннских джигитов мог бы метнуть стрелу, но никто из них этого себе не позволял; они уже увидели, что тайчи туменбаши Эллак несется сзади и предоставили ему право выстрела из лука. И темник-тайчи не подвел их ожидания, он попал стрелой прямо под левую лопатку парды, хищное животное захромало сильнее, припадая на левую сторону, но все же смогло скрыться на опушке между толстых стволов деревьев.

Всадники подскакали к месту ранения парды и уже дальше пошли по едва различимому следу и по разбрызганным пятнам крови. Но в лесной чаще около мелкого ручья след был потерян. Умный зверь пошел по воде. Зеленые близко стоящие друг к другу высокие сосны, низкорослый можжевельник, сцепившиеся кустарники неопавшего боярышника, облепихи и барбариса, сухой наваленный кучами валежник сделали проезд на лошадях почти невозможным. Воинский десяток во главе с туменбаши Эллаком, который в порыве азарта даже скинул где-то свою волчью шубу, спешился и стал пробираться по бережку мелководной речушки. Зверя как будто след простыл. Но внезапно послышался шум сзади от дороги: жуткий рев парды и крик радости гунна: «Барракельди!»²⁰².

Продираясь назад сквозь ветки и сучья, добежали до оставленных коней и помчались на этот шум. Около логова зверя под корневищем столетнего дуба билась в последнем издыхании пронзенная кинжалом парда. Рядом молодой воин-гунн из племени садагаров, на что указывали три длинные косички, выбивавшиеся из-под малахая, вытирал лезвие своего канжара о мохнатые арчовые ветки. Синие глаза гунна-садагара светились радостью. Ведь это он в рукопашной схватке победил такого большого зверя! Правда, и сам он был поцарапан когтями парды, из-под разодранного правого рукава теплого бешмета сочилась кровь. Но это были мелочи по сравнению с ценой победы, редко кому удается схватиться с этим сильными и быстрым хищником. Садагар – победитель парды с удивлением посмотрел на подскакавших гуннов, один из них имел белую нашивку туменбаши на своем малахае. Но еще сильнее изумился садагарский воин, когда новоприбывшие заявили о своих правах на убитое им в единоборстве дикое животное, мотивировав свои претензии торчащим из туловища зверя обломком стрелы. Воин-победитель парды был несколько озадачен:

– Если бы я знал, что зверь ранен, то я ни за что не стал бы вступать с ним в борьбу, ведь раненный хищник во много крат опаснее невредимого.

– Парда принадлежит мне, – твердо заявил темник-тайчи, – я его ранил и догонял. Если бы не ты, то я убил бы его собственноручно.

– Нет, – не менее твердо отвечал молодой садагар, – добыча моя, я рисковал жизнью и убил его своими руками.

А охотничий экземпляр, лежащий у ног отважного садагара, был великолепен. Длина тела парды с хвостом была около пяти с половиной шагов, а высота около трех. Длинные и не втянутые, как у прочих хищников, когти, короткие уши, большие глаза были прекрасны, даже в смерти. Шкура, желтоватая на брюхе и коричневая на спине и по бокам, была покрыта множеством больших и малых округлых пятен и также радовала глаз гунна. Но одно лишь было плохо с этим мехом – не годился он для изготовления долговечных теплых одежд, так как быстро облезал, даже быстрее, чем шкурка зайца.

Дело принимало серьезный оборот. Гунн-садагар подозвал своего лохматого коня, снял с седла шешке и готов был даже сразиться за право обладания своей добычей, его глаза сверкали яростью от незаслуженной обиды – ишь нашлись хозяева на тушу хищника, которого он самолично заколол в единоборстве канжаром! Тайчи Эллак также не хотел уступать, ведь это обломок его стрелы торчал из-под левой лопатки зверя.

Подскакали остальные путешественники. Великий каган Аттила понял сразу все и без расспросов. Молодой садагар узнал спешивающегося верховного правителя гуннов, ведь он ходил в прошлом году в тумене жасаула Ганазулы в галльский поход и сражался на Каталаунских полях, и тогда перед началом битвы перед ними держал краткую вдохновляющую речь великий каган Аттила.

– Мой каган, – сказал молодой разумный воин-садагар, – мы все твои подданные. И коли мы не жалеем своей жизни, сражаясь за тебя, вправе ли мы жалеть шкуру какой-то парды. Возьми ее себе в дар, мой каган. Она по праву принадлежит тебе.

– Нет, воин тумена садагаров, – нахмурил брови верховный правитель гуннов, сойдя со своего гнедого тарпана, – ты не прав. На охоте действует другой закон, подобный закону водопоя диких животных в жаркую погоду, когда тигры, волки, туры, буйволы и олени пьют все вместе и рядом. Скажи-ка, мудрый шаман Айбарс, как гласит охотничий адат в подобных случаях?

Старый шаман-ведун кряхтя также сошел со своего гнедого мерина, поправил свой высокий, отороченный собольим мехом зимний войлочный колпак и, размахивая руками, стал припоминать некогда заученные положения:

– Если раненный охотничий зверь убежит, но будет загнан на лошади посторонним гунном, то делается добычей последнего.

– Я догонял зверя не на коне, а бегом, – мрачно ответствовал охотник-садагар.

– Но коли такой зверь убежит к своему логову или норе, а там будет побежден посторонним гунном, то в таких случаях соблюдается следующее правило: если зверь будет самка, то добыча принадлежит ранившему его охотнику, равно как и могущий быть найденным в норе детеныш; если же зверь будет самец, то он принадлежит постороннему охотнику, нанесшему ему последний удар, – заключил старческим дребезжащим, но внятным голосом многознающий шаман-провидец.

– Парда самец, значит, он мой, – возрадовался садагарский охотник и склонил в полупоклоне голову перед великим каганом, – и потому я имею неотъемлемое право подарить его тому человеку, кому захочу. И поэтому, пользуясь своим правом владения и дарения, я преподношу тебе, о мой каган, в подарок тушу этого зверя. Не обижай меня, мой каган, и прими этот скромный дар.

Верховный хан вынул из кармана серебряный денарий и протянул его удачливому садагарскому воину:

– За любой дар положено отдариваться. Возьми от меня эту монету.

– Я глубоко признателен тебе, мой каган, – склонил одно колено светлоглазый и широкоплечий воин-садагар.

– Как твое имя, чей ты сын и из какого племени-тумена? – спросил верховный правитель гуннов.

Молодой широкогрудый джигит отвечал:

– Я садагар из племени старших родственников, десятник из тумена жасаула Газанулы, был с тобой в Каталаунской битве, меня звать Харттуйах²⁰³, я сын харахуна Хамчы²⁰⁴.

– Элтуменбаши Орест, – обратился великий каган к также уже давно спешившемуся старшему писарю-каринжи, – запиши в своих пергаментах сегодня: онбаши Харттуйаха назначить юзбаши в тысяче садагаров и объявить об этом туменбаши Газануле.

Тушу парды освежевали, семенники зверя-самца поджарили на огне с солью и подали верховному правителю. Считалось, что такая еда удесятеряет мужские силы. Шкуру скрутили и приладили поверх спины запасного каганского коня, храпящего и косящего красными испуганными глазами на новый свой груз, издающий ненавистный запах.

Гунну-садагару перевязали его небольшую рану на правой руке, которая уже перестала кровоточить. Он подошел к сенгир-хану попрощаться. Преклонив голову перед великим каганом гуннов, новоиспеченный сотник из тысячи садагаров с волнением в голосе возвестил:

– Мой каган, я бился за тебя, не жалея своей жизни, теперь буду сражаться еще лучше и поведу за собой свою сотню на смерть, если потребуется.

– Юзбаши Харттуйах, мне нужны живые джигиты – покорители вселенной. Конечно, мы все попадем на небеса в воинство нашего любимого отца Тенгири, но не надо торопить события. Мы можем достойно и смело послужить нашему Тенгири-ате и здесь на земле.

– Мой каган, а этот пул²⁰⁵ я буду хранить вечно, ведь не каждый гуннский воин получает дорогую монету от своего великого кагана.

– Юзбаши Харттуйах, готовь свою сотню к скорому походу. Нам, гуннам, осталось совсем мало для покорения всех известных стран, народов и земель. Мы гунны будем владетелями и хозяевами всего мира! Я все сказал!