Книга «Соленые радости»

Юрий Власов

Соленые радости

Издательство «Советская Россия»

Москва – 1976

© Издательство «Советская Россия», 1976 г.

Г лава I

Первым подходом в толчковом упражнении я обеспечил себе победу на чемпионате Москвы. У меня в запасе оставались две зачетные и одна незачетная попытки.

Поречьев прибавил к штанге семь с половиной килограммов – это был новый всесоюзный рекорд. У меня никогда не было рекордов.

Флаги теребил сквозняк. Помост пугал одиночеством и белизной.

Я не чувствовал веса и от волнения перетащил штангу. Она ударила меня сверху, когда я уже был в «седе».

Я буквально вылетел с весом на прямые ноги. Я очень суетился. И лишь избыток силы спас меня от срыва. Я работал резко и неточно, но сила исправляла погрешности.

Не приняв устойчивого положения, я послал штангу наверх. Я работал неряшливо, но отчаянно. Штанга легла на прямые руки. Все произошло мгновенно. Рекорд был мой!

Не успел я шагнуть с помоста, как кто-то схватил меня за руку. Сначала я не понял, что нужно этому человеку. Но он дергал меня за руку и кричал: «Иди на мировой!»

Я почувствовал растерянность своей улыбки. Этот мировой рекорд был рекордом самого Торнтона! Он превышал мое лучшее достижение на двенадцать с половиной килограммов! В любом случае нужно несколько лет, чтобы пройти это расстояние. Этот рекорд был моей мечтой. Только мечтой.

Я не прикасался к грифу, а чувствовал тот вес. И как он прессует. И как я задыхаюсь в «седе». И как он может разбить суставы, если опоздать с подворотом локтей. Я уже повреждал запястья. Это движение следует выполнять мгновенно и без сомнений. Надо успеть с движением за ничтожное время. Надо успеть обойти гриф в подрыве и принять его на грудь. Если замешкаешь, штанга погонит локти вниз и они упрутся в бедра. И я сжался в предчувствии боли.

«Иди на мировой!» – твердили уже все.

Я оглянулся. Поречьев должен был выручить. Поречьев невозмутимо смотрел на меня.

Я выдавил: «Ставьте рекорд».

Публика отшатнулась. По залу зашелестели мои слова. Все торопливо кинулись на свои места.

Я не стал уходить за кулисы. Я стоял и смотрел, как собирают штангу. Я все время чувствовал огромность будущего «железа». Я улыбался, но улыбка была жалкой. Кто-то поправлял лямки моего трико. Кто-то насыпал канифоль и заставил меня растереть ее штангетками. Это было необходимо для «ножниц» в посыле. Ноги стопорятся липкостью канифоли. Кто-то заставлял меня вдыхать нашатырный спирт.

Поречьев выдрал из-под трико полурукавку и натирал растиркой спину. И уже совсем ни к чему кто-то заставил меня пожевать лимон.

И все твердили: «Давай мировой!»

Я смотрел на штангу и не смел думать о победе.

По стеклам сыпался снежок. Белой пылью срывался с оконных переплетов.

Я терял себя и не знал, что делать.

Судья назвал мое имя. Зал встрепенулся и замер. И я остался совсем один.

Штанга была чужой. И я не знал, как приладиться к ней. Я был обречен. Я чувствовал себя обреченным. Но я должен был пройти через обреченность. Теперь уже поздно – я должен был войта под «железо».

Это был просторный спортивный зал, в центре которого стоял помост. В крашеном коричневом полу отражалось ненастное небо. Места за судейскими пультами занимали новые судьи.

Пот пощипывал кожу. Я промокнул лицо полотенцем. Подошел к помосту. Высушил руки и грудь магнезией. Это был не порошок, а цельный кусок магнезии. Я натер им грудь. Потом стряхнул с груди крошку и втер в ладони.

Я не знал, как быть, и отодвигал время встречи с «железом».

Я очень медленно вышел на помост. Захрустела канифоль. Я раздавил ее и еще раз натер ботинки. Я казался себе нелепым и ненужным.

Я опустил руки на гриф, не зная, как приладиться к этому «железу». Гриф был тяжел и глух надетыми дисками. Я наметил взглядом линию ступней, опробовал равновесие.

Не было привычных чувств. Я не знал, как вести себя. Я принял старт. Когда боишься веса, всегда сгибаешь руки. Мои руки были согнуты.

Я прясел, как для толчковой тяги. Я поймал себя на том, что готовлюсь к толчковой тяге, а не собираюсь брать вес. И я, как в предельной тяге, замедленно потянул вес ногами. Уже почти со старта руки подхватили вес на «крючки» – даже толчковую тягу я выполнял неверно. Страх навязывал ошибки.

Я ощутил согнутость рук – вес дернул их и распрямил, но я грубо нарушил очередность включения мышц и потерял в скорости.

Тяжесть отозвалась в пояснице. Спина противоестественно и больно подалась вперед.

И я снова нарушил очередность усилий – опять согнул руки. Я попытался разогнать вес руками. Но это было невозможно. Сначала инерцию веса преодолевают самые мощные мышцы. Я опередил включение мышц спины, сократив время их приложения.

Вес завис у колен.

Я подхватил его спиной, потом снова руками и уже в самом последнем усилии ударил его мышцами голеностопов.

Вес натянул мышцы.

Я пошел в «сед». Я уже знал, что не возьму вес.

Штанга была впереди и не освобождала мышцы. Я не был готов для ухода. Вес давил меня, не отпускал. И, упираясь в него, я пошел вниз.

Руки провернули гриф. Я отметил, что вес впереди, но высоко. Невероятно замедленной тягой я все же сумел вытащить его достаточно высоко. И так достаточно, что, если бы я захотел, он стал бы моим. Однако я уже со старта исключал эту возможность.

Я сразу расправил мышцы и попытался вернуть штангу на свою траекторию.

Вес упал на грудь. Я даже вздрогнул от неожиданности! Я не мог допустить и мысли, что подниму его.

И я потащил вес наверх. Я чувствовал, что вынужден буду выпустить его и не мог расстаться с ним.

Зал застонал.

Но никто, кроме меня, не понимал, что вес впереди. Я уже почти встал. Рекордное «железо» уже почти было моим!

Я продирался наверх. Центр тяжести штанги отваливался от меня. На какое-то время я еще мог удержать штангу сопротивлением мышц спины. Но штанга отклонялась, и я уступал этому движению.

Я выронил штангу.

Вес мог быть моим – я задохнулся от этого чувства! Жестом я показал судье-фиксатору, что использую третью попытку.

Опять я не пошел в раздевалку. Я расхаживал перед помостом, восстанавливая дыхание.

Я слышал чужие руки – сразу несколько человек встряхивали мои мышцы. Потом меня заставили сесть. Я обмяк на стуле и закрыл глаза.

Поречьев массировал мне бедра и перечислял мои ошибки. Я открыл глаза. Лицо его было злым и недовольным.

Я посмотрел на штангу.

Я слышал гул зала, но не видел людей. Снег выбелил стекла. Потом стал выбеливать свет в зале.

Меня убеждали не спешить. Еще не истекло время отдыха. Но я вырвался из рук. Этот белый воздух был очень горяч.

Я услышал все свои мышцы. Я нашел себя в этих мышцах. Я узнавал каждое движение. Я становился этим движением. Я выводил нужные мышцы, обозначал расслаблением нужные мышцы. Я вымерил хват. Насечка вгрызлась в ладони. Штанга была натуго затянута замками. Она оторвалась от помоста, не звякнув. Прежние сомнения помимо воли вывели штангу вперед. И тяжесть сразу уперлась в спину. И я почувствовал, что вот-вот не выдержу напора и клюну корпусом.

Но я узнавал напряжения. Я опробовал их всего несколько минут назад. И я стал возвращать «железо» на выгодные рычаги. Мышцы захватывали тяжесть. И я привычно разворачивал усилия, чувствуя, как штанга уступает мне.

И когда я вышел на подрыв, я почти выправил ошибки. Я вынужден был лишь начать подрыв раньше. И когда я услышал штангу в высшей точке подрыва, она совсем мало весила! Я мог ею управлять!

Однако я пошел в «сед», не доверяя этому чувству. Я приготовился к удару, а гриф послушно лег за ключицы. От неожиданности я всхрапнул.

Я был полон движением работающих мышц. Я воспринял рев зала телом. Я ощутил его дрожанием воздуха, пола. И этот гул стал повелевать мной.

Я рванулся вверх из «седа» – и зал застонал. Я опять ощутил этот стон всем телом. Я подчинялся воле зала и взламывал сопротивление воздуха, взламывал…

В ногах таился запас силы – я это вдруг понял! И я начал выпрямляться увереннее, не опасаясь потерять вес.

Я выпрямился – и зал охнул. И сразу стало тихо. Так тихо, что я услышал, как сипит воздух в моих губах.

И окна надвинулись. Я видел, как расширяются эти окна. Сначала я различал переплеты, отблеск стекол, а потом все стало лишь белым свечением. Белый свет заливал зал, всю пустоту зала. Я коротко присел и послал штангу вверх.

И уже в последний момент, когда было поздно изменить движение, я поймал себя на том, что опять не поверил себе и перестраховался. Я послал штангу вперед так, чтобы было удобнее бросить. Я исключил фиксацию веса из своего действия.

И я услышал штангу там, наверху. И понял: она подчинилась, я держу ее, но сейчас она завалится вперед.

Я подал плечи и рванулся за весом. Он мотал меня по помосту, а я подгонял себя под него. Штанга била меня, а я подставлял себя. Я боролся, испытывая возрастающую уверенность. Я ненавидел это «железо», клял его. В мозгу чеканились бранные слова. Я гасил болтанку и входил, входил под гриф.

И по тому, как ударил меня воздух, я понял: победа! Зал кричал исступленно, протяжно. И в моих мышцах уже не было ни болей, ни чрезмерного напряжения. Вес лежал точно и неподвижно…
В номере я включаю настольную лампу и начинаю распаковывать чемодан. Спать не хочу, а спешить мне некуда. Выкладываю на стол бинты, ампулы с глюкозой, растирки и обезболивающие таблетки.

На дне чемодана экземпляры «Лайфа», «Пари-матча», «Штерна», афиши, французские и финские газеты с отчетами о моих выступлениях – целая груда бумаг с обещаниями накормить публику рекордами. Против подобной рекламы я беспомощен. Сам я никогда ничего не обещаю. Всегда лучше держать язык за зубами, если даже в хорошей форме.

Но это турне! Через день выступления на рекордных весах. Работаю один. Никто не прикрывает. Паузы между подходами ничтожны. Разве публика будет ждать? Разминка перед рывком полчаса, разминка перед толчком еще полчаса – меня освистают. Я вынужден работать без разминок. Получу травму – загублю тренировки или вовсе потеряю спорт. А на таких весах и в моем состоянии, да еще без разминок получить травму проще простого.

Расстилаю афиши по полу. Какой же я здесь откормленный, самодовольный, гладкий!..

Мои запястья окольцевали незаживающие ссадины. Лопнули сосуды на бицепсах, навечно исполосовав их синевато-розовыми шрамами. Кожу на ладонях съели мозоли. Именно поэтому в тягах я работаю в обрезанных перчатках. Пальцы голые, ладонь прикрыта. Я весь из узлов воспаленных мышц – в этих метках усталости, надежд, терпения. Массажист выбивался из сил, обрабатывая мои забитые усталостью мышцы. Пять-шесть часов работы в зале и после два-три часа массажа – с кушетки я вставал пьяный. Я неловко и тяжело нес свое тело домой. Я не мог ни с кем ни о чем разговаривать. И не хотел…

Несколько лет я подбирался к этим нагрузкам, следовало еще войти в такую форму, чтобы суметь вынести их. В нескончаемых повторениях упражнений я стремился нащупать природные закономерности, а после погнать организм к силе математически кратчайшим путем.

Я уже опробовал ряд приемов. Они обеспечили мне преимущество на чемпионатах. Однако слишком много приблизительного и примитивного было в тренировках. Постепенно главным стал для меня эксперимент. Я открывал новые и новые закономерности поведения организма под нагрузками – самыми различными нагрузками. Я должен был четко представить себе этапы тренировок, задачи этапов, научиться переливать объемные тренировки в интенсивные и еще многому чему научиться…

В этих тренировках я познал физическое измождение. Но я не ведал, что грубая мускульная работа истощает нервную систему. Я смело вошел в мир усталостей и болей. Да и чем я рисковал? Всего лишь усталостью, не больше…

Я методично искал новые данные для тренировок. Пробовал нагрузки, пробовал… Я должен был испытать все на себе, а опыт подвел меня! Я оказался в мире совершенно новых измерений, продолжая все рассчитывать старыми мерками. В этом вся беда – я к новому прикладывал старые представления. Усталости взбесились во мне. Жесточайшее нервное истощение потрясло меня. Болезнь без температуры, без опухолей, ран, переломов – лишь нарастающая душевная боль!

Теперь одна мысль занимает. Самая важная мысль: «Излечимо ли все, что происходит со мной?»
Смотрю в окно. Вот эта булыжная улочка в холодноватой дымке и есть Хельсинки – конечный пункт моего турне Завтра последнее выступление.

Мне действительно ничего не остается, как только пробовать рекорд. Я включился в игру, где я лишь символ. Здесь действуют такие понятия, как честь, мужество, престиж, слава, долг… Остается только работать. Подавить все чувства и работать, работать…

Открываю шкаф. Развешиваю на плечиках рубашки, пиджак, плащ. В гостинице ночной покой…

У всех гостиниц одинаковый запах: будь она в Париже иди за Полярным кругом, как в Оулу. Лишь однажды в Норвегии я заночевал в маленьком пансионате, пропитанном запахом рыбьего жира…

Турне – как я обрадовался этому предложению французской и финской федераций тяжелой атлетики! К тому времени болезнь, как парша, въелась в меня. Тренер уверял, будто я отдохну в турне. Выступить в Париже, Лионе, Тампере, Оулу, Хельсинки! Сколько впечатлений! А со штангой побалуемся – только и всего.

Эта «разрядка» обернулась мощными прикидками в каждом городе. Лишние сутки отдыха означали для организаторов расходы – никто на это не соглашался. Реклама и афиши поставили меня в безвыходное положение. Везде ждали только рекорд, требовали рекорд, платили за рекорд. Я все всем был должен: репортерам – ответы на любые вопросы, публике – рекорды, кинокамерам – улыбки, организаторам – сборы. Вообще с программой можно было справиться без приключений. Но если только ты совершенно здоров и с тобой выступают еще ребята – в этом вся загвоздка. А я обманул себя. И потом я до конца не понимал, что интересен людям не я, а мои рекорды. В большом спорте усталость не принимается в расчет. Ничего не принимается в расчет, кроме победы.

В мышцах перенапряжения четырех соревнований. Еще восемь часов назад в Оулу я три раза пытался накрыть рекорд в толчке. Штанга растянула все связки, намозолила все мышцы…

В белой ночной мгле растворяются часы моего ожидания. Еще одна бессонная ночь. Теперь в Хельсинки. Белая бессонная ночь…
Старательно расслабляю мышцы. Пусть нет сна, но они хоть немного откиснут. Завтра из них выжму все! Завтра конец турне!

Неужели я сломлен? Навсегда сломлен?! Все попытки взять рекорд неудачны. Это ли не доказательства?..

Лежу в белых сумерках. Брошен в эти сумерки.

Зачем я стал атлетом? Что я искал? Где я?!

Время равнодушно сматывает свои минуты.

Приступ отчаяния сдвигает стены – зрячие стены! Раскаленные живые узоры обоев. Ядовитые узоры…

Перед собой беззащитен: мысли и чувства стирают меня. Разве можно выстоять?

Ударяют в стекла капли, скатываются тусклым серебром. Подвывает ветер…

Мир, заставленный городами. Речь людей, толпы людей – тени! Лишенные смысла тени! Где та жизнь, которой я жил?! Где?!

Разве можно быть спокойным? Иметь память и оставаться спокойным? Как другие умеют так?! Почему все утратило свой привычный смысл? Где моя жизнь?..

– …перед отъездом я консультировался с нашим терапевтом, – говорит тренер. – Ничего серьезного – он убежден. Месяц – другой щадящих нагрузок – и позабудешь обо всех неприятностях с печенью, желудком, почками. Ему можно верить – знает тебя…

Все эти месяцы стараюсь ничем не выдать свое настроение. Видимо, не всегда удается. Особенно в последние недели. Не хочу, чтобы кто-то догадывался о моем состоянии, пусть даже Поречьев. С ним я выступал на десяти чемпионатах мира и не проиграл ни одного.

– Развеялись, конечно, мы славно, – говорю я, выщупывая пальцами мышцы на бедрах, – сказочное турне.

– Брось хандру! – Поречьев сжимает кулак. – Наш спорт для настоящих мужчин! Ну, перехватили с нагрузками… Отойдешь…

От недосыпаний и усталости меня поташнивает. Мышцы под пальцами жилистые, комковатые. Как я зацеплю рекорд, если мах – главное в толчковом движении? Раздольный мах, за которым резкий уход в «сед». Я должен быть раскрепощен и чуток к усилию. Предельно чуток и собран.

– Завтра последнее выступление, – говорит Поречьев. – И отдыхай на здоровье.

«Он прав, – думаю я. – Через два дня буду дома. Там станет легче…»

– Узкоплечие ребята лучше работают в темповых упражнениях, – Поречьев листает журнал. Я вижу, он старается развлечь меня. Он и вернулся для этого.

– Если у них крепкие ноги.

– У тебя лапы будь здоров, – позевывая, говорит Поречьев. – Восемьдесят пять сантиметров в окружности бедро! Да с такими ногами плевал бы я на все рекорды! – Поречьев показывает на фотографию Ложье в журнале. – Смотри, какие плечи! Конечно, не пустят под гриф. Надо разрабатывать суставы. – Долго смотрит на меня. – Конечно, мы ошибались, но зато какую силу набрали! Все будут заканчивать выступление, а ты навешивать на штангу еще килограммов тридцать-сорок и выходить на первую попытку. Пойми, мы этого уже добились! Результаты в тебе! Все твое! Ты начинен новой силой. За год-полтора эти тренировки окупятся новыми мускулами, новым качеством мускулов. Никто не посмеет конкурировать с тобой. Ложье, Пирсон, Альварадо! Эти огузки станут посмешищем публики. Какие рекорды впереди! Теперь следует беречь себя. И выкинь мусор из головы! Отдыхай, ешь, веселись! У нас ключи к силе. Мы хозяева всех помостов! Уйдем из спорта, а они будут ломать и ломать зубы о наши результаты. От одной этой мысли я заправил бы завтра рекорд…

Жадно ловлю слова тренера. Конечно, все нужно позабыть, отбросить все тревоги! Суметь все позабыть! Дело сделано…

– Как позвоночник? – спрашивает Поречьев.

– В порядке.

– В последнем подходе выбил поясницу. Встал со штангой – не горячись, составь ступни и шуруй ее наверх. Сама выскочит…

– Руки закачены. Вот и посыл куцый.

– Спину следует беречь. – Поречьев поднимается, подходит к окну. – Дома пересмотрим тренировку. Будем работать на весах, которые не станут осаживать позвонки. Я прикинул упражнения…

– От больших весов не уйдешь.

– Как часто с ними работать.

– Мышцы забиты, – говорю я. – Могу повредить.

– Давай-ка спать: три часа ночи. И спи, пока не выспишься. Что за девица сидела впереди нас в самолете! Плечи узкие, а бедра…
За шторами майская белая ночь. Прозрачные спокойные сумерки. Мечтательные сумерки поэтов, любви, надежд…

Прикидываю свои шансы. Конечно, в толчковом упражнении этот шанс есть. Лишь в этом упражнении. Жим любит тренировку и не прощает частых прикидок. Мышца должна быть мягкой, без узлов. Уже две недели мне не до тренировок, я только выкладываюсь и выкладываюсь. Для рывка я чересчур заезжен. За одиннадцать дней семнадцать раз пробовал рекорды. И вообще рывок не ладился последние месяцы. Этому движению нужны свежесть, скорость и точность, а именно эти качества страдают при силовых нагрузках. Рывок капризен, его следует выхаживать, настраивать, холить…

У меня мощные ноги – значит, в толчковом упражнении сохраняется шанс на рекорд. Главное – не бояться загнать себя под вес. Технические погрешности покрою избытком силы. Ноги потянут.

Правда, я измучен. Почти две недели прикидок выбьют из формы кого угодно. Вчера в Оулу спина совсем не держала вес…

Беру с тумбочки лионскую газету. Вот, рекорд почти мой! Чуть-чуть не доработала рука…

А лица! Какие лица на фотографии! Публику заманили обещаниями рекордов. Билеты распродали, когда я еще был в Москве. На каждой афише саженные буквы: «Вечер рекордов!» И публика жаждет их, требует!

Швыряю газету на пол.

Поречьев прав: я не болен. В Лионе почти взял рекорд – значит, не болен. Ведь рекорд почти состоялся! И здесь в Хельсинки я докажу – себе докажу: со мной ничего, я здоров! Я совершенно здоров! При поражении нервной системы организм не способен на тонкую координацию и длительный волевой контроль в соревнованиях. Я докажу это рекордом. Докажу! Нет доказательства убедительнее – и я докажу!

В своих тренировках я неожиданно пришел к выводу, что нагрузки, близкие к пределу физических возможностей, так называемые экстремальные нагрузки, если в них не переступать порог допустимого, вызывают чрезвычайно активные приспособительные процессы. Происходит сдвиг обменных процессов. Организм осваивает новый энергетический уровень всех процессов, которым свойственна и совершенно новая скорость.

Новая скорость приспособительных процессов! Это же самое ценное, что может быть!

Сомнений быть не могло: умело обращаясь со сверхнагрузками, можно в непривычно быстром темпе наращивать силу. Следовательно, нужно отрабатывать принципиально новый метод тренировки. А это возможно только в эксперименте. И я начал искать новую силу в экстремальных тренировках, то есть в тренировках, основанных на использовании принципа комплекса экстремальных факторов.

Я не мог знать объем околопредельных нагрузок и все время переступал границу допустимого. А как уберечься, если этого никто не знает? Даже в научных журналах я нашел лишь самые общие рассуждения. Практическая ценность их была равна нулю, как и консультации у ведущих спортивных специалистов.

Спутник экстремальных нагрузок – физическое перенапряжение. К этому я был готов и на это шел сознательно. О том, что экстремальные нагрузки сверхактивно воздействуют и на нервную систему, я узнал потом.

Знакомство с научной литературой убедило, что ей недостает фактов. Возможно, не подоспело время. Возможно, опыт ставить не решались. Прежде всего, это означало опыт на человеке. И опыт суровый, если не сказать больше. Впрочем, в риске ли дело? К тому же объем подобного эксперимента для одного подопытного чрезмерен – вскоре я тоже в этом убедился. Да и имел ли кто право на такой опыт?

Опыт на самом себе – других путей исследования положительного эффекта комплекса экстремальных факторов пока не существовало. И я погрузился в испытания экстремальных тренировок…

Поречьев не звонил. Значит, спит. Намаялся за эти дни. Из Оулу прилетели двенадцать часов назад. Маленький двухмоторный «Метрополитен» протащил нас с севера на юг почти через всю Финляндию. В самолет попали прямо из спортивного зала, едва смыв в душевой пот.

Поворачиваюсь к окну. Опять грядет серый денек…

Раздумываю о Поречьеве. Меня задевает его непреклонность. Самые суровые решения принимает без тени сомнений. Впрочем, что ему до меня? Мы, атлеты, приходим и уходим. Каждый из нас – всего лишь ступень в освоении результатов, новая сумма килограммов в таблице рекордов.

Я вижу, как раскачиваются верхушки деревьев, и ветер высеивает мелкие брызги на стекла. Тучи держат в осаде небо. Во Франции и здесь – дожди, дожди…

Вчера на взвешивании я потянул сто двадцать пять килограммов. В Москве даже в экстремальных тренировках мне удавалось держать вес под сто сорок килограммов – выручал режим. А сейчас? Вместо сна – приемы, интервью, переезды, новые гостиницы, толчея, случайное питание. Рекорд просто невозможен в таком состоянии. И все выступления это доказывают. Избился в попытках взять вес.